Текст книги "Хроника Убийцы Короля. День первый. Имя ветра"

Глава 6
Цена воспоминаний

Уже близился вечер следующего дня, когда Хронист, наконец, спустился в общий зал трактира «Путеводный камень». Он был бледен, нетвердо стоял на ногах и держал под мышкой плоский кожаный портфель.

Коут сидел за стойкой и листал книгу.

– А, вот и наш нечаянный гость! Как голова?

Хронист поднял руку, пощупал затылок:

– Слегка побаливает при резких движениях. Но все-таки работает.

– Рад слышать, – сказал Коут.

– Это… – Хронист запнулся, огляделся по сторонам. – Это же Никде?

Коут кивнул:

– Ну да. На самом деле, вы фактически находитесь посреди Никде. – Он сделал величественный жест. – Процветающее поселение! Здесь живут буквально десятки людей!

Хронист уставился на рыжеволосого человека за стойкой. И оперся на один из столов, чтобы не упасть.

– Обугленное тело Господне! – беззвучно выдохнул он. – Это же действительно вы, да?

Трактирщик, похоже, был озадачен.

– Прошу прощения?

– Ну да, я понимаю, вы будете все отрицать, – сказал Хронист. – Но то, что я видел этой ночью…

Трактирщик вскинул руку, перебив его:

– Прежде чем мы обсудим вероятность того, что вы помутились рассудком от трещины в черепе, скажите мне, какова дорога до Тинуэ?

– Что-что? – раздраженно переспросил Хронист. – Не собирался я ни в какой Тинуэ! Я… Ох. Ну, дорога неприятная, даже если не считать прошлой ночи. Меня ограбили не доходя Эбботсфорда, и с тех пор я иду пешком. Но все это того стоило, поскольку вы действительно здесь.

Книжник взглянул на меч, висящий над стойкой, и втянул в себя воздух. Лицо у него сделалось несколько встревоженным:

– Имейте в виду, я тут не затем, чтобы причинить вам какие-то неприятности. И вовсе не потому, что за вашу голову назначена награда! – Он слабо улыбнулся. – Конечно, я бы в любом случае не мог рассчитывать причинить вам серьезные неприятности…

– Ладно! – перебил трактирщик, вытащил белую тряпицу и принялся протирать стойку. – И кто же вы такой?

– Ну, можете звать меня просто Хронистом.

– Я не спрашивал, как вас звать, – сказал Коут. – Имя ваше как?

– Деван. Деван Локхис.

Коут бросил полировать стойку и поднял глаза:

– Локхис? Так вы в родстве с герцогом… – Коут остановился на полуслове и кивнул сам себе: – Ну да, конечно. Вы не просто хронист, вы тот самый Хронист. – Он пристально посмотрел на лысеющего мужчину, смерил его взглядом: – Ну надо же! Сам великий мастер разоблачений…

Хронист слегка успокоился, явно довольный тем, что его репутация его опережает.

– Я вовсе не старался вас запутать. Я уже много лет не называю себя Деваном. Давно отказался от этого имени… – Он многозначительно взглянул на трактирщика: – Полагаю, вы представляете, что это такое…

Коут проигнорировал невысказанный вопрос.

– Я вашу книгу читал много лет тому назад. «Брачные повадки дракка обыкновенного». Для молодого человека, чья голова забита сказками, это было настоящее откровение. – Он опустил взгляд и снова принялся натирать стойку белой тряпицей. – Надо признаться, я был весьма разочарован тем, что драконов не существует. Для юноши это был тяжелый урок.

Хронист улыбнулся:

– По правде сказать, я и сам был слегка разочарован. Отправился на поиски легенды, а нашел какую-то ящерицу. Удивительную ящерицу, и все-таки не более, чем ящерицу.

– И вот вы здесь, – сказал Коут. – Приехали доказать, что меня не существует?

Хронист нервно хохотнул:

– Ну что вы! Видите ли, до нас дошли слухи…

– «До нас»? – перебил Коут.

– Я странствовал вместе с вашим старым знакомым. Скарпи.

– Под крылышко вас взял, значит? – сказал Коут сам себе. – Ну надо же… Ученик Скарпи!

– Ну, скорее коллега…

Коут кивнул. Лицо у него оставалось непроницаемым.

– Мне следовало предвидеть, что он найдет меня раньше всех. Вы же оба профессиональные разносчики слухов.

