Текст книги "История одной страсти"

2.

Джон Марш с упавшим сердцем рассматривал толпу оборванных исхудавших мужчин, выставленных на торги.

Он рассчитывал найти надежного трудолюбивого человека, на которого можно было бы положиться. Но на торгах не было ни одного иммигранта, приехавшего в колонии по собственной воле, лишь каторжники, некоторые были так худы, что не протянули бы и одного сезона на табачной плантации.

И все же вокруг новоприбывших, отмытых и накормленных по такому случаю, собралась толпа потенциальных покупателей. Рабочие руки на плантациях нужны всегда, а каторжники обойдутся дешевле рабов.

Прежде всего Джона интересовали глаза, а не мускулы каторжников. Конечно, физическая сила была очень важна, но Джон нуждался в человеке, которому мог бы доверить заботы о семье в свое отсутствие.

Он уже решил уйти. Не только потому, что все прибывшие были каторжниками, но и потому, что душа его восставала против рабства, а чем иным, как не дьявольски изощренной формой работорговли, был этот аукцион живого товара? Однако он понимал, что в этом году у него уже не хватит сил посадить табак самому. Джон явственно ощущал, как былая сила покидает его с каждым днем.

Поэтому, как он и сказал Фэнси накануне, у них не было выбора. К тому же он обращался бы с новым работником как с членом семьи. Работнику было бы намного лучше жить на его ферме, чем у кого-либо из фермеров в округе. Рассудив так, Джон выпрямился и пристальнее всмотрелся в группу мужчин, стоящую перед ним.

До начала торгов оставалось совсем немного. При взгляде на других покупателей Джон укрепился в своем решении привезти домой помощника. Все они были мелкими плантаторами или фермерами и не могли позволить себе иметь рабов. Но Джон знал, что и работников они загоняли до смерти. Джону было неприятно находиться среди них.

Он вновь окинул взглядом мужчин, стоявших на деревянном помосте. Их было около двадцати. Лучших уже продали в Балтиморе, и лишь жалкие остатки этой партии привезли в Честертон.

– Кто-нибудь из них умеет читать и писать? – спросил Джон человека, распоряжавшегося торгами. Он подумал, что Фэнси не будет возражать против покупки, если новый работник окажется грамотным.

Надсмотрщик пожал плечами и повернулся к каторжникам:

–Эй, кто из вас умеет читать? Один из двух каторжников, закованных в кандалы, поднял глаза. От Джона не укрылась искра, промелькнувшая в его взгляде. Но никто не произнес ни слова. Тогда другой подтолкнул того, что взглянул на Джона:

– Милорд умеет читать.

Джон приблизился. «Милорд» был так худ, что это, вероятно, отпугнуло от него в Балтиморе потенциальных покупателей. Хотя причиной тому могли быть и кандалы – никому не хотелось связываться с опасным преступником. В его холодных зеленых глазах отражалось лишь хмурое небо. Густые темные волосы были коротко подстрижены. Одежда «лорда» состояла из рубашки и брюк из грубого полотна.

Однако мешковатая одежда не могла скрыть гордой осанки и манеры держаться, исполненной внутреннего достоинства. На долю секунды Джону показалось, что он увидел в глазах каторжника что-то еще, кроме заученной пустоты. Он увидел в них разум.

– Как тебя зовут? – спросил он.

Мужчина исподлобья посмотрел на Джона, и в его взгляде сверкнула ненависть. Он молча отвернулся.

Один из надсмотрщиков хлестнул его кнутом. Каторжник согнулся от боли, но не проронил ни звука.

– А ну, отвечай господину, – угрожающе прошипел надсмотрщик. – Говори свое имя.

Мужчина выпрямился, но продолжал хранить молчание. Стражник снова отвел руку с кнутом для очередного удара, но Джон остановил его.

– За что он осужден?

– За измену Англии, – последовал ответ. – Это один из тех шотландцев, что восстали против короля, но потерпели поражение. – При этих словах на шее каторжника запульсировала жилка, но он ничего не сказал. – Его приговор – четырнадцать лет каторги, и он стоит всего сорок фунтов.

