Текст книги "Вскрытие показало…"

– Каких-каких соображений? – Я не поверила собственным ушам, тем более что передо мной лежали фотографии задушенной Лори Петерсен: лицо багровое, ноги связаны, провод натянут между ногами и шеей, как тетива. Я снова и снова прокручивала в уме сцену изнасилования. А он говорит: «Из практических соображений»!

– Кей, я хотел сказать, а вдруг Петерсену необходимо было избавиться от жены? – объяснил Уэсли. – Вдруг она заподозрила, что именно ее муж убил первых трех женщин? Петерсен запаниковал и решил убрать жену. И не придумал ничего лучше, чем поступить с ней так же, как с остальными жертвами, чтобы сбить полицию со следа.

– Эта песня не нова, – холодно заметила я. – Сержант Марино уже излагал мне свою теорию.

Медленно и раздельно Уэсли произнес:

– Кей, мы должны отрабатывать все версии.

– Вот именно, все. А если Марино зациклился на одной – возможно, у него есть на то свои причины, – мы далеко не уедем.

Уэсли бросил взгляд на открытую дверь и чуть слышно произнес:

– Согласен, у Пита свои предубеждения.

– И хорошо бы ты мне о них поведал.

– Полагаю, будет достаточно, если я скажу следующее. Когда мы в Бюро решили, что Марино – подходящая кандидатура для региональной команды, мы стали наводить о нем справки. Я знаю, в какой семье и в каких условиях вырос Пит. Тебе такое и в страшном сне не снилось. Не всем везет.

Уэсли не сообщил мне ничего принципиально нового. Я и сама уже поняла, что Марино не повезло родиться в бедной семье. Люди в его представлении делились на благополучных и неблагополучных, и с первыми Марино было не по себе. Он ассоциировал их с правильно «прикинутыми» одноклассниками и высокомерными одноклассницами, презиравшими его за то, что он не принадлежал к их кругу, и еще за то, что его отец был простым работягой с вечно грязными ногтями.

Все эти слезливые истории я слышала уже энное количество раз. У личностей вроде Марино в жизни только два преимущества – они белые и крутые, а потому считают, что «пушка» и полицейский значок сделают их еще белее и круче.

– Бентон, нам нельзя себя оправдывать. Мы ведь не оправдываем преступников только из-за того, что у них было трудное детство. Если мы начнем использовать данные нам полномочия против людей, которые всего лишь напоминают нам о нашем тяжелом детстве, то куда же мы придем?

И не то чтобы я такая черствая. Я прекрасно понимаю, что значит расти в неблагополучной семье. И раздражение Марино могу объяснить. Я сотни раз сталкивалась с предубеждением, которое свойственно практически каждому. Например, в суде. Ведь известно: если обвиняемый – симпатичный молодой человек с аккуратной стрижкой и в костюме за двести долларов, то, как бы ни были убедительны улики, присяжные в глубине души не поверят, что он действительно виновен.

Сама я могла поверить во что угодно, лишь бы улики были неоспоримые. Но разве Марино анализирует улики? И способен ли он вообще хоть что-нибудь анализировать?

Уэсли отодвинулся от стола, встал и потянулся.

– У Пита свои тараканы в голове. Ты привыкнешь. Я его сто лет знаю. – Он выглянул в коридор. – Да куда этот Марино, черт возьми, запропастился? Его что, волной смыло?

Уэсли покончил с неприятными делами в отделе судмедэкспертизы и канул в солнечный полдень – ему предстояли не менее неприятные дела.

Мы перестали ждать Марино – он действительно как будто куда-то провалился. Впрочем, у меня и не было времени размышлять над его странным исчезновением, потому что ко мне в кабинет, как раз когда я запирала ящик стола, вошла Роза.

По тому, как Роза поджала губы, я поняла, что ее сообщение меня не обрадует и она об этом знает. После долгой тяжелой паузы Роза произнесла:

– Доктор Скарпетта, вас ищет Маргарет. Она очень просила меня сразу же, как у вас закончится совещание, сообщить вам об этом.