Улыбающееся лицо Хрониста несколько вытянулось, и он проглотил первое, что пришло ему на язык. Некоторое время он боролся с собой, пытаясь вернуть себе невозмутимость.

– Ну-с, и чем могу служить? – Коут отложил чистую белую тряпицу и улыбнулся своей самой радушной трактирщицкой улыбкой. – Покушать или выпить желаете? Комнату для ночлега?

Хронист замялся.

– Чего у меня только нет! – Коут широким жестом указал на стойку. – Выдержанного вина, мягкого и светлого? Медовухи? Темного эля? Сладкого фруктового ликера? Вот слива, вот вишня, вот зеленое яблоко, вот ежевика, – Коут по очереди указывал на бутылки. – Ну же, уж чего-нибудь вы да хотите?

Пока он говорил, его улыбка становилась все шире, мало-помалу из радушной улыбки трактирщика превращаясь в хищный оскал. Глаза у него сделались холодные, колючие и злые.

Хронист отвел взгляд:

– Ну, я думал…

– Думали вы! – насмешливо бросил Коут, уже не делая вид, будто улыбается. – Ага, как же! Иначе вы могли бы подумать, – он подчеркнул последнее слово, – о том, какой опасности вы меня подвергаете, явившись сюда!

Хронист залился краской.

– А я слышал, будто Квоут ничего не боялся! – с жаром сказал он.

Трактирщик пожал плечами:

– Ничего не боятся только священники да глупцы. А у меня никогда не было особенно теплых отношений с Господом.

Хронист нахмурился, понимая, что его нарочно стараются задеть.

– Послушайте, – продолжал он спокойным тоном, – я вел себя чрезвычайно осторожно. О том, что я еду сюда, не знал никто, кроме Скарпи. Я про вас никому не говорил. Да я вообще не рассчитывал вас найти!

– Ну, утешили так утешили! – ядовито сказал Коут.

Хронист, явно обескураженный, сказал:

– Я первый готов признать, что мой приезд, возможно, был ошибкой…

Он сделал паузу, давая Коуту возможность возразить. Коут промолчал. Хронист коротко, судорожно вздохнул и продолжал:

– Однако же сделанного не вернуть. Вы не могли бы хотя бы теоретически…

Коут покачал головой:

– Это было давным-давно…

– Да еще и двух лет не прошло! – возразил Хронист.

– …И я уже не тот, кем был, – без заминки продолжал Коут.

– И кем же вы тогда были?

– Квоутом, – коротко ответил трактирщик, не давая втянуть себя в дальнейшие рассуждения. – А теперь я Коут. У меня, вот, трактир. Пиво по три шима, отдельный номер – медная монета. – И снова принялся яростно полировать стойку. – Как вы сами сказали, сделанного не вернуть. Ну а легенды сами о себе позаботятся.

– Но…

Коут поднял взгляд, и на миг Хронист сумел заглянуть глубже гнева, что сверкал на поверхности его глаз. На миг он увидел скрытую под ним боль, кровавую, точно рана, – слишком глубокая, чтобы зажить. Потом Коут отвел глаза, и остался только гнев.

– Ну и что же вы мне можете предложить такого, что было бы сопоставимо с ценой воспоминаний?

– Все же думают, что вы умерли.

– Так вы что, до сих пор не поняли? – Коут покачал головой, не зная, то ли смеяться, то ли сердиться. – В этом-то и весь смысл! Если ты мертв, тебя перестанут искать. Старые враги не будут пытаться свести счеты. И никто не явится к тебе за легендами! – едко добавил он.

Однако Хронист не сдавался:

– Есть люди, которые утверждают, будто вы – миф.

– А я и есть миф, – беспечно сказал Коут с театральным жестом. – Такой особенный миф, который творит себя сам. Самые лучшие ложные сведения обо мне – это те, что придумал я сам.

– Они утверждают, будто вас никогда и не было, – мягко поправил Хронист.

Коут небрежно пожал плечами, его улыбка слегка поувяла.

Нащупав слабое место, Хронист продолжал:

– В некоторых историях вас изображают не более чем хладнокровным убийцей.

– Это тоже правда. – Коут повернулся и принялся протирать полку за стойкой. Он снова пожал плечами, уже не так беспечно, как прежде. – Мне случалось убивать и людей, и существа, которые были больше, чем люди. Все они этого заслуживали, все до единого.

Хронист медленно покачал головой.