Джон отступил назад. Описание этого человека было далеко от образа учтивого образованного человека, которого он надеялся найти на торгах. И к тому же шотландец. Да он сбежит с фермы на следующий день, если Джон не будет неусыпно сторожить его.

Джон отвел взгляд от лица шотландца. Он видел, как напряглись желваки на его челюстях при одном упоминании о приговоре. Непокорность еще жила в его мятежной душе.

Переходя от одного мужчины к другому, Джон видел лишь пустые мутные глаза, унылые лица и тела, изнуренные голодом и бог знает какими болезнями. Его взгляд снова обратился к шотландцу. Мятежник был ужасающе исхудавшим, но в нем угадывалась недюжинная сила. На шотландца поглядывали еще два фермера, один из которых потребовал, чтобы он открыл рот. Но «лорд» в ответ лишь крепче стиснул челюсти.

Еще один удар кнутом строптивый шотландец встретил с упорным молчанием. Но проявление непокорности не отпугнуло покупателя, внимательно оглядывавшего гордеца. Джон знал его: это был Калеб Баерс, известный своей жестокостью.

Джон понимал, что готов совершить безрассудный поступок. Но ведь другие иммигранты были никуда не годны, а ему требовался работник. И решившись, Джон подошел к распорядителю, который уже торговался с Баерсом.

– Я заплачу за него тридцать фунтов, и ни монетой больше, – сказал Баерс.

– Тридцать пять, – заявил Джон.

Баерс смерил Джона угрожающим взглядом.

– Зачем тебе неприятности? Этого каторжника нужно усмирять.

– Я надеюсь, ему известно, что его ждет в случае побега? – поинтересовался Джон, хотя и понимал, что вряд ли боязнь наказания удержит шотландца.

Однако по какой-то неведомой причине – он предпочитал не задумываться о том, что побуждало его, – Джон не мог позволить Баерсу заполучить шотландца.

Он повернулся к продавцу:

– Я даю тридцать пять фунтов, – повторил он.

– Сорок, – настаивал продавец. – За каторжника, осужденного на семь лет, я прошу двадцать пять, а этот сослан на четырнадцать. Я сбавлю цену, только если мне придется везти его дальше, в глубинку.

Джон снова посмотрел на каторжника. Шотландец был выше его самого на несколько дюймов, а Джон считался высоким мужчиной. Их взгляды встретились, и Джон скорее почувствовал, нежели увидел вспышку гнева в зеленых глазах иноземца. Он кожей ощутил исходящие от него ненависть и непокорность. Разум подсказывал Джону, что стоит удержаться от покупки.

Однако он может стать его последней надеждой пережить приближающуюся зиму.

– Хорошо, я плачу сорок фунтов, – кивнул Джон, соглашаясь с распорядителем торгов.

При этих словах губы каторжника сжались в тонкую полоску. Распорядитель жестом попросил Джона подойти к столу, за которым сидел другой человек с кипой бумаг. Джон отсчитал ему сорок фунтов – на пять фунтов меньше, чем он получил за Смельчака, и забрал бумаги шотландца. Он не мог прочесть их, но был рад и тому, что сумел поставить свою подпись. Тем не менее Джон внимательно просмотрел бумаги, изображая понимание; он часто притворялся, что читает, чтобы не дать другим обмануть его.

Джон повернулся к теперь уже своему работнику:

– Как тебя зовут?

Шотландец помедлил, затем произнес глубоким мелодичным голосом:

–Йэн Сазерленд.

Джон кивнул.

– Меня зовут Джон Марш. У меня небольшая ферма в двадцати милях отсюда.

Сазерленд не ответил.

– Я сниму с тебя кандалы, если ты поклянешься, что не убежишь.

– Я не стану этого обещать.

К ним приблизился Баерс, двое работников покорно следовали за ним.

– Я предупреждал тебя, что его нужно еще укрощать, – сказал он с отвратительной улыбкой.

Кровь бросилась Джону в лицо. Ему вдруг стало трудно дышать, как после целого дня тяжелой работы на плантации. Грудь пронзила острая боль. Опершись на стол, он медленно выпрямился и повернулся к распорядителю торгов:

– Снимите с него кандалы.

