Текст книги "Оазис"

Однако на душе у Рема было скверно как никогда. В течение нескольких дней его занимали только собственные невзгоды. Наконец этим утром ему удалось подговорить Джека Ньютона пронести тайком в палату очередной номер «Инсайдера», пообещав охраннику щедро вознаградить его в будущем. Рем просмотрел всю эту бульварную газетенку от корки до корки, дважды перечитал колонку Синди Ходжез; хотя она и упоминала мимоходом о каком-то рок-певце Билли Рипере, в «Новостях» не было ни единого слова о том, что Тодда Ремингтона поместили на лечение в Клинику.

Будь она трижды проклята! Она ведь знала, что он в Клинике, еще с того самого дня, когда пригласила его с собой на прием. Неужели все те муки, через которые ему пришлось здесь пройти, оказались совершенно напрасными? Не говоря уже о том, что он по уши в долгах!

Если никто из представителей киноиндустрии не узнает, что он здесь, и если ему не удастся сделать на этом хотя бы какую-то рекламу, он потерпит полное поражение.

Невзирая на свою алкогольную зависимость, Рем был оптимистом и борцом по натуре; ему никогда даже в голову не приходила мысль покончить с собой. Но теперь… теперь самоубийство казалось ему единственным решением всех проблем. Если ему не дадут роль в кино, у него не будет никакой возможности вернуть долги, и Рем не скрывал от себя, что снова запьет в тот же самый день, когда его выпишут отсюда. Почему бы не избрать самый легкий выход и не покончить со всем сразу?

Его мысли перенеслись на вечеринку, куда его пригласила Синди Ходжез, и он вспомнил хозяйку дома. Хотя Рем в тот день сильно напился, он был совершенно уверен, что видел перед собой Мэй Фремонт. И судя по обстановке дома и по пышности устроенного ею приема, она очень богата.

Кроме того, она явно пользовалась в Оазисе безукоризненной репутацией, из чего следовало, что никому из местных жителей не известно о ее прошлом. Наверное, она готова дорого заплатить за то, чтобы сохранить тайну!

Никогда за всю свою жизнь Рем не совершил ни одного преступного деяния, если не считать наездов в пьяном виде и драк в барах, а шантаж, бесспорно, можно считать преступным деянием. Но, как заметил один драматург, крайние ситуации требуют крайних мер. Кроме того, если Мэй богата, ее деньги, во всяком случае, большая их часть, получены от торговли живым товаром, а разве это само по себе не противозаконное занятие?

Какое имя она носит теперь? Рему пришлось снова перебрать в памяти события последней недели, порядком перепутанные в его сознании, прежде чем он наконец вспомнил. Зоя Тремэйн! Да, именно так.

Пациентам не разрешалось иметь в палатах телефоны, однако он все равно не рискнул бы звонить с собственного номера. Рем вспомнил, что во время своей короткой вылазки из палаты он видел в солярии телефон-автомат. При оформлении в Клинику у него забрали почти все личные вещи, но все же оставили горстку разменных монет.

В пижаме и шлепанцах он пересек коридор, шаркая ногами, словно дряхлый старик; руки у него дрожали, как у паралитика. Обнаружив, что солярий пуст, Рем вздохнул с облегчением. Пролистав телефонный справочник, он не нашел там имени Зои Тремэйн. Быть может, если позвонить Синди Ходжез под тем предлогом, что он хочет извиниться перед Зоей за свое поведение на приеме, журналистка даст ему номер ее телефона?

Синди наверняка окажет ему эту услугу, но, опустив несколько монет в ячейку автомата, Рем вдруг заколебался. Он снова пролистал справочник и нашел номер редакции «Оазис энтерпрайз», еженедельной городской газеты.

Когда на другом конце провода подняли трубку, он попросил позвать заведующего отделом новостей. Через минуту мужской голос произнес, лениво растягивая слова:

– Берт Даунс слушает. Чем могу быть полезным?

– Вы знаете, что Тодд Ремингтон помещен в Клинику для прохождения курса лечения от алкоголизма?

– Кто такой Тодд Ремингтон, черт побери?

Рем молчал.