– В этих историях говорится не о герое, а об убийце, наемном убийце. Квоут Мистический и Квоут Убийца Короля – два очень разных человека.

Коут бросил протирать полку и повернулся спиной к залу. Он кивнул, не поднимая глаз.

– Некоторые говорят даже, будто это появился новый чандриан. Еще один ночной кошмар. И что волосы у него красны, как кровь, которую он проливает.

– Ну, все, чье мнение имеет значение, понимают разницу, – сказал Коут так, будто пытался убедить себя самого, однако голос у него звучал устало и безнадежно, и особой убежденности там не было.

Хронист хмыкнул:

– Ну да. Пока что. Но вам ли не знать, как тонка грань между истиной и убедительной ложью? Между историей и занятной байкой? – Хронист помолчал, чтобы дать Коуту время осознать его слова. – И вы знаете, что из них возьмет верх со временем.

Коут так и стоял лицом к стенке, положив руки на полку. Голова у него была слегка опущена, как будто на плечи ему лег тяжкий груз. Он молчал.

Хронист почуял победу и нетерпеливо шагнул вперед:

– Говорят еще, будто была какая-то женщина…

– Да что они могут знать? – голос Коута пробирал, точно звук пилы, впивающейся в кость. – Что они могут знать о случившемся?..

Он сказал это так тихо, что Хронисту пришлось затаить дыхание, чтобы его расслышать.

– Говорят, будто она… – Слова Хрониста застряли в его внезапно пересохшем горле.

В комнате сделалось неестественно тихо. Коут стоял спиной к комнате, тело его застыло и напряглось, стиснутые зубы удерживали жуткое молчание. Его правая рука, опутанная чистой белой тряпицей, медленно сжималась в кулак.

В восьми дюймах от него лопнула бутылка. Запахло земляникой, зазвенело разбитое стекло. Негромкий шум для такого огромного безмолвия, но его хватило. Молчание разлетелось на мелкие, острые осколки. Хронист похолодел, внезапно осознав, что за опасную игру он затеял. «Вот тебе разница между тем, чтобы рассказывать историю, и тем, чтобы в ней участвовать, – в оцепенении подумал он. – Разница в страхе».

Коут обернулся.

– Да что хоть кто-то из них может знать о ней? – вполголоса спросил он. Хронист увидел лицо Коута, и у него перехватило дыхание. Безмятежная физиономия трактирщика выглядела как разбитая маска. Подлинное лицо Коута под ней было затравленным, и взгляд был наполовину отсутствующий – он смотрел в никуда, в воспоминания.

Хронист поневоле вспомнил слышанную им историю. Одну из многих. Историю о том, как Квоут отправился искать свое заветное желание. Ему пришлось одурачить демона, чтобы заполучить то, что он искал. Но, когда оно оказалось уже у него в руках, ему пришлось сразиться с ангелом, чтобы оставить его себе. «Я в это верю, – невольно подумал Хронист. – Раньше я думал, что это всего лишь сказка, но теперь я могу в это поверить. Это лицо человека, который убил ангела».

– И что хоть кто-то из них может знать обо мне? – осведомился Коут. В его голосе звучал застывший гнев. – Что могут они знать обо всем этом? – Он сделал резкий, яростный жест, как будто указывая на все вокруг: и на разбитую бутылку, и на стойку, и на весь мир.

Хронист сглотнул, борясь с пересохшим горлом:

– Только то, что им расскажут.

Кап. Кап. Кап-кап… Ликер из разбитой бутылки закапал на пол, выбивая неровный ритм.

– А-га-а-а! – выдохнул Коут. Кап-кап. Кап-кап. Кап. – Умно-о! Вы хотите использовать против меня мою любимую уловку. Вы взяли в заложники мою историю.

– Ну, я бы рассказал правду.

– Ничто, кроме правды, меня и не сломит. Что может быть тверже правды?

По его лицу пробежала вялая насмешливая улыбочка. Довольно долго лишь негромкий перестук капель по полу не давал безмолвию окутать их снова.

Наконец Коут ушел в дверь за стойкой. Хронист остался неловко стоять посреди пустого зала, не понимая, то ли пора уходить, то ли все-таки нет.

Несколько минут спустя Коут вернулся с ведром мыльной воды. И, не глядя в сторону повествователя, принялся бережно, методично мыть свои бутылки. Коут брал их по одной, старательно протирал донышко от земляничного вина и выставлял на стойку между собой и Хронистом, как будто хотел ими отгородиться.

