Текст книги "Заговор сердец"

Заговор сердец

Глава 1

– Пора начинать утреннее совещание, Кэсси.

Гай Мередит бросил взгляд на Кэсси и печально улыбнулся. Он знал, так же, впрочем, как и она, что это неизбежно, но он знал и другое: сейчас ей очень не хочется входить в кабинет главного редактора.

– Давай пойду я, только придумай какую-нибудь уважительную причину, предложил он, но Кэсси покачала головой и стала методично собирать фотографии и заметки. Она не может не пойти, однако это вовсе не означает, что нужно нестись сломя голову.

– Нет, Гай, это мое дело. Хозяин ждет, так что пойду я. Отыщи фотографию общинных земель, ту, что Патрик сделал весной. Мы начнем работать над этим материалом, как только я вернусь.

Начальники других отделов были уже в кабинете главного, но Кэсси умышленно не торопилась. У нее сложилось твердое убеждение, что Джордан Рис каждое утро проверял, в котором часу она пришла на работу, да и вообще видеть его было крайне неприятно. Просто в голове не укладывается, что один человек способен так все изменить. Первое время казалось, что каждый сотрудник газеты «Брэдбери хералд» готов взбунтоваться против любых его нововведений, однако сейчас эти же люди выглядели вполне умиротворенными и довольными. Только Кассандра Престон ни за что ни про что впала в немилость!

Кэсси уже довольно давно работала в прессе, начав свою журналистскую карьеру в так называемой Газетной группе Риса. Пришла она туда прямо с университетской скамьи. Хэролд Рис был замечательный человек. Он очень помог ей, поддерживая все ее начинания и внушая ей уверенность в себе. В двадцать пять она стала редактором отдела сенсационных новостей, причем прекрасным, инициативным редактором, снискавшим популярность у городских читателей, и за годы работы завела множество полезных контактов. Она всей душой любила журналистику, и голова ее вечно была полна новых увлекательных идей. Когда Хэролд Рис ушел на покой и его место занял сын, Кэсси оказалась буквально на грани нервного срыва.

Джордан Рис ничем не походил на своего отца. С первого же взгляда на него становилось ясно, этот человек не пойдет проторенным путем, просто продолжая семейную традицию. Он уже сделал себе имя, и никто не сомневался, что долго он тут не задержится. Ведь для телевизионного журналиста, работавшего за границей, сидеть в Брэдбери – смертная скука. Наверняка Группа Риса очень скоро назначит сюда нового главного редактора, а Джордан Рис вновь отправится за океан и будет слать телерепортажи из какой-нибудь горячей точки земного шара. Впрочем, пока он находился здесь, и Кэсси поневоле ежедневно с ним встречалась.

Она подошла к его кабинету, все-таки умудрившись чуточку опоздать, и он снова поймал ее на этом.

– Мисс Престон!

Джордан Рис всего-навсего назвал ее имя, а у нее уже дрожат колени. Как ему это удается? Он ведь отнюдь не рассержен! Этот человек вообще никогда не выходил из себя. Но уже в самом его голосе чувствовалась некая затаенная угроза, даже когда он просто давал ей какое-нибудь поручение. Сейчас, стоя в дверях своего кабинета, он казался слишком большим и для этого помещения, и для той работы, которую временно здесь исполнял. – Сообщите, когда будете готовы, если это вас не затруднит, – сказал он без улыбки.

На телеэкране он всегда выглядел таким красивым, таким уверенным в себе, и девушки в журналистском колледже считали его просто неотразимым. Некоторые прямо-таки гонялись за его книгами – не столько ради того, чтобы прочитать о волнующих и зачастую трагических событиях, сколько ради его фотографии на обложке.