– Пожалуйста, назовите свое имя.

Рем повесил трубку, прижавшись горящим, словно в лихорадке, лбом к холодному пластику. Ему хотелось размозжить себе голову.

Две минуты спустя он смотрел на листок бумаги с телефоном Зои Тремэйн, который сообщила ему Синди, и набирал номер. Долго никто не поднимал трубку, и Рем уже решил было, что никого нет дома, но тут тихий голос ответил:

– Алло?

– Мэй Фремонт? Это ты, Мэй?

Последовала короткая пауза.

– Боюсь, вы ошиблись номером. Мое имя Зоя Тремэйн.

– Возможно, теперь тебя зовут так, но когда мы впервые встретились в Неваде, ты носила имя Мэй Фремонт. Это Тодд Ремингтон, Мэй. Мы недавно виделись на приеме у тебя дома, помнишь?

В трубке раздался тихий вздох.

– Что тебе нужно, Рем?

Оказавшись перед необходимостью отвечать на прямо поставленный вопрос, Рем не мог найти слов. Он еще не решил, готов ли пойти на шантаж, и если даже это было так, он представлял себе все несколько иначе.

– Я только хотел удостовериться, что действительно видел именно тебя и что это мне не почудилось с перепоя. Мне предстоит провести тут еще около месяца, и вот я подумал, не встретиться ли нам с тобой и не поболтать ли по-дружески о старых добрых временах.

– Те времена уже давно в прошлом, и у меня нет никакого желания к ним возвращаться. – Ее голос стал жестким и холодным.

– Послушай, Мэй, ради нашей былой дружбы… – произнес Рем умоляющим тоном. – Какой от этого вред?

– Нет!

Рем поморщился, когда Мэй швырнула трубку.

Зоя дрожала, словно в лихорадке. Ей не сразу удалось зажечь тонкую сигару.

Возможно, она совершила ошибку, признав, что знала Рема в прошлом. В конце концов, доказательств у него нет, а кто поверит на слово неисправимому пьянице?

Зоя вздохнула, понимая, что не только упрощает действительное положение вещей, но и уклоняется от самой сути. Ее прошлое, которое она так упорно стремилась сохранить в тайне от жителей Оазиса, вот-вот выплывет наружу. Зоя была далеко не глупа и понимала, что Тодд Ремингтон имел в виду нечто большее, чем просто встречу старых добрых друзей. В те давние времена он произвел на нее впечатление человека порядочного, но ведь тогда Рем находился на вершине славы – популярный актер, у которого денег куры не клюют. Теперь же для него настали трудные дни. Рем не только спился, но и оказался без цента в кармане, и Зоя очень сомневалась, что его образ жизни сильно изменился с тех пор, как его звезда закатилась. К тому же из прошлого опыта она знала, что ни в коем случае нельзя доверять алкоголику. Долгие годы пристрастия к спиртному расшатывают моральные устои.

Нет, в глубине души она знала, что рано или поздно Рем явится к ней с протянутой рукой и станет просить помочь ему удержаться на плаву и одолжить по старой дружбе денег. А если не пойти ему навстречу, он пригрозит сделать ее прошлое достоянием гласности.

Что же ей предпринять? В данный момент у нее почти не оставалось выбора. Зоя могла лишь постараться выиграть время, действуя сообразно обстановке. Ей всю жизнь приходилось иметь дело с людьми вроде Тодда Ремингтона, и хотя Зоя готова была признать, что уже немного стара для подобных опытов, скорее всего ей удастся найти какой-нибудь выход из положения.

Она расправила плечи, придав лицу радостное выражение, когда до нее донесся веселый голос Сьюзен:

– Зоя, ты дома?

* * *

Как раз в этот самый момент начальник полиции Тед Дарнелл был занят делом Зои Тремэйн. Он только что получил телекс из штаб-квартиры ФБР в Вашингтоне: отпечатки пальцев, посланные им туда, были идентифицированы как принадлежащие некоей Мэй Фремонт, в свое время арестованной в Денвере по обвинению в содержании публичного дома.