Торговец неохотно вынул из кармана ключ.

– Я вас предупредил.

Один из стражников расковал шотландца, и он начал разминать окровавленные запястья.

– Пойдем, – приказал Джон.

К его удивлению, Сазерленд молча повиновался.

* * *

Сжимая и разжимая кулаки, Йэн следовал за человеком, только что купившим его. Живот еще болел после ударов кнутом, однако он пережил немало таких ударов со времени прибытия в колонии. Когда несколько дней назад его расковали, чтобы переодеть, он выместил свою злость на стражнике. Тот грубо приказал ему снять свою грязную рубаху, рассчитывая на немедленное повиновение. Когда Йэн не послушался, стражник размахнулся, чтобы ударить его кнутом, не ожидая сопротивления от несчастного каторжника, изнуренного долгим плаванием.

Одной рукой Йэн поймал кнут, а другой сбил негодяя с ног. После месяцев унижений, побоев и страданий он испытал истинное наслаждение, дав себе волю и расправившись с обидчиком. Однако его триумф не продлился долго. Его сразу окружили рослые солдаты с кнутами, и после нескольких беспощадных ударов Йэн почувствовал, что проваливается куда-то в темноту.

Придя в себя, Йэн обнаружил, что он вымыт, подстрижен и побрит. Его переодели в одежду из грубого полотна, а кисти и лодыжки были вновь закованы в кандалы. Он лежал один в маленькой темной комнате без окон, а железный воротник, обвивавший его шею, был прикован к кольцу на стене. Все тело нестерпимо болело.

Он не знал, сколько времени провел здесь, в новом заточении, прежде чем в комнату вошел, громыхая засовом, тучный стражник.

– Сегодня продали почти всех, кто приплыл с тобой, – мрачно сказал он. – Я повезу оставшихся, включая тебя, в Честертон. Публика там не так привередлива. Если ты будешь нарываться на неприятности, я тебя убью.

Йэн молча смотрел на него, чувствуя, как в груди клокочет ненависть.

– Может, ты думаешь, что я не сделаю этого? – продолжал мужчина. – Может, ты думаешь, что мне очень нужны сорок фунтов, которые я рассчитываю получить за тебя? Не обольщайся, приятель. Мне гораздо больше понравится проучить шотландского предателя, чтобы это было уроком для остальных. Если ты осмелишься напасть на моих людей, у меня есть право выпороть тебя. Закон не говорит, как долго. Я твой хозяин, пока кто-нибудь не заплатит за тебя достаточно монет.

Йэну захотелось ударить великана, но железный воротник крепко удерживал его.

– Мы отплываем сегодня ночью. Мои люди приведут тебя на корабль через пару часов. А пока посиди-ка в этих браслетах, милорд, и подумай, хочется тебе жить или нет.

За работорговцем закрылась дверь. Йэн знал, каков будет ответ на его вопрос: Кэти. Он заставит себя выжить ради нее.

Железный воротник оставался на его шее еще три дня. Его сняли, только когда корабль прибыл в порт Честертона и Йэна вместе с двадцатью другими каторжниками препроводили в местную тюрьму.

На следующее утро в его камеру пришел тюремщик и побрил его. Йэну было приказано умыться и отвечать на любые вопросы во время торгов. Если ему прикажут открыть рот и показать зубы, он должен немедленно повиноваться.

Йэн знал, что цепи, в которые он был закован, уменьшают его шансы быть проданным, так же как и клеймо на большом пальце руки. Клеймо предателя.

Маркиз Бринер. Он носил этот титул лишь несколько недель, прежде чем его земли были конфискованы, а титул отдан королевскому приспешнику. Но всю жизнь его звали не иначе как «милорд».

Йэн думал о превратностях судьбы, покорно следуя за своим новым хозяином, Джоном Маршем. Но это была показная покорность. Его продали, как лошадь на аукционе. Он больше не был Йэном Сазерлендом, наследником могущественного шотландского клана. Но он не совершит еще одной ошибки. Он был один в чужой стране, а одежда из грубого полотна слишком выделяет его из толпы. Он слушал Смита, распорядителя торгов, гораздо внимательнее, чем тот мог представить, и не собирался становиться чьей-то легкой добычей.