Сама Кэсси тоже читала его книги, и временами у нее мелькала мысль, что Джордан Рис, пожалуй, человек несчастливый. Может, дело вовсе и не в том, что ему доставляет радость при всяком удобном случае выискивать у нее промахи? Другим-то, как правило, удавалось избегать его недовольства. И обращался он к ним запросто, по именам. Только ее называл не иначе как «мисс Престон»! Даже во сне она слышала его суровый голос, видела светлые, как серебристые льдинки, глаза. Он отравлял ей всю жизнь. И в дверях он стоял, несомненно, для того, чтобы перед совещанием испортить ей настроение. Она знала, что почему-то не вызывает у него симпатии, и, скорее всего, виновата в этом ее внешность. У Кэсси были решительные, искристо-карие глаза, опушенные густыми темными ресницами. Губы ее часто трогала улыбка, а в дерзком лице явно читалось нечто бунтарское. Может, именно это и не нравилось Джордану Рису? Может, он чувствовал, что не дождется от нее рабской покорности? Вдобавок он не одобрял ее манеру одеваться. Окинув быстрым недовольным взглядом короткую юбку и длинные ноги и прочтя в глазах Кэсси откровенный вызов, он посторонился и жестом пригласил ее войти.

Раньше этот кабинет принадлежал его отцу, и теперь, бывая здесь, она всякий раз оглядывала его с чувством обиды и негодования. Комната утратила свой прежний безалаберный уют. Джордан Рис переделал все по-своему. Не кабинет, а какая-то больничная палата или приемная дантиста! Кругом стерильная чистота и порядок. На полках сплошь торговые журналы и правительственные бюллетени – ничего лишнего. Растения на окнах – свежие, ярко-зеленые, не чета запыленным сухим былинкам, которые его отец вечно забывал поливать.

Картины из рыбацкой жизни тоже исчезли, и об этом она жалела больше всего. Хэролд Рис был заядлым рыболовом, настоящим фанатиком. Нередко он сидел, откинувшись на спинку стула, и мыслями уносился в мир сверкающей на солнце воды и стремительной форели; в такие мгновения он напрочь забывал о делах, но тем не менее работа шла своим чередом; и все были довольны. Все умудрялись и теперь быть довольными, все – только не она! Кэсси тряхнула головой, откидывая назад свои длинные, отливающие рыжиной локоны. Ну что ж, в крайнем случае всегда можно уйти в другую газету.

– Итак, начнем!

Джордан Рис посмотрел на часы, потом – многозначительно – на Кэсси, которая спокойно и прямо встретила его взгляд. Недалек тот день, когда она просто встанет и уйдет, не дожидаясь, пока он закончит свою тираду! Кэсси вопросительно приподняла брови, но Рис, насупившись, прошагал к своему месту и сел так, что стул угрожающе накренился назад – вот-вот упадет. Секунду-другую он продолжал сверлить ее глазами, отчего все присутствующие почувствовали себя неуютно, а Кэсси, чтобы не дать угаснуть боевому пылу, постаралась думать о другом. Каждый рабочий день превращался в сплошной поединок.

– Может быть, начнем с вас, мисс Престон? – холодно обратился к ней он. – Как обстоит дело насчет больницы?

– Идет своим чередом, – ответила Кэсси. «Дело» представляло собой самую настоящую широкую кампанию по борьбе за права. – Представители местного здравоохранения написали вчера жалобу по поводу статьи, опубликованной нами на прошлой неделе, и события продолжают развиваться. Они признают, что безобразия в гинекологическом отделении действительно имеют место, но считают, что нас это не касается!

– Покажите мне письмо.

Кэсси протянула ему конверт: она так и думала, что он попросит показать письмо, потому и взяла его с собой. Если он сейчас скажет, что надо бросить эту затею, она уйдет из газеты. Рис быстро пробежал глазами текст.

– Можете ответить сами, – пробормотал он. – Перо-то у вас ядовитое.

Вон как они взвились!

Кэсси облегченно вздохнула и в то же время разозлилась. Ядовитое перо? Надо же, и тут выставил ее этакой вредной старой девой, которая только и знает, что строчить ядовитые послания!

– Что-нибудь новое есть? – коротко спросил Рис. Кэсси с вызовом смотрела ему в глаза, а он по-прежнему балансировал на стуле. Как бы ей хотелось, чтобы этот стул опрокинулся. Ну еще, еще чуть-чуть!

– Несколько дней назад я краем уха услышала кое-какие новости, а сегодня утром в Совете мне подтвердили. Вам, вероятно, известно, что наш маленький сосед, община Райзуэлл, проводит большинство своих дел через Совет Брэдбери?