Мое лицо выдало меня прежде, чем я успела подумать о том, что хорошо бы скрыть раздражение. Меня поджидали несколько трупов, предназначенных к вскрытию, и чертова куча телефонных звонков. И без того работы на десятерых, а тут еще Маргарет с какой-то ерундой.

Роза вручила мне стопку документов на подпись и продолжала стоять над душой, буравя меня взглядом сквозь очки. Наконец она не выдержала и произнесла менторским тоном:

– Маргарет у себя. По-моему, дело не терпит отлагательств.

Роза наверняка знала, что это за дело (она вообще всегда знала, что происходит в офисе), но мне сообщать об этом не хотела. И хотя я не могла поставить ей это в вину, меня порядком раздражали ее замашки школьной директрисы и командный тон. Нет чтобы рассказать обо всем прямо! Но Роза ни за что не хотела приносить плохие новости. Наверное, годы работы с моим предшественником, доктором Кэгни, научили ее осторожности.

Кабинет нашего системного администратора Маргарет находился в центральной части здания. Стены в этой маленькой комнатке, отличавшейся спартанской обстановкой, были выкрашены той же тусклой бежевой краской, что и в остальных кабинетах. Пол, выложенный темно-зеленой керамической плиткой, постоянно казался пыльным, независимо от частоты уборок. На каждой более или менее пригодной для этого поверхности громоздились кипы распечаток, из шкафа едва не вываливались инструкции, кабели, картриджи и дискетницы. Ничего личного – ни фотографий, ни постеров, ни безделушек. Никогда не могла представить, как Маргарет терпит этот канцелярский бардак. Впрочем, насколько мне известно, все айтишники таковы.

Маргарет сидела спиной к двери, уставившись в монитор. На коленях она держала практическое руководство по программированию. Повернувшись вместе с креслом и увидев меня, Маргарет подвинулась. Ее лицо было мрачным, короткие темные волосы растрепаны, будто она их ерошила, в глазах застыло отчаяние.

– Я с утра была на собрании, – начала Маргарет. – А когда вернулась, увидела на экране вот это.

Она протянула мне распечатку с последовательностью команд, позволявших запросить базу данных. В первый момент я ничего не поняла: команда «Характеристики», список фамилий, несколько раз повторенная команда «Найти». Сначала «Найти» требовалось фамилию «Петерсен» и имя «Лори». Под этим запросом значился ответ программы: «Ничего не найдено». Затем некто запросил данные по всем погибшим, носившим фамилию Петерсен.

Лори Петерсен в списках не значилась – я еще не отдавала ее дело для занесения в базу данных.

– Маргарет, вы точно не задавали программе эти команды?

– Разумеется, нет, – с достоинством произнесла Маргарет. – И никто не задавал. Это невозможно.

Я напряглась.

– В прошлую пятницу перед уходом, – продолжала Маргарет, – я сделала все, как обычно, – поставила компьютер в режим ожидания на случай, если вам понадобится связаться с офисом из дома. Никто не может зайти в программу, пока компьютер в этом режиме, разве что с другого компьютера через модем.

Дело постепенно прояснялось. Офисные компьютеры связаны с компьютером в кабинете Маргарет и сервером, но не подсоединены к компьютерам в Министерстве здравоохранения и социальных служб, несмотря на настоятельные рекомендации начальства. Лично я ни за что не пойду на такой шаг, потому что данные, хранящиеся у нас, секретные – дело касается тайны следствия. Если перекачать их в главный компьютер, к базе данных которого имеют доступ служащие многочисленных отделений министерства, проблем с безопасностью не оберешься.

– Я не связывалась с офисом из дома, – проговорила я.

– Не сомневаюсь, – отозвалась Маргарет. – Зачем бы вы стали набирать эти команды? Вам-то лучше других известно, что дело Лори Петерсен еще не внесено в базу данных. Это сделали не вы, и не другие служащие, и не врачи, которые работают у нас. Они бы при всем желании не смогли – ведь все компьютеры, кроме вашего и того, который стоит в морге, – просто ящики.

