Текст книги "Вопрос и ответ"

13
Щепки

[Тодд]

– Делетопливо, сэр, с глиняным порошком, густо, чтобы получилась паста…

– Я в курсе, как делаются буш-бомбы, капрал Паркер. – Мэр обозревал картину разрушений, не сходя с седла. – А вот чего я не знаю, так это каким образом группа невооруженных женщин умудрилась заложить ее сюда на виду у находящихся под вашим командованием солдат.

Капрал Паркер сглотнул с таким усилием, што мы реально смогли пронаблюдать, как ком слюны катится по сведенному горлу. Он был не из старого Прентисстауна – наверное, вступил в армию где-то по дороге. Идешь туда, где власть, или как там сказал Айве? А што делать, когда власть требует ответов, которых у тебя нет?

– Там, возможно, были не только женщины, сэр, – пролепетал Паркер. – Поговаривают про что-то под названием…

– Ты только погляди на это, ссанина. – Дэйви подъехал на своем Буреломе (он же Желудь) к поваленному дереву, где стояла команда наблюдателей – через дорогу от попорченного взрывом дома.

Я причмокнул своей Ангаррад и слегка тронул поводья. Она переступила копытами по деревянному, стеклянному, пластиковому мусору, по ошметкам пищи, рассеянным по всему двору. Такое впечатление, будто магазин долго собирался чихнуть и, наконец, чихнул – да так, што содержимое разнесло на всю округу. Мы с кобылой посмотрели, куда там показывал Дэйви: пук посветлее окрашенных щепок торчал прямо из древесного ствола.

– Взрыв был такой сильный, что вогнал их прямиком туда, – поделился Дэйви. – Во суки!

– Это было поздно ночью. – Я поправил руку в повязке. – Никто в итоге не пострадал.

– Все равно суки, – повторил Дэйви, качая головой.

– Вы сдадите весь свой запас лекарства, капрал, – сказал мэр достаточно громко, штобы люди Паркера тоже услышали, какое наказание их ждет. – Вы все. Приватность – привилегия, доступная только тем, кто ее заслужил.

Капрал Паркер пробормотал што-то вроде:

– Да, сэр. – Но мэр его уже не слушал: он отвернулся перемолвиться кратким и тихим словом с господами О’Хеа и Морганом, которые выслушали его и поскакали в разных направлениях.

Дальше мэр направился к нам – молча и с таким выражением лица, што оно одно било не хуже пощечины. Морпет свирепо уставился на наших скакунов. Подчинись, сказал его Шум. Подчинись. Подчинись. Бурелом и Ангаррад покорно опустили головы и попятились.

Все лошади какие-то немного чокнутые.

– Хочешь, чтобы я отправился за ними на охоту, па? – поинтересовался Дэйви. – Ну, за суками, которые это учинили?

– Следи за языком, – отрезал мэр. – У вас у обоих есть работа, которую нужно закончить.

Дэйви покосился на меня и вытянул для наглядности левую ногу.

– Па? Ежели ты не заметил, я едва ходить могу, а у этой вот свиной ссанины рука на перевязи и…

Он даже договорить не успел. Раздался эдакий вввушшш, и мимо меня быстрее мысли пронеслась словно бы пуля из Шума. Дэйви шарахнулся назад на седле и так дернул поводья, што Бурелом встал на дыбы и почти сбросил его в пыль. Дэйви с трудом восстановил равновесие, но дышал тяжело и глаза имел затуманенные.

Это вообще какого дьявола сейчас было?

– Это что, похоже на хороший день для выходного? – Мэр обвел жестом раскинувшиеся кругом следы магазинокрушения.

Оставшаяся от здания пустая скорлупа все еще местами дымилась.

Взорвали…

(я со всех сил прятал эту мысль в Шуме, стараясь держать подо всем остальным, не пускать наверх…)

(но она все равно была там, клокотала где-то недалеко от поверхности…)

(мысль об одном мосте, который тоже как-то раз взлетел на воздух…)

Я оглянулся: мэр так пристально на меня смотрел, што рот у меня раскрылся сам собой, безо всякой задней мысли.

– Это не она. Уверен, это не она.

– Мне такое даже в голову не приходило, Тодд. – Он так и продолжал таращиться.