Он кивнул, серьезно глядя на нее и не говоря ни слова.

– Ну так вот, они платят Совету, не получая от него в полной мере причитающихся им услуг, и похоже, что Брэдбери еще и обкрадывает своего маленького соседа!

– Весьма интересно. – Стул занял нормальное положение, и Джордан Рис подался вперед, упершись ладонями в крышку стола. Кэсси смотрела на его засученные рукава, сбившийся на сторону галстук и расстегнутый ворот рубашки и секунду молчала, забыв, что хотела сказать.

– Продолжайте, – мягко попросил он.

– Так вот, – взяв себя в руки, быстро произнесла Кэсси, – весной мне показалось, что общинные земли выглядят слишком уж великолепно. Крокусов больше, чем обычно, – добавила она, имея в виду обширное пространство ухоженного зеленого пояса, почти полностью окружающего город. – Очевидно, наш городской департамент по озеленению стянул их у Райзуэлла.

Клод Экленд, редактор отдела новостей, по обыкновению неприятно фыркнув, заявил:

– А вот я не жалуюсь! Окна моего дома выходят на эти общинные земли.

Весной они выглядели как картинка.

– Есть у нас эта картинка! – оборвала его Кэсси. – И еще одна, с предыдущей весны. Нынешняя весна оказалась небывало урожайной по части крокусов. Доказательства неопровержимы!

– Вы уверены? – Жесткий рот Джордана искривила гримаса, подозрительно похожая на усмешку, и Кэсси почувствовала прилив ярости. Конечно, для того, кто привык освещать военные действия и, стоя перед камерой, слышал свист пуль возле уха, проблема, может, и пустяковая. Но для возмущенных жителей Райзуэлла она более чем серьезна.

– Да, уверена. У меня информация непосредственно из палаты Совета.

Он кивнул, глядя ей прямо в лицо.

– Так что же вы собираетесь предпринять?

– Это хорошая основа для статьи. У нашей газеты в Райзуэлле большая читательская аудитория. И в любом случае мы, как большой сосед, не вправе отнимать то немногое, что у них есть. А такое происходит уже не впервые. У меня обширная информация – проверенная! – добавила Кэсси, видя, как поползли вверх его брови.

Джордан Рис кивнул, отвечая на ее агрессивность пристальным взглядом сузившихся светлых глаз.

– Действуйте! – спокойно сказал он.

Ну что ж, именно так она и поступит.

Совещание продолжалось своим чередом, и Кэсси была рада слегка расслабиться и вступать в дискуссию лишь изредка, по необходимости. Она поймала себя на том, что наблюдает за ним, как вчера, и позавчера, и вообще изо дня в день, на всех совещаниях. Прямо какое-то тайное увлечение!

У него были сильные и по-мужски выразительные руки. Некогда темный загар заметно потускнел, но и теперь золотистый тон кожи резко контрастировал с до странности светлыми глазами.

Рис поднял голову и встретился с ней взглядом. Кэсси принялась торопливо собирать свои вещи, остальные-то участники совещания уже встали из-за стола.

– Задержитесь на минуту, мисс Престон, – услышала она голос главного и, обеспокоенная, вновь присела на стул. Наверняка Джордан решил дать ей бой! Она невольно подобралась, и не зря. Когда все разошлись, он взял вчерашний вечерний выпуск, открыл полосу с ее театральной рецензией и сухо сказал: – Сплошная злоба, ад и полное отсутствие объективности! Мне казалось, именно вы, как никто другой, должны с пониманием относиться к людям театра, и в частности к актерам!

Лучше бы ему этого не говорить. Слово «актер» оживляло в ней слишком много воспоминаний, причиняя невыносимую боль. Кэсси побледнела и обожгла его гневным взглядом. Все страхи были вмиг забыты.

– Я всегда пишу объективно, – возмутилась она. – Здешний театр только потому и хорош, что к нему предъявляют высокие требования.

– Вы считаете, что здесь, в Брэдбери, приложимы те же критерии, что и в театрах лондонского Вест-Энда? – неумолимо настаивал он.

