Текст книги "Остальные здесь просто живут"

Патрик Несс
Остальные здесь просто живут

Patrick Ness

The Rest of Us Just Live Here

© 2015 Patrick Ness

“Hunter” writt en by Bjork © 1997

© Романова Е., перевод на русский язык, 2019

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

* * *

Посвящаю моей славной сестрице, Мелиссе Энн Браун – человеку доброму и при этом веселому (самое лучшее сочетание!).

I thought I could organise freedom.

How Scandinavian of me.

Бьорк

Глава первая

в которой Посланница Бессмертных в поисках постоянного Сосуда приходит в наш мир, приняв удивительное обличье; Финн бежит от нее в лес и встречает там свою смерть.

Вечером умрет хипстер Финн, и мы станем последними, кто видел его в живых, а пока мы всей компанией валяемся на Поле и болтаем о любви и животах.

– Неправда, – говорит сестра. Уловив в ее голосе легкое раздражение, я поднимаю голову, но она лишь кивает досадливо – отстань, мол, – и продолжает отчитывать Хенну: – Выбор есть всегда. Даже если это любовь – а такими словами, между прочим, не разбрасываются, – даже если это она, можно взять себя в руки и поступить правильно!

– Я сказала, что люблю его веснушки, – уточняет Хенна, – а не его самого. Не передергивай. Да и вообще, я не о том. Я про такое странное чувство, знаешь, когда сердце наполняется до краев… Нет, даже не сердце, а живот. Когда внутри рождается такое чувство, ты сам за себя не отвечаешь.

– А вот и отвечаешь, – уверенно возражает моя сестра. – Отвечаешь!

– Мэл…

– Чувства чувствами, а поступать надо правильно.

Хенна хмурится.

– При чем тут вообще «правильно», «неправильно»? Я говорю о совершенно нормальных для человека переживаниях! И я не виновата, что Нейтан такой клевый.

Опускаю глаза на учебник истории. Касаюсь по очереди каждого уголка и мысленно их пересчитываю. Джаред это замечает.

– Ты сказала, у тебя не было выбора, – стоит на своем Мэл. – Если бы ты смогла его поцеловать, то поцеловала бы – и плевать, кто вас видел. Плевать, есть ли у него подружка. И на Тони плевать…

– Мы с ним давно расстались.

– Да, но ты знаешь, какой он ранимый. Ты бы его убила! А потом сказала бы, что в тот момент за себя не отвечала… Ничего подобного! Отвечала, да еще как.

Хенна закрывает лицо руками.

– Мелинда…

– Что-то я завелась. Больная тема.

– Я и смотрю…

– Не называй меня Мелиндой.

– А Хенна, между прочим, права, – вставляет Джаред. Его голова, как на подушке, покоится на пятой точке у Хенны. – Оно в животе, это чувство.

– Я думала, у парней пониже, – замечает Мэл.

– Нет, это другое. – Джаред садится. – Когда просто хочешь – это одно. Как у животных. А тут другое совсем.

– Ага, – кивает Хенна.

– Оно вот тут появляется. – Джаред кладет руку себе на живот. Пузо у него немаленькое, и мы прекрасно понимаем, что он не стал бы привлекать к нему внимание просто так. Причина, стало быть, веская. – В этот момент ты осознаешь: все, во что ты верил раньше, – полная чушь. Не имеет никакого значения. То, что прежде казалось сложным, внезапно становится простым, как дважды два. Потому что начальник теперь – живот, а он считает, что нет на свете ничего невозможного. И если ты добьешься своего, это не решит всех твоих проблем, но жить станет немного легче.

Джаред умолкает и поднимает глаза к солнцу. Мы все знаем, что он имеет в виду. И он знает, что мы знаем. Хорошо бы он рассказывал об этом почаще.

– Живот тебе не начальник, – спокойно произносит Мэл.

– Ой, – спохватывается Джаред. – Прости…

Мэл мотает головой.

– Я не про то! Сердце тоже не начальник, хотя порой думает иначе. Выбор всегда за тобой. Всегда.

– Нельзя взять и запретить себе чувствовать! – заявляет Хенна.

– Но можно взять и принять правильное решение.

– Ага, – кивает Джаред. – Только это непросто.

– Ранние христиане верили, что душа – в животе, – вставляю я.