Маргарет напомнила мне, что «просто ящики» состоят из монитора и клавиатуры, подключенных к серверу. Если отключить сервер или поставить его в режим ожидания, остальные компьютеры тоже отключатся или будут находиться в режиме ожидания. Иными словами, все компьютеры в офисе были в режиме ожидания с вечера пятницы – до убийства Лори Петерсен.

Попытка взлома произошла либо в выходные, либо сегодня рано утром.

Значит, у нас появился шпион.

Этот шпион хорошо знал, что мы используем под базу данных одну из самых популярных программ, которую совсем несложно освоить. Удаленный доступ к домашнему компьютеру Маргарет был аналогичен удаленному доступу в домашнюю директорию министерства – она сделала это, чтобы не напрягаться лишний раз. Если в вашем компьютере существует соответствующее программное обеспечение, если у вас модем, совместимый с модемом нашего сервера, если вам известно, что Маргарет – наш системный администратор и если вы наберете ее номер удаленного доступа, вы можете подключиться к компьютеру Маргарет. Но не более того. Ни к другим компьютерам, ни к базе данных доступа вы не получите. Даже в электронную почту залезть не сможете, если не знаете имен и паролей пользователей.

Маргарет смотрела на экран сквозь дымчатые слекла своих очков, хмурилась и грызла ноготь большого пальца.

Я пододвинула стул и села.

– Как это могло случиться? Ведь взломщику были нужны имя и пароль пользователя. Откуда он мог их узнать?

– Ума не приложу. Имя и пароль знают всего несколько человек – я, вы, другие врачи и служащие, которые вносят информацию в базу данных. А имена пользователей и пароли у нас совсем другие, чем те, которые я официально зарегистрировала в базе.

Несмотря на то что все остальные пользователи были подключены к такой же, как у меня, сети, у них были свои базы данных, но не было открытого доступа к серверу. Что-то было не похоже на то (а если честно, я даже представить себе такого не могла), что кто-то из моего начальства пытался получить информацию подобным способом.

– Может быть, взломщик просто угадал или вычислил пароль? – робко предположила я.

Маргарет отрицательно покачала головой.

– Исключено. Я сама пробовала. Как-то я забыла измененный пароль для электронной почты и пыталась его вспомнить, но после трех неудачных попыток компьютер перестал реагировать и телефонная связь прервалась. В итоге пароль пришлось сменить. Вдобавок эта версия базы данных очень не любит нелегальных вторжений. После определенного количества попыток угадать пароль с целью проникнуть в систему или получить доступ к таблице на экране появляется окно «Ошибка», вылезает таймер с обратным отсчетом времени, и по истечении этого времени, если не ввести правильный пароль, вся база данных летит к чертям.

– А можно узнать пароль другим способом? Вдруг он где-нибудь записан? А что, если мы имеем дело с профессиональным программистом?

– Нет, этот номер не пройдет, – отрезала Маргарет. – Я не оставляю пароли где попало. Да, существует программа для хранения имен пользователей и паролей, но ее не так-то просто открыть – нужно понимать, что ты делаешь. В любом случае я эту систему давно удалила от греха подальше.

Я молчала.

Маргарет с тревогой смотрела мне в лицо, видимо боясь обнаружить признаки недовольства или по моим глазам понять, что я обвиняю ее в случившемся инциденте.

– Просто кошмар! – выпалила Маргарет. – Не представляю, что все это может означать. Неужели администратор базы данных перестал работать?

– Ну ничего себе! – Администратор базы данных – это программа, предоставляющая некоторым сотрудникам, вроде Маргарет и меня, право доступа ко всем таблицам. Мы могли их использовать по своему усмотрению. Администратор базы данных, который вдруг перестал работать, – это все равно что ключ от дома, который вдруг по какой-то причине перестал подходить к замку. – Маргарет, что вы имеете в виду? – Говорить спокойно становилось все труднее.

– То, что сказала. Я не смогла получить доступ к таблицам. Пароль почему-то не действовал. Мне пришлось перезагрузить систему.

– Ну а это как произошло?

– Не знаю. – На Маргарет было жалко смотреть. – Может, изменить все доступы и выдать новые пароли, ну, для безопасности?