Дарнелл лениво постукивал пальцами по листку бумаги на столе. Он мог с полным основанием предположить, что обвинение было снято в обмен на согласие Мэй Фремонт покинуть город.

Он поднял трубку телефона и набрал номер отделения полиции Лас-Вегаса. Спустя мгновение его старый друг, Дэн Бартелл, был на проводе.

– Чем могу помочь, Тед?

– Помнишь тот запрос, который я послал на прошлой неделе в Вашингтон насчет Зои Тремэйн?

– Да, помню. Проверка наших архивов показала, что особы под таким именем в них не значится.

– А не мог бы ты навести для меня справки о женщине по имени Мэй Фремонт?

– Мэй Фремонт? Наводить справки нет необходимости. – В трубке раздался короткий смешок. – Я отлично знал Мэй. Она содержала заведение недалеко от города под названием «Райский уголок». Классное местечко. Но Мэй уехала отсюда много лет назад. Если не ошибаюсь, она с тех пор пошла в гору. Открыла шикарное заведение в самом Голливуде. Но она теперь, наверное, уже совсем старуха, ведь ей должно быть около семидесяти. Наверняка Мэй давно оставила свои штучки.

– Да, верно. По крайней мере она удалилась от дел, – сообщил Дарнелл. – Теперь она живет здесь, в Оазисе.

– Что ж, я не удивлен, что она осела в вашем городе. Но откуда этот внезапный интерес к ней? Вряд ли Мэй в ее возрасте еще способна причинить кому-либо неприятности. К тому же она успела поднакопить изрядное количество деньжат.

– Она еще не настолько стара, чтобы не доставлять нам хлопот.

– Каких хлопот, Тед?

Дарнелл колебался. В какой степени он мог доверять этому человеку? Он знал Бартелла уже много лет; Дэн четыре года служил на подводной лодке под его началом, и сейчас начальник полиции был в долгу перед ним за предоставленные сведения.

– Она раздувает тут небольшую бурю, Дэн, возглавляя группу горожан, которая выступает против роста Оазиса, новшеств в общественной сфере и тому подобного.

– А! Одна из этих. – Дэн снова усмехнулся. – И ты ищешь, чем бы ее прижать, если такая необходимость возникнет.

– Да, что-то в этом роде.

– Что ж, этот тип людей для нас вроде геморроя. Удачи тебе, Тед. Рад, если сумел тебе помочь.

– Спасибо, Дэн. Надеюсь, когда-нибудь смогу отплатить услугой за услугу.

Дарнелл повесил трубку. Теперь у него была та информация, которую хотел получить Отто Ченнинг. Как быть дальше? Еще год или даже несколько месяцев назад он тотчас бросился бы с полученными сведениями к Ченнингу. Но теперь все изменилось. Или, вернее, изменился он сам. Все в нем восставало против необходимости подчиняться требованиям Ченнинга.

Дарнелл испытывал к Зое Тремэйн симпатию, смешанную с восхищением, и он понимал, что Отто воспользуется этой информацией, чтобы опорочить ее в глазах жителей Оазиса. Кроме того, сам он не видел ничего дурного в действиях Зои и ее единомышленников. Эти люди поступали в соответствии со своими убеждениями. Если бы Зоя совершила какое-нибудь правонарушение, он бы, не мешкая, принял меры. Но если он посвятит в это дело Ченнинга, тот воспользуется полученными сведениями, чтобы шантажировать Зою, а это сделает его, Дарнелла, соучастником преступления. Правда, Зоя Тремэйн в прошлом неоднократно преступала закон в строгом смысле этого слова; но как бы ни был Дарнелл суров во всем, что касалось соблюдения правовых норм, он признавал, что многие из этих норм несправедливы. Закон о проституции относился к их числу.

Начальник полиции сухо рассмеялся, вспомнив обо всех тех преступных сделках, которые он втайне совершал вкупе с Ченнингом и мэром. Почему на старости лет он должен колебаться по поводу небольшого шантажа?

Вероятно, в этом и была вся загвоздка. Он устал от Ченнинга, мэра и их мелочных интрижек.

Приняв решение, Дарнелл положил телекс из ФБР в нижний ящик с правой стороны своего стола – этот ящик он всегда держал запертым. В данный момент он оставит сведения, которые ему удалось добыть, при себе.