Воцаряется тишина; одинокий порыв ветра легонько ворошит траву, словно бы говоря: «Не обращайте на меня внимания».

– Мне папа говорил, – добавляю я.

Мэл опускает глаза на экран ноутбука и вновь берется за домашку.

– Много наш папа понимает!

Ветер слегка усиливается («Ох, простите, пожалуйста», – будто бы говорит он; а ветер-то, похоже, англичанин – дует и сам не понимает, как его сюда занесло); Хенна прихлопывает ладонью листок с заданиями, чтобы не улетел.

– Зачем вообще нужна эта бумага?

– Из нее делают книги, например, – отвечает Джаред.

– И туалетную бумагу, – добавляет Мэл.

– Просто бумага – это вещь, ее можно потрогать. Иногда нам нужны реальные, осязаемые вещи. А не только идеи, – говорю я.

– Вопрос был риторический, – хмыкает Хенна, убирая распечатку с вопросами по Гражданской войне под ноутбук.

Я опять начинаю пересчитывать уголки учебника. Раз-два-три-четыре, раз-два… За мной исподтишка наблюдает Джаред. Порыв ветра взъерошивает волосы («Наше вам почтение!» …А, нет, так вроде ирландцы говорят). Откуда он вообще взялся – в такой солнечный день? Сюда, на Поле, мы выходим только в хорошую погоду, и весна в этом году выдалась на удивление теплая. Вообще-то «Поле» – не совсем поле, а просто заросший травой пустырь, хозяин которого не то умер, не то развелся, словом, построить ничего не успел, только спилил в дальнем конце все деревья, так что получилось несколько удобных пеньков. С дороги нашего укромного места никому не видно: уцелевшие деревья стоят плотными рядами и все загораживают. Чтобы нас найти, надо целенаправленно двигаться в глубь участка, но никто в здравом уме не станет этого делать, потому что живем мы у черта на куличках. Дальше – только лесная чаща. По вечерам слышно койотов, во двор то и дело забредают олени.

– Слушайте, – меняет тему Джаред, – кто-нибудь еще пишет сочинение про восстановление городов после Гражданской войны, или я один такой?

– Я пишу, – говорю.

– Серьезно? – с досадой спрашивает Мэл. – Вообще-то, я тоже.

– И я, – вставляет Хенна.

– Все, что ли? – удивляется Джаред.

Мэл сверлит меня взглядом.

– А ты можешь не писать? Вот просто взять – и не писать?..

– У меня материала завались…

– И что? Я в этой теме хоть немного шарю.

– Так и пиши, кто тебе не дает!

– Нам обоим нельзя писать. У тебя получится клевое заумное сочинение, а у меня сплошное идиотство – по сравнению с твоим.

Опять сестра за старое… Почему она считает себя идиоткой? Это вообще не так, даже близко!

– Уж получше моего, – замечает Джаред.

– Майки, просто не пиши сочинение, и все.

Тут многие скажут: раскомандовалась! А другие удивятся, с чего это мы учимся в одном классе, она ведь на год старше меня. Большинству, конечно, послышатся в ее голосе противные избалованные нотки.

Но большинство ошибается. Она не ноет и не командует, а просит – причем довольно вежливо. И большинству не видно страха в ее глазах.

Зато мне видно. Мэл жутко боится экзамена.

– Ладно, – говорю. – Напишу про причины и предпосылки.

Она благодарно кивает и оборачивается к Хенне:

– Можешь тоже написать про причины?

– Эй! – восклицает Джаред. – А меня почему не просишь – я-то чем хуже?

– Ты серьезно?

– Да нет, шучу, – смеется он.

Джаред здоровенный, бреется лет с одиннадцати, а в прошлом году его взяли полузащитником в футбольную команду, но мы все знаем, что его конек – это матанализ. Дай ему цифры, он кого хочешь за пояс заткнет, а со словами и предложениями не дружит: пишет сочинение и морщится, как старик девяностолетний.

– Мэл, – говорит Хенна, – прекращай…

И тут из-за деревьев выбегает хипстер в развевающемся на ветру винтажном пиджачке. Он машинально поправляет на носу модные очки в черной оправе и бежит дальше – футах в двадцати от нас, – не заметив нашего присутствия. Хипстеры никогда нас не замечают, даже в классе, где мы сидим бок о бок. Он перебегает Поле и скрывается в лесных дебрях.