– Пока не надо, – ответила я машинально. – Просто не будем вносить дело Лори Петерсен в базу данных. Этот тип, кто бы он ни был, не получит секретную информацию.

Я поднялась.

– В этот раз у него ничего не вышло.

Я похолодела от ужаса. Да что она такое говорит?

Маргарет медленно заливалась румянцем.

– Я хотела сказать, может, он уже пытался проникнуть в базу данных, только я об этом ничего не знаю, потому что копий не было. Все эти команды, – Маргарет ткнула пальцем в распечатку, – копии команд, которые этот тип набирал на компьютере. Я обычно отключаю эту функцию на случай, если вы будете связываться с сервером из дома – ну, чтобы эран был пустым и чтобы кто попало не смог ничего прочитать. А в пятницу я торопилась. Наверное, я забыла отключить эту функцию. А может, отключила, а потом забыла, что отключила, и снова включила. Не помню. – Маргарет скорчила жалобную физиономию и добавила: – И кажется, это даже к лучшему.

Мы с Маргарет обернулись одновременно. В дверном проеме стояла Роза. С соответствующим выражением лица. «Ох, Господи, за что мне все это?»

Роза дождалась, пока я выйду в коридор, и доложила:

– На первой линии судмедэксперт из Колониал Хайтс, на второй – следователь из Эшленда, и только что звонила секретарша спецуполномоченного…

– Что? – перебила я. На самом деле я уловила только последние слова Розы. – Секретарша Эмберги звонила?

Роза вручила мне несколько розовых стикеров и изрекла:

– Спецуполномоченный хочет с вами встретиться.

– Господи боже, для чего? – Если Роза снова скажет, что подробности я должна узнавать сама, я за себя не ручаюсь.

– Не знаю, – без зазрения совести ответила Роза. – Его секретарша мне об этом ничего не говорила.

6

Я просто не могла сидеть на месте. Пытаясь успокоиться, я мерила шагами кабинет.

Кто-то взломал мой компьютер, и Эмберги назначил мне встречу менее чем через два часа. Ясно же, что он не на чай меня пригласил.

Однако пора было и делами заняться. Обычно я начинала с пробежки по многочисленным отделам нашей лаборатории – так хороший доктор обходит больных. Но сегодня выдался просто сумасшедший день.

Бюро судебной медицины представляет собой нечто вроде пчелиного улья: здание разделяется на множество комнаток-лабораторий, а по коридорам снуют люди в белых халатах и пластиковых защитных очках.

Я проходила мимо открытых дверей, и коллеги кивали и улыбались мне, не поднимая голов от работы. Почему-то я вспомнила об Эбби Тернбулл, а потом и о других назойливых журналистах.

Вдруг это Эбби или кто-нибудь вроде нее пытался добыть информацию о Лори Петерсен?

И главное, насколько давно она (он, они) этим занимаются?

Я сама не заметила, как оказалась в отделе серологии. Только подняв глаза, я увидела черные столы, уставленные мензурками, пробирками, спиртовками. В стеклянных шкафах теснились пакеты с уликами и сосуды с реактивами, а посередине, на длинном столе, лежали простыни и покрывала с кровати Лори Петерсен.

– Ты как раз вовремя, – произнесла Бетти вместо приветствия. – Проходи, не стесняйся – уж что-что, а несварение желудка я тебе обеспечу.

– Спасибо, я как-нибудь обойдусь.

– У меня оно уже есть, а ты что, особенная?

Бетти собиралась на пенсию. У нее были седые волосы стального оттенка, правильные резкие черты лица и карие глаза – они могли быть как совершенно непроницаемыми, так и удивительно добрыми – в зависимости от того, кто в них смотрел. Бетти, главный серолог, отличалась дотошностью и проницательностью, обладала острым, как скальпель, умом. Что касается личных качеств и увлечений, она обожала наблюдать за птицами и превосходно играла на пианино, никогда не была замужем и никогда об этом не жалела. Бетти понравилась мне при первой же встрече – возможно, потому, что напоминала монахиню из приходской школы Святой Гертруды, сестру Марту, когда-то поразившую мое юное воображение.