На починку руки вчера ушло не слишком много времени: мэр просто отволок меня через площадь в клинику, где мужчины в белых халатах все вправили и вкололи две инъекшии костороста, от которых было больнее, чем от самого перелома, но мэр к тому времени уже ушел, пообещав, што я увижу Виолу завтра вечером (это значит, уже сегодня, сегодня), и избежал таким образом миллиона вопрошаний про то, с чего это он ее там обнимал и называл так дружески по имени, и как так вышло, што она уже работает доктором или кем там еще, и на какие такие похороны она потом ушла, и…

(и сердце у меня чуть не взорвалось вот так же в груди, стоило мне ее только увидеть…)

(и как все сразу же заболело обратно, когда она ушла…)

И ушла к тому же куда-то в собственную жизнь, которую она где-то там уже вела, – и меня в этой жизни не было, потомуш я был тут один со своей рукой, возвращался к себе в башню, такой сонный от обезболивающих, што едва успел добрести до матраса и рухнуть на него, как уже отключился.

Я не проснулся, когда пришел мэр Леджер со своими серыми жалобами на целый день сбора мусора. Не проснулся, когда принесли ужин и мэр Леджер сожрал обе порции. Не проснулся, когда нас обоих заперли на ночь – клик-щелк.

Зато еще как проснулся, когда весь город до основания сотряс тот самый БУММ!

И сидя там, в темноте, пока в желудке плавала тошнота от обезболивающих… не зная, само собой, што это за БУММ! такой был, или што рвануло и где, – так вот, даже тогда я уже понимал, што все снова изменилось и мир опять успел стать другим.

Разумеется, с первым же светом меня погнали с мэром и его людьми прямиком на место происшествия – руки там или не руки, никого не волновало. Мэр сидел на Морпете. Солнце светило из-за него, отбрасывая мэрскую тень на все вообще.

– Я все равно увижу ее сегодня? – спросил я.

Последовала долгая тихая секунда – он не отвечал, только смотрел.

– Мистер президент? – позвал капрал Паркер.

Это его люди оттащили длинную доску, прислонившуюся к стволу еще одного дерева.

На коре под ней оказалось што-то написано.

Тут даже читать можно не уметь…

Ну, то есть почти не уметь, потомуш даже зная не особо много, я все равно разобрал написанное.

Одна-единственная буква, намалеванная синим.

О. просто одна буква – О.

– Поверить не могу, что он, еть, отправляет нас туда опять – всего через день после того, как мы отбили атаку, – ворчал Дэйви, пока мы ехали обратно, к монастырю.

Честно говоря, я и сам в это поверить не мог. Дэйви едва на ногах держался, а я даже при всем проглоченном косторосте, который уже благополучно начал действовать, еще дня два нормальным человеком не стану. Я уже даже начал гнуть ее, руку, помаленьку, но супротив спачьей армии она точно будет бесполезна.

– Ты ему сказал, что я тебе жизнь спас? – пытливо осведомился Дэйви: физиономия у него при этом была сразу и злая, и застенчивая.

– А ты ему разве не сказал? – огрызнулся я.

Дэйви поджал губы, отчего его плачевный усообразный пух сразу сделался еще жиже.

– Он мне не верит, когда я такое говорю.

Я вздохнул.

– Да, сказал. Все равно он это у меня в Шуме увидел.

Мы какое-то время проехали молча, но потом Дэйви все-таки не выдержал:

– А он чо? Он что-нибудь на это сказал?

– Сказал: «Ну и молодец», – ответил я после недолгого колебания.

– И все?

– Нет. Сказал, што я тоже молодец.

Дэйви укусил губу.

– И на этом все?

– И на этом все.

– Понятно.

Он ничего больше не сказал и только дал Бурелому шенкелей.

Даже несмотря на то што рванули вчера только один-единственный дом, весь город сегодня смотрелся как-то по-другому. Патрули стали многолюднее и чаще; куда ни кинь взгляд, солдаты маршировали по дорогам и переулкам, да так быстро, што выходило почти бегом. На крышах тоже торчали солдаты, то там, то сям, с ружьями наготове – и следили, следили, следили.

Все попадавшиеся по дороге мужчины не военного звания перебегали с места на место как можно скорее, с дороги убирались, глаз не подымали.