Сколько бы времени ни заняла подготовка к побегу – неделю, месяц или больше, но он обязательно сбежит и найдет корабль, возвращающийся в Шотландию. Он разыщет сестру, чего бы это ему ни стоило. Если только Кэти жива…

Напряженно размышляя, Йэн шел за Джоном Маршем по улицам городка, который, как он слышал, назывался Честертон. Городок был совсем маленьким, большинство домов только построили, но жизнь в нем кипела ключом. Йэн отмечал в памяти расположение улиц, шумный порт с большими кораблями и крохотными суденышками местных торговцев. Он старался запомнить как можно больше, чтобы при случае легко ориентироваться в городе.

В воздухе витала свежесть океана, но Йэн не находил в себе сил радоваться легкому приятному бризу после долгих томительных месяцев в душном корабельном трюме.

Все его чувства остались в прошлом. И все же, освободившись от груза цепей, он ощущал легкость в теле.

Если бы было возможно снять цепи, сковавшие его сердце! Йэну казалось, что эта тяжесть никогда не покинет его. Образы погибших братьев навсегда запечатлелись в его памяти.

Марш остановился у кирпичного здания со скромной вывеской и попросил подождать на улице. Секундное удивление беспечностью фермера, граничившей с глупостью, сменилось горьким осознанием того, что у Марша нет причин волноваться: Йэну здесь некуда деться.

Марш пробыл в здании всего несколько минут. Когда он вышел, Йэн заметил, что в руках его нового хозяина больше нет бумаг. Что ж, Марш не был глупцом. Он не хотел рисковать и подвергаться опасности нападения нового работника. Действительно, мысль выкрасть бумаги по дороге на ферму приходила в голову Йэну с тысячей других мыслей.

– Ты голоден? – спросил фермер.

– Чувствуете себя обманутым? – вопросом на вопрос ответил Йэн. Должно быть, он и в самом деле выглядел плачевно.

Марш пожал плечами.

– Мне самому нужен отдых перед обратной дорогой. Что до тебя, я не думаю, что тебя хорошо кормили во время путешествия.

Йэн промолчал. Он не знал, как ему относиться к этому человеку. Он был англичанином, и он только что купил его, как вещь. Йэн слишком хорошо помнил, как с ним обращались английские стражники во время долгого плавания. Здесь же, в колонии, согласно королевским законам, другой англичанин стал его хозяином, который мог полностью распоряжаться его жизнью и даже лишить ее.

И в то же время голод стал постоянным спутником Йэна в его злоключениях со дня битвы при Каллодене и все сильнее давал о себе знать.

Они направились в полутемную таверну на другой стороне улицы. Сев напротив Марша, Йэн заметил, как тот тяжело откинулся на спинку скамьи. Лицо его было болезненно бледным, но карие глаза оставались ясными и пронзительными. Йэн молча наблюдал, как Марш заказал для обоих эль, отбивные и хлеб. Когда перед ними поставили дымящиеся блюда, источавшие восхитительный аромат, он всеми силами старался не наброситься на свою порцию.

Во время еды Йэн не отрывал глаз от Марша. Йэн ел медленно, тщательно пережевывая каждый кусок. Он понимал, что не сможет насытиться за один раз. Эль был не столь крепок, как шотландский, к которому Йэн привык, но и этот напиток он пил маленькими глотками.

Марш оставил свою порцию почти нетронутой и откинулся на спинку скамьи, изучающе глядя на Йэна. Он подождал, пока Йэн закончит есть, затем вздохнул и подался вперед.

– Я хочу заключить с тобой сделку, – растягивая слова, произнес он.

– Что же я могу вам предложить, чего вы еще не имеете? – горько усмехнулся Йен.

– Твою преданность.

– Вы не можете купить преданность.

– Нет, – устало согласился Марш и добавил: – Но если ты останешься со мной – с моей семьей – на пять лет, я дам тебе свободу. Пять лет – вместо четырнадцати.

Йэн скрыл свое удивление под саркастической гримасой.

– Вы полагаете, что будете в безопасности рядом со мной? С каторжником, осужденным за измену?