На рабочем столе Бетти, уже успевшей надеть хирургические перчатки, стояли пробирки с ватными тампонами и пакет с описаниями и фотографиями повреждений, заметных невооруженным глазом, по делу Лори Петерсен. На конверте с пленками, на пакетах с волосками и на пробирках висели ярлыки, выдаваемые компьютерной программой – очередным изобретением Маргарет – и подписанные моими инициалами.

Мне вспомнился слушок, пробежавший на последнем симпозиуме врачей-судмедэкспертов. Якобы за какие-то несколько недель после внезапной кончины мэра Чикаго было предпринято около девяноста попыток взломать компьютер ответственного медэксперта. Выяснилось, что это репортеры пытались добыть результаты вскрытия и токсикологической экспертизы.

Кто же все-таки забрался в мой компьютер?

И зачем?

– Он торопится, как только мог, – продолжала Бетти.

– Кто «он»? – Я неловко улыбнулась.

– Доктор Глассман, – терпеливо повторила Бетти. – Я сегодня утром с ним разговаривала. Он делает все, что может, чтобы скорее получить результаты по первым двум убийствам. Он сказал, что они будут готовы дня через два.

– Бетти, а ты отправила на экспертизу образцы по двум последним убийствам?

– Только что. – Бетти отвинтила крышку коричневого пузырька. – Бо Френд передаст их в собственные руки…

– Бо Френд? – перебила я.

– Он же «общий друг» – так его называют в определенных кругах. Представь, Бо Френд – это настоящие имя и фамилия. В свое время он был гордостью отряда скаутов. Так, давай прикинем: до Нью-Йорка на машине примерно шесть часов, значит, Бо Френд доставит образцы в лабораторию сегодня к вечеру. Надеюсь, они уже тянули спички.

– Кто?

Зачем же все-таки Эмберги меня вызвал? Может, он просто хотел узнать, как продвигается исследование ДНК? Это ведь самый животрепещущий вопрос…

– Да копы же, – продолжала Бетти. – Некоторые из них сроду не были в Нью-Йорке.

– А что им там делать? – высокомерно заметила я. – Они ведь ни перестроиться на шоссе, ни припарковаться толком не умеют.

Эмберги ведь мог просто потребовать, чтобы я отправила ему отчет о ходе исследования ДНК по электронной почте. Раньше он всегда так делал. Вот именно, раньше.

– Полегче, полегче, – сказала Бетти. – Не забывай, что наш Бо родился и вырос и Теннесси: он не расстается со своей пушкой.

– Надеюсь, хоть в Нью-Йорк-то он ее с собой не потащил. – Я отвечала автоматически, мысли мои были далеко.

– Не факт. Начальник предупреждал его, что на Севере действует закон о ношении оружия. А Бо только улыбался и поглаживал себя по кобуре – думал, она не видна под курткой. У него, насколько я помню, револьвер а-ля Джон Уэйн[11]11
  Джон Уэйн (1907–1979) – американский актер, которого называли «королем вестерна».


[Закрыть], с длиннющим стволом. Просто смешно, как мужчины носятся с оружием. Сразу вспоминаешь старину Фрейда.

Я припоминала сообщения о детях, запросто взламывавших компьютеры крупнейших корпораций и банков.

У меня дома на столе стоял модем, позволявший связываться с компьютером на работе. И Люси прекрасно знала, что ей даже приближаться к этому модему нельзя. Девочка понимала, насколько серьезные последствия может повлечь ее вторжение в базу данных главного офиса отдела судмедэкспертизы. В остальном я давала Люси полную свободу – для племянницы я даже могла наступить на горло собственническим замашкам, неизбежно развивающимся у одиноких людей.

Да, Люси это прекрасно знала. Но в голову мне так и лезли странности, которые я в последнее время замечала за своей племянницей. Люси нашла спрятанную Бертой вечернюю газету. Она с пристрастием и со странным выражением лица расспрашивала меня об убийстве Лори Петерсен. Наконец я обнаружила, что кто-то (кто, кроме Люси?) прикрепил список домашних и рабочих телефонов моих подчиненных – в нем был вписан и добавочный номер Маргарет – к пробковой панели для заметок, висевшей у меня дома над рабочим столом.