Женщин этим утром на улицах не было. Ни одной.

(и ее тоже)

(но што такое она с ним делала?)

(она ему врала?)

(а он… он ей верил?)

(и не связана ли она как-то со взрывом?)

– Кто как-то связана со взрывом? – встрял Дэйви.

– Захлопни пасть.

– А ты заставь меня, – отрезал он, но как-то без души.

Мы проехали мимо группы солдат, куда-то ведущих побитого с виду мужчину: руки у него были связаны. Я прижал перевязь с рукой поплотнее к боку и проехал мимо. Когда мы миновали холм с металлической башней, солнце уже стояло высоко в небе. Кони огибали последний поворот перед монастырем… в конце концов, придется туда приехать.

– Што произошло после того, как я ускакал?

– Мы их победили, – сказал Дэйви, морщась от поднимающейся по ноге боли (я видел ее у него в Шуме). – Славно так дали сдачи, по полной.

Што-то село на гриву Ангаррад. Я смахнул, но тут што-то приземлилось мне на руку. Я поднял голову.

– Какого черта? – выразился Дэйви.

С неба на нас падал снег.

Я только один раз в жизни видел снег – совсем давно, когда был еще слишком мал, штобы понять: такое вряд ли случится когда-нибудь снова.

Белые хлопья падали на дорогу сквозь древесные кроны, садились на волосы, на одежду. Тихо, безмолвно… странно, как все вокруг тоже вдруг стихло, словно пыталось рассказать нам секрет… жуткий-прежуткий секрет.

Но солнце-то по-прежнему светило.

И это был не снег…

– Пепел. – Дэйви сплюнул, когда очередная снежинка села почти ему в рот. – Они жгут тела.

Они и правда жгли тела. По верху стены все так же стояли стрелки, а внизу оставшиеся в живых спаклы собирали в кучи тела тех, кто в живых не остался. Костер был огромен, выше самого высокого живого спакла, а тела к нему все несли и несли – и головы у носильщиков висели вниз и рты были закрыты.

Вон тело закинули на самый верх костра. Оно плохо легло и свалилось с другого бока, покатилось по другим телам, через огонь, вниз, пока не упокоилось в грязи – лицом вверх, дыры в груди, кровь запеклась на ранах…

(спакл с мертвыми глазами, лицом вверх, в лесном лагере…)

(спакл с ножом в груди…)

Я тяжело задышал и отвернулся.

Живые спаклы так до сих пор и ходили без Шума, если не считать редкого щелканья. Никакого плача, ни гнева – ничего вообще; никакой реакции на то, што им приходилось делать.

Словно им кто языки вырезал.

Айвен ждал нас с ружьем на локте. Сам тихий, и физиономия совсем не счастливая.

– Вам велено продолжать нумерацию. – Он пнул к нам мешок с плашками и инструментами. – Хотя работы за это время точно убавилось.

– Сколько у нас осталось? – с ухмылкой осведомился Дэйви.

– Триста – триста пятьдесят. – Айвен досадливо пожал плечами. – Точно не знаю.

У меня снова тошнотно повернулось в желудке, но ухмылка Дэйви только расплылась еще ширше.

– Ну, круто, че. Будем по-горячему.

– Еще мне велено выдать тебе это. – Айвен протянул мне ружье.

– Ты даешь ему оружие? – воскликнул Дэйви; Шум его сделал свечку.

– Президентский приказ, – отрезал Айвен и ружья не убрал. – Когда будешь уходить, сдашь его ночной страже. Это исключительно для защиты, пока ты здесь. – Он нахмурился и посмотрел на меня. – Президент сказал тебе сказать, что он знает, что ты сделаешь все по-правильному.

Я таращился на ружье, но не брал.

– Я, еть, в это не верю, – пробормотал Дэйви, тряся головой.

Как пользоваться ружьем, я знал. Бен и Киллиан позаботились, штобы я умел нормально охотиться и стрелял только при крайней необходимости. Ну, и голову себе ненароком не отстрелил.

По-правильному, значит…

Я поднял голову. Большинство спаклов рассеялись по дальним полям, как можно дальше от входа. Несколько их все еще таскали ломаные и рваные тела на костер, горевший поблизости.