Он понимал, что играет с огнем. Если Ченнинг узнает об этом, то сделает все от него зависящее, чтобы лишить Дарнелла его места, а он все еще обладал достаточным весом в политических кругах, чтобы добиться своего.

Возможно, если не останется иного выбора, придется уступить требованиям Ченнинга, а пока Дарнелл приготовился втайне усмехаться при виде растущей досады своего бывшего сообщника.

Глава 12

Дик Стэнтон вырвал страницу из пишущей машинки, скомкал ее и швырнул об стену. Бумага упала на пол рядом с еще несколькими пожелтевшими комками. Что за хлам! И, Бог ты мой, до чего же ему хочется пить! Он поднялся и вышел на небольшой балкон своей квартиры в многоэтажном доме. Уставившись вдаль, Дик молча следил за потоками знойного воздуха, поднимавшимися со стороны пустыни.

Неужели ему никогда больше не суждено написать ни одного произведения, хоть мало-мальски пригодного для публикации?

Ему отчетливо припомнилось письмо от издателя, полученное этим утром. Именно оно заставило его засесть за пишущую машинку – что ж, как говорится, и на том спасибо!

…Прошло уже два года с момента выхода в свет «Ликов судьбы», Дик. Нам нужна новая книга, если мы хотим сохранить твое имя для читающей публики. Как быстро люди склонны предавать все забвению! Ты не раз писал мне, что не можешь преодолеть творческий кризис, и так как за последние полгода я не получил от тебя ни единой весточки, то могу только заключить, что ты все еще в его власти.

Дик, это еще не конец света. Мы оба можем выручить большие деньги от публикации нового бестселлера Ричарда Стэнтона. На прошлой неделе я обедал с Кайлом Кембриджем. Ему очень нужна работа, и он в любую минуту готов засесть за очередной роман Стэнтона. Только дай мне знать, что ты согласен, и мы немедленно возьмемся за дело…

– Проклятие! – Дик ударил по парапету балкона с такой силой, что на какое-то мгновение ему показалось, что он сломал руку.

Потирая ушибленную ладонь, он вернулся в комнату, вынул из холодильника банку с тоником и снова рухнул в кресло перед письменным столом. Долго сидел так, угрюмо уставившись на пишущую машинку. Дик чуть было не поддался искушению швырнуть ее через перила балкона в плавательный бассейн внизу. Что еще, черт побери, ему оставалось делать? Похоже, сам он как писатель больше ни на что не годится.

Кайл Кембридж был автором-невидимкой, и к тому же очень хорошим. Когда Дик в процессе работы над «Ликами судьбы» попал в творческий кризис (сам роман тогда был готов лишь на треть) и оказался не в состоянии закончить книгу, издатель в конце концов уговорил его прибегнуть к услугам подставного лица.

– Черт побери, Дик, в этом нет ничего постыдного! – сказал он ему однажды по телефону. – Другие писатели сталкиваются с той же самой проблемой, и многие из них прибегают к помощи авторов-невидимок. Ты бы искренне удивился, если бы я назвал тебе имя одного писателя, чьи книги постоянно фигурируют в списке бестселлеров, и тем не менее почти всё за него теперь пишут другие. Он собирался удалиться от дел, но его издатель не захотел лишиться такого выгодного источника дохода.

Но Дик упирался в течение четырех месяцев – месяцев, показавшихся ему одной сплошной мукой. Он пытался писать, напивался каждый вечер до потери сознания и постоянно вступал в пререкания со своим тогдашним партнером Кеном, но в конечном итоге был вынужден сдаться и позволил Кембриджу завершить книгу за него. Подставной автор отлично справился со своей работой, роман «Лики судьбы» вошел во все списки бестселлеров, однако Дик чувствовал себя тогда смешанным с грязью, и то же самое ощущение охватывало его и по сей день, стоило ему только подумать об этом.

Он твердо решил, что либо напишет следующую книгу сам, либо никогда больше не подойдет к пишущей машинке. Но в одном его издатель прав – деньги ему нужны, высокая стоимость жизни и приобретение квартиры в Оазисе существенно истощили его финансы. Он не может позволить себе останавливаться на достигнутом.