В какой-то момент я поняла, что Бетти уже давно молчит и внимательно смотрит мне в лицо.

– Кей, у тебя что-то случилось?

– Нет. Извини, задумалась.

Помолчав, Бетти произнесла, видимо желая меня утешить:

– Надо же, до сих пор нет подозреваемых. Меня это тоже гложет.

– И я ни о чем другом думать не могу. – Последние часа полтора я думала только о взломе, и мне стало стыдно, что я забыла о главном.

– Пока хоть кто-то не будет пойман, от ДНК, даже идентифицированной, пользы ни на грош. Черт, не хотелось мне этого говорить.

– Да уж, нам с тобой не дожить до прекрасной поры, когда ДНК будут храниться в центральной базе данных, как сейчас – отпечатки пальцев, – пробормотала я.

– Это время наступит не раньше, чем Союз защиты гражданских свобод скажет хоть пару слов на эту тему.

Вот интересно, я вообще что-нибудь хорошее сегодня услышу? Головная боль от затылка медленно поднималась к темени.

– Просто мистика какая-то, – продолжала Бетти, капая фосфатом на фильтровальную бумагу. – Кому-нибудь этот тип уж точно попадался на глаза. Не невидимка же он, в самом деле! И он не наугад лезет в дом – наверняка сначала выслеживает женщин. Может, маньяк ошивается в магазинах или парках, где и выбирает себе жертву. Тогда он не мог остаться незамеченным.

– Если его кто и видел, то мы об этом не знаем. И не то чтобы люди нам не звонили – порой телефоны в отделе криминалистики просто разрываются. Да вот пока ничего достойного внимания никто не сообщил.

– У страха глаза велики.

– Да уж, больше некуда.

Бетти перешла к сравнительно легкой стадии исследования. Она вынимала тампоны из пробирок, смачивала их водой и мазала каждым по фильтровальной бумаге. Потом она капала фосфатом и солевым реактивом на пятно, и, если в нем присутствовала сперма, пятно тотчас же становилось пурпурным.

Я смотрела на пятна. Почти все они были пурпурными.

– Козел, – сквозь зубы произнесла я.

– И еще какой. – Бетти начала объяснять свои манипуляции: – Вот эти пробы, взятые с бедер, вступили в реакцию мгновенно, чего не скажешь о пробах из заднего прохода и влагалища. Но это неудивительно – сперма успела смешаться со слизью жертвы, что замедлило реакцию. Пробы изо рта жертвы также дали положительную реакцию.

– Козел, – повторила я едва слышно.

– Пробы, взятые из пищевода, дали отрицательную реакцию. Что мы имеем? То же, что в случаях с Брендой, Пэтти и Сесиль – большая часть семени осталась снаружи, иными словами, у маньяка преждевременное семяизвержение.

Бренда была задушена первой, Пэтти – второй, Сесиль – третьей. Бетти называла имена этих женщин таким тоном, что я не могла не содрогнуться – так она могла бы говорить о своих сестрах. Мне тоже казалось, что несчастные были моими родственницами. А ведь ни я, ни Бетти не знали их при жизни.

Пока Бетти прятала пипетку, я посмотрела в микроскоп. На предметном стекле оказалось несколько разноцветных волокон, плоских, как ленты, местами перекрученных. Они не могли быть ни человеческими волосами, ни нитками.

– Бетти, это волокна с ножа? – Ох, не хотелось мне задавать этот вопрос…

– Да. Это хлопок. На самом деле волокна состоят из розовых, зеленых и белых нитей. Цвет, который имеет готовая крашеная ткань, обычно достигается комбинацией разноцветных волокон, оттенки которых невозможно различить невооруженным глазом.

Ночная сорочка Лори Петерсен была из бледно-желтого хлопка.

Я отрегулировала микроскоп.

– Не думаю, что волокна остались от хлопчатобумажной ткани. Лори обычно использовала нож для вскрытия конвертов.

