Текст книги "Навстречу счастью"

Глава 17

День клонился к вечеру, а Оуэн все сидел, опершись спиной о ствол сосны и глядя на растянувшиеся вдоль дороги бревенчатые и дощатые постройки, образующие городок старателей. Неподалеку паслись лошади, а скатки лежали на земле там, где они с Райли провели ночь. Райли был где-то в городе, внизу, вероятно, пьянствовал в салуне. Он соблазнял и Оуэна пойти с ним.

– Пошли, Оуэн. Мы целую неделю не были ни в одном салуне, – говорил Джон. – Я хочу пропустить пару стаканчиков.

– А может быть, три или четыре, – сухо отвечал Оуэн. Он неохотно выделил ему деньги, присланные Каррузерсом. – Думаю воздержаться на этот раз. Наверное, там подают сок тарантула. – Так стали называть ужасное самодельное виски, которое продавалось в салунах. – И пожалуйста, полегче с деньгами, Райли. Одному Богу известно, когда снова прибудет почта.

– Это мои деньги, – угрюмо заявил Райли.

– Ты тратишь их в десять раз быстрее, чем зарабатываешь.

– Ты не мой опекун, Тэзди!

– Это верно, но видит Бог, ты нуждаешься в нем!

Райли пристально посмотрел на Оуэна, открыл было рот, затем закрыл и пошел вниз по склону холма.

Оуэн разложил свои бумаги и начал сочинять новую статью:

Хэнгтаун, Калифорния, 10 мая 1849 года. Город, недавно получивший название Хэнгтаун, раньше назывался Старые Сухие Прииски. Однако из-за трагических обстоятельств название изменили.

Пятеро мужчин были пойманы при попытке ограбить местного игрока. Присяжные из старателей допросили их и приговорили каждого к тридцати девяти ударам кнутом. Когда наказание исполнили, троим из них предъявили обвинение в ограблении и убийстве в прошлом году на реке Стенислоу.

Другой суд осуществлялся приблизительно двумя сотнями старателей. Ни один из обвиняемых не знал ни слова по-английски и, конечно, не понимал, что происходит. Будучи слишком слабыми после порки, чтобы протестовать, они через полчаса были признаны виновными и приговорены к повешению.

Несколько здравомыслящих человек пытались возражать, говоря о гуманности и о поспешности, с которой свершился суд, но безуспешно. Ваш корреспондент побеседовал с одним из протестовавших – Тайлером Говардом, бывшим армейским лейтенантом, подавшим в отставку. Говард сообщил, что в толпе – много пьяных хулиганов, которые угрожали повесить и протестующих, если они не перестанут возражать.

Поняв, что им грозит, осужденные просили дать им переводчика, но просьбу отклонили. Старатели накачались спиртным и жаждали крови. Подкатили фургон, мужчин поставили на платформу, и на шеи им накинули петли, а другие концы веревок привязали к толстому суку дерева. Затем фургон отъехал.

Так часто свершается правосудие в лагерях старателей. После этого случая Старые Сухие Прииски стали называться Хэнгтауном – городом повешенных. Это название не нравится местным жителям, и они думают, как снова переименовать его. Наиболее подходящим названием считается Плейсервил.

Хотя происшедший случай кажется диким, он не является необычным в лагерях старателей, где почти не существует законов и преобладает произвол. Дело осложняется еще и тем, что эйфория прошла и золото стало трудно добывать. Расстроенные старатели порой вымещают свое разочарование и плохое настроение на преступниках.

Теперь рассказы о найденных самородках стоимостью в тысячи долларов или о том, как с помощью кастрюли удалось намыть золотой песок на пять тысяч долларов, больше не вызывают энтузиазма. Все знают, как тяжело отделять золото от камней и песка. Вначале основными инструментами старателей были лопата и кастрюля. Сейчас применяется специальный лоток для промывки золота или приспособление, называемое «Длинный Том».