– Я считаю, что за свои деньги люди вправе иметь качественную продукцию где бы то ни было, – отрубила Кэсси. – Если постановка на уровне, то и отзывы вполне положительны. Если же она не удалась, рецензия будет разгромная. Кстати, еще не было случая, чтобы мне не прислали билетов! А раскритиковала я их далеко не впервые! Ваш отец не имел ко мне претензий! – с горечью закончила она. – Он предоставлял мне действовать по моему усмотрению и не вмешивался в мою работу.

Рис жестом показал, что она может быть свободна, и лишь добавил:

– Это потому, что вы не форель. Все, что без плавников, остается вне поля зрения моего отца. Впрочем, я знаю, он очень гордился вами. Ему бы и в голову не пришло в вас усомниться.

– Если вы намекаете, что ваш отец позволял мне делать все, что вздумается и…

– Почему вы держите театральный раздел за собой? – перебил он, окинув Кэсси быстрым пристальным взглядом из-под темных бровей. – У вас и без того дел невпроворот. А рецензии мог бы писать кто угодно.

– Я предпочитаю заниматься этим сама! – сухо ответила Кэсси. Секунду-другую Джордан Рис молча смотрел на нее, потом кивнул, как бы закрывая тему.

– Вы собираетесь поместить материал о департаменте по озеленению в новом цветном приложении? – насмешливо спросил он, как будто речь шла о чем-то вроде рубрики «Сад и огород», а не о серьезном журналистском расследовании.

– Нет! Эти материалы займут целиком всю первую полосу!

– В самом деле? – протянул он с видом человека, успокаивающего капризного ребенка. – У вас, наверное, уже и заголовок есть?

– «Грабеж средь бела дня»! – Вскинув подбородок, Кэсси гордо вышла из кабинета, едва не хлопнув дверью. Ей было наплевать, закончил он разговор или нет.

– Чего он хотел? – спросил Клод Экленд, с интересом гладя на пунцовую от гнева Кэсси.

– Мне бы не хотелось говорить.

– У-у-у! Какой гадкий! – Он тихонько присвистнул, чем вконец вывел Кэсси из себя, но, решив не обращать на него внимания, она быстро прошагала через весь офис к своему столу и с минуту сидела у компьютера, чтобы успокоиться, а уж потом насесть на Гая по поводу нового материала.

В театр она снова пошла на той же неделе. Ей всегда присылали два пригласительных билета, чтобы она могла привести с собой кого-нибудь из друзей, но Кэсси ходила в одиночку. Для нее это была работа, и на сей раз она проделала ее вторично. Она перечитала рецензию за минувшую неделю и убедилась, что та была действительно уничтожающей. Что касается этой недели, Кэсси решила удостовериться, что ее прошлое не мешает ей быть объективной. Новая рецензия была уже написана и сейчас лежала у нее в сумке. Первый акт пьесы подходил к концу, и пока что Кэсси не видела причин упрекать себя в пристрастности – постановка производила весьма скверное впечатление.

Во время антракта Кэсси пошла в бар и заказала коктейль. Она не испытывала ни малейшего неудобства оттого, что стоит здесь одна. Поэтому, когда рядом раздался низкий голос, повторивший ее заказ, и сильная загорелая рука положила на стойку деньги за два бокала, она вздрогнула от неожиданности.

– Я сидел в бельэтаже, – предваряя ее вопрос, сказал Джордан Рис, когда они шли к столику. – Я все время наблюдал за вами, и, насколько успел заметить, вы не сделали ни одной записи. Очевидно, у вас абсолютная память, мисс Престон?

– Сегодня записывать ни к чему! – Кэсси гневно сверкнула глазами, возмущенная его подглядыванием. – Я смотрю эту пьесу уже второй раз. Первый был два дня назад. Рецензия уже готова и лежит у меня в сумке.

– Значит, вы не считаете себя непогрешимой? Можно мне взглянуть на ваш отзыв?

Он властно протянул руку, привычно ожидая повиновения, и ей ничего не оставалось, кроме как вынуть из сумки блокнот со стенографической записью и передать его Рису, в полной уверенности, что он давно уже забыл уроки стенографии, ведь его жизнь весьма и весьма далека от таких прозаических вещей.