– А вот и нет. Кей, я уже сличила образцы волокон с ее ночной сорочки с волокнами, обнаруженными на ноже. Они абсолютно идентичны.

Деловой разговор у нас получался. Идентичны-неидентичны… Сорочка Лори Петерсен распорота ножом ее мужа. То-то обрадуется Марино, чтоб ему провалиться.

Бетти продолжала:

– Могу также сообщить, что волокна, которые ты сейчас рассматриваешь, не идентичны волокнам, найденным на теле Лори Петерсен и на раме окна ванной. Те волокна черные, темно-синие или красные, и они из смеси полиэстера и хлопка.

В ту ночь на Мэтте Петерсене была белая рубашка – вряд ли в ее составе имеются черные, красные или темно-синие волокна, к тому же она наверняка из чистого хлопка. Еще на Петерсене были джинсы, а джинсовая ткань, как известно, не содержит полиэстера.

Вряд ли волокна, о которых сейчас говорила Бетти, могли принадлежать одежде Мэтта – если только он не переоделся перед приездом полиции.

«По-вашему, Петерсен – идиот? – Я прямо-таки слышала голос Марино. – Со времен Уэйна Уильямса[12]12
  В 1983 г. Уэйн Уильямс был приговорен к двум срокам пожизненного заключения за убийство двух мальчиков в городе Атланта. Полиция считает, что на совести Уильямса жизни 28 детей.


[Закрыть] каждый младенец знает, что с помощью волокон с одежды кого хочешь можно за жабры взять».

Я вышла от Бетти и, дойдя до конца коридора, оказалась в лаборатории, где производили экспертизу огнестрельных ранений и следов от острых предметов. На столах рядами лежали, в ожидании суда, снабженные ярлыками пистолеты, ружья, мачете и дробовики. Не говоря уж об огромном количестве патронов. В углу стоял наполненный водой резервуар из гальванизированной стали, его использовали для проверки оружия. На поверхности воды покачивалась резиновая утка.

Над микроскопом сгорбился Фрэнк, офицер в отставке, седой и удивительно жилистый. При моем появлении он лишь раскурил свою трубку – Фрэнк не мог сообщить мне то, что я хотела услышать.

Исследование москитной сетки, снятой с окна в доме Лори Петерсен, ничего не дало – так как сетка была синтетическая, невозможно было определить, разрезали ее изнутри или снаружи. Пластик, в отличие от металла, под ножом не гнется.

А ведь это могло бы существенно прояснить ситуацию. Если сетку разрезали изнутри, значит, никто не влезал в дом Лори Петерсен через окно, то есть подозрения Марино относительно Петерсена более чем обоснованны.

– Единственное, что я могу вам сказать, – произнес Фрэнк, выпуская в потолок колечко ароматного дыма, – сетку разрезали очень хорошо заточенным предметом – например бритвой или кинжалом.

– Возможно, тем же, чем преступник распорол ночную сорочку жертвы?

Фрэнк рассеянно снял очки и начал тщательно протирать их носовым платком.

– Да, ее сорочку тоже разрезали чем-то очень острым, но я не ручаюсь, что мы имеем дело с одним и тем же предметом. Я даже не могу определенно сказать, что это такое – стилет, сабля или ножницы.

Провода от телефона и настольных ламп и походный нож наводили совсем на другие мысли.

На основании исследования срезов на проводах Фрэнк предположил, что последние были сделаны походным ножом Петерсена. Следы на лезвии оказались полностью идентичны срезам. Я опять подумала о Марино. Косвенные улики не имели бы решающего значения, если бы походный нож лежал на виду, а не был спрятан в комоде, под одеждой Петерсена.

Я снова начала прокручивать в уме сцену убийства (естественно, не с Петерсеном в главной роли). Вот маньяк заметил на столе нож и решил им воспользоваться. Но зачем он его спрятал? Если преступник именно этим ножом распорол сорочку Лори Петерсен и отрезал провода, значит, последовательность событий была не такой, как я первоначально себе представляла.