Те, которые могли меня оттудова видеть, внимательно на меня смотрели.

Смотрели, как я смотрю на ружье.

И мыслей их я не слышал.

Кто их знает, што они там замышляли?

Я взял ружье.

Это ничего не значит. Я не стану им пользоваться. Я его просто возьму.

Айвен развернулся и зашагал обратно к воротам, на выход, и тут-то я и заметил…

Тихое жужжание, почти неслышное, но очевидное. И нарастающее.

Неудивительно, што он такой удрученный…

Мэр и у него забрал лекарство.

Остаток утра мы гребли фураж, наполняли корыта, заряжали известью нужники: я – в одну руку, Дэйви – в одну ногу – и тратили на это даже больше времени, чем извиняла инвалидность… потомуш каким бы он ни был бахвалом, Дэйви явно не больше моего хотел снова вернуться к нумерации. Может, у нас и были у обоих ружья, но лезть наново к врагу, который тебя только што чуть не убил, – для этого нужно… гм… еще дойти.

За утром последовал день. Вместо того штобы сожрать оба наших обеда в одно рыло, Дэйви впервые кинул сэндвич мне. Попал прямо посередь груди.

Мы ели и смотрели, как спаклы на нас смотрят, как горит куча тел… смотрели на эти одиннадцать с половиной сотен существ, оставшихся после стычки, которой не должно не должно не должно было быть. Они все жались по краям открытых полей и вдоль монастырской стенки – как можно дальше от нас и от горящей кучи.

– Тела надо бы в болото, – сказал я, отправляя сэндвич в рот одной, уже донельзя усталой рукой. – Там им самое место. Бросаешь их в воду и…

– И огня с них хватит, – буркнул Дэйви, облокотясь на мешок с нумеровальным инструментом.

– Да, но…

– Здесь нет болот, ссанина. – Он нахмурился. – И вообще, чего ты все воешь о них? Никакая твоя богоугодная доброта не помешала им оторвать тебе руку – еще бы немного, и оторвали.

Он был, конечно, прав, но я ничего ему на это не ответил. Сидел, смотрел на спаклов, чувствовал ружье на спине.

Его ведь можно оттудова снять. Пристрелить Дэйви. Сбежать отсюда.

– Ты и до ворот добежать не успеешь, – проворчал на это Дэйви, уставясь в свой сэндвич. – А твоя драгоценная девка и подавно.

На это я тоже промолчал. Доел сэндвич. Провиант мы уже дотаскали, корыта – наполнили, сортиры – засыпали. Дел больше не осталось, окромя тех, што реально нужно было делать.

Дэйви потянулся, выпрямился, полез в мешок.

– На чем мы остановились?

– 0038, – отозвался я, не сводя глаз со спаклов.

По плашкам выходило, што так.

– Вот откуда ты это помнишь? – изумился Дэйви.

– Помню, и все.

Теперь все спаклы – все, до единого – таращились на нас. Лица мятые, битые, пустые. Они знали, чем мы сейчас будем заниматься. Знали, што будет дальше… што лежит в мешке. И знали, што ничего с этим поделать не могут – разве што умереть, если начнут сопротивляться.

Потому што у меня на спине висело ружье – специально для обеспечения такого исхода.

(правильно… неправильно… што из этого што?)

– Дэйви… – начал я, но больше ничего выдать не успел, потомуш…

БУМММ!

Очень далеко, даже не звук почти – скорее дальний гром, вестник бури, которая очень скоро будет здесь и честно приложит все усилия, штобы снести твой дом к чертовой бабушке.

Мы уставились в сторону города, словно могли што-то разглядеть через стены… словно ждали увидать за воротами, над деревьями столб дыма.

Но нет, не разглядели. И дым пока не подымался.

– Во суки! – прошептал Дэйви.

А я думал…

(это она?)

(это связано с ней?)

(да што она там делает?)

14
Вторая бомба

[Виола]

Чтобы забрать меня и Коринн, солдатам пришлось ждать полудня. И практически оторвать Коринн от оставшихся в доме пациенток. Затем они повели нас маршем по улице: восемь солдат, две маленькие девочки. Они на нас даже не смотрели. Тот, что совсем рядом со мной, оказался молоденький – вряд ли старше Тодда. Такой молоденький, что на шее у него обнаружился громадный прыщ, от которого я по каким-то своим идиотским причинам всю дорогу не могла отвести глаз.