– Разве мне угрожает опасность? – переспросил Марш. – А моей жене и детям?

Йэн лишь молча смотрел на него. Пусть этот англичанин теряется в догадках.

– Один из твоих товарищей назвал тебя лордом. Это правда?

Ярость захлестнула шотландца. Этот человек, этот… англичанин купил его тело, но не имеет права лезть к нему в душу.

– Разве я похож на лорда?

– Ты ведешь себя как лорд.

– Тогда мне следует отучить себя от этой привычки, чтобы быть настоящим рабом.

– Я не покупал раба.

– Тогда что же вы купили? – с презрением поинтересовался Йэн. – Я видел, как вы расплатились за меня. У вас бумаги, где написано, что я ваша собственность. Кто же я, если не раб?

– Мне нужна… помощь, добровольная помощь.

– Вы купили мою помощь. – Каждое его слово дышало ненавистью. – Но не думайте, что можете купить что-то еще. Я никогда не буду доверять англичанину. Так что не надейтесь, что сможете заставить меня остаться с вами. Благодарю покорно.

Марш помолчал минуту и проронил:

– Нам предстоит долгий путь домой.

* * *

Приятно было снова скакать на отличной лошади. Йэн подумал, что при других обстоятельствах ему бы очень понравилась прогулка верхом по зеленым холмам Мэриленда.

Но Йэн запретил себе испытывать подобные чувства. Год назад у него была семья, был дом, родина, титул. Он учился в Эдинбургском университете и свободно разговаривал на четырех языках.

Теперь же у него не осталось ничего.

Тем не менее он был удивлен, когда Марш привел его к конюшне, из которой вывели двух великолепных лошадей – жеребца и кобылу. Ему редко доводилось видеть столь грациозных животных. В Шотландии выносливость лошади ценилась выше, чем быстрота бега, и у шотландских лошадей не было и следа того изящества и благородной осанки, как у этих скакунов. Йэн переводил восхищенный взгляд с мощного жеребца на кобылу, небольшую, но превосходно сложенную.

– У кобылы спокойный нрав, и она хорошо объезжена, – пояснил Марш, наблюдая за реакцией Йэна. – Хотя мне кажется, что ты хорошо ездишь верхом.

– Я умею ездить верхом, – коротко ответил Йэн.

Марш опять устало вздохнул:

– Уход за лошадьми будет входить в твои обязанности. Я выращиваю их для скачек.

Что ж, это занятие было хорошо знакомо Йэну.

Выражение лица Джона изменилась, нерешительная улыбка исчезла.

– У тебя нет причин доверять мне, но ты и не должен. Мне безразлично, за что тебя отправили сюда и почему ты это сделал, но мне нужен твой труд, и я продал одну из своих лошадей, чтобы заплатить за него. Я буду хорошо с тобой обращаться. И я намерен сдержать свое обещание: пять лет добросовестной работы в обмен на свободу.

Он помолчал, затем продолжал, и в его голосе появились стальные нотки, которых Йэн прежде не слышал.

– Но предупреждаю тебя: если попытаешься сбежать, я поймаю и верну тебя, а потом продам твои бумаги на торгах. К твоему приговору прибавят еще семь лет, а я с легкостью верну свои деньги. – Его тон стал еще жестче. – Я не глупец, Йэн Сазерленд. Твои бумаги в надежном месте, у моего друга, и если что-то случится со мной во время этого путешествия, или с моей семьей в будущем, тебя поймают и накажут.

Йэн сжал кулаки, но промолчал.

– Ты понял меня? – настойчиво спросил Марш.

– Да, понял.

– У меня нет никакого желания запирать тебя по ночам, но, если понадобится, я это сделаю.

– Вы хотите иметь покорного раба, – с сарказмом заметил Йэн. – В таком случае вам следовало купить кого-то другого.

Марш покачал головой, решив закончить разговор:

– Ты поедешь на кобыле.

Йэн вновь промолчал и сел в седло. Несмотря на маленький рост лошади, он чувствовал под собой упругие натренированные мышцы. Судя по всему, Джон Марш хорошо заботился о своих животных.