Но ее ожидания не оправдались. Просматривая ее записи, Джордан Рис время от времени бросал короткие замечания, которые показывали, что он прекрасно понимает написанное.

– Я вижу, что на этой неделе ваши впечатления от игры актеров ничуть не лучше, чем на прошлой, – сказал он, возвращая ей блокнот.

– А ваши? – насмешливо спросила Кэсси.

– Честно говоря, это ужасно, – признал он. – Если б не следил за вами, я бы, наверное, просто уснул.

Его слова не слишком порадовали Кэсси. Сам факт, что он следил за ней, проверял, как какого-нибудь зеленого несмышленыша, поднимал в ее душе бурю негодования. Услышав звонок, извещающий о начале второго акта, она взяла сумку и встала.

– А что, если мы не пойдем досматривать спектакль? – с надеждой спросил он, и на секунду у нее возникло искушение ответить: «С какой стати?», заставив его проскучать до конца теперь, когда он понял, что следить за ней – пустая трата времени. Но ей тоже не улыбалось смотреть это занудство, и, пожав плечами, она направилась к выходу.

Рис шагал рядом, а Кэсси никак не могла придумать, как бы повежливее от него отделаться. Пока они были в театре, прошел дождь, и мокрые мостовые блестели, отражая вечерние огни. Многие прохожие узнавали и окликали Кэсси, что несколько смягчало напряженную скованность, вызванную его присутствием, но тем не менее она с трудом обуздывала сильнейшее желание пуститься наутек. Она по горло сыта его обществом на работе и по крайней мере сейчас вполне могла бы обойтись без этого!

– Вы давно в этом городе? – спросил Джордан, после того как очередной прохожий весело поздоровался с ней. – Похоже, вы знаете тут всех и каждого.

– Я приехала сюда сразу после университета, – коротко ответила она. Мне здесь нравится.

– Далеко вы уехали от дома, – спокойно заметил он. – Удивительно, что вы пошли в журналистику, ведь семья у вас насквозь театральная.

– Не хотелось идти проторенной дорогой! – отрезала Кэсси. Упоминание о семье обдало ее леденящим холодом, это была запретная тема, даже для нее самой.

– Я знаю, ваша мать играет сейчас в Вест-Энде, – продолжал он, не догадываясь, что еще глубже всаживает нож и бередит незажившую рану. Кэсси пришлось напомнить себе, что он ничего не знает. И никто не знает. Он причиняет ей боль не нарочно, просто по неведению. – А о вашем отце я давно ничего не слышал. Он был в Нью-Йорке вместе с вашей матерью?

– Они не ездят вместе, – холодно ответила Кэсси. – И никогда не ездили. Издержки актерской профессии. Они так привыкли. Мой отец теперь… на отдыхе! – заключила она с сарказмом, который заставил Риса пристально посмотреть ей в лицо.

– Вы довольно много играли в университете, – мягко сказал он, несомненно полагая, что тактично ушел от щекотливой темы, хотя на самом деле продолжал терзать ее.

– Вы прекрасно осведомлены, мистер Рис, – заметила Кэсси, и тут он, кажется, наконец сообразил, что, сколько бы ни расспрашивал – хоть всю ночь! – ответы будут только такие – скупые, немногословные.

– Все это есть в вашем личном деле, мисс Престон, – холодно произнес он, – к тому же вы любимица моего отца, и при каждом визите к нему я должен докладывать о ваших успехах!

– Потому вы и придираетесь ко мне без конца? – с горькой иронией спросила Кэсси, не в силах подавить душевную боль, хотя боль эта не имела никакого отношения к Джордану Рису.

– Нет. Мне просто надо знать, что вы делаете свою работу как следует! – досадливо отмахнулся он. – Я уделяю вам не больше внимания, чем другим. Я ведь тоже должен делать свою работу.

– Даже если она вам не нравится! – закончила Кэсси за него и тотчас прикусила язык – напрасно она это сказала.

– Даже если она мне не нравится, – согласился он и раздраженно добавил: – Дальше я вас не провожаю. Судя по количеству знакомых, вряд ли вам угрожает опасность нападения. До вашего дома рукой подать, да и оружие у вас есть – ваш острый язычок. Им вы сможете сразить противника наповал.