Прежде я думала, что у убийцы, когда он проник в спальню Лори, уже был в руках нож – ведь разрезал же он чем-то москитную сетку. А вот отчего ему вдруг вздумалось поменять ножи? Мог ли он в тот момент, когда вошел в спальню, случайно бросить взгляд на стол и увидеть там походный нож?

Исключено. Стол стоял довольно далеко от кровати, да в и спальне было темно. Преступник не мог заметить нож Петерсена.

Преступник не заметил бы нож, пока не включил свет, а к тому моменту он уже успел запугать Лори, приставив ей к горлу собственное оружие. Зачем в таком случае ему понадобился нож Петерсена? Чепуха какая-то.

А вдруг его что-то отвлекло?

Вдруг случилось нечто неожиданное, заставившее маньяка изменить сценарий убийства?

Мы с Фрэнком переглянулись.

– Тогда выходит, что убийца – не Петерсен, – заключил Фрэнк.

– Да. Получается, что маньяк не был знаком с Лори. У него был собственный сценарий убийства, свой модус операнди[13]13
  «Образ действия» (лат.).


[Закрыть], но в последнем случае его что-то отвлекло.

– Лори что-то такое сделала…

– Или сказала. Она могла сказать нечто такое, от чего маньяк просто опешил, – предположила я.

– Может, и так, – с сомнением в голосе произнес Фрэнк. – Она, конечно, могла ошеломить преступника какой-то фразой, и он, переваривая сказанное, мог заметить нож и придумать, как его использовать. По-моему, убийца нашел нож раньше, потому что проник в дом еще до того, как туда приехала Лори.

– Не думаю.

– Почему? Это вполне вероятно.

– Нет, потому что Лори убили не сразу после того, как она переступила порог.

Я эту версию уже отрабатывала.

Лори вернулась с дежурства, открыла дверь своим ключом, вошла в дом и заперлась изнутри. Потом прошла в кухню и бросила рюкзак на стол. Потом поужинала – содержимое ее желудка свидетельствовало о том, что она съела несколько сырных крекеров незадолго до того, как была убита. Еда еще только начала усваиваться. Потрясение, которое Лори испытала, полностью прервало процесс переваривания пищи. Сработал один из защитных механизмов. Пищеварение затормаживается, чтобы кровь приливала к конечностям, а не к желудку и таким образом помогала живому существу защищаться или спасаться бегством.

Вот только Лори не могла бороться с насильником. И бежать ей было некуда.

Перекусив, Лори пошла в спальню. Полиция выяснила, что она принимала контрацептивы перед сном. Таблетка, которую следовало принять в пятницу, в коробочке отсутствовала. Лори умылась и почистила зубы, надела ночную сорочку и аккуратно повесила одежду на стул. Когда маньяк напал на нее, она уже лежала в постели. Он, возможно, следил за домом из-за кустов, ждал, пока погаснет свет. Убийца полез в окно не сразу, он выдержал определенное время, которое счел достаточным для того, чтобы жертва уснула. Не исключено, что он давно выслеживал Лори и знал, в какое время она возвращается с работы и ложится спать.

Одеяло было сбито – совершенно ясно, что Лори лежала в постели, когда на нее напали. В других комнатах, и даже в самой спальне следов борьбы не наблюдалось – в беспорядке была только кровать.

Тут я вспомнила еще кое о чем.

А именно о запахе, который Мэтт Петерсен охарактеризовал как сладкий и тошнотворный.

Если у маньяка какой-то особенный запах пота, значит, этот запах должен был тянуться за ним, как шлейф, по всем комнатам, в которые он заходил. Значит, если бы маньяк прятался в спальне, поджидая ее, Лори почуяла бы его сразу, едва переступив порог.

Она ведь была врачом.

Запах часто является признаком болезни. Многие яды имеют специфический запах. Студентов медицинских факультетов обучают различать запахи, можно сказать, натаскивают, как ищеек. Я, например, оказавшись на месте преступления, сразу определяю, пил или не пил убитый незадолго до смерти. Если кровь либо содержимое желудка пахнет миндальным печеньем или самим миндалем, наверняка налицо отравление цианидами. Если дыхание пациента отдает влажными листьями, значит, у него туберкулез.