– Так значит, вы отправились искать миф – и нашли человека, – монотонным голосом сказал он, не поднимая глаз. – Наслушались историй и теперь желаете знать, как все было на самом деле.

Хронист, исполнившись облегчения, положил свой портфель на один из столов, с удивлением обнаружив, что руки у него немного дрожат.

– Некоторое время назад мы прослышали о вас. Слухи были весьма смутные. Я, на самом деле, даже не рассчитывал… – Хронист запнулся, ему вдруг сделалось неловко. – Я думал, вы окажетесь старше…

– Я старше, – ответил Коут. Хронист озадачился было, но спросить ничего не успел – трактирщик продолжал: – И что же привело вас в это никчемное захолустье?

– Встреча с графом Бейдн-Бритским, – ответил Хронист, слегка напыжась. – Через три дня, в Трейе.

Трактирщик остановился, тряпка повисла в воздухе.

– Что, вы рассчитываете добраться до графского поместья за четыре дня? – тихо спросил он.

– Я опаздываю, – признался Хронист. – У меня лошадь украли недалеко от Эбботсфорда. – Он взглянул в окно на темнеющее небо. – Но я, так и быть, готов поступиться сном. Утром я уеду и избавлю вас от своего присутствия.

– Ну что вы, я не собираюсь мешать вам спать, – ехидно ответил Коут, и глаза у него снова сделались жесткими. – Всю свою историю я могу рассказать на одном дыхании. – Он откашлялся и выпалил: – «Кочевал, скитался, любил, терял, доверял и был предан». Запишите слово в слово и сожгите – все равно от этого никакого толку.

– Ну зачем же так-то? – поспешно возразил Хронист. – Мы можем просидеть всю ночь, если вам угодно. И еще часть утра захватить.

– Как это любезно! – огрызнулся Коут. – То есть вы хотите, чтобы я рассказал вам свою историю за один вечер? Не успев даже собраться с мыслями? Не успев подготовиться? – Губы у него стянулись в ниточку: – Не надо. Ступайте к вашему графу. Я на такое не пойду.

– Если вы уверены, что вам потребуется… – торопливо сказал Хронист.

– Да, я уверен! – Коут со стуком поставил бутылку на стойку. – Могу сразу сказать, что времени мне потребуется намного больше. И нынче вечером я ничего рассказывать не стану. Настоящая история требует времени на подготовку.

Хронист нервно нахмурился, взъерошил волосы:

– Ну, я мог бы потратить на вашу историю завтрашний день… – Он осекся, увидев, что Коут качает головой. Помолчав, он заговорил снова, почти что сам с собой. – Если я найду в Бейдне лошадь, я мог бы уделить вам весь завтрашний день, большую часть ночи и часть завтрашнего дня. – Он потер лоб. – Терпеть не могу ездить ночью, но…

– Мне потребуется три дня, – сказал Коут. – В этом я совершенно уверен.

Хронист побледнел:

– Но… граф же!

Коут только рукой махнул.

– Три дня никому не требуется, – твердо сказал Хронист. – Я с Ореном Велсайтером беседовал. С самим Ореном Велсайтером, понимаете? Старику восемьдесят, а подвигов он совершил на все двести. А то и на пятьсот, если считать враки. Он сам меня разыскал, – подчеркнул Хронист. – И то всего два дня ушло.

– Ничего другого предложить не могу, – невозмутимо сказал трактирщик. – Либо как следует, либо никак.

– Постойте-ка! – Хронист вдруг просветлел лицом. – Как же я сразу-то не сообразил! Надо сделать все наоборот! – сказал он и покачал головой, удивляясь собственной глупости. – Сейчас я съезжу к графу, а потом вернусь сюда. И тогда можете рассказывать сколько вашей душе угодно. Могу даже Скарпи с собой захватить!

Коут посмотрел на Хрониста с глубочайшим презрением.

– А что, собственно, заставляет вас предположить, будто я непременно буду здесь, когда вы вернетесь? – скептически осведомился он. – И, кстати, с чего вы взяли, будто можете спокойно взять и уйти отсюда, зная то, что вам известно?

Хронист так и застыл:

– В-вы… – Он сглотнул и начал снова:

– Вы хотите сказать, что…

– На рассказ уйдет три дня, – перебил Коут. – Начинаем завтра. Больше я ничего сказать не хочу.