Он круто повернулся и пошел назад. Скорее всего, он оставил свой автомобиль возле театра и просто решил проводить ее. Кэсси почувствовала запоздалое раскаяние и хотела было извиниться, но, обернувшись, увидела, что он уже далеко – высокая темная фигура, от которой вновь повеяло давней неприступностью. Кэсси уныло поплелась домой, забыв о собственных горестях и казня себя за скверный характер и еще более скверное поведение.

С утренней почтой принесли письмо, на которое Кэсси сперва не обратила внимания. Она давно взяла себе за правило читать письма за завтраком и не видела необходимости ломать эту привычку. Так что конверт спокойно лежал на столе, дожидаясь, когда она приготовит себе тост и кофе. Без каких бы то ни было дурных предчувствий она отхлебнула кофе и потянулась за письмом. Взгляд небрежно скользнул по конверту – штемпель ее родного города, но адрес напечатан на машинке, а значит, письмо не от отца и тем более не от матери! Мысль о матери Кэсси решительно отбросила. Неприятностей и без того хватает. Скорее всего, какой-нибудь счет. Равнодушно распечатав конверт, она пробежала первые строчки и внезапно побледнела как полотно.

Дважды она прочитала письмо от начала до конца, но оцепенение от шока не проходило, и только мысль о том, что, опоздав на работу, она даст Джордану Рису лишний повод для придирок, заставила ее встать, надеть пальто и взять сумку. В голове царил полнейший сумбур – как быть? Что делать? Вот и говори после этого о дурных предчувствиях!

Послание все-таки оказалось от матери, по крайней мере от ее секретарши, так как Лавиния Престон с некоторых пор не утруждала себя писанием писем. Она собиралась в конце этой недели ненадолго заехать домой по пути в Нью-Йорк, где у нее премьера в одном из бродвейских театров, и выражала надежду, что Кэсси сможет приехать повидаться с ними; и Кэсси знала, что «с ними» означало вовсе не мать и отца, а мать и Луиджи. Кэсси так углубилась в свои мысли, что прошла мимо здания газеты, но, спохватившись, повернула назад.

– Заблудились, мисс Престон?

Услышав язвительно-насмешливый голос Джордана Риса, Кэсси невольно вздрогнула, и во взгляде ее не было на сей раз ни обычной дерзкой улыбки, ни гнева – лишь растерянность и испуг. Рис только что вылез из своей машины – блестящего ярко-красного «поршекаррера». И правда, он слишком «крупная фигура» и для такой работы, и для этого города, и машина у него чересчур дорогая. На миг Кэсси забыла свои неурядицы, поймав себя на том, что разглядывает его.

Ей вспомнилось, как она впервые увидела Джордана. Хэродд Рис привел его тогда в редакцию и знакомил с сотрудниками. Рис-старший, как всегда, был вежлив и предупредителен, младший держался на редкость невозмутимо. Эта первая встреча произвела на Кэсси ошеломляющее впечатление – никогда прежде ей не доводилось сталкиваться с таким красивым и одновременно таким жестким человеком.

Ровный золотистый загар говорил о том, что он, должно быть, недавно вернулся из очередного заморского вояжа. Волосы темные, густые; складки у рта – так и кажется, что он большой любитель посмеяться, хотя впоследствии Кэсси убедилась, что даже улыбка – редкая гостья на этом лице. А вот глаза, светлые, холодные, как серебристые льдинки, сразу же внушили ей безотчетную тревогу. Джордан Рис устремлял на каждого очередного сотрудника равнодушный, твердый взгляд, как бы ставя галочку в скучном инвентаризационном перечне, коротко вежливо кивал и крепко пожимал руку. Ее рука буквально утонула в его мощной ладони, и Кэсси облегченно вздохнула, когда он отошел от нее. Она сразу же поняла, что никогда не сможет с ним поладить, и оказалась совершенно права: Джордан Рис во всем был полной ее противоположностью!

– Надеюсь, вы все-таки решитесь войти внутрь?