Но тут Коринн ахнула – и я, естественно, отвлеклась. Они как раз вели нас мимо магазина, того самого, взорванного: фасад здания провалился внутрь, солдаты бдительно сторожили то, что от него осталось. Наш конвой замедлился, чтобы как следует все разглядеть…

Вот тогда-то оно и случилось.

БУМММ!

Звук был такой, что от него воздух затвердел что твой кулак… или как целая стена из кирпичей. Мир словно ушел куда-то из-под ног, и я падала сразу вбок, вверх и вниз – все одновременно. Похоже на невесомость в черном ничто.

В общем, все и правда было черное, и я ничего не помнила, но потом открыла глаза, и оказалось, что я лежу на земле, а кругом такими плывучими, зыбучими лентами вьется дым, а с неба медленно падает что-то мелкое и горящее. Все было такое почти мирное, почти красивое, но потом до меня дошло, что я ничего не слышу, кроме какого-то тоненького воя, за которым пропадали все звуки, издаваемые людьми… Люди подымались на ноги, шатались, разевали рты широко – наверное, орали, а я медленно садилась. Мир все так же тонул в воющей тишине, и солдат с прыщом на шее… вот же он, на земле, лежит совсем рядом, весь в какой-то деревянной трухе – он наверняка заслонил меня от взрыва, потому что я более-менее в порядке, а он не двигается.

Он не двигается.

Просто лежит.

И тогда начал возвращаться звук, и я услышала крики.

– Вот это и есть та часть истории, которую я совершенно не хотел повторять, – сказал мэр, задумчиво глядя на столб света, который наискось падал из цветного окна.

– Про бомбу я ничего не знала, – повторила я во второй раз; руки у меня до сих пор тряслись, а в ушах так звенело, что я его почти не слышала. – Ни про одну из них.

– Я тебе верю, – кивнул он. – Тебя саму чуть не убило.

– Меня солдат в основном заслонил, – заикаясь, выдавила я и вспомнила его тело, и кровь, и острые щепки, которыми он весь был утыкан…

– Она тебя опять усыпила, да? – Он все еще смотрел в витраж, словно все показывали там. – Опоила, а потом бросила.

Мне словно тумак прилетел.

Потому что она меня на самом деле бросила.

И заложили бомбу, которая убила молодого солдата.

– Да, – выдавила я наконец. – Она ушла. Все ушли.

– Не все. – Он зашел куда-то мне за спину и превратился в голос во тьме, громкий и ясный. – В этом городе пять домов исцеления. В одном весь штат на месте. Еще три лишились части целительниц и учениц. Никого не осталось только в твоем.

– Коринн осталась, – прошептала я и вдруг взмолилась: – Она занималась солдатами, которые пострадали при втором взрыве. Она даже не подумала, сразу кинулась на помощь… Сразу пошла к самым тяжелораненым, накладывала жгуты, прочищала дыхательные пути и…

– Все взято на заметку, – перебил он, хотя это была чистая правда, она меня позвала на помощь, и мы помогали, делали все, что могли, пока всякие глупые солдаты, которые не понимали или не хотели понять, чем мы там занимаемся, не схватили нас и не потащили прочь. Коринн даже попыталась с ними драться, но получила в лицо и притихла.

– Пожалуйста, не трогайте ее, – повторила я. – Она к этому никакого отношения не имеет. Она осталась по собственной воле и пыталась помочь тем, кто…

– Да не собираюсь я ее трогать! – вдруг взревел он. – Хватит уже от меня шарахаться! Пока я президент, никто не причинит никакого вреда женщинам! Ну почему это так трудно понять?

Я вспомнила солдата, который ударил Коринн в лицо. И еще как Мэдди падает наземь.

– Пожалуйста, не трогайте ее, – прошептала я снова.

Он вздохнул и ответил тихо:

– Нам просто нужно, чтобы она ответила на вопросы. Это все. И то же самое потребуется от тебя.

– Я не знаю, куда они пошли, – сказала я. – Она мне ничего не сказала. И ничего вообще не упоминала.