Что-то проворчав себе под нос, Дик повернулся в кресле к телефонному аппарату и набрал номер.

После четырех гудков женский голос ответил:

– Алло?

– Синди? Это Дик Стэнтон.

Последовала короткая пауза. Он уже начал задаваться вопросом, помнит ли она его вообще, но тут Синди заговорила:

– А, привет, Дик! Как ваши дела?

– Отлично, Синди. Надеюсь, я вам не помешал?

– Вообще-то я работаю над заметкой для следующего номера, но буду только рада небольшому перерыву. А что, собственно, случилось?

– Я только хотел вас спросить… Не найдется ли у вас в ближайшее время свободный вечер, чтобы пообедать со мной?

Еще одна короткая пауза.

– Что ж, отличная мысль. Но нам придется отложить встречу до следующей недели. Сначала мне нужно закончить эту проклятую заметку, и, кроме того, я должна подготовить большой материал для редакционной статьи.

Сердце Дика забилось учащенно.

– Значит, на следующей неделе? Как насчет вторника? Ночных заведений в Оазисе не так много, но все же есть одна приличная дискотека. Если хотите, можем пойти туда после обеда.

На этот раз она не колебалась.

– Думаю, меня это устроит, Дик. Увидимся во вторник, часов в семь. – Судя по голосу, Синди была довольна такой перспективой.

Дик повесил трубку с глуповатой усмешкой на губах. Но усмешка быстро исчезла с его лица. Сможет ли он правильно держать себя при встрече? Прошло уже много лет с тех пор, как он в последний раз ухаживал за женщиной.

Он открыл ящик письменного стола, вынул блокнот и аккуратным мелким почерком начал записывать:

Синди Ходжез. Красивая женщина. Великолепно одевается, умеет себя подать и держится с непревзойденным изяществом. Производит впечатление недотроги, так что придется вести себя осмотрительно и не слишком торопить события. Кроме того, она остроумна, обаятельна. Интересная собеседница. Ее обаяние то проявляется, то снова исчезает по ее желанию. Подозреваю, что она может стать опасной противницей. В ее облике присутствует некий налет агрессивности. Но это даже к лучшему. Моему собственному характеру как раз недостает агрессивности, и, возможно, некоторые ее черты передадутся мне.

Синди Ходжез тоже улыбалась, повесив трубку телефона, но ее улыбка была несколько озадаченной. Она зажгла сигарету и откинулась на спинку кресла, недоумевая, что именно заставило ее согласиться на предложение Дика Стэнтона.

Еще с первой встречи она знала, что Дик гомосексуалист, но как раз это ее не смущало. Синди нравилось общество «голубых» – с ними она чувствовала себя в полной безопасности, и за редким исключением они оказывались довольно приятной компанией.

Как только Синди пришла к заключению, что Оазис, и в особенности Клиника, могут стать богатейшим источником материала для ее колонки и отдельных крупных статей в «Инсайдере», она приняла решение делить свое время между Беверли-Хиллз и этим небольшим городком посреди пустыни. Ее заработка вполне хватало на содержание обоих домов, поскольку по большей части ее расходы в Оазисе оказывались так или иначе свободными от налогообложения.

Но выяснилось одно обстоятельство, которое она не приняла в расчет. Жизнь в Оазисе казалась такой скучной! Здесь не было и следа того блеска, к которому она привыкла в Лос-Анджелесе и Нью-Йорке. Синди быстро поняла, что те три месяца в году, которые она посчитала необходимым проводить здесь, могут стать для нее добровольной тюрьмой. В Оазисе было не слишком много интересных мужчин, поскольку жили здесь в основном люди, уже ушедшие на покой. Большинство были женаты, а остальные выглядели настолько дряхлыми, что, наверное, с трудом могли подняться по утрам с кровати.

Единственными свободными мужчинами, которые попадались ей на глаза, были шоферы грузовиков и строительные рабочие. Грязные проходимцы, их главные интересы в жизни сводились к футболу, пиву и интрижкам с женщинами – любыми, какие только подвернутся под руку, причем, как правило, именно в таком порядке.