Хронист зажмурился и провел рукой по лицу. Граф, конечно же, будет в ярости. И неизвестно, чего потом будет стоить снова добиться его расположения. Но…

– Если это единственный способ, то я согласен.

– Рад слышать. – Трактирщик успокоился и слегка улыбнулся: – Послушайте, а что, три дня – это действительно так необычно?

Хронист вновь сделался серьезен:

– Три дня – это весьма необычно. Но, с другой стороны… – и самомнения у него как-то поубавилось, – с другой стороны, – он махнул рукой, словно показывая, что слова тут бесполезны, – вы все-таки Квоут.

Человек, называвший себя Коутом, выглянул из-за своих бутылок. На губах у него играла широкая, искренняя улыбка. В глазах вспыхнула искорка. Он словно бы сделался выше ростом.

– Ну да, я все-таки Квоут, – сказал Квоут, и его голос зазвенел железом.

Глава 7
О начале и именах вещей

В окна «Путеводного камня» лился солнечный свет. Свет был прохладный и свежий – самое оно для начала дела. Он мимоходом коснулся мельника, пускающего воду на колесо. Озарил кузницу, где кузнец, четыре дня проработав с холодным металлом, разжигал, наконец, горн. Осветил ломовых лошадей, запряженных в фургоны, и наточенные, готовые к работе серпы, сверкающие в начале осеннего дня.

В «Путеводном камне» свет наискосок озарил лицо Хрониста, и это было начало, чистый лист, ожидающий первых слов истории. Свет затопил стойку, рассыпался тысячей крохотных радужных начал, отразясь от разноцветных бутылок, и взобрался на стенку, к мечу, словно разыскивая одно, окончательное, начало.

Однако, когда свет коснулся меча, никакого начала видно не было. На самом деле свет, отразившийся от меча, сделался тусклым, начищенным и древним-предревним. Хронист поглядел на него и сразу вспомнил, что, хотя день только начинается, осень уже заканчивается и с каждым днем подступают холода. Меч сиял знанием о том, что рассвет – это лишь крохотное начало на фоне конца сезона и конца года.

Хронист отвел взгляд от меча – он понял, что Квоут только что что-то сказал, но что именно – он не расслышал.

– А как люди обычно рассказывают свои истории? – спросил Квоут.

Хронист пожал плечами:

– По большей части попросту говорят мне все, что они помнят. А я потом записываю события в правильном порядке, убираю лишнее, проясняю, упрощаю и все такое.

Квоут нахмурился:

– Нет, думаю, так не пойдет.

Хронист осторожно улыбнулся:

– Ну да, с умелыми рассказчиками все иначе. Они предпочитают, чтобы их истории излагали как есть. Однако они кроме того предпочитают, чтобы их внимательно слушали. Так что я обычно сижу и слушаю, а записываю после. У меня почти идеальная память.

– «Почти идеальная» меня не вполне устраивает, – Квоут прижал палец к губам. – А насколько быстро вы можете писать?

Хронист понимающе улыбнулся:

– Быстрее, чем человек может говорить.

Квоут вскинул бровь:

– Хотел бы я на это посмотреть!

Хронист открыл портфель. Достал стопку хорошей белой бумаги и пузырек чернил. Аккуратно разложил все на столе, обмакнул перо в чернила и выжидательно посмотрел на Квоута.

Квоут подался вперед и быстро произнес:

– Аз есмь. Они суть. Она есть. Он был. Они будут.

Перо Хрониста забегало по бумаге. Квоут внимательно следил за ним.

– Я, Хронист, сим удостоверяю, что не умею ни читать, ни писать. Герундий. Отсутствующий. Галка. Кварцит. Интерференция. Трагокуздрение. Лхин та лу сорен хеа. «Молодая вдова из Суральо всюду славилась строгой моралью, часто в церковь ходила, но, увы, угодила…» – Квоут еще сильнее подался вперед, глядя, как Хронист пишет. – Интересно… Ладно, хватит пока.

Хронист снова улыбнулся и протер перо тряпицей. На лежащем перед ним листе красовалась одна-единственная строка непонятных символов.

– Шифр какой-то? – вслух спросил Квоут. – Да еще как аккуратно написано… Могу поручиться, вы нечасто портите бумагу! – Он развернул лист к себе, чтобы получше рассмотреть написанное.

– Я ее никогда не порчу! – надменно ответил Хронист.

Квоут кивнул, не поднимая головы.

– А что значит «трагокуздрение»? – спросил Хронист.

– М-м? А-а! Да ничего. Только что придумал. Просто хотел посмотреть, запнетесь ли вы на незнакомом слове.

Он потянулся, подвинул свой стул поближе к Хронисту.

– Ну ладно, объясните мне, как это читается, и можем начинать.

Хронист замялся:

– Но это же очень сложно… – Он увидел, как нахмурился Квоут, и вздохнул: – Ну, я попробую.

Хронист набрал в грудь побольше воздуха и принялся записывать строчку символов, одновременно объясняя:

– В речи мы используем всего примерно пятьдесят звуков. Каждый из звуков я обозначил символом, состоящим из одного или двух штрихов. Это все звуки. Я, в принципе, мог бы записать текст на языке, которого я вообще не понимаю. – Он указал на страницу. – Вот это – различные гласные.

– Все вертикальные штрихи, – сказал Квоут, пристально вглядываясь в строку.

Хронист запнулся, сбившись с мысли.

– Н-ну… да.

– А согласные, значит, горизонтальные, да? А сочетаются они, видимо, вот так?

Квоут взял перо и написал несколько собственных знаков.

– Хитро! То есть на каждое слово требуется не больше двух-трех…

Хронист молча смотрел на Квоута.

Квоут этого даже не заметил: он был полностью поглощен надписью.

– Если вот это – «аз», значит, вот это – звук «а», – он перешел к тому, что написал Хронист. – Ага, это «э», «о», «и», «у», а это, стало быть, «ы». – Квоут кивнул сам себе и вернул перо Хронисту: – Согласные покажите, пожалуйста.

Хронист послушно принялся писать согласные, называя соответствующие звуки. Через некоторое время Квоут отобрал перо и закончил ряд сам, попросив ошарашенного Хрониста поправить его там, где он ошибется.

Хронист молча смотрел и слушал, пока Квоут дописывал ряд. От начала до конца весь процесс занял минут пятнадцать. Квоут нигде не ошибся.

– Великолепная система, чрезвычайно емкая! – одобрил Квоут. – Очень логичная. Сами придумали?

Хронист долго молчал, не отрывая глаз от рядов символов, написанных на лежащем перед Квоутом листе. Потом, наконец, спросил, как будто не слышал вопроса Квоута:

– Это правда, что вы выучили темью всего за день?

Квоут слегка улыбнулся и отвел глаза:

– О, это старая история, я ее почти и забыл! Вообще-то за полтора. Полтора дня, и бессонную ночь. А почему вы спрашиваете?

– Я про это слышал в университете. Не поверил, конечно… – Он посмотрел на страницу со своим шифром, записанным аккуратным почерком Квоута. – Всю?

Квоут, похоже, был озадачен.

– Что-что?

– Вы выучили весь язык целиком?

– Ой ну что вы! Нет, конечно, – с раздражением ответил Квоут. – Только часть. Значительную часть, это да, но все равно, как можно что-то выучить целиком, тем более язык? – Квоут потер руки. – Ну что, готовы?

Хронист потряс головой, словно приводя мысли в порядок, взял новый лист бумаги и кивнул.

Квоут поднял руку, давая Хронисту понять, что писать пока не надо, и сказал:

– Я эту историю никогда прежде не рассказывал и сомневаюсь, что когда-нибудь расскажу ее еще раз. – Квоут подался вперед. – Прежде чем мы начнем, хочу вам напомнить, что я – из эдема руэ. Мы рассказывали истории еще до сожжения Калуптены. Еще до того как появились книги, в которых истории стали записывать. Еще до того как появилась музыка, которую играют. Когда загорелся первый костер, мы, руэ, уже сидели там и плели рассказы в кругу его неровного света.

Квоут кивнул книжнику:

– Мне известна ваша репутация: вы мастер собирать истории и описывать события. – Взгляд Квоута сделался жестким, как кремень, и колючим, как битое стекло: – Так вот, несмотря на это – не вздумайте менять ни слова в моем рассказе! И если вдруг покажется, что я запутался или сбился, помните, что настоящие истории никогда не ходят самой короткой дорогой.

Хронист торжественно кивнул: он все пытался вообразить себе этот ум, который сумел разобраться в его шифре за долю часа. Ум, способный выучить новый язык за сутки.

Квоут мягко улыбнулся и обвел взглядом зал, как будто стараясь его запомнить. Хронист обмакнул перо в чернила, Квоут опустил взгляд на свои скрещенные руки и сидел молча столько времени, сколько требуется, чтобы сделать три глубоких вдоха.

