Текст книги "Шпион"

Самооценка

Первое блюдо они ели молча, а потом в сумочке у Сони пронзительно затрещал телефон, и посетители, почти переставшие разглядывать эту необычную пару, снова превратились в слух.

– Да, это я, – отозвалась девушка. – Нет, не планирую. Нет, я вам этого не обещала. Вы сочли желаемое за действительное. До свидания.

Она сунула телефон в сумочку, и Артем, чтобы как-то скрасить возникшую неловкость, поинтересовался:

– Ну, и как первый день на новой работе, Соня?

Соня помрачнела.

– Все не так. Нет, вроде все понятно. Общественный фонд. Дети. Милосердие. Но как начинаешь говорить об этом с вашими бизнесменами… так просто волосы дыбом встают. Я всего триста сорок тысяч за полдня собрала!

Артем поперхнулся.

– Сколько?!

– Триста сорок тысяч, – печально вздохнула девушка, – сорок тысяч одна добрая женщина дала, еще сто тысяч – молодой человек, ну, этот перед девушкой своей красовался… ну, и еще двести тысяч один бизнесмен…

– Но как вам это удалось? – заинтересовался Артем.

Соня пожала плечами.

– Подходишь, садишься напротив и начинаешь объяснять, что нужны деньги, много денег, и тот, кто не платит, тот поддерживает голод и разрушения…

Артем схватился за голову.

– И все это в общественных местах?

– А где же еще? – Соня поправила растрепавшиеся волосы, и Артем откровенно залюбовался, – у меня вон целый список таких мест… Алек Савельевич не сказал, что ваша полиция тоже это запрещает.

Артем покачал головой.

– Кстати, а как он вообще этот ваш босс? Как его там? Алик Савельевич?

– Нет. Его зовут Алек, через «е», – поправила его Соня, – не очень приятный, но умный. Определенно талантливый. Папа говорит, что таким был и его отец.

– А что с отцом?

– Он, к сожалению, умер полгода назад. Алек очень сокручинится.

– Не сокручинится, а сокрушается, – на ходу поправил Сонин «американизм» Артем.

– Да. Со-кру-шает-ся. В общем, огорчается.

– А чем он занят сейчас? Ну, кроме сбора денег жертвам голода и войн.

– Он ведет какой-то сложный издательский проект. Издает, кажется, Большую физическую энциклопедию.

Артем удивился.

– Энциклопедию по физике? Зачем? Кому сегодня нужна энциклопедия по физике?!

– Как кому? Всем. – Соня хлопнула красивыми желто-карими глазками.

– Нет, Сонечка, – не согласился Артем, – «всем», если уж использовать этот термин, сегодня нужны книги «Как заработать миллиард» или «Тысяча сравнительно честных способов отнять чужие деньги».

– А энциклопедия?

– Хм. Энциклопедия – хорошая вещь, но лучше, если это «Энциклопедия эротики» или «Энциклопедия гадания». Про экстрасенсов, магов, гадалок, знаете?

– Да, знаю. У нас они тоже есть. Но это для людей отчаянных. Которые не верят в свои силы. Потеряли, как это… – она потеребила в воздухе пальчиками, – у нас называется «сэлфэстим».

– Самооценка, – подсказал Артем и добавил: – Только не отчаянных, а отчаявшихся.

Соня кивнула и, наконец, доела свой супчик.

– О да. Зачем вам это? России нужно заниматься тем, в чем она всегда была сильна.

– Вы имеете ввиду оружие, нефть, газ? – подначил Артем американку.

Соня покраснела:

– Нет! Не это! Точные науки. Открытия, которым обязано все человечество. За Россией будущее. У нас в Америке… то есть я хотела сказать, у НИХ в Америке все лучшие умы – русские. Те, кто уехал от тоталитарического режима.

– От тоталитарного. Как ваш папа?

Соня решительно закивала.

– Да. Миссия России – будущее всего мира. Кто это не понял – просто дурак!

Девушка сдвинула брови, убрала руки со стола, и по всему ее виду было понятно: тот, кто с ней не согласится, мгновенно перейдет в разряд вечных врагов. Артем приложил ладонь к груди:

– Абсолютно солидарен!

Соня удовлетворенно вздохнула, и Артем подвел черту:

– И все же, Сонечка, Энциклопедия физики – это утопия. Не верю, что ваш гений столь слабо разбирается в конъюнктуре издательского рынка сегодня.

На него посмотрели, как на слабоумного или ребенка.

– Вы не понимаете. Кантарович прекрасно знает рынок и конъ-юн-кту-ру. Сначала, Энциклопедия выйдет на английском языке.

Артем задумался.

– Вот оно что…

Это меняло дело в корне.

– Да. Весь тираж пойдет в Британию. И вот на эти деньги Алек Савельевич сможет издать русский вариант. А за счет разницы можно будет сделать ее очень дешевой и доступной.

– Интересно… – наконец-то признал экономический гений Алека адвокат Павлов, – очень интересно.

Лирика

– Интересно… – вслед за ним повторил Соломин и надвинул наушники поглубже.

Слышимость была неплохая, техники постарались на славу, но вплоть до этого момента все, что он слышал, было банальным трепом.

– Он гений, я вам говорю, – восторгалась Соня, – представьте, какая будет помощь университетам и школам! А ваши ученые смогут получить хороший гонорар, а не то, что им платит ваше правительство. Понимаете? Ученые получат реальные деньги!

– И не только они, – почти синхронно с Павловым оценил изящный ход Кантаровича полковник Соломин.

– Соня, что мы все про работу, издателя, физику? Давайте о лирике, – перевел разговор в иную плоскость Артем.

Соломин чуть не застонал. Разговоры на тему спасения России и всего мира чрезвычайно возбуждали молоденькую благотворительницу из Штатов, и она становилась необычайно говорливой – только слушай! Но Артема кибернетическая физика интересовала куда как меньше, чем сама возбужденно дышащая собеседница.

«Зар-раза!»

– Предлагаю прогуляться до знакомой вам квартиры и выпить у меня чаю, – уже перешел в наступление однокашник, – обещаю заварить особенный в вашу честь…

«Ага, – раздраженно подумал Соломин, – а после еще пообещай ей и Вахтанговский театр…»

– А после чая – в Вахтанговский, – немедленно озвучил предположение Артем, – у меня как раз два билета на премьеру. Дают «Дядюшкин сон». Редкий жанр для Федора Михайловича – комедия. Надо пользоваться случаем.

Полковник Соломин скрипнул зубами: столь многое обещавшая прослушка превратилась благодаря Павлову неизвестно во что. И только откровенно соблазняемая Сонечка была довольна.

– Ой! Я так мечтала увидеть настоящий русский театр, – щебетала она, – этих талантливых русских актеров! Прекрасных актрис! Мне очень приятно Артем, что мы можем с вами сегодня насладиться хорошей игрой! Это замечательно.

Там, за столиком ресторана, кого-то благодарно и торопливо чмокнули в щеку, и Соломин зарычал и сорвал наушники.

Премьера

Спустя два часа по адвокатской квартире на Арбате разносился таинственный нежнейший аромат чая, смешавшегося с флюидами молодых разгоряченных любовников. Соня целовала его и крепко прижималась дрожащим телом. Внезапно он остановил ее, приложив палец к ее губкам:

– А как же прекрасные актеры и талантливые актрисы?

– Пусть еще репетируют. Завтра проверим. Сегодня я очень занята.

Соня, играя, прихватила палец Артема своими белыми маленькими зубками. Он не отдернул руