Текст книги "Записки о французской революции 1848 года"

Разумеется, первые подпавшие действию комитетов были министерство финансов – Дюклер и публичных работ – Трела. Оба они в короткое время своего управления оказались, может быть, неспособнейшими министрами, какие когда-либо были, а главное, оказались простыми орудиями неясных мыслей Правительственной комиссии. Первый из них, ученик Гарнье-Пажеса, сберегает, как святыню, его мысли [об умеренном участии] о праве государства завладеть большими предприятиями, как-то: железными дорогами, общественными застрахованиями и проч., и о необходимости пошлины на доходы. Он был поддерживаем, по обыкновению, «Nationa'лем» и сильно опровергаем «Jurnal des débats». Дюклер имел удовольствие видеть, что налог в 45 сантимов Гарнье-Пажеса был подтвержден комитетом финансов и что предложения независимых социалистов (фурьеристов) – о земледельческом банке, колонизаторов – об обращении работников к земледелию и проч. были иронически отсылаемы Палатой в разные комитеты, но он имел удовольствие видеть, что его собственный правительственный социализм, последний [отклик] голос теории о вмешательстве государства в предприятия, остававшийся еще в правлении после уничтожения Люксембургской комиссии, был враждебно принят комитетом финансов. Еще 17 мая внес Дюклер проект о выкупе железных дорог. Он разделял их на несколько категорий: дороги конченные, дороги, производящие работы, дороги, оставившие их. Для выкупа первых он предлагал определить ценность их акций [средним числом], взяв среднее число между тем, что они стоили за 6 месяцев до февраля на бирже и что будут стоить 6 месяцев после февраля там же. Это казалось ему единственным способом соединить право государства с уважением к частной собственности. Вместе с тем Дюклер объявлял, что выкуп железных дорог есть краеугольный камень новой финансовой системы, которую он вскоре представит Палате и которая должна не только покрыть весь долг Республики, но изменить совершенно всю систему налогов, кредита, работы. Это было названо в насмешку – секретом Дюклера. Но с представления проекта о выкупе прошло несколько недель, а система не показывалась. Бюро и два комитета, разбиравшие проект, по обыкновению, колебались между неохотой признать необходимость проекта и опасностью ниспровергнуть Правительство отказом. Между тем, разумеется, компания железных дорог кричала о грабеже собственности, свершаемой во имя государства, а социалисты, наоборот, кричали о грабеже собственников, свершаемой во вред государству. Это безобразное, вялое преследование меры чисто республиканской и столь же [незначительный] нерешительный отпор окончательно спутывали все партии, не знавших, чего надеяться и ожидать. Беспорядок был довершен, когда в заседании 2 июня (пятница) Билло от имени комитета финансов объявил, что его [состояние] комитет, после долгих изысканий, находит состояние отечественных финансов в самом дурном положении и не имеет никакого доверия к бюджету, представленному временным Правительством 8 мая (см. выше). Не только нельзя ожидать 11 миллионов остатка в 1848 году, как возвещал бюджет, но все цифры доходов им так преувеличены, что в конце 1848 должно непременно следовать банкротство. Новые меры бюджета не дадут и половины того, что возвещено. Так, налог в 45 сантимов должен был произвести 160 миллионов немедленно, которые и помечены в бюджете, а к 10 мая было только в 34 миллиона, и проч. и проч. Комитет предлагает вследствие того, как единственную меру – поднять кредит доверия к промышленности – весь текущий долг (dette flotante), самый опасный и тяжелый, как мы видели, состоящий из 867 м., которые могут быть всегда потребованы сполна кредиторами, обратить в постоянный долг. Для этого следует капитал des dons du Tresor, des caisses d'épargnes[266]266
  Облигации казначейства и сберегательных касс (франц.).


[Закрыть], составляющий собственно текущий долг, превратить в пятипроцентную ренту на государство [считая каждый билет по текущему курсу], но с условием считать 5 на 70 по биржевому курсу, а не 5 на 100, как сделало Временное правительство, помимо всякой справедливости. Государство при этом выигрывает в будущем все то, что теряет [теперь] в настоящем, и вместе с тем этой простой мерой отстраняются все хитростные и лживые проекты как Гарнье-Пажеса, так и Дюклерка.

Дюклер умолял Палату прежде решения подождать его собственного бюджета, заметив, что вмешательство комитетов в управление грозит изменением всей конституции: «Je ne voudrais pas me servir d'une expression trop forte, mais il y a là une usurpation»[267]267
  «Мы не хотели употреблять слишком сильные выражения, но это узурпация» (франц.).


[Закрыть].

Он был прерван гневным шумом Палаты, и, однакож, были правы комитеты, по существу своему всегда стремясь стать на место Правительства, а теперь у них было еще и затаенное намерение.

С г. Трела, министром публичных работ, было еще хуже, но в его отношениях к комитетам работ поднимается уже страшный инсурекционный вопрос, вопрос о национальных мастерских.

17 мая Трела требовал кредита от Палаты для производства многих работ по каналам, дорогам и проч. и 3 миллиона для национальных мастерских, сознаваясь притом, что работы, производимые ими, действительно [слабы] ничтожны и что все старание его будет обращено для приведения в соразмерность издержек государства с пользою, какую [должны] вправе ожидать от них. Палата, с согласия комитета, подтвердила кредит, поручив, однакож, министру неутомимо преследовать свою благую цель. Со всем тем в недрах комитета уже ходили мысли о совершенном распущении мастерских. [Эти мастерские, составленные] Временное февральское правительство, образовавшее их ввиду крайней необходимости, полагало, что число [их] государственных работников [в них] не превысит 13 тысяч; но оно уже превосходило 100 т. в начале мая, когда прием [в них] в мастерские был остановлен. Временное правительство думало притом образовать из них готовую на всякий случай республиканскую армию, подчинив работников военному распорядку, распределив на бригады, роты, но эта сильная организация образовала из них страшный корпус у самых ворот Парижа – и только. Наконец, Правительственная комиссия, сознавая опасность мастерских и видя притом существование их совершенно бесполезно для государственных) работ, останавливает решительно все частные – вознамерилось принять некоторые меры, требовавшие великой осторожности, долгого времени и легкой руки. Тут и встретило оно комитет работ и Палату, требовавших немедленных энергических мер для ослабления корпуса, который поедает государственный бюджет, не возвращая ему ничего, но который имеет за собой важное право: отсутствие настоящих дельных работ, голод и, наконец, законную надежду изменения отношения трудящегося класса к капиталу, к фабрикантам и патронам. Это обещала ему торжественно февральская революция.

Самый проект Дюклера о выкупе железных дорог соединялся в мысли Пра<вительст>ва с [целью] затаенной целью иметь в своем распоряжении большие государственные работы для занятия если не национальных мастерских, то по крайней мере всех тех работников, которые страдают от остановки разных индустрии (chômage). [Эта цель социальна] План чисто социальный, но как он, так и меры, придуманные для [роспуска] постепенного роспуска мастерских, разрушались перед постоянным требованием Собрания. Еще 21 мая депутат С. Ром{252}252
  Ром Себастьян (1793 —?) – французский генерал, республиканец.


[Закрыть] показывал анархию в распределении задельной платы работникам, причем часто один и тот же человек получает двойную плату, и многие, совсем не нуждающиеся, тоже получают ее и проч. Трела, ссылаясь на комиссию, которую он составил при своем ми<нистерст>ве для разбора всего дела, просил Палату ждать ее документов. 25 мая Леон Фоше, заклятый враг всякого социализма и по инстинкту ненависти чувствующий, что в мастерских лежит гонимый им принцип, сложил на бюро Палаты предложение открыть министру публичных работ кредит в 10 миллионов для земельных работ по дорогам Страсбургской, Ронской и проч. и туда направить [всех] или в их департаменты всех работников [живущих в Париже], не имеющих постоянного жительства в Париже. Когда 28 мая он стал развивать свое предложение, тон его речи был замечательнее самого предложения: никто еще так не говорил о работниках с февраля месяца: «Les ateliers nationaux, – сказал он, – …sont devenus une véritable plaie… les ateliers absorbent 240,000 f. par jour, 66 millions par an… some égale, à un million près, à celle que, dans d'autres circonstances, la monarchie a consacrée en 1845 à la grande oeuvre des chemins de fer. Vouïez-vous savoir ce que Ton obtient en retour de si immenses sacrifices? Voilà trois mois que Ton travaille au Champs de Mars, vous avez vu quel immense cloaque on en fait»[268]268
  «Национальные мастерские, – сказал он, – стали настоящей язвой…. мастерские поглощают 240 000 фр. в день, 66 миллионов в год… сумму, равную, с разницей в один миллион, той, которую при других обстоятельствах монархия отдала в 1845 году на дело постройки железных дорог. Хотите знать, что получают взамен таких огромных жертв? Вот три месяца, как работают на Марсовом поле, вы видели, в какую огромную клоаку его превратили?» (франц.).


[Закрыть].

Говоря о духе, царствующем в мастерских, он прибавил: «les entrepreneurs de conspirations croient n'avoir qu'à se baisser pour y trouver complices (sensation)… De l'oisiveté au désordre il n'y a qu'un pas, le cabaret remplirait bientôt les habitudes de la famille et les ouvriers descendraient à l'état de prolétaire en attendant qu'ils devinssent des bandes prétoriennes au sein de la République… (très bien) Il est temps de dissoudre les ateliers nationaux… Vous ne voudrez pas que le péril continue de menacer l'ordre en même temps que nos finances et notre industrie; vous ne permettrez pas que l'on transforme les ouvriers de la capitale en lazzaroni»[269]269
  «Заговорщики думают, что им только нагнуться, чтобы найти себе сообщников (волнение). От безделья до беспорядка всего один шаг. Кабаре скоро могут заменить, домашние привычки, и рабочие окажутся на положении пролетариата, а потом превратятся в преторианские банды, живущие на иждивении Республики… (очень хорошо!) Пора распустить Национальные мастерские… Вы хотите, чтобы порядку продолжала угрожать гибель, как нашим финансам и промышленности; вы не позволите, чтобы рабочие столицы превратились в лаззарони» (франц.).


[Закрыть].

Речь была покрыта одобрительным говором Палаты, к которому присоединился и комитет работ в лице своего докладчика Falloux{253}253
  Falloux, Фаллу Альфред (1811–1888) – французский политический деятель и писатель, легитимист и клерикал, в 1848 г. инициатор разгона национальных мастерских и вдохновитель подавления июньского восстания в Париже, министр просвещения в правительстве Кавеньяка.


[Закрыть]. Он сказал: «La proposition que le citoyen Faucher vient de développer avec une autorité qui lui est propre et que nul ici ne conteste occupe depuis plusieurs jours le comité des travailleurs. Je demande donc qu'elle lui soit renvoyée»[270]270
  «Предложение, которое гражданин Фоше сейчас развернул с присущей ему авторитетностью, которую тут никто не оспаривает, уж несколько дней занимает комитет работ. Итак, я прошу, чтобы оно было ему отослано» (франц.).


[Закрыть].

25 мая Фаллу явился [от имени комитета] с декретом от имени комитета работ. [Он внес предложение] Речь, им [произнесенная] прочитанная и составляющая изложение причин [на поверку], побуждающих к декрету, была очень искусно составлена и отличалась умеренностью [протестации]. Комитет заверял работников в своей попечительности о пользе их, готовности на все пожертвования, согласия с правом государства и с их частным правом, обещал в будущем множество законов, которые выведут их в широкую гражданскую жизнь и дадут им средства для взаимной ассоциации, народного обучения детей их и помощи работникам, изувеченным и престарелым. Он говорил: «l'humanité, hâtons'nous de le dire, a les mêmes droits aujourd'hui qu'au jour même de l'avènement de la république. L'intérêt du travailleur est sacré pour l'Assemblée Nationale comme pour la commission executive, et l'avenir ne peut que développer encore les pensées de dévouement fraternel qui nous sont communes. Mais c'est pour aller jusqu'au bout de cette voie, que nous ne pouvons consentir à nous laisser égarer dès nos premiers pas»[271]271
  «Человечество, скажем об этом не откладывая, сегодня имеет те же права, что и в день пришествия Республики. Интересы рабочего священны для Национальной Ассамблеи, как и для Исполнительной комиссии, и будущее станет только развивать дальше идеи о братстве, самоотверженности, которые нам свойственны. Но чтобы дойти до конца этого пути, мы не можем разрешить себе с первых же шагов делать ошибки» (франц.).


[Закрыть].

Потом, пересчитав всю неправильность и безобразие нынешнего существования мастерских[272]272
  Издержки государства по счету комитета возвышаются только на эту grève permanente et organisée, как сказал Фаллу – до 170 000 фр. в день, 45 миллионов в год.


[Закрыть], он предложил следующий декрет от имени комитета: «Considérant que le travail des ateliers nationaux du département de la Seine est devenu improductif, que son maintien dans les conditions actuelles serait en contradiction avec une bonne administration de la fortune publique, avec le retour de l'ordre et la reprise des opérations industrielles ou commerciales, qu'il constituerait une aumône déguisée et que le plus grand nombre des travailleurs inscrits aux ateliers nationaux réclament eux-mêmes le moyen de gagner librement leur existence, et refusent de prélever plus longtemps sur la fortune publique des deniers qui n'appartiennent qu'aux orphelins, auv infirmes et aux vieillards, décrète:»[273]273
  «Считая, что труд национальных мастерских департамента Сены стал непродуктивным, что его сохранение в современных условиях противоречило бы хорошему управлению народным достоянием при восстановлении порядка и возобновлении коммерческих и промышленных операций; что он был бы скрытой милостыней и что большинство рабочих, записанных в национальные мастерские, сами требуют себе возможности свободно зарабатывать на жизнь и отказываются брать из народного достояния деньги, которые принадлежат исключительно сиротам, инвалидам и старикам, декретирует:» (франц.).


[Закрыть].

Поденная плата изменена в задельную (à la tâche), открывается кредит для дельных работ как государственных, так и частных, наконец, работники, не принадлежащие Парижу, отсылаются в свои департаменты на казенный счет. Когда на другой день декрет был представлен на обсуждение Палаты – умеренность комитета не нашла подражателей! Страсти фабрикантов, патронов, собственников и работников сделали из рассуждения желчный спор, который хорошо отражал элементы ненависти и антагонизма, находившиеся в самом обществе. Депутат Севестр{254}254
  Севестр Поль – французский мануфактурист.


[Закрыть] (Sevaistre) от фабрикантов прочел речь, в которой изъяснял, как праздные работники государственных мастерских ходят по частным фабрикам и останавливают в них работы, как в недавнее время великолепные заказы из Италии и Франции были отвергнуты французской индустрией именно по этой причине и как на конце всего этого лежит гибель государства и гибель самого трудящегося класса. Депутат Мишо{255}255
  Мишо Жюль – рабочий-социалист, сотрудник газ. «La Fraternite de 1848».


[Закрыть] (Michaud), работник, ответил: «Се langage est bien celui d'une chef d'industrie, celui-là n'a jamais senti les douleurs de l'ouvrier… Je ne nie pas qu'il n'y en ait pas eu (d'ouvriers, qui avaient refusé le travail) – mais ce n'est pas une raison pour jeter un discrédit, un blâme sur les ouvriers en masse»[274]274
  «Это речь, конечно, предпринимателя, он-то никогда не испытывал страдания рабочего. Я не отрицаю, что их не было (рабочих, отказывающихся от работы), но это не причина, чтобы дискредитировать, осуждать всю массу рабочих» (франц.).


[Закрыть].

Г. Грандин{256}256
  Грандин, правильно Граиден, Виктор (1797–1849) – французский фабрикант, депутат в 1839–1848 гг., затем депутат Учредительного и Законодательного собраний, занимал крайне консервативные позиции.


[Закрыть] (Grandin) [работник, сделавшийся фабрикантом], другой богатый фабрикант, превзошел двух первых в увлечении, как часто бывает с выходцами (parvenu), ненависть его еще [была] сильнее к классу, из которого он вышел: «il y a des meneurs, – сказал он, – qui spéculent sur le désordre et sur l'agitation (très bien!) Il y a un gouvernement placé entre l'ordre et l'émeute, qui dit aux partisans de Tordre: comptez sur moi! et qui en même temps, dit à l'émeute: ayez confinance, je suis pour vous! (Violents murmures)… Dans cette assemblée, il y a d'excellentes intentions, mais une disposition dangereuse a laissé faire ou plutôt a attendu que les choses se fassent d'elles-mêmes. Il faut cependant en finir, il faut que cette situation ait un terme (oui, oui). Un grand nombre de manufacturiers en sont à ne plus savoir où reposer leur tête. Après avoir mangé leur dernière obole et même l'obole qui leur avait été confiée, ils se voient menacés, leur sûreté est compromise; telle est la situation que vous leur avez faite. Encore une fois, cela ne peut pas durer (vive sensation)»[275]275
  «Есть зачинщики, которые спекулируют на беспорядках и на волнении (очень хорошо!). Имеется правительство, поставленное между порядком и мятежом, которое говорит сторонникам порядка: рассчитывайте на меня, и которое одновременно говорит мятежникам: доверяйте мне, я за вас (бурные аплодисменты). В этой Ассамблее существуют прекрасные намерения, но опасная склонность не вмешиваться или, скорее, ждать, чтобы все само собой устроилось. Однако с этим надо покончить, этой ситуацию надо положить конец (да, да!). Большое число мануфактурщиков уже не знает, куда ум приложить. Съев свой последний обол и даже тот обол, который им доверили, они чувствуют себя в опасности, их обеспеченность под угрозой – таково положение, которое вы им создали. Дальше так не может продолжаться»{354}354
  Грандин в речи своей намекнул на письмо, найденное у Бланки и в котором какой-то тайный друг одобряет план этого заговорщика разорить буржуазию, если не новыми социальными теориями, то вечной смутой на улице, которая уничтожит торговлю, кредит и все дела. Письмо это крепко отзывается рукою агента Луи-Филиппа и по многим причинам весьма далеко от достоверности. Бланки был только арестован в конце этого месяца. Он доставил себе удовольствие написать, покуда скрывался, два иронических насмешливых письма над Пра<вительст>вом и полицией его, какие он вообще писать мастер. Арестован он был на улице (неразборчиво) № 14 комиссаром потом, в то время, как садился за стол с Лакамбром и Флоттом, успевшими скрыться однакож. Он и тут не изменил своему демоническому характеру и саркастически сказал комиссару: «Вот, г. Ион, {Ион – служащий парижской префектуры.}, вы часто арестовывали республиканцев при Лудвиге-Филиппе, пришлось вам арестовывать республиканца и при Республике». Знаменитый повар, коммунист Флотт. заменявший в прошедший месяц вооруженную grève всех парижских поваров и отличавшийся клубной яростью, арестован был в улице St. Honoré, № 26. Несколько лиц, принадлежавших к мерии 12 легиона, в котором, как известно, Барбес был полковником, были также посажены в Conciergerie после 15 мая, в том числе помощник мэра Боке,{Боке, правильно Бокке, Жан Батист – французский учитель, участник тайных революционных обществ в период Июльской монархии, сторонник газ. «La Reforme»; в период революции 1848 г. помощник мэра 12-го квартала Парижа; друг семьи Герцена.} энтузиаст Барбеса, за раздачу патронов в этот знаменитый день подозрительным людям и препятствия, какие он выдумал, чтобы не исполнять приказания, полученного им из Ратуши – бить сбор национальной гвардии в своем округе. Боке я знал лично – прекрасный человек, для которого не существовало никаких политических затруднений; «nous les tuerons», («Наши убийцы» (франц.).) – говорил он о всех врагах как Республики, так и социализма. Он сидит в тюрьме до сих пор.


[Закрыть] (франц.).


[Закрыть].

Так, эти три человека выразили враждебные станы, поставленные современностью в [каждом] всяком европейском государстве. Между тем министр публичных работ [Трела] печальным своим голосом, полным истинного добродушия, старался убедить, как взаимные их нападки несправедливы. Он своей честью клялся, что масса работников желает истинного труда, представлял многие черты из великодушия, благородства, прочел даже манифест большинства работников национальных мастерских, которым они заверяли министерство в своей привязанности к Республике и в уважении их к общественному спокойствию. Вместе с тем он обещал Палате свои проекты новых, серьезных работ и распределения [трудящихся] ремесленников на разных пунктах. Декрет комитета, однакож, прошел огромным большинством голосов, и исполнение его, разумеется, возложено было на Трела. В том-то и состоит вся задача. [Трела встретил сопротивление уже.] Через неделю после своего вступления в министерство Трела встретил уже сопротивление в простом намерении узнать истинное число работников в мастерских, которое определительно никто не знал, и должен был прибегнуть для достижения этой цели к странной мере – похищению начальника мастерских, г. Эмиля Тома. Этот молодой человек [недавно выпущенный], воспитанник Политехнической школы, поселился в прекрасном парке Моисеан вместе с друзьями своими и матерью. Там образовалось у них нечто вроде отдельного (неразборчиво). Тома, посредством своих агентов (делегатов от бригад), посредством особенного клуба (club des délégués centraux), посредством, наконец, товарищей, успел сделаться чем-то вроде князька. Он берег документ о мастерских при себе, требовал от казны денег по [простому] собственному назначению, не подлежащему поверке, и когда меры Исполнительной комиссии и министерства Трела, видимо, стали склоняться к уяснению дела и подчинению его всем формальностям служебным, он [взял] принял методу сопротивления, истинных и выдуманных затруднений, протестаций и неохотного исполнения приказаний. Действительно, прекрасное социальное положение [грозило], добытое им в марте, грозило падением.

Человек этот показался министру Трела так опасен, что он приложил к нему венецианскую меру предупреждения государственных преступлений. Вечером 26 мая он призвал его к себе для объяснения по делам службы, заставил его подать, во-первых, в отставку, а во-вторых, принять новое поручение в Бордо и тотчас же из своего министерства выслал его с двумя жандармами к месту назначения. Нелепо романтический оттенок этого акта еще увеличился, когда Э. Тома с дороги выкинул бумажку, где написал истертым карандашом несколько слов к беспокоящейся родительнице своей и прибавил: «10 fr. au porteur»[276]276
  «10 фр. посыльному» (франц.).


[Закрыть] [когда потом Ташеро, известный редактор «de la revue rétrospective» хотел сделать из этого]. Между тем волнения, произведенные в мастерских исчезновением начальника, имевшего популярность, подняли на ноги Париж: в ночь били рапель национальной гвардии, на другой день Палату окружили войсками. Волнение не утихало, когда сам министр явился к работникам в их клуб объяснить свое поведение и оправдать [изложить им как свое намерение] намерение Трела касательно мастерских, говорят, он был довольно Дурно принят там и что комиссия подвинула отряд войска для выручки своего министра. С этой минуты уже Палата постоянно была окружена войском почти вплоть до июля месяца, и ее жаркие и пустые прения происходили под защитой штыков подвижной гвардии, расставленной [вокруг фронтом] бессменно перед фасадом здания под покровительством кавалерии, охранявшей мост, и линейного войска, занимавшего набережные и самый сад Президента.

Новый [начальник] шеф мастерских инженер Леон Леннан{257}257
  Леннан Леон Луи Кретьен (1811–1890) – французский буржуазный политический деятель, инженер.


[Закрыть] принял уже с подчиненными своими грубый, повелительный тон начальника, свойственный французской администрации. Какая неимоверная перемена в течение одного месяца! Ревизия всех работников, декретированная Правительством, произошла сверх ожидания как в бригадах, так и на месте жительства их довольно тихо и дала следующую цифру – 106 тысяч! Но [вместе с тем] взамен мастерские, по крайней мере бригадные делегаты их, вступают в [какую-то страшную] явную борьбу с Парламентом. В желчных, кровавых пасквилях, прибиваемым ко всем углам Парижа, они [опровергают] критикуют меры его; отдают диффаматорам рабочего класса, находившимся в его недрах и вне, за брань – сильнейшую брань, за осуждение – угрозу и проклятие. Таковы были афишки их против клеветнического известия «Constitutionnel», будто в мастерских находится 20 тысяч освобожденных каторжников, против Севестра и против Дюпена. Последний еще в заседании 16 мая [сказал] подал мысль [превратить] поставить мастерские совершенно на ногу войска со строгой дисциплиной, «pour leur faire gagner en travaillant des salaires, qu'ils obtiennent aujourd'hui en ne travaillant pas»[277]277
  «Чтобы заставить их работать и, работая, зарабатывать то жалование, которое они получают теперь, не работая» (франц.).


[Закрыть].

Мы выпишем несколько слов из ответа работников, чтобы дать некоторое понятие об этой полемике, на конце которой стояла междуусобная война: «Mieux eût valu, M^r Dupin, – говорила афишка, – dire à la bourgeoisie armée: fusillez cette canaille! Car c'est elle qui a chassé ce bon Philippe! C'est elle qui veut l'organisation du travail! C'est elle qui, victorieuse, nous tendit la main le 25 février, sans nous demander compte du passé!.. Cela eût été plus logique, plus franc.

Le reptile superbe,

Mord le talon de son maître et fuit en rampant dans l'herbe…. Vous demandez la décentralisation des Ateliers nationaux pour ménager les deniers de l'Etat. Non, seigneur Depin, non! – mais bien pour éloigner de Paris et de ses aimables faubourgs les vrais et vigoureux soutiens de la République, votre éternel cauchemar! Ah! Nous ne gagnons pas l'argent qu'on nous donne! Mais nos pères et nous, nous avons tué pour constituer un trésor capable de vous allouer annuellement 30,000 francs et par jour 25 francs de commission sur votre débit de paroles. Quand nous arrivons trop tard sur les travaux, on ne nous solde que moitié. Imitez – nous, grand économiste moraliste, ne recevez qu'en raison de votre aptitude et de votre travail. Ce sera justice, et le trésor public, le nôtre, serait moins grevé. Vous qui nous insultez, organisez le travail de manière à ce que l'homme ne soit plus exploité par l'homme… Que chacun de nous reprennent ses outils spéciaux, il ne sera plus obligé de mendier, comme on dit, sa pioche à la main. Sachez, sachez bien M^r Dupin, que si cette maxime: celui-là seul qui travail a droit de vivre, était exécutée, beaucoup de fonstionnaires seraient aux abois. (Suivent les signatures des délégués)»[278]278
  «Лучше было бы, г. Дюпен, сказать вооруженной буржуазии: расстреливайте эту каналью! Она требует организации труда! Она, победоносная, 25 февраля протянула нам руку, не требуя отчета о прошлом! Это было бы логичнее и честнее…
  Гордая змея жалит хозяина в ногу и уползает в траву.
  … Вы требуете децентрализации национальных мастерских, чтобы сохранить государственные гроши. Нет, синьор, Дюпен, нет! – для того, чтобы удалить из Парижа и его окрестностей настоящую и сильную опору Республики – вечно преследующий вас кошмар! Ах! Мы не забываем те деньги, которые нам дают! Но наши отцы и мы, мы убивали, чтобы создать казну, способную ежегодно ссужать нам 30 000 франков, а в день по 25 франков комиссионных за ваши словесные потоки. Когда мы опаздываем на работу, нам платят только половину. Подражайте нам, великий экономист и моралист, получайте только в размере вашей способности и вашего труда. Это будет справедливее, и народная, каша казна будет целее. Вы, кто нас оскорбляет, организуйте труд так, чтобы человек больше не эксплоатировал человека… Если каждый из нас возвратится к своему инструменту, ему не придется больше просить милостыни, как говорят, с заступом в руке. Знайте, знайте же, г. Дюпен, что если бы максима: только тот, кто работает, имеет право жить, – выполнялась – многие служащие оказались бы в отчаянном положении. (Следуют подписи делегатов)» (франц.).


[Закрыть].

Афишка эта, наделавшая много шума, может служить теперь уже историческим документом: так хорошо она выражает, во-первых, волнение голов в мастерских, во-вторых, враждебные отношения к Палате и, наконец, политические воззрения работников на состав современного общества.

Покуда это все происходило, предвещая неминуемую компликацию в будущем, останавливая все попытки к восстановлению торговых транзикций и наполняя все сердца [сказать без преувеличения] неизвестностью и страхом ожидаемых событий, Трела, само собой разумеется, не хотел да и не мог привести в исполнение декрет Палаты от 16 мая с решительностью, какой последняя ожидала и требовала. Но чем медленнее и осторожнее он действовал, тем сильнее, разумеется, росло негодование и нетерпение Собрания. Положение Исполнительной комиссии и министра ее делалось нестерпимо. Поставленные между двумя анатагонистами, они вместо примирения их, как [задумали] надеялись в младенческой доверенности к добрым намерениям своим, заслужили только презрение и ненависть обеих сторон. В начале следующего месяца как Палата, так и журналы реакции [громко] говорили в услышание всем, что Правительственная комиссия не распускает национальные мастерские с целью держать эту угрозу над Собранием [Парижем] до тех пор, пока [Собрание] оно не примет проект о выкупе железных дорог к всего бюджета министра Дюклера.

И, наконец, [чтобы ни одна черта] словно для того, чтобы не пропала ни одна нота в этом всеобщем разложении, процесс Луи Блана показал анархию в недрах самого Правительства и министров его. – Исполнительная комиссия держала обвиненных 15 мая в крепости и тюрьмах, но следствие над ними шло медленно, а формальный суд казался уже многим невозможностью. Действительно, в мыслях народных Барбес, Альберт, Куртэ становились более и более мучениками народного дела, особливо первый, и отдать их криминальной процедуре – значило чуть ли не [отдать] приготовить им [последствие] насильственное освобождение или, по крайней мере, создать нравственно великий триумф. Комиссия еще медлила и потому, что при нисходящем направлении Парламента осудить радикалов – значило увеличить реактивное стремление его. Не так думали генеральный прокурор Республики при апелляционном суде Порталис и прокурор ее при первой Сенекой префектуре Ландрен{258}258
  Ландрен Арман Пьер Эмиль (1803–1859) – французский адвокат, буржуазный республиканец.


[Закрыть]. По старым традициям французской магистратуры они, подчиняясь в общности направлению комиссии, считали, однакож, за дело чести (point d'honneur) внести как можно более света во все дело и миновать при этом всякие политические расчеты. Вследствие этого они потребовали как у министра юстиции Кремье, так и у Исполнительной комиссии согласия внести в Палату предложение об арестации Луи Блана как человека, который произносил 15 мая к народу речи, поощрявшие к возмущению, и который по слухам (распущенным, говорят, Марастом) находился в самый день этот в Ратуше с Барбесом и Альбертом. Министр и комиссия не имели твердости отказать требованиям этих судей (оно, правда, было и опасно, ввиду существовавших уже подозрений на Правительство), но они представляли себе [выход] в случае нужды [или исправления] выразить истинные [мнения] свои мнения по этому предмету [или откупить все дело за счет судей]. Бедный расчет, как почти все умеренные и ложно умиротворяющие расчеты этого Правительства!

Получив согласие, оба прокурора внесли 31 мая предложение: «considérant qu'il résulte dès à présent présomption grave que le dit L. Blanc a pris part à l'envahissement et à l'oppression de l'Assemblée, considérant… qu'à la suite des deux allocutions, il a été porté en triomphe par les rebelles dans l'enceinte de l'Assemblée, considérant…. que pendant le tumulte L. Blanc ayant pris la parole, a dit notamment: Je vous félicite d'avoir reconquis le droit d'apporter vos pétitions à la Chambre, désormais on ne pourra plus vous le contester», – , considérant… qu'il résulte suffisamment de l'ensemble de la procédure commencée présomption contre L. Blanc d'avoir volontairement participé à l'envahissement et à l'oppression de l'Assemblée Nationale,… requérons, en conséquence, qu'il plaise à l'Assemblée Nationale autoriser les poursuites contre le citoyen L. Blanc, représentant du peuple et l'application contre lui, s'il y a lieu, des dispositions du code d'instruction criminelle et du code pénal. Fait au Palais de Justice le 31 mai 1848. Portralis, Landrin»[279]279
  «Принимая во внимание, что уже теперь существуют серьезные подозрения в том, что названный Луи Блан был участником вторжения и действий против Национальной Ассамблеи, принимая во внимание, что после его двух речей мятежники с триумфом пронесли его по зале Национальной Ассамблеи, принимая во внимание, что Луи Блан, выступая во время мятежа, сказал: „Я поздравляю вас с тем, что вы вновь завоевали право предъявлять петиции в Палату, отныне его у вас не смогут оспорить"… принимая во внимание… что из совокупности данных начатого расследования явствует, что есть основания считать Луи Блана намеренным соучастником вторжения в Национальное собрание и действий против него… Мы просим разрешить преследование против гражданина Луи Блана, представителя народа, и, если это понадобится, применить к нему статьи из судебного и уголовного кодекса. Составлено в судебной палате 31 мая 1848 г. Порталис, Ландрен» (франц.).


[Закрыть].

Л<уи> Блан вышел тотчас же на трибуну и в жаркой импровизации, потрясшей Собрание, объявил, что вся его жизнь, все его убеждения, наконец, все его увражи свидетельствуют о всегдашнем его уважении souveraineté du peuple, настоящей представительницей которой он всегда считал и считает одну «l'Assemblée Nationale»: «Et j'aurais ainsi, devant la France, donné un démenti à toute ma vie; j'aurais manqué de respect pour ma propre pensée jusqu'au point de vouloir violer, et pour moi c'est le plus grand crime, l'Assemblée dont je m'honore de faire partie! Non! mille fois non! Que celui qui voudra dire le contraire se lève pour que je puisse lui dire qu'il a menti»[280]280
  «Выступать против Ассамблеи, быть членом которой я считаю за честь, это было бы величайшим преступлением перед Францией, отречением от собственных убеждений, от собственной жизни. Нет! Тысячу раз нет! Пусть тот, кто хочет сказать противное, встанет, и я скажу ему, что он лжет» (франц.).


[Закрыть].

Что [же] касается до двух речей его к народу, то они были сказаны с согласия самого Президента: «Je m'adressait au président, et je lui dis: Croyez-vous que je doive aller au devant de la foule? Si vous le croyez, je suis aux ordres de l'Assemblée. Je ne me sépare pas de vous. – Comme président, a dit le président, je n'ai rien à vous dire, mais comme citoyen je vous engage à aller au devant de la foule»[281]281
  «Я обратился к президенту и сказал ему: считаете ли вы, что я должен пойти навстречу толпе? Если вы так считаете, то я к услугам Ассамблеи. Я не отделяю себя от вас. „Как президент, – сказал он, – мне нечего сказать вам, но как гражданин я прошу вас идти навстречу толпе"» (франц.).


[Закрыть].

Но документ, сложенный гг. прокурорами, имеет значение большее, чем простой обвинительный акт: это начало скорого очищения Собрания от лиц, ему ненравящихся, в недрах своих, как это было в старую революцию, это начало уничтожения меньшинства большинством, это, может быть, первый симптом восстановления смертной казни за политические мнения… И тогда в этом месте Палата в негодовании и ужасе закричала: «Кто, кто восстанавливает смертную казнь?» Луи Блан ответил: «La peine de mort ne sera pas rétablie par telle ou telle fraction de la société, mais elle pourra l'être par la force des choses…»[282]282
  «Смертная казнь не будет восстановлена той или иной фракцией, но она мо; кет быть восстановлена силой обстоятельств…» (франц.).


[Закрыть].

После неслыханного смятения, когда дело дошло до речи, упомянутой в предложении прокуроров и смысл которой Луи Блан исправил так: «Si vous voulez que le droit de pétition soit consacré, respectez donc votre propre souveraineté – voilà ce que j'ai dit»[283]283
  «Если вы хотите, чтобы право петиций было освящено, уважайте вашу собственную суверенность, вот, что я сказал» (франц.).


[Закрыть].

Палата [отослала] назначила особую комиссию для разбора предложения [высших судей] прокуроров и для доклада ей в пятницу, 2-го июня.

До тех пор Луи Блан уже издал свое печатное опровержение, в котором изложил историю всего дня и свою собственную в продолжение его. Он показал, как два раза был измучен: сперва народным восторгом, а потом, когда успел оправиться от него, насилием национальной гвардии. Капитолии и тернии пришли к нему равно непрошенные один за другим. Из оправдания видно было также, что ноги Луи Блана не было в Ратуше, а напротив, короткое время междуправления он провел в доме приятеля, переодевая и возобновляя изорванный костюм свой. Вместе с тем благородный Барбес из Венссанской своей тюрьмы писал, что слова, приведенные прокурорами, были сказаны им, Барбесом, а не Л<уи> Бланом. Второй раз уже Барбес выставлял себя на все удары юстиции из великодушного желания спасти сообщников: так, при арестации коменданта Рея{259}259
  Рей Леопольд (1821 —?) – рабочий-социалист, арестован в июне 1848 г.


[Закрыть], впустившего его со свитой в Ратушу, Барбес печатно клялся, что он опрокинул Рея и [его] ворвался силой в Hôtel de ville. Убеждения Палаты были всеми этими актами, видимо, потрясены.

Когда в пятницу 2-го июня и в субботу 3-го докладчик составленной комиссии Jules Favre произнес две свои речи, клонившиеся к допущению преследований, – успех был уже весьма сомнительный. Эти две речи могут служить образцами адвокатской [красноречия] изворотливости, истинного коварства, капитального обвинения, прикрытого [лоском] цветами любви и расположения. В этих речах Жюль Фавр лобызал ровно столько же Л<уи> Блана, как и прокурора, видев в обвинении первого только средство для него победить все неприятности, [в поступках] хвалил тех, которые несогласны выдать своего члена, но хвалил и тех, которые, из любви к справедливости, нарушают собственное право: быть неприкосновенными. Заключение же было: отдать Луи Блана под суд! Палата, однакож, выслушав их, колебалась в нерешительности, когда тот, кто и поднял, может быть, все дело, окончил его одной фразой, а именно: А<рман> Мараст, он сказал: «J'avais cru que le citoyen L. Blanc était allé le 15 mai à l'Hôtel-de-Ville, et je l'avais cru parce que j'avais entendu crier sur la place: vive L. В., vive Berbès! Vive L. Blanc. Un citoyen m'avait même dit dans mon cabinet qu'il avait aidé le citoyen L. B. à s'évader. Louis Blanc. Quel est ce citoyen? Marrast (continuant) Mais depuis j'ai interrogé et des renseignements que j'ai recueillis, il est résulté pour moi la conviction la plus complète que le citoyen L. B. n'est pas venu à l'Hôtel-de-Ville dans la journée du 15»[284]284
  «Я утверждаю, что гражданин Луи Блан 15 мая ходил к Ратуше, я так думал потому, что слышал, как на площади кричали: „Да здравствует Барбес! Да здравствует Луи Блан!" Один гражданин даже говорил у меня в кабинете, что он помог гражданину Луи Блану бежать»…Луи Блан: «Кто этот гражданин?» – Мараст (продолжает): «Но я потом расспросил кое-кого и из сведений, которые получил, вынес убеждение,'что Луи Блан в день 15 мая не ходил к Ратуше» (франц.).


[Закрыть].

Тотчас же Палата приступила к собиранию голосов, сперва посредством вставания и сидения, а потом посредством баллотировки. Последняя большинством 369 голосов против 337 отвергла дозволение преследовать Л<уи> Блана, а стало быть, и заключение палатской комиссии. К удивлению всех при вставании большая часть Правительства, в том числе и министр Кремье, поднялись в пользу Л<уи> Блана, откидывая таким образом всю ответственность за совершенный акт на прокуроров, которым само же оно дозволило его. [На другой день] Скандал был неимоверный!

На другой день Порталис и Ландрен послали свои отставки и в публичном заседании Палаты обвинили как Кремье, так и Исполнительную комиссию в поступке столь же безнравственном, сколько и противном всем правилам управления. Журналы, разумеется, поднялись с криком почти ужаса. Кремье хотел оправдать себя и комиссию какими-то экивоками и тем, что оба имеют право сберегать частное свое мнение, помимо правительственных обязанностей. Теория покрыта было ропотом Палаты… Кремье подал в отставку вслед за прокурорами и был замещен в министерстве Бетмоном, Жюль Фавр, более всех одураченный, последовал его примеру, и все дело Л<уи> Блана окончилось, вероятно, к тайному удовольствию тем, что показало уже до несомненной очевидности несуществования правительства во Франции.