Секунду-другую мы молча и ошарашенно переглядываемся, как вдруг из-за тех же деревьев вылетает светящаяся девочка. Она тоже нас не замечает – от нее исходит такой яркий свет, что мы невольно прикрываем глаза ладонями, – и вскоре исчезает в чаще.

Минуту мы все молчим. Наконец Джаред спрашивает:

– Это был Финн?

– Один из, – отвечает моя сестра. – По-моему, их всех зовут Финнами.

– Не, точно есть пара Диланов, – говорит Хенна. – И один Нэш.

– И Сатчелы, – вставляю я. – Мальчик Сатчел и девочка Сатчел.

– Это был один из Финнов, точно вам говорю.

Вдруг из того места, куда должны были убежать хипстер (да, пожалуй, Джаред прав, его в самом деле зовут Финн) и светящаяся девочка, поднимается столп яркого голубого света.

– Что они там делают? – озадаченно спрашивает Мэл. – Откуда девчонка-то взялась?

– И почему она светится? – подхватываю я.

– Главное, чтобы школу не трогали, – говорит Джаред. – А то в прошлый раз моему двоюродному брату аттестат на парковке вручали.

– Как думаешь, Нейтан – хипстер? – спрашивает Хенна.

Мэл стонет.

– Ну, имя у него в принципе хипстерское, – протягивает Джаред, глядя на растущий столп голубого света.

– Кто станет переводиться в новую школу за пять недель до выпускного? – как бы невзначай спрашиваю я, мысленно пересчитывая уголки учебника.

– Как раз в таких влюбляется наша Хенна, – цедит Мэл.

– О ГОСПОДИ, Я НЕ ГОВОРИЛА, ЧТО ВЛЮБИЛАСЬ! – взрывается Хенна.

Моя сестра отвечает кривой усмешкой.

– Ну-ну, и чего ты тогда завелась? Или у тебя живот урчит?

Ветер внезапно стихает.

– Свет погас, – замечает Джаред.

Столп света действительно исчез, не слышно ни шагов, ни хруста веток. Мы молча наблюдаем за лесом, не зная, чего ждать, и вдруг подпрыгиваем на месте от неожиданности: ноутбук моей сестрицы начинает проигрывать нашу любимую песню. Это она такую напоминалку поставила – песня играет в те дни, когда родаки на весь вечер уезжают к бабушке.

Значит, можно забуриться к нам домой.

Глава вторая

в которой девочка-хипстер по имени Сатчел пишет стихотворение, а мама и папа ненавязчиво окружают ее любовью и дают ей спокойно осознать новое чувство; затем к ней приходит перепуганный хипстер по имени Дилан, которому таинственная светящаяся девочка сообщила о смерти хипстера Финна; Сатчел и Дилан по-дружески утешают друг друга.

За всю жизнь я признавался Хенне в своей безумной, отчаянной любви ровно… ноль раз.

У нас много общего: неврозы, о которых мы лишний раз не говорим, лучшие друзья, которых не могут заменить никакие парни/подружки, ну и родители, которые… в общем, не супер. Еще, понятно, у нас есть Мэл, это хорошо, и мы оба не хипстеры, хотя имя у нее самое что ни на есть хипстерское (папа Хенны – иностранец, а это не считается. В Финляндии ее именем наверняка никого не удивишь, да и фамилия такая, что язык сломаешь).

Мы дружим с восьми лет, то есть половину моей жизни. Правда, в основном через мою сестру. С двенадцати лет я по уши, до безумия влюблен в Хенну. Помню, она тогда начала встречаться с Тони Кимом, и это, конечно, открыло мне глаза. Расстались они пять месяцев назад, под Новый год, и с тех пор Хенна ни с кем не встречается. Сейчас на дворе май.

Что я успел сделать за эти пять месяцев? Отсылаю вас к началу главы – ровным счетом ничего.

– На горизонте чисто, – говорит Мэл.

Мы вчетвером подходим к дому: маминой машины на дорожке нет. На соседских дворах бесконечно лают собаки. Мы живем в жуткой глуши, на самом краю окраины городского пригорода, и дорога в центр занимает около часа. Здесь нет ничего, кроме бескрайних лесов и огромной Горы, которая однажды взорвется и сровняет с землей все и вся – может, завтра, а может, через пять тысяч лет. Что поделать? Такова жизнь.