Кэсси вконец смешалась. Господи, как глупо! Ведь он открыл ей дверь и ждет. А она стоит с отсутствующим видом, бессмысленно уставившись на него и думая о своем. Всему виной это письмо. Оно повергло ее в настоящую панику.

– Простите. Я задумалась о… кое о чем… – Поблагодарив его легким кивком, Кэсси быстро вошла в здание газеты. Рис не сказал больше ни слова. Поднимаясь по лестнице, она чувствовала спиной его взгляд и была рада, когда наконец добралась до дверей офиса. Гай Мередит открыл было рот, намереваясь что-то сказать, но осекся, увидев вошедшего следом за нею главного редактора, и быстро согнал с лица удивленное выражение.

– Театральная рецензия готова, Кэсси? – спросил Гай и, дождавшись утвердительного кивка, жестом показал на стол. – Тебе там прислали два билета на следующую неделю. С кем пойдешь? С приятелем?

– Разумеется!

Кэсси опустилась на стул и, роясь в сумке, краем глаза отметила, как мимо прошел в свой кабинет Джордан Рис. Приятель! Слова «театральная» и «приятель» все еще отдавались в ее душе болью и стыдом. А ведь все это было давным-давно. И думать об этом ей совершенно не хотелось. Кстати, ехать домой вовсе не обязательно. Вполне можно либо не ответить на письмо, либо сослаться на перегруженность работой. Но нет, на такое она неспособна. Не в ее привычках уклоняться от жизненных сложностей, а если еще представить себе хорошо знакомую мину насмешливого презрения на лице у матери, тем более отбросишь подобные мысли.

С Луиджи Роза-то Кэсси познакомилась в университете, когда он только что приехал из Италии. В свои тридцать лет он был гораздо старше других студентов и буквально заворожил всех, особенно девушек. Смуглый красавец с мягкими манерами уроженца Средиземноморья, Луиджи пользовался огромной популярностью в студенческой общине. К тому же он был невероятно милый! Ему никогда не надоедало выслушивать чужие проблемы. И то, что у Кэсси таковых не имелось, что она была просто «хорошим парнем», вызывало у него живейшую симпатию.

Он занимался в той же группе сценического мастерства, которую в свободное время посещала и Кэсси, и был великолепным актером. Выросшая в театральной семье, Кэсси сразу заметила в нем настоящий талант и постоянно внушала ему, что сцена – его призвание.

Общие интересы сблизили их, и как-то само собой получилось, что все вокруг решили: самому завидному холостяку недолго осталось пребывать в этом качестве. Ну а Кэсси была по уши влюблена и совершенно счастлива. Казалось, ничто не способно омрачить ее безоблачное счастье, и она пригласила Луиджи к себе домой на долгие летние каникулы. Вот тогда-то и рухнули все ее мечты. Домой прилетела мать, выкроившая для отдыха несколько дней между репетициями. Но, увидев Луиджи, Лавиния Престон продлила свой отпуск.

Кэсси очень рано поняла, что родители не питают друг к другу особо нежных чувств. Отец не достиг такой известности, как Лавиния. Он был характерным актером, много работал над собой, но прекрасно сознавал, что его игра никогда не сравнится блеском с игрой его жены. По-настоящему Кэсси не чувствовала близости ни к той, ни к другому. Она вечно им мешала и, как только подросла, тотчас отправилась в школу-интернат, а до этого времени ее воспитывали няньки и гувернантки. Так что Луиджи был ей намного ближе родителей.

Далеко не сразу Кэсси поняла, что происходит, далеко не сразу догадалась, что ее красивая и талантливая мать нарочно медлит с отъездом и сидит в этой ненавистной глуши… ради Луиджи! Ну не смешно ли? Ведь он моложе ее на целых двенадцать лет! Однако Лавиния Престон никогда не скрывала, что в ее жизни много мужчин, а вдобавок эта женщина – огненно-рыжая, с сияющими изумрудно-зелеными глазами – была изумительно хороша собой; Кэсси с ее каштановыми локонами и золотисто-карими глазами выглядела рядом с матерью как Золушка, тем более что не могла похвастаться ни житейским опытом, ни какими актерским талантом.