Лоток очень похож на детскую люльку. Это продолговатый деревянный ящик длиной в три фута, установленный на деревянную качалку. Ко дну ящика поперек него с определенным интервалом прибиты порожки. Конец ящика может в зависимости от наклона открываться и закрываться с помощью брезентового фартука, натянутого на раму. На конце лотка сбоку приделана ручка. Старатель набирает в бункер гравий и льет сверху воду, затем начинает покачивать лоток. Вода отклоняет фартук и вытекает из лотка вместе с легкой породой, оставляя золотой песок на порожках, если, конечно, он есть в гравии. Чаще всего золото отсутствует.

«Длинный Том» состоит из двух частей: наклонного двенадцатифутового желоба, который заканчивается перфорированным железным листом, называемым решетом, и ящика с прибитыми поперек порожками, на который опирается нижний конец желоба. Лопатой нагружают золотоносный гравий в желоб и льют воду, пропуская породу через сито в ящик, где частицы золота задерживаются деревянными порожками…

Незаметно стемнело, и Тэзди перестал писать. В Хэнгтауне зажглись огни. Слышались громкие крики и смех.

Оуэн съел холодный ужин – галету и вяленое мясо, умылся холодной весенней водой и развернул одеяла.

Он долго лежал на спине, заложив руки за голову и глядя в ночное небо, усеянное яркими звездами.

Оуэн снова почувствовал прежнее нетерпение. Это означало, что его интерес к золотым приискам ослабел. Он знал по прошлому опыту: если ему становилось скучно, то и читательский интерес к его статьям пропадал. Оуэн уже написал двенадцать статей, рассказав все о «золотой лихорадке». Он был уверен, что лагеря золотоискателей просуществуют еще долго, но первый ажиотаж прошел, и ничего нового о них уже не напишешь.

Кроме того, если честно признаться самому себе, он соскучился по Филадельфии, чего раньше никогда не испытывал. Может быть, это из-за Джемайны? Скорее всего да. Ему очень хотелось увидеть ее. Она не ответила ни на одно его письмо, и он заподозрил, что она и в самом деле не скучает без него.

Оуэн уснул с мыслью о Джемайне и был разбужен чьим-то грубым голосом, зовущим его по имени:

– Мистер Тэзди, проснитесь.

Оуэн сонно потряс головой и сел.

– Что?.. – Он узнал Тайлера Говарда. – В чем дело, лейтенант? Что случилось?

Лейтенант Говард присел на корточки рядом с ним.

– Речь идет о вашем друге Джоне Райли. Он попал в беду и зовет вас.

– О боже! – Оуэн потер руками лицо. – Что с ним? Его опять избили?

– Боюсь, дело гораздо серьезнее. Райли убил женщину сегодня ночью, задушил ее голыми руками.

У Оуэна отвисла челюсть.

– Райли убил женщину? Кого, скажите ради бога? И почему?

– Кто она, мы знаем, а почему – неизвестно. Это Глэдис Риггенс, проститутка, приехала в Хэнгтаун около месяца назад и занялась своим делом.

– И Райли убил ее?

– Кажется, так. По крайней мере он не отрицает этого. Глэдис затащила его в свою постель. Проходившие мимо старатели услышали крик о помощи и бросились в лачугу. Там они нашли женщину мертвой. Рядом лежал Райли с полуспущенными штанами, его руки все еще сжимали ее горло. Он был пьян и ничего не соображал. Мы заперли его до выяснения обстоятельств. Сейчас он немного протрезвел и зовет вас.

Оуэн откинул одеяла и начал натягивать сапоги.

– Пожалуй, надо навестить его, – выдохнул он. – Черт бы его побрал, Райли не стоит того, чтобы так беспокоиться о нем.

Спустившись вместе с Говардом пешком по склону холма, Оуэн понял, что на этот раз Райли действительно попал в тяжелое положение. Женщины в лагерях старателей, даже проститутки, пользовались привилегированным положением, и убийство одной из них считалось страшным преступлением.

Джона Райли поместили в грубо сколоченную бревенчатую тюрьму. Строение имело крошечное зарешеченное окошко и дверь, запираемую на висячий замок. Говард позволил Оуэну войти, а сам остался снаружи у двери.

Райли был в ужасном виде. Его вырвало, вся одежда порвана и перепачкана в грязи, он спал на земле, лежа на спине, и громко храпел.

Стараясь не дотрагиваться до него руками, Оуэн ткнул художника носком сапога.

– Эй, Райли, давай просыпайся!

Райли наконец открыл глаза и сел. Затем издал радостный крик:

– Оуэн, рад видеть тебя!

– Похоже, на этот раз ты действительно влип, – сказал Оуэн мрачным голосом.

– Я ничего не помню… – Райли потряс головой, стараясь прояснить мысли, затем вздрогнул и закрыл лицо руками. Через секунду он поднял голову. – Теперь припоминаю кое-что. Я нашел эту женщину в одном из салунов. Не скажу точно, в каком. Черт побери, я даже не знаю ее имени!

– Ее звали Глэдис Риггенс, и она мертва, – зловеще сообщил Оуэн. – Тебя застали, когда ты все еще продолжал ее душить.

– Она ограбила меня, Оуэн! Она залезла ко мне в карман, когда я спал. Я заплатил ей золотой монетой. Это целых десять долларов, Оуэн! Но она решила обчистить меня до последнего цента. Понимаешь? – Он вывернул карманы, показывая, что они пусты.

– Но это недостаточная причина, чтобы убивать ее, Райли. Почему ты не привлек ее к суду?

– Что бы это дало? – Райли презрительно фыркнул. – Закон здесь бессилен, ты знаешь.

– Может быть, не так уж бессилен, как ты думаешь. Тебя могут повесить!

Райли побелел.

– Повесить меня? За убийство воровки?

– Райли, ты ведь знаешь, как ценятся женщины в лагерях старателей. Если она обокрала тебя, почему ты не попытался вернуть деньги назад? Ты мог сделать это, не убивая женщину!

Райли опустил голову и пробормотал:

– Когда я обнаружил, что она обчистила мои карманы, то потерял голову.

– Которая была затуманена спиртным.

Райли поднял глаза, в них затаился страх.

– Они действительно повесят меня, Оуэн?

– Вероятнее всего. Ты ведь даже не можешь доказать, что она обокрала тебя. Это только слова.

– Но ты-то веришь мне, Оуэн?

– Это не имеет значения, Райли. – Оуэн раздраженно махнул рукой. – Важно, чтобы поверили присяжные, которые являются старателями. Здесь, в Хэнгтауне, нравится вешать, это главное развлечение.

Райли снова опустил глаза в землю и несколько минут мрачно молчал.

– Я знаю, как доказать это! – неожиданно воскликнул Райли и поднял голову.

– Как же?

– Помнишь, ты должен был поехать в Сан-Франциско, чтобы обналичить банковские чеки, присланные твоей газетой?

– Конечно, помню.

– Так вот, ты привез тогда золотые монеты достоинством в десять, пять и два с половиной доллара. Этими монетами ты и расплатился со мной. И они же находились в моих карманах прошлой ночью. После салуна у меня оставалось три монеты по десять долларов, две по пять и две – по два с половиной. Я отдал проститутке одну монету в десять долларов, и у меня осталось по две монеты каждого достоинства. Всего тридцать пять долларов. Это то, что она украла у меня.

Оуэн нахмурился.

– Я все-таки не понимаю…

– Не понимаешь? – Райли взволнованно вскочил на ноги. – В лагерях все расплачиваются золотым песком. Золотые монеты – большая редкость здесь, Оуэн. Если их найдут в ее лачуге, это означает, что она украла их у меня!

– Мне кажется, это слабое доказательство, – сомневался Оуэн. – Но, думаю, попытаться стоит.

Он постучал в дверь. Говард открыл ее, и Оуэн вышел наружу.

– Лейтенант, был ли произведен обыск в жилище этой женщины?

– Насколько мне известно, нет. У двери ее лачуги стоит часовой, пока женщину не похоронят утром. А почему вы спрашиваете об этом?

Оуэн рассказал ему о золотых монетах Райли. Говард, как и Оуэн, засомневался.

– Однако я полагаю, обыск необходим. Если монеты будут найдены, это по крайней мере вызовет доверие к рассказу вашего друга.

Оуэн просунул голову в помещение.

– Райли, мы идем искать монеты.

Из темноты донесся голос Райли:

– Вы найдете их, Оуэн. Даю слово.

Тэзди мрачно подумал, что слово его приятеля мало чего стоит! Он окончательно разочаровался в художнике и умыл бы руки, не вмешиваясь в эту историю, если бы Райли не был в некотором смысле его другом.

Лейтенант Говард запер дверь, и они молча пошли к лачуге мертвой женщины. Из тени вышел человек и преградил им дорогу.

– Кто идет?

– Все в порядке, Джед, – ответил Говард.

– А, это вы, лейтенант. Здесь никто не появлялся.

– Хорошо, Джед. Мы должны обыскать помещение женщины. Ты пойдешь с нами? Ты нужен нам как свидетель, если мы найдем там что-нибудь.

В лачуге тускло горела лампа. Жалкое место, где нет даже стула или стола. На грязном полу валялся соломенный матрас, в углу на подставке стоял таз для умывания, на гвоздях, вбитых в стену, висели принадлежности женской одежды. Бросив взгляд на неподвижное тело на матрасе, Оуэн отвернулся.

– Если здесь есть что-то, принадлежащее вашему другу, то это нетрудно будет найти, – уверил Говард. – Слишком мало мест, куда можно спрятать какую-нибудь вещь.

– Вы ищите что-то ценное, лейтенант?

– Да, Джед. Относительно ценное.

– Тогда предлагаю осмотреть матрас. – Джед усмехнулся в тусклом свете, он потерял большую часть своих зубов. – По моему опыту, женщины такого типа прячут все самое ценное под матрасом.

– Хорошо, мы поищем здесь в первую очередь. Джед, не поможешь ли передвинуть тело?

Мужчины осторожно положили мертвую женщину на пол. Оуэн был рад, что лицо ее закрыто, он знал, каким ужасным бывает вид у задушенного человека.

В узкой щели в изголовье матраса они нашли порванную сумочку. В ней лежали маленький мешочек с золотым песком и несколько золотых монет. Пересчитав монеты, они убедились, что их количество и достоинство в точности соответствуют описанию Райли.

– Джед, ты должен будешь свидетельствовать об этом на суде Джона Райли.

Оуэн и лейтенант Говард вместе вышли из лачуги и направились назад к тюрьме.

– Теперь по крайней мере мы имеем доказательство того, что женщина действительно ограбила Райли, – сказал Говард. – Не слишком важный аргумент при таких обстоятельствах. Он убил женщину, и присяжные вряд ли сочтут его потерю достаточным мотивом для убийства.

– Особенно здесь, где вешают людей и за меньшие провинности, – мрачно проговорил Оуэн.

– Мистер Тэзди, я могу взять на себя защиту вашего друга, если хотите. У меня есть некоторый опыт, я защищал двух обвиняемых солдат, когда служил в армии.

– Я не против, однако это должен решить Райли, хотя у него нет выбора. Он должен быть благодарен, черт побери. Как вы думаете, когда состоится суд?

– Видимо, завтра. Карла Ларкина, мирового судьи, сейчас нет в городе, но утром должен вернуться. Насколько мне известно, они не будут тратить много времени на разбирательство.

* * *

Суд над Джоном Райли начался под председательством Карла Ларкина на следующий день после полудня. Мировой судья, любитель сигар, – человек неопределенного возраста, лысый, с большим носом, красным от постоянного пьянства. Оуэн был уверен, что судья уже приложился к бутылке перед началом процесса.

Ларкин вызвал добровольцев и отобрал среди них двенадцать человек в качестве присяжных. Он назначил судебного исполнителя обвинителем, а лейтенанта Говарда – защитником Райли. Затем Ларкин объявил начало заседания.

Среди присутствующих царило веселье. У Оуэна в голове складывались уже строки новой статьи. С самого начала выбор присяжных явился настоящим фарсом. Судебное заседание проходило в салуне, и Ларкин сидел за карточным столом с пустой бутылкой из-под рома в качестве молотка. Большинство старателей устроили себе выходной день, чтобы прийти на суд. Так как процесс начался только после полудня, многие из них были уже пьяны и возбуждены. Ларкину приходилось то и дело призывать их к спокойствию.

Бледный, покрытый потом, Райли сидел рядом с Оуэном на земле, так как стульев не хватало. Его охранял старатель, сидевший с пистолетом на коленях, направленным на художника.

Райли наклонился и прошептал Оуэну:

– Ты прав, они собираются повесить меня! Это несправедливо, Оуэн. Это незаконный суд.

– Согласен с тобой, Райли, но другого нет.

– Я должен бежать.

– Не делай глупости, Райли, – прошептал Оуэн. – В этой толпе ты не успеешь сделать и шага, как тебя пристрелят.

– Все же лучше, чем быть повешенным. – Райли затих, бормоча что-то себе под нос.

Обвинитель вызвал только двух свидетелей, которые слышали крики женщины и нашли ее мертвой в лачуге, в то время как руки Райли продолжали сжимать ее горло. Для свидетелей не оказалось стульев, и они стояли у стола Ларкина в течение всего допроса.

Лейтенант вызвал для дачи показаний Джона Райли и предложил изложить все, что ему известно. Когда Райли рассказал, что проститутка украла у него деньги, из толпы вышел какой-то старатель.

– Этот человек говорит правду о Глэдис! – крикнул он. – Несколько месяцев назад я был в Энжелкэмпе. Там ее поймали на воровстве и выгнали из города!

Голоса в толпе призвали старателя заткнуться и сесть на место.

Ларкин постучал пустой бутылкой из-под рома по столу.

– Садитесь, сэр, и помолчите! То, чем занималась убитая женщина до того, как приехала сюда, не имеет значения для данного дела!

Оуэн и мужчина по имени Джед были вызваны, чтобы засвидетельствовать тот факт, что они нашли деньги Райли в сумочке убитой женщины. О том же самом свидетельствовал и лейтенант Говард.

Других свидетелей защиты не было. Дача свидетельских показаний заняла менее часа. Человек за спиной Оуэна проворчал:

– Похоже, мы увидим еще до захода солнца, как повесят этого джентльмена.

Рядом с Оуэном стонал и беспокойно ерзал Райли. Тэзди положил руку на колено художника, пытаясь успокоить его, хотя и сам очень волновался.

Обвинитель обратился к присяжным, его речь была короткой:

– Джентльмены, этот человек убил Глэдис Риггенс. Он сам не отрицает этого. Мы знаем, что она была проституткой, падшей женщиной. Но все-таки она была женщиной – представительницей слабого пола, не способной защитить себя от пьяного мужчины! Все мы знаем, как ценится малочисленный слабый пол среди нас. Заявление этого человека об ограблении не смягчает его вины! Наказание Джона Райли должно стать доказательством того, что мы не позволим совершать в нашем городе подобные поступки. Вы собрались здесь, господа присяжные, принять решение. Есть только одно решение – Джон Райли совершил убийство и должен быть повешен за свое преступление!

В конце его короткой речи в толпе послышались аплодисменты, и Ларкин не стал стучать пустой бутылкой.

Затем слово было предоставлено лейтенанту Говарду.

– Господа присяжные, мы доказали, что эта несчастная женщина ограбила подзащитного, ограбила до последнего цента! Разве мы можем допустить подобное в Хэнгтауне? Я говорю – нет! Если вы признаете подзащитного виновным, то таким образом провозгласите на весь мир, что поощряете воровство в Хэнгтауне. Представьте: а если бы каждый из присутствующих оказался в подобной ситуации? Что, если бы вы после тяжелого труда заработали несколько унций золотого песка, а женщина, которой вы заплатили сполна за ее услуги, попыталась бы украсть у вас весь заработок? Разве вы не среагировали бы точно так же? Если вы обратитесь к своей душе, то наверняка простите подзащитного. Я уверен, что это был случай самозащиты. Если даже его жизни не угрожала опасность, то опасности подвергался его кошелек, а если мы не можем защитить свой кошелек, то грош нам цена. Человек, которого мы судим, – один из нас. Он не какой-нибудь чужак, а истинный американец. Если вы приговорите его к повешению, название города снова будет у всех на устах. Хэнгтаун опять покроет себя позором, и мы никогда не добьемся более приличного названия. Мы никогда не будем выглядеть порядочными людьми в глазах остального мира. Если вы обратитесь к своему сердцу и к своей душе, господа присяжные, я уверен, что признаете моего подзащитного невиновным!

Мировой судья Ларкин не дал никаких указаний присяжным. Он только постучал по столу бутылкой и предложил:

– Хорошо, джентльмены. Отправляйтесь в салун «Бутылка и бочонок» и подумайте.

Салун «Бутылка и бочонок» находился прямо за спиной судьи Ларкина и был заранее очищен от посетителей, так, чтобы им могли воспользоваться присяжные.

Оуэн подумал, что свободный доступ к спиртному в салуне явно повлияет на решение присяжных. Лейтенант Говард ходил взад и вперед. Оуэн встал и подошел к нему.

– Вы произнесли волнующую речь, лейтенант, – сказал Оуэн. – Думаете, она повлияет на приговор?

Говард пожал плечами:

– Трудно предсказать, что решат присяжные, но думаю, они уже вынесли приговор еще до того, как их выбрали.

– И каков же он?

– Виновен, – печально ответил Говард и посмотрел на Райли, сидящего на земле, свесив голову и опустив плечи, будто уже огласили страшное решение. – Должен сказать вам, Оуэн, – продолжал Говард, – те двое солдат, которых я когда-то защищал… В общем, я проиграл тогда, хотя обвинения были не такие серьезные. Возможно, вашему другу нужен был другой защитник.

– Кто именно? Здесь нет практикующих адвокатов, насколько мне известно. Вы защищали его лучше, чем он заслуживает. – Оуэн похлопал лейтенанта по плечу. – Спасибо вам. Надеюсь, Райли не повесят.

Присяжные пробыли в салуне менее получаса. Все же достаточно для того, чтобы воспользоваться бесплатной выпивкой.

Когда они вернулись, Ларкин рявкнул:

– Подведите заключенного к скамье!

Старатель, охранявший Райли, подтолкнул художника к мировому судье стволом пистолета.

– Итак, джентльмены, вы приняли решение?

Один из присяжных, высокий мужчина с длинной бородой, торжественно заявил:

– Мы решили, ваша честь.

– И что же вы решили?

– Мы считаем, заключенный невиновен, ваша честь.

Собравшиеся разразились криками и аплодисментами. Оуэна поразило то, как недавно враждебная толпа превратилась в восторженных доброжелателей. Они окружили смущенного Райли, подняли его на плечи и вынесли из салуна. Ошеломленный, Оуэн только наблюдал. Пять минут назад он готов был поставить все до последнего цента на то, что художника признают виновным.

– Как я и говорил, трудно предсказать, что решат присяжные, – услышал он.

Тэзди посмотрел на Говарда:

– Вы можете объяснить это, лейтенант? Я готов был поклясться…

Говард кивнул:

– Я тоже. А чем объяснить это? Вероятно, на решение повлияло несколько факторов. Во-первых, женщина являлась проституткой, во-вторых, мы доказали, что она обокрала Райли. Но все же она была женщиной, а женский пол очень ценится в лагерях старателей. Кроме того, люди, живущие здесь, недовольны названием и репутацией города. Еще одна казнь только ухудшила бы ситуацию. Да и Райли не чужак. Те трое, которых повесили до этого случая, из-за кого город получил свое нынешнее название, были иностранцами. К тому же их не ограбила проститутка, как произошло с Райли. – Говард широко улыбнулся. – Думаю, на решение присяжных существенно повлияла и возможность бесплатно выпить во время обсуждения.

Оуэн уже едва слушал. Он вдруг вспомнил слова, которые написал Джемайне в своем последнем письме: «Если бы на месте Этты оказался мужчина, его также признали бы виновным».

– Рад, что все так обернулось, – медленно произнес он. – И хотя поступок Райли достоин осуждения, я счастлив, что его не повесили. Лейтенант, не окажете ли вы мне услугу? Сегодня я уезжаю из Хэнгтауна. Передайте Райли, что деньги, которые я должен ему, оставлены у Миранды Кент в Коломе.

Вечером Оуэн остановился возле магазина Миранды. Он спешился, привязал лошадь, затем вошел внутрь. Миранда была занята с двумя старателями, но, увидев его, широко улыбнулась:

– Оуэн! Рада видеть тебя. Подожди минутку, пока я закончу с джентльменами.

Оба старателя расплатились за покупки и ушли. Миранда тотчас бросилась в объятия молодого человека. Через минуту она откинулась назад и посмотрела ему прямо в глаза, лицо ее светилось.

– Я соскучилась по тебе, Оуэн, – прошептала Миранда.

– И я соскучился.

– Будь ты проклят, Оуэн Тэзди! – Она высвободилась из его объятий. – Мне не следовало признаваться тебе в этом!

Оуэн улыбнулся и спросил:

– Почему, дорогая?

– Ты знаешь почему. – Она приподняла голову. – Ты ведь собрался уезжать. И не на несколько дней, а навсегда…

Оуэн всю дорогу думал, как сообщить ей об этом. Он уже решил как можно скорее вернуться в Филадельфию.

– Не ожидала, что ты вернешься из Хэнгтауна так скоро.

– Кое-что произошло, Миранда. – И он рассказал ей о Джоне Райли.

Она сочувственно покачала головой:

– Не хочу говорить, поскольку ты знаешь, что я думаю об этом человеке. Он должен на коленях благодарить Бога, что так легко отделался. Но думаю, он вместо этого уже отправился в ближайший салун.

Тэзди кивнул:

– Боюсь, что так. Кстати, от «Леджер» должны прийти деньги для него. Я оставил ему сообщение, что они будут находиться здесь.

– О, вспомнила! – Миранда зашла за прилавок. – Это почта для тебя.

Она передала ему мешочек. Оуэн открыл его и выложил содержимое на прилавок. Там были номера «Леджер» и письмо от Томаса Каррузерса с двумя вложенными банковскими счетами. От Джемайны – ничего.

Разочарование отразилось на его лице, и Миранда спросила:

– От нее нет письма?

Оуэн вздрогнул и поднял голову:

– От кого?

– Думаешь, я не знаю, что ты влюблен в кого-то там, на востоке?

– Влюблен – немного сильно сказано, но есть женщина в Филадельфии, от которой я жду письмо.

– Подожди минуту! Что ты говорил мне несколько минут назад? От твоей газеты должны прийти деньги для Райли, и он должен явиться за ними сюда. Это означает – ты уезжаешь, правильно я поняла?

– Да, Миранда. Я сыт по горло Райли, к тому же написал уже обо всем, что может заинтересовать читателя. Пора заняться чем-то другим. Я уезжаю утром, как только куплю еще одну лошадь. На этот раз выберу кратчайший путь – по суше, через всю страну.

Оуэна растрогало грустное выражение ее лица, и на мгновение ему показалось, что она заплачет.

– Миранда, мне очень жаль. – Он попытался взять ее за руку. – Пожалуйста, не плачь. Ты ведь знала, что рано или поздно это должно случиться. Выполнив задание, я всегда уезжаю.

Миранда высвободила свою руку.

– Я вовсе не собираюсь плакать из-за тебя! – Она отвернулась и украдкой смахнула слезу.

– Ты права: я не стою твоих слез.

– Не говори так, Оуэн, – сердито ответила она.

Миранда прошла мимо него к двери и закрыла ее на засов.

– Что ты собираешься делать? – поинтересовался он.

– Закрываю дверь, разве не понятно?

– Я не имею права ни о чем просить тебя, Миранда, – нерешительно проговорил Оуэн.

– Зато я прошу тебя. Кто знает, когда мне еще представится случай переспать с мужчиной, которого я люблю? – Она приподняла голову. – Так ты поможешь мне закрыть магазин?