Йэн подумал, что его незавидное положение теперь ничем не отличается от положения животного. Мысль о том, что с ним будут хорошо обращаться, служила слабым утешением.

3.

Фэнси с нетерпением ждала возвращения мужа. Каждый посторонний звук заставлял ее вздрагивать и спешить к двери. Джон отсутствовал три дня, и ему уже пора было вернуться.

Она прополола грядки с овощами, с помощью Фортуны накормила лошадей, испекла хлеб и поставила в печь мясное рагу с несколькими ломтями драгоценной ветчины. Потом убралась везде, где только можно.

Где же Джон? Может, с ним случилась беда? Фэнси укоряла себя в том, что отпустила его одного в столь долгий и небезопасный путь.

Поправив одеяло на спящей Эми, Фэнси вышла на крыльцо и увидела двух приближающихся всадников. Поднеся ладонь к глазам от яркого полуденного солнца, она узнала в одном из всадников Джона. Фэнси облегченно вздохнула. Она была счастлива видеть мужа благополучно вернувшимся домой, и ее радость омрачалась лишь тем, что Джон вернулся не один. Очевидно, он осуществил задуманное.

Фэнси с трепетом наблюдала за приближением всадников. Незнакомец, скачущий рядом с Джоном, был высоким и стройным, однако она лишь мельком взглянула на него, все внимание сосредоточив на муже, беспокоясь, как он перенес путешествие. Мужчины подъехали к крыльцу, и Джон спешился.

Фэнси сделала несколько шагов навстречу мужу, но остановилась, услышав сзади голос Ноэля, спешившего поздороваться с отцом. За Ноэлем бежал Счастливчик, радостно виляя хвостом. Джон ласково потрепал сына по плечу, и Фэнси с грустью заметила, что муж выглядит уставшим. Что же, помощь нового работника будет очень кстати.

Но как только Фэнси взглянула на мужчину, которого привез ее муж, сердце у нее упало. Он был совсем не похож на добропорядочного иммигранта. В каждом его движении сквозила надменность, а лицо, словно высеченное из камня, было непроницаемо мрачным.

Незнакомец оставался в седле, наблюдая, как Джон терпеливо и приветливо отвечает на нескончаемые вопросы Ноэля. Джон обожал детей, хотя и не выставлял напоказ свои чувства. Обменявшись взглядами с Джоном, Фэнси уловила тень беспокойства и даже страха в глазах мужа.

Обернувшись, Джон сказал несколько слов спутнику. Незнакомец спешился с легкостью и изяществом опытного наездника. Он сделал несколько шагов, и Фэнси отметила, что он гораздо выше мужа. Грубая холщовая одежда болталась на его истощенном теле. Короткие рукава открывали окровавленные запястья.

Подняв взгляд, Фэнси увидела, что незнакомец изучающе смотрит на нее. Глаза его были темно-зелеными, темнее изумрудов. Они не были пустыми или безразличными, однако в них ничего нельзя было прочесть. Так стекло в пасмурный день отражает хмурое небо.

– Это Йэн Сазерленд, – представил незнакомца Джон. – Моя жена, Фэнси Марш.

Он смотрел на нее с прежним непроницаемым выражением, и на мгновение Фэнси даже показалось, что он просто не заметил ее. Затем он кивнул, но в его кивке не было и следа почтительности. Он не был похож на слугу. Его манеры выдавали в нем джентльмена.

Фэнси ощутила смутное беспокойство, нарастающее с каждой минутой.

Странно, но Счастливчик, который настороженно встречал чужих и всегда показывал свою неприязнь, на этот раз вел себя тихо.

– Мистер Сазерленд, – Фэнси слегка наклонила голову в знак приветствия.

Ей стало приятно, что она сумела немного растопить лед, который, казалось, сковал его. Он снова промолчал. Фэнси спросила себя, не лишен ли он дара речи.

– Привет, – голосок Ноэля звенел от любопытства. – Я Ноэль.

Что-то промелькнуло в зеленых глазах мужчины, но он остался неподвижным и безмолвным.

– Ты умеешь говорить? – Ноэль как будто прочитал мысли матери. – Фортуна не умеет. – Для Ноэля немота не была чем-то необыкновенным, о чем он не преминул сообщить.