Дорогу к нашему дому нормально заасфальтировали только в прошлом году. Соседи делятся на две категории: одни – белые воротнички вроде моих родителей, которые купили голую землю, чтобы построить на ней дом, а вторые – люди из тех, что считают канал «Фокс ньюс» чересчур либеральным и роют бункеры для хранения оружия. В саду местные жители выращивают либо органическую репу, либо траву. У моих предков растут нарциссы.

Не наступайте на них. Серьезно: ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах на них не наступайте.

Дом Хенны стоит дальше по улице, но это просто совпадение: познакомились наши семьи в церкви, куда мы ходим уже лет сто. Мама Хенны работает там музыкальным служителем. Они – единственные чернокожие в церкви. Вот в таком мирке мы живем. Папа Хенны – белый финн, врач-подиатр (лечит болезни стоп), он прямо очень белый и регулярно мотается в командировки в Африку, причем берет с собой семью. Там Хенна и проведет лето – последнее лето перед отъездом в универ (до мозга костей христианский, разумеется). Она могла бы провести его с друзьями, но нет, Хенну ждет Центральная Африканская Республика, где она будет говорить по-французски с местной молодежью, которую загоняют на лекции по подиатрии и музыкальному служению в церкви, хотят они того или нет.

Значит, у меня осталось четыре с половиной недели до выпускного, чтобы попытать счастья. Учитывая мои успехи за пять месяцев, прошедших со дня расставания Хенны и Тони, шансов практически нет.

Мэл открывает дверь. Не успеваем мы толком войти, как Мария Магдалина, наша упитанная рыжая кошка, пушистой мурчащей змеей обвивает ноги Джареда. Он легонько трогает пальцем ее нос.

– Вижу тебя, – шепчет он, и Мария Магдалина начинает в экстазе вертеться вокруг своей оси, точно пропеллер.

– Кому что? – спрашивает Мэл, отправляясь на кухню.

Джаред заказывает энергетик. Хенна заказывает энергетик. Я заказываю энергетик.

– Поможешь? – зовет Мэл с кухни.

Я вхожу и удивленно пялюсь на стакан воды, который она себе налила.

– У меня все нормально, – тихо отвечает она. – Диетическая кола закончилась, а эту гадость я терпеть не могу.

Энергетики – гадость еще та, согласен. Одни названия чего стоят: «Монстрошок», «Дыщ», «Лотоссекси»… Зато кофеина в них столько, что спать не захочется до самого универа.

Мы стоим рядом с холодильником. Я открываю дверцу. Вижу на полке бутылку диетической колы. Она немного покоцанная, но все-таки.

– Майки… – шепчет сестра.

Я заглядываю ей в глаза.

– Просто мне иногда… трудно, – говорит она. – Это ничего не значит. Ты же видел меня за обедом.

Ну да, видел. У Мэл и впрямь все было нормально. Дома ей бывает тяжелее.

По очереди стучу пальцем по краю каждого стакана. Раз-два-три-четыре. Еще раз.

– Ч-черт! – бормочу я и снова стучу.

Мэл терпеливо ждет. Трех раз, видимо, достаточно: я наконец закрываю дверцу и помогаю сестре отнести напитки в гостиную.

– Ну, и что это было? На Поле? – встревоженно спрашивает Хенна. – С тем хипстером?

– Надеюсь, ничего, – отвечает Мэл. – Отметить бы нормально выпускной…

– Только бы с ним ничего не случилось, – говорит Хенна, явно думая о своем брате.

Ох уж эти хипстеры, а? В каждой школе они есть, и в вашей наверняка не обошлось без этой компашки ребят с непростыми стрижками, именами из 50-х и в шмотках из благотворительного секонд-хенда. Вообще-то они ничего, нормальные, не злобные, но почему-то именно хипстеры вечно оказываются Избранными во время очередного нашествия вампиров или вторжения какой-нибудь инопланетной королевы, ищущей Источник Вселенского Света. Они слишком крутые, чтобы идти на выпускной или тупо слушать музыку (разве что джаз, да и то во время каких-нибудь поэтических чтений). В любой занятной истории они главные герои. А все остальные не при делах. Остальные здесь просто живут… отираются на задворках.

Тут надо признать, что хипстеры частенько умирают. И это не кайф.

– А где Непердит? – вдруг меняет тему Джаред.