Потом они вернулись в университет, и почти сразу же Луиджи уехал, бросив учебу, которой, в общем-то, никогда не увлекался, а через неделю Кэсси увидела в газете, на первой полосе, фотографию: звезда английского театра Лавиния Престон на трапе самолета перед вылетом в Нью-Йорк и рядом с нею – Луиджи, красивый, улыбающийся. Конечно, в университете тотчас пошли пересуды, что-де собственная мать отбила у Кэсси любимого, отбила сознательно и умело; но пересуды – это еще полбеды, самое страшное – предательство матери, которое оставило в сердце Кэсси незаживающую рану… И вот теперь Лавиния снова здесь, вместе с Луиджи, и ждет мирной встречи в семейном кругу!

Прошло четыре года, а кажется, все было только вчера. В Нью-Йорке Луиджи не произвел того впечатления, на какое рассчитывал, а впрочем, он в этом и не нуждался. Лавиния была не только талантливой актрисой, природа не обидела ее и другими способностями. Она была богата, но зря деньгами не швырялась и свои финансовые дела вела с умом, на солидной основе. Под ее крылышком Луиджи мог жить как принц и ничегошеньки не делать – только оставаться красивым и внимательным чичисбеем. К тому же Лавиния знала, чем привязать его к себе: она постоянно сулила ему большие роли, что с успехом сделала и в первую встречу, а он верил каждому ее слову.

Давняя любовь, еще сохранившаяся в сердце Кэсси, была теперь отмечена изрядной долей презрения, и все-таки ей не хватало мужества встретиться с ними, даже спустя столько лет. Она нипочем не выдержит насмешливого и понимающего взгляда матери, безучастности отца и неискренних сетований Луиджи на превратности судьбы.

– Мисс Престон!

О Боже, оказывается, она работала и одновременно думала совсем о другом! Кэсси резко выпрямилась, не отрывая тревожного взгляда от дисплея: выходит, она уже закончила свою заметку и текст исчез с экрана. Что она сделала не так? Ладно, сейчас узнаем. На негнущихся от страха ногах Кэсси проследовала в кабинет Джордана Риса.

– Что с вами происходит? – сердито воскликнул он. – До сих пор я мог упрекнуть вас в излишней язвительности, пристрастном подходе, в резкости тона, наконец, но не в ошибках!

– Ч-что?.. Что я сделала не так? – в панике спросила Кэсси.

Рис что-то буркнул и жестом указал ей на стул.

– Вам лучше присесть, а то упадете… Я просмотрел ваш материал, так как он весьма заинтриговал меня, и обнаружил массу нелепых ошибок. Такое впечатление, будто вы сидели за компьютером в полубессознательном состоянии. Честно говоря, я бы не удивился.

– О Господи, ведь это уже пошло в набор! Я не успею!..

Кэсси вскочила на ноги, однако главный нетерпеливым жестом заставил ее снова сесть и кивнул на дисплей собственного компьютера.

– Я внес исправления и запустил материал в набор, – бросил он. – В целом статья замечательная, но напичкана прямо-таки дикими ляпами! Эрик Браун стал бы посмешищем Совета, появись он в публикации под именем мисс Браун! Что с вами случилось? Я составил список ваших нелепостей, можете взглянуть.

Он протянул ей лист бумаги с длинным перечнем ошибок, и Кэсси залилась краской стыда и унижения. Оправдаться ей было нечем, и, посмотрев на нее долгим, досадливым взглядом, он наконец позволил ей удалиться. Она задержалась в редакции, пока номер не был окончательно подписан в печать. Все уже ушли, свет горел только над ее столом. Но и в тиши опустевшего здания она никак не могла отыскать решения своей проблемы – его просто не существовало. Если отказаться приехать, мать поймет, что Кэсси одержала победу, пусть и ценой мучительных терзаний. Луиджи преисполнится наигранного сожаления, а что до отца, так ему вообще плевать на ее проблемы! Если же поехать – сумеет ли она встретить их лицом к лицу? Сумеет ли убедить их в своей победе, в своем равнодушии к тому, что когда-то произошло? Вряд ли ей по силам сыграть беспечность, которой на самом деле нет и в помине.