Глаза Йэна на несколько секунд остановились на личике мальчугана.

– Я умею говорить, – неохотно сказал он.

Для Ноэля этого признания оказалось достаточно для продолжения беседы.

– Это мой пес, его зовут Счастливчик, – гордо заявил он и добавил: – Обычно он рычит на чужих. Наверное, ты ему понравился. У меня еще есть кот, енот и даже белка. А ты любишь животных?

На лице Йэна появилось странное выражение, его губы сжались, а спина еще больше выпрямилась. Фэнси замерла, ожидая, ответит ли он на простодушную болтовню Ноэля. Но его нежелание отвечать было слишком явным.

– Да, – наконец сказал Сазерленд и повернулся к Джону.

Фэнси увидела, как Джон устало повел плечами. Она знала, что в ее глазах, как в зеркале, отражается его разочарование обескураживающим началом их отношений с новым обитателем фермы. Передав Сазерленду поводья жеребца, Джон коротко сказал:

– Расседлай лошадей и накорми их. Позже Фэнси приготовит для нас обед.

Сазерленд взял обеих лошадей под уздцы и, не обращая никакого внимания на семейство Марш, повел кобылу и норовистого жеребца Джона к конюшне.

Фэнси пристально следила за его удаляющейся фигурой. Очевидно, он гораздо лучше чувствовал себя рядом с животными, чем с людьми. Как и Ноэль, она была удивлена той легкости, с какой Счастливчик принял Сазерленда. Однако она сама чувствовала себя неуютно в его присутствии.

Фэнси повернулась к мужу.

– Джон, – тихо сказала она, – что ты наделал?

– Не знаю, – так же тихо ответил он. – Я действительно не знаю.

* * *

Йэн чувствовал теплое дыхание лошадей, доверчиво идущих за ним следом. Он запретил себе испытывать какие-либо чувства, но не мог удержаться от восхищения силой и грациозностью этих благородных животных.

Он быстро напоил и накормил лошадей. В других стойлах тоже стояли лошади, и все они были выхолены и ухожены. Видно, что Джон Марш знал толк в породистых скакунах.

Невозможно было не наслаждаться мгновениями тишины и покоя среди этих великолепных созданий. Йэн работал, и напряжение понемногу покидало его. Закончив, он облокотился на дверцу стойла, чтобы еще раз полюбоваться красавцем жеребцом.

Боль прошлого сразу же пронзила его тысячами игл-воспоминаний. Йэн понял, что укрыться от боли нельзя, можно лишь отгородиться от нее стеной одиночества и отчаяния.

Выругавшись сквозь зубы, Йэн отошел от стойла. Мельком взглянув на сооруженную для него постель в углу, он стал искать то, что могло бы послужить ему оружием. Здесь было все, что обычно использовалось на ферме: коса, несколько топоров, вилы. Джон Марш действительно доверял ему.

Вздохнув, Йэн сел на узкую кровать. Было непривычно чувствовать под собой мягкий матрас после каменного пола тюремной камеры и голых досок корабельного трюма. Прошлой ночью его постелью была земля, но он так и не смог уснуть, думая о побеге. Он хотел украсть двух лошадей Джона Марша – одну оставить себе, вторую продать.

Его остановило то, что ему было слишком мало известно об этой колонии – Мэриленде. Он не знал даже, в какую сторону бежать. И потом, незажившие запястья и грубая одежда быстро выдадут его. Поэтому он решил выждать удобного случая. И все же свобода манила его, она была так близко, что он мог ощутить ее вкус.

Йэн потер ноющие запястья, привыкая к новому ощущению. Сколько времени он провел в кандалах? В его бумагах значилась дата торгов – двадцать пятое мая 1747 года. Год и месяц спустя после трагедии Каллодена.

Этот год показался ему вечностью. За это время Йэн стал чужим даже самому себе. Навсегда исчез влюбленный в науку юноша, средний сын старого лорда, который, согласно традиции клана Сазерлендов, изучал классические дисциплины в Эдинбургском университете. Как истинный шотландец, Йэн отлично владел любым оружием, но, получив образование, понял, что его сердце принадлежит книгам, а не войне. Тем не менее он не колеблясь встал под знамена принца Карла вместе с братьями. И с тех пор ему довелось увидеть столько смертей и несчастий, ужасов и разрушений.