А потом заговорил.

– Некоторым образом, все началось с того, как я услышал ее пение. Ее голос звенел, сплетаясь с моим собственным. Ее голос был словно портрет ее души: неукротимой, как пламя, колючей, как осколки стекла, сладкой и свежей, как клевер.

Квоут покачал головой:

– Хотя нет. Началось все в университете. Я пришел туда учиться магии, такой, о которой рассказывают в историях. Магии Таборлина Великого. Я хотел узнать имя ветра. Я хотел огонь и молнию. Я хотел получить ответы на десять тысяч вопросов и доступ в их архивы. Но я обнаружил, что университет имеет мало общего с историями, и был страшно разочарован.

Хотя, пожалуй, на самом деле все начинается с того, что привело меня в университет. Внезапные огни в сумерках. Человек с глазами как лед на дне колодца. Запах крови и паленого волоса. Чандрианы…

Он кивнул сам себе:

– Да-да. Полагаю, с этого все и началось. Во многом это история о чандрианах.

Квоут потряс головой, словно избавляясь от каких-то мрачных мыслей.

– Но, видимо, начать следует даже раньше. Если уж это должно быть нечто вроде книги моих деяний, торопиться мне некуда. Стоит потрудиться, чтобы меня запомнили не обязательно исключительно с хорошей стороны, но хотя бы более или менее точно.

Но что сказал бы мой отец, если бы услышал, как я рассказываю историю таким образом? «Начни с начала». Ну хорошо, уж рассказывать так рассказывать!

Квоут подался вперед:

– Насколько я знаю, в начале Алеф соткал мир из безымянной пустоты и дал имена всему сущему. Ну, или обрел имена, которыми все сущее обладало изначально, это зависит от версии истории.

Хронист позволил себе слегка усмехнуться, однако не поднял взгляд от страницы и не перестал писать.

Квоут и сам улыбнулся и продолжал:

– Я вижу, вы смеетесь. Ну хорошо, для простоты предположим, что аз есмь центр мироздания. Поэтому опустим кучу нудных лишних подробностей: эпосы о возникновении и падении империй, саги о подвигах, баллады о трагической любви. И сразу перейдем к единственной повести, которая действительно имеет значение.

Его улыбка стала шире.

– Моей!

Зовут меня Квоут. Имена – важная вещь, они многое говорят о человеке. Я же получил куда больше имен, чем кто-либо имеет право носить.

Адемы зовут меня «Маэдре». В зависимости от произношения, это может означать «пламя», «гром» или «сломанное дерево».

Ну, «пламя» – это понятно, достаточно на меня посмотреть. У меня рыжие, огненно-рыжие волосы. Родись я пару веков назад, меня бы, наверное, сожгли, как демона. Я стригусь коротко, но растут они вихрами. И, если дать им волю, они начинают торчать во все стороны, так что у меня и впрямь такой вид, как будто я охвачен пламенем.

«Гром» – это, пожалуй, из-за мощного баритона, в детстве меня много готовили к сцене.

«Сломанное дерево» никогда не казалось мне чем-то особенно важным. Однако, оглядываясь назад, я могу предположить, что это значение оказалось пророческим, хотя бы отчасти.

Мой первый наставник прозвал меня «Э-лир», потому что я был толковый и знал это. Моя первая настоящая любовница прозвала меня «Дулатор», потому что ей нравилось, как это звучит. Еще меня называли «Шадикар», «Легкая рука» и «Шестиструнный». Звали меня «Квоут Бескровный», «Квоут Мистический», «Квоут Убийца Короля». Все эти имена мною заслужены. Куплены и оплачены.

Но в детстве меня звали Квоутом. Отец однажды объяснил, что это имя означает «знающий».

Ну, конечно, меня еще по-всякому называли. В большинстве случаев – невпопад, хотя не сказать чтобы незаслуженно.

Мне доводилось воровать принцесс у королей, спящих в курганах. Я сжег городок Требон. Я провел ночь с Фелуриан и возвратился живым и в своем уме. Меня выгнали из университета в том возрасте, когда большинство людей только собираются туда поступать. Я бродил при луне дорогами, о которых другие страшатся говорить даже среди бела дня. Я беседовал с богами, любил женщин, писал песни, от которых менестрели плачут.

Возможно, вы обо мне что-то слышали.