Это он про нашу младшую сестру Мередит (да, да, знаю, Майкл, Мелинда, Мередит… даже кошку зовут Мария Магдалина. А когда-то у нас была собака, лабрадор по кличке Марта, но однажды она укусила дикобраза – и нам пришлось попрощаться. Судя по всему, любовь таки имеет ценник. За операцию на собачьей морде, к примеру, пришлось бы заплатить чуть меньше 1200 долларов).

Короче.

Мередит десять лет, она псих и, возможно, гений (на это очень рассчитывает наша мама), а еще она безбожно фанатеет по «Сердцам в огне» – такой кантри-бойз-бэнд, созданный специально для безбожного охмурения десятилетних девчонок, даже гениев. Их самую популярную песню – «Огненное сердце» («Сердца в огне» с песней «Огненное сердце», нормально?) – она прослушала ровно 1157 раз. Да, я проверил, когда умолял родителей запретить 1158-е по счету измывательство над моими ушами и мозгом. Мы, Митчеллы, все немного загонистые, этого не отнять.

Второе место в списке ее симпатий – сразу после «Сердец в огне» – занимает Джаред. Он большой, добрый и любит кошек. Ну, это вы поняли. Мы все без исключения уверены, что из Джареда получится хороший папа.

Не то чтобы мы знали, каким должен быть хороший папа – примеров-то ни у кого нет, ну, кроме самого Джареда.

– Мередит на занятиях по немецкому, – отвечаю я. – Мама думает, что ей мало школьной нагрузки.

– Ей же всего десять! – удивляется Джаред.

– Ага. Нас-то они уже запороли, а ее пока нет, – поясняет Мэл. – Мы конченые люди, что с нас взять? – Она врубает на телике скачанный сериал, который мы уже пару раз ставили фоном.

Хенна поднимает глаза.

– Вы не конченые.

– В нашей семье конченых нет, – заявляет мама, открывая входную дверь. – Таков наш официальный предвыборный лозунг, и мы от него не отступимся.

Мама бросает сумочку на тумбу у входа и уже хмурится: четыре не слишком опрятных подростка развалились на ее диванах. Она вернулась на два часа раньше обычного.

– Всем привет! – прямо-таки возглашает она.

Голос вроде дружелюбный, но мы-то с Мэл знаем, что нас ждет.

– Надо же, сколько ног на моей мягкой мебели!..

Джаред и Хенна медленно спускают ноги на пол.

– Здравствуйте, сенатор штата, – вежливо приветствует ее Джаред.

– Меня следует называть просто «сенатор», молодой человек, – с натянутой улыбкой отвечает мама. – Уверена, что ты давно это усвоил. Здравствуй, Хенна.

– Здравствуйте, миссис Митчелл, – пищит та. Голос у нее стал в три раза тоньше, чем был минуту назад.

– Ты сегодня рано, – говорит Мэл.

– Да, – кивает мама. – Я заметила.

– А папа где?

– Остался у бабушки.

– Как у нее дела?

Мама натягивает еще более угрожающую улыбку.

– Останетесь на ужин? – спрашивает она Джареда и Хенну, каким-то образом давая понять, что на ужин их не звали.

– Нет, спасибо, – отвечает Джаред, одним глотком допивая энергетик. – Мы как раз уходим.

– Из-за меня уходить не обязательно, – говорит мама, что означает: «Да, да, валите уже скорей».

– Уроки надо делать, – поясняет Хенна.

Она быстро собирает вещи, а стакан с энергетиком оставляет на журнальном столике. Он уже запотел, и капли влаги стекают по бокам вниз… Мое сердце бьется как сумасшедшее: надо скорей его протереть или подставить что-нибудь…

Один стакан с энергетиком. Всего один…

Мэл замечает мой взгляд, хватает стакан со стола и быстренько допивает (хотя терпеть не может «Лотоссекси»).

Ох, как же я ей благодарен!

Пока я тупил с этим стаканом, Джаред и Хенна уже добрались до двери и теперь машут нам на прощание. Дверь за ними закрывается. Мы остаемся в кругу семьи. Ах, тепло домашнего очага…

– Мало того что вы спутались с этим несносным мальчи… – тут же заводится мама.

Я вскакиваю. Так быстро, что она умолкает на полуслове. Не надев куртку и ничего с собой не взяв, кроме ключей от машины (они уже лежат в кармане), я вылетаю за дверь. Мама не успевает вымолвить ни слова, только потрясенно смотрит мне вслед.