Образы братьев не тускнели в его памяти, и неотступно снедала тревога за сестру. Маленький Ноэль напомнил Йэну о Кэти. Ему стоило большого труда сдержать улыбку при разговоре с ним. «Ты любишь животных?» – спросил Ноэль. Точно так могла бы спросить Кэти. Она любила животных, у нее была пара хорьков, за которыми девочка с удовольствием ухаживала – еще одна традиция семьи Сазерленд. Остались ли у нее сейчас ее зверьки? Или она совсем одна?

Йэн был истощен физически, но его мозг оставался ясным. Он силился разгадать, кто же такие Джон Марш и его жена, которая выглядела на добрых тридцать лет младше мужа. Она была немногословна и сдержанна, но ласковая улыбка, предназначенная сыну, преобразила ее. Однако в ее глазах сквозила настороженность, когда она смотрела на него. «Не без основания», – подумал Йэн. Он был уверен, что она понимала, что ее муж привел в дом отнюдь не покорного слугу.

Что ж, ему были безразличны ее опасения. Он ничего не должен Маршу и тем более его семье. Он не причинит им зла, но не станет задерживаться здесь хотя бы на час дольше, чем необходимо. Теперь цена доброты и преданности была ему слишком хорошо известна. Проведя детство в клане Макра, он не верил, что они могут предать интересы Шотландии и ее настоящего короля. Тем не менее он видел, как Макра сражаются против Сазерлендов. И то, что они позволили казнить Дерека, по странной прихоти сохранив жизнь Йэну, ничуть не уменьшило ненависти Йэна ко всем шотландцам, вставшим на сторону англичан. Произошедшая трагедия преподала Йэну важный урок: даже те, кому доверяешь, могут предать.

Йэн глубоко вздохнул и вытянулся на узком, но удобном матрасе. Несколько сытных обедов не могли сгладить последствий целого года лишений, а после месяцев заточения ему тяжело дались два дня в седле. Усталость, охватившая его, была всепоглощающей, как будто он приходил в себя после долгой болезни. Йэн надеялся, что усталость поможет ему забыться, а сны не будут наполнены кошмарами.

* * *

Через открытую дверь детской Фэнси наблюдала, как Джон зашел к спящей Эми, нежно погладил ее по головке и несколько минут смотрел на дочь. Затем он вернулся в гостиную и тяжело опустился на стул.

Прежде чем приступить к расспросам о новом работнике, Фэнси подала мужу бокал темного пенистого эля. Джон Марш был даже бледнее обычного. Фэнси опасалась, что после путешествия ему стало хуже.

Казалось, прошли часы, прежде чем Джон расслабился – исчезло напряжение в позе, разгладились морщинки на лбу.

Наконец любопытство Фэнси победило.

– Он выглядит злым, – сказала она. – Он приехал сюда не по своей воле, да?

Поставив пустой бокал на стол, Джон покачал головой.

– Там были одни каторжники, Фэнси.

Она закусила губу. Она поняла это в тот момент, когда увидела шрамы и открытые раны на запястьях Сазерленда.

– Он был лучшим из всех, к тому же он умеет читать и писать.

Даже это известие бледнело на фоне той угрозы, которая исходила от Сазерленда.

– Каково его преступление? – спросила Фэнси.

– Измена, – коротко ответил Джон. – Он сражался на стороне шотландцев против короля Георга.

Фэнси слышала о жестокости шотландских мятежников. Однако она чувствовала нечто похожее на сострадание к человеку, которого обвинили в том, что он действовал по велению долга. Внезапно она поняла причину гнева, сверкавшего в глазах Сазерленда.

– Его собирался купить Калеб Баерс, – продолжал Джон. – Я не мог позволить ему сделать это.

Взяв стул, Фэнси села напротив мужа и с улыбкой посмотрела на него.

– Кого ты собираешься привести домой в следующий раз? – мягко поддразнила она. – Заблудившегося слоненка?