Энергично встряхнув головой, Синди вернулась к работе. На этой неделе у нее возникли проблемы с содержанием колонки. Никаких свежих новостей о знаменитостях из Клиники не поступало. У нее имелся там свой осведомитель, которому она платила по пятьдесят долларов за любые полезные сведения, однако после Лейси Хьюстон и Билли Рипера среди поступивших в Клинику или выписавшихся оттуда не оказалось никого из тех, кто мог бы представлять для нее интерес. По данным ее источника, вскоре после прибытия Лейси Хьюстон там появился еще один пациент, мужчина, однако его появление было окружено завесой секретности, и пока что его личность установить не удалось. Синди обладала безошибочным чутьем на разного рода скандалы, и оно подсказывало ей, что этот таинственный пациент, судя по всему, – лицо значительное. Если в самом скором времени она не получит новых сообщений от своего осведомителя, придется заняться этим делом самой.

Синди пролистала свои заметки. У нее были источники информации на обоих побережьях, однако ни один из них не предоставил ей на этой неделе сколько-нибудь пикантной новости. На глаза попалась запись в блокноте о поступлении в Клинику Тодда Ремингтона. Какое-то время Синди размышляла над ней, но потом решила не давать ей хода. Кому интересно знать, что актер вроде Ремингтона, чьи лучшие годы были давно позади, вынужден пройти курс лечения от алкоголизма? Вероятно, большинство ее читателей даже не вспомнят это имя.

Ей придется ограничиться несколькими слухами, особо оговорив, что они поступили из непроверенного источника. Использование подобных слухов всегда чревато судебным иском за клевету, однако именно такого рода судебные преследования весьма способствовали процветанию «Инсайдера». Владелец газеты полагал, что дополнительное число подписчиков, которых привлекали пикантные подробности подобных процессов, более чем окупало расходы на адвокатов, защищавших бульварный листок в суде.

Отто Ченнинг ворвался в кабинет начальника полиции без стука. Дарнелл, поглощенный бумажной работой, в досаде поднял на него глаза.

– Отто, неужели твоя матушка не говорила тебе, что, прежде чем войти в дверь, нужно постучать? Или ты не видишь, что я занят?

– Я займу всего лишь несколько минут твоего драгоценного времени, Тед, – отозвался Ченнинг с едким сарказмом в голосе. Не дожидаясь приглашения, он опустился на стул.

Вздохнув, Дарнелл откинулся на спинку своего кресла.

– Ладно, Отто. Что тебе от меня нужно?

– Думаю, ты и сам это отлично знаешь. Прошло уже много времени, а я все еще не имею от тебя никаких сведений насчет Зои Тремэйн. Ты уже должен был получить ответ на запрос по поводу отпечатков пальцев.

– Ответа пока еще нет, – беззастенчиво солгал Дарнелл и подавил вздох. Теперь он обречен. Начальник полиции и сам не понимал, что побудило его вступиться за Зою Тремэйн, однако дело обстояло именно так. – Я не звонил потому, что мне пока нечего тебе сообщить.

– Проклятие! – Ченнинг ударил себя кулаком по бедру. – Я готов был биться об заклад, что об этой особе сохранились данные в полицейских архивах.

Дарнелл невозмутимо положил руки на стол.

– Что ж, выходит, ты проиграл пари, Отто.

– Да, по-видимому, – кивнул Ченнинг. Какое-то мгновение он угрюмо смотрел на свои сложенные на коленях руки, затем вдруг оживился: – Ну, тогда нам придется действовать по-другому. Пусти в ход тот метод, который я уже предлагал тебе раньше.

– Ах, оставь, Отто! Я не могу арестовать кого бы то ни было за один-единственный плевок на тротуар. Такое можно видеть только в фильмах о не в меру ретивых шерифах.

– Нет, можешь, и ты сделаешь это. Ты же начальник полиции! Сфабрикуй обвинение, если все остальное окажется бесполезным. И не прекращай слежку за моей дочерью.