Джаред и Хенна вышли на дорогу. Догоняю их.

– Подвезти?

До дома Хенны ехать секунды три, зато в благодарность она тепло смотрит мне прямо в глаза, когда выбирается из машины. В моей безумной, отчаянной голове вертятся безумные, отчаянные слова любви, но я, понятное дело, молчу. А потом мы с Джаредом уезжаем, хотя его тачка до сих пор стоит около нас. Я сворачиваю в противоположную сторону от его дома.

Он молчит.

Мы едем и едем. Солнце начинает садиться. В этих лесах несчетное количество проселочных дорог, многих даже на карте нет. Можно ехать целую вечность, а вокруг будут только леса да поля, изредка какую-нибудь корову встретишь… или оленя… или даже лося, если очень повезет. Гора то и дело возникает где-то на горизонте: сперва она розовая, потом синяя, а потом превращается в тень, безмолвно следящую за нашими скитаниями.

Наконец я сворачиваю к ледниковому озеру и вырубаю двигатель. Озеро огромное, кристально прозрачное и холодное, как смерть.

– Ты из-за Хенны?.. – наконец спрашивает Джаред.

– Нет, – отвечаю в темноту. – То есть из-за Хенны, конечно. Но не только. И родители, кстати, меня не слишком достали.

– Хорошо, потому что я-то спокойно к ним отношусь. Да, твоя мама меня не переваривает, но это взаимно.

Снаружи стоит удивительно темная ночь. Все-таки над моей частью света очень много звезд – столько я нигде не видел.

– Четыре с половиной недели осталось.

– Ага, – кивает Джаред. – До выпускного.

Он ждет. Я тоже. Проходит еще целая минута, прежде чем я включаю свет в салоне и протягиваю ему руки.

– На что надо смотреть? – спрашивает он.

Я показываю на кончики своих пальцев. Они все в сухих морщинках и трещинах.

– Нейродермит.

– И?

Вырубаю свет.

– Я сегодня на перемене семнадцать раз помыл руки после туалета.

Джаред долго, долго выдыхает.

– Чувак…

Я молчу. Тишина стоит оглушительная.

– По ходу, опять начинается.

– Да ладно, это просто нервы, – отмахивается Джаред. – Экзамены на носу, и эта твоя безответная любовь к Хенне…

– Не нравится мне слово «безответная».

– …ладно, твоя незаметная любовь к Хенне.

Дружески бью его по плечу. Опять тишина.

– А если я сойду с ума? – наконец шепотом спрашиваю я.

Чувствую, как в темноте Джаред пожимает плечами.

– Зато подложишь свинью сенатору.

Мы смеемся. Не слишком весело.

– Да не спятишь ты, Майки. А если спятишь, я буду рядом – и помогу.

На душе сразу становится…

Так, ладно, слушайте. Джареду нравятся парни. Мы все это знаем, он сам рассказывал, хотя официально пока ни с кем не встречался (да и с кем ему встречаться в этой глуши – с каким-нибудь престарелым фермером-извращенцем?). Джаред не любит об этом говорить, а мы и не спрашиваем, где он пропадает вечерами, когда не тусит с нами и не работает. Мы с ним иногда дурачились, было дело (хотя мне нравятся девчонки, а точнее – Хенна), но это потому, что у подростков гормоны играют. В нужный момент на что угодно возбудишься, да хоть на бревно, но сейчас вы должны понять меня правильно: я люблю только трех людей на свете, если не считать этой непонятной истории с Хенной.

Трех людей: Мэл, Мередит… И третий человек – не папа и не мама, нет.

– Хочешь поговорить о безумии? – ехидно спрашивает Джаред.

– Ну да, да… Знаю.

Мир – он вообще сумасшедший, я в курсе. В нем этого добра столько, что мои загоны с дверями, постукиванием, пересчитыванием предметов, мытьем рук и прочим – прямо-таки образец психического здоровья. Джаред по сравнению со мной вообще псих, но вряд ли это мешает ему спать по ночам, вряд ли он из-за этого думает, что лучше бы ему быть…

Ну, вы поняли.

А если не поняли, значит, и не надо.

– Там пума бродит, – говорит Джаред, глядя в окно.

Вздыхаю.

– Угу. Там всегда бродит какая-нибудь пума.