Тут я осеклась, и он это заметил. Потому что на самом деле мистрис Койл кое-что упомянула.

Она мне рассказала про…

– Есть чем поделиться, Виола? – Он обошел меня кругом, остановился впереди – и выглядел при этом внезапно очень заинтересованным.

– Нечем, – быстро сказала я. – Ей-богу, нечем. Только…

– Только что? – Его глаза так и обшаривали мое лицо, пытались читать, несмотря на отсутствие Шума… В голове у меня пронеслось: как он, должно быть, это ненавидит.

– Она рассказывала, как провела свои первые годы в Новом свете на западе, – соврала я. – В холмах, за водопадом, к западу от города. Я думаю, это была обычная праздная болтовня.

Он все еще погружал в меня взгляд. Молчание длилось и длилось. Он смотрел и смотрел, а потом, наконец, снова пошел.

– Самый важный вопрос, – сказал он, – состоит в том, была ли вторая бомба ошибкой или частью первой, которая сработала позже по чистой случайности? – Он снова вышел на свет и встал впереди. – Или это было намеренно? Может быть, ее специально так установили, чтобы она сработала позже, чтобы мои люди оказались на месте преступления… чтобы унести как можно больше жизней?

– Нет, – я затрясла головой, – она бы не стала такого делать. Она целитель. Она не стала бы убивать.

– Генерал сделает что угодно, лишь бы выиграть войну. Потому-то это и называется «война».

– Нет, – продолжала твердить я. – Нет, я не верю…

Он подошел к столику рядом со своим креслом, взял какую-то бумажку и показал мне.

На бумажке была синяя «О».

– Это о чем-нибудь говорит тебе, Виола?

Я постаралась убрать с лица всякое выражение вообще.

– Никогда такого не видела. – Я снова сглотнула и прокляла себя за это. – А что это?

Он опять устремил на меня долгий тяжелый взгляд и положил бумажку на стол.

– Она выйдет с тобой на связь. – Он пристально изучал мое лицо (а я пыталась ничего не выдать). – Да, – продолжал он словно сам с собой. – И когда это произойдет, пожалуйста, передай ей одно сообщение.

– Я не…

– Скажи ей, что мы можем мгновенно остановить кровопролитие, положить всему этому конец, пока оно еще толком не началось. Прежде чем умрут еще люди и нам придется навеки отказаться от мира. Скажи ей это, Виола.

Он так пристально на меня смотрел, что я почти невольно брякнула:

– Ладно.

Он не моргал, глаза были – черные дыры, от которых никак не оторваться.

– А еще скажи ей, что если она все-таки хочет войны, она ее получит.

– Пожалуйста… – взмолилась я.

– Это всё, – сказал он и жестом показал мне вставать и двигать в сторону двери. – Отправляйся в свой дом исцеления и позаботься о тех, о ком сможешь.

– Но…

Он распахнул передо мной дверь.

– Повешения сегодня не будет. Нам придется отменить некоторые гражданские мероприятия в свете последних террористических акций.

– Террористических?..

– И, боюсь, я буду слишком занят, разгребая беспорядок, который устроила твоя начальница, чтобы устраивать сегодня обещанные ужины.

Я открыла рот, но из него так ничего и не вырвалось.

Он закрыл дверь.

Пока я, шатаясь, выходила на улицу, голова у меня шла кругом. Тодд где-то здесь, рядом, а у меня в голове только одно: нет, я его сегодня не увижу и не смогу ничего рассказать о последних событиях, как-то объясниться… ничего не смогу.

И во всем этом виновата она.

Она. Не хочу говорить это, но виновата и правда она. Даже если мистрис Койл и верила, что у нее есть на все разумные причины, вина все равно лежит на ней. За то, что я не увижу сегодня Тодда. Что война грядет. Что…

Но тут я снова оказалась на месте взрыва. Четыре тела лежали на мостовой, накрытые белыми простынями, из-под которых все равно были видны натекшие лужи крови. Ближе всего, но все равно за кордоном солдат, охранявших локацию, была простыня, под которой…

…под которой был случайно спасший меня солдат.

Я даже не знала, как его зовут.

А потом он вдруг раз! – и мертв.

Если бы она просто подождала… посмотрела, чего мэр от нее хочет…

Политика умиротворения, вспомнила я. Очень скользкая дорога.