Дарнелл смотрел на Ченнинга с отвращением. Ему все это было не по вкусу.

– Итак, Тед? – произнес Ченнинг с вызовом. – Неужели мне нужно напоминать тебе о том, что поставлено на карту? Если оппозиция будет нарастать и поднимется шум на всю страну, это отпугнет людей как от Клиники, так и от самого Оазиса. А пресса проглотит все это с потрохами. Газетчики – те же стервятники, слетающиеся на запах падали, и положительные стороны вопроса их нисколько не волнуют. И кроме того, как я уже говорил, речь идет не только о судьбе Клиники. Если им удастся добиться своего, это притормозит дальнейшее развитие Оазиса. Инициатива по ограничению роста города уже заставила многих подрядчиков отступиться. А это неизбежно отразится на наших карманах.

Дарнелл отвел взгляд в сторону. Алчность – вот что двигало людьми вроде Ченнинга, мэра Уошберна и… да, и его тоже. И хуже всего то, что он не испытывал особой нужды в деньгах. У него нет семьи, и ему не на кого их тратить, кроме самого себя. Однако начальник полиции был прочно связан с Ченнингом и Уошберном. Не деньги, а власть – вот к чему он стремился. Но для того чтобы добиться этой власти, ему пришлось стать их сообщником. Теперь же они напоминали зловещих сиамских близнецов с тремя головами.

– Если я арестую их по пустячному обвинению, – заметил Дарнелл, – то они будут отпущены на поруки, прежде чем за ними захлопнется дверь тюремной камеры.

– Мне на это ровным счетом наплевать. – Ченнинг сопроводил свои слова выразительным жестом. – Я хочу, чтобы им не давали покоя. Каждый раз, когда Тремэйн, Сьюзен или кто-нибудь еще из их шайки посмеют открыть рот, наседай на них. Если так будет повторяться всегда, рано или поздно они отступятся. Я-то знаю эту породу людей.

«Вот уж не думаю, что ты знаешь Зою Тремэйн или даже свою собственную дочь», – подумал Дарнелл.

– Хорошо, Отто, пусть будет по-твоему, – отозвался он устало.

День близился к вечеру, и Зоя сидела в прохладной тени атриума с сигарой и стаканом коктейля. Мадам примостилась на столе и клевала семечки подсолнуха прямо из рук хозяйки. Это время суток Зоя любила больше всего. Хотя было довольно жарко, невыносимый зной от раскалившейся за день пустыни несколько спал. Зое нравилась жара, и это стало одной из причин, побудивших ее поселиться в Оазисе. В более холодном климате она всегда страдала от озноба, который словно пробирал ее до самых костей. Очевидно, многие пожилые люди испытывали то же самое, и поэтому так называемый Солнечный пояс пользовался огромной популярностью среди пенсионеров.

Зоя зашевелилась в кресле, что-то проворчав себе под нос. Ее всегда раздражали рассуждения о бренности всего живого. С самого рождения она отличалась превосходным здоровьем, и доктора уверяли ее, что для своего возраста она находится в прекрасной форме. Однако вся суть заключалась именно в слове «возраст», и порой Зоя боялась засыпать вечером – вдруг утром она не сможет проснуться. Не то чтобы она испытывала страх перед смертью, вовсе нет! Просто ей нравилось получать удовольствие от жизни, в особенности с тех пор, как она переехала в Оазис. Кто знает, чего она может лишиться, если умрет этой ночью?

Зоя отнюдь не была пессимисткой; она не считала, что в старые времена жизнь была лучше, чем теперь. Даже несмотря на пугающие заголовки в утренних газетах, она не верила, что все вокруг вот-вот полетит в тартарары. Как бы много ни было на свете зла, каким бы слабым и порочным ни казался в целом род людской, Зоя все же придерживалась убеждения, что с момента ее рождения мир заметно изменился к лучшему и что прогресс невозможно остановить, даже если на каждый шаг вперед, сделанный цивилизацией, приходилось по два шага назад. Правда, в молодые годы все казалось ей гораздо проще, но разве достоинство в простоте?

Зоя понимала, что многие люди были не в состоянии совладать со сложностями современной жизни. Отсюда и наркотики, и Клиника. Так или иначе, это были их трудности, а не ее.