Но здесь, на улице, лежали тела…

И Мэдди погибла…

И мальчик-солдат меня спас…

И Коринн ударили по лицу за то, что она помогала…

(ох, Тодд, где же ты?)

(что же мне делать? что правильно, что неправильно?)

– А ну, двигай отсюда, – гавкнул солдат так, что я подскочила.

Я заторопилась прочь и оглянуться не успела, как уже бежала сломя голову.

Едва дыша, я ворвалась в практически пустой дом исцеления и захлопнула за собой дверь. На дороге стало еще больше солдат, еще больше патрулей, больше стрелков с ружьями на крышах, и все они провожали меня внимательными взглядами, а один даже грубо присвистнул вслед.

Теперь до коммуникационной башни уже не добраться. Больше нет.

И это она у меня тоже отняла.

Пока я переводила дух, меня вдруг огорошило: я же тут теперь единственная… типа, вроде целителя. Многие пациентки уже достаточно выздоровели, чтобы отправиться вслед за мистрис Койл… куда бы она там ни отправилась, – и, возможно, даже закладывали вместе с ней бомбы… Но в доме все равно оставалось еще десятка два человек, и каждый день приходили новые.

А я – худший целитель, какого только видывал Новый Прентисстаун.

– Помогите, – прошептала я себе под нос.

– А куда все подевались? – спросила миссис Фокс, только я открыла дверь к ней в палату. – Еду не приносили, лекарства тоже…

– Простите. – Я вытащила судно. – Постараюсь вас покормить как можно скорее.

– Бог ты мой, милая! – Она сделала большие глаза.

Это я повернулась к ней задом. Я проследила, куда она смотрит: во всю спину моего белого халата был грязный кровавый потек – кровь того юного солдата, от воротника до самого подола.

– С тобой все в порядке? – неуверенно спросила она.

Я еще раз посмотрела на кровь, но сказать смогла только одно:

– Я вам принесу поесть.

Следующие несколько часов слились в сплошное мутное пятно. Весь вспомогательный персонал ушел. Я готовила еду для оставшихся пациенток, кормила, расспрашивала, какие лекарства они принимали, когда и по сколько, и хотя все продолжали расспрашивать, что случилось, моя физиономия, видимо, выглядела достаточно красноречиво… в общем, они старались мне помогать, чем могли.

Где-то уже сильно за полночь я шла по коридору с подносом грязных тарелок и увидела Коринн – она только-только переступила порог и держалась рукой за стену, чтобы не упасть.

Я грохнула поднос на пол и ринулась к ней. Она выставила вторую руку вперед – вовремя! – и поморщилась.

Тут только я увидела, как напухло у нее вокруг глаз…

И раздутую губу.

И как прямо она держится… слишком прямо, словно ей больно – реально больно.

– Коринн… – только и сказала я.

– Просто помоги мне дойти до комнаты, – с трудом выдавила она.

Я взяла ее за руку. Что-то пряталось в ладони… и теперь проскользнуло в мою. Коринн поднесла палец к губам, заглушив уже рвавшиеся из меня расспросы.

– Девочка, – едва слышно прошептала она. – Сидела в кустах у дороги. – Она яростно потрясла головой. – Ведь совсем еще девчонка!

Я не стала смотреть, что там. Довела Коринн до комнаты и сразу же помчалась за пластырями для лица и компрессами для ребер. И только очутившись одна в кладовой, я разжала ладонь.

Записка, сложенная, снаружи буква «В». Внутри пара строк, не говорящих почти ни о чем.

Девочка моя, пришла пора выбирать.

И один-единственный вопрос.

Можем ли мы рассчитывать на тебя?

Я подняла глаза и с трудом проглотила слюну.

Можем ли мы рассчитывать на тебя?

Я сложила бумажку, сунула в карман, набрала пластырей и компрессов и отправилась помогать Коринн…

Которую избили люди мэра.

Которую никто не избил бы, если бы ей не пришлось отвечать за поступки мистрис Койл.

Но которую все равно избили, хоть мэр и обещал, что ее не тронут.

Можем ли мы рассчитывать на тебя?

Никакого имени внизу.

Только слово «Ответ».

Написанное через большое ярко-синее «О».