Она услышала, как хлопнула дверь в комнате Сьюзен, и отпила глоток коктейля. Сьюзен вошла в атриум. Она была во всем белом, вплоть до перчаток. Мадам раскричалась, злобно глядя на девушку.

Зоя щелкнула птицу по голове:

– Прекрати, Мадам.

Затем она снова обратила пристальный взор на Сьюзен. Ей редко приходилось видеть свою помощницу в платье, поскольку та обычно носила блузку и брюки или шорты – в зависимости от времени года.

– Девственница в белом? – произнесла Зоя самым сухим тоном, на какой только была способна.

Сьюзен покраснела – очаровательное свойство, по мнению Зои. Большинство молодых девушек в нынешние времена утратили способность краснеть.

Сьюзен пригладила платье спереди.

– Бог свидетель, я далеко не девственница, однако в белом всегда чувствуешь себя свежее. Тебе нравится?

– Да. Очень милое платье, Сьюзен. Надо полагать, собираешься на свидание?

– Да, с Ноа.

Зоя склонила голову набок:

– Похоже, дорогая, для вас это стало обычным делом.

– Он очень мил, Зоя, в самом деле очень мил, – сказала Сьюзен поспешно.

Зоя потрепала ее по руке.

– А разве я это оспариваю?

– Я только не хочу, чтобы ты думала, будто я предала тебя, переметнувшись на сторону врага.

– Предала? – Зоя насмешливо приподняла брови. – У нас тут не шпионский роман, дорогая. Твоя личная жизнь касается только тебя. Кроме того, мне самой нравится доктор Брекинридж. Из того, что он работает в Клинике, вовсе не следует, что он негодяй.

Сьюзен уселась в кресло напротив.

– Зоя, пойми меня правильно. Я вовсе не отказываюсь от борьбы. Я предана нашему делу столь же глубоко, как и ты. Но у меня давно создалось впечатление, что для тебя речь идет о чем-то гораздо более личном.

Зоя откинулась на спинку кресла и перевела дыхание.

– Мне казалось, Сьюзен, все вы согласились с тем, что Клиника оказывает дурное влияние на Оазис, и приводили при этом сходные соображения.

– О да, я знаю. – Сьюзен энергично закивала. – Но, как я говорила тебе с самого начала, я ввязалась в борьбу в основном потому, что мой отец на другой стороне, то есть для меня эта борьба в некотором роде личное дело. И я сильно подозреваю, что у тебя тоже есть на то своя личная причина, о которой ты никому и никогда не рассказывала.

На какое-то мгновение Зоя отвела взгляд. Затем снова посмотрела в глаза Сьюзен.

– Да, у меня действительно есть личная причина для борьбы. Глубоко личная. Я хотела бы ответить, что тебя это нисколько не касается, однако ты слишком много значишь для меня, чтобы я могла так с тобой поступить. С другой стороны, ты застала меня врасплох, и разговор на эту тему все еще причиняет мне невыносимую боль.

– Тебе нет нужды говорить об этом со мной, Зоя. Ты совершенно права: меня это нисколько не касается. Просто меня разобрало любопытство.

– Нет, я хочу и буду говорить. Я расскажу тебе о Кэсси.

– Кэсси? – переспросила Сьюзен.

– Да, о моей дочери. – Зое снова пришлось отвести глаза. – Я бывшая проститутка, Сьюзен. Сначала я торговала своим телом, а затем в течение многих лет была содержательницей публичного дома.

Когда она, собрав в кулак всю свою волю, осмелилась наконец взглянуть на девушку, то ожидала увидеть на ее лице осуждение. Однако Сьюзен выглядела просто заинтересованной.

– Ты уверена, что в состоянии говорить об этом со мной?

Зоя кивнула:

– Да, и следовало сделать это намного раньше. Сейчас мне больше всего на свете хочется, чтобы ты меня выслушала. Ты стала для меня ближе родной дочери, Сьюзен. – Она сделала паузу, охваченная приливом грусти. – Я хочу, чтобы ты узнала о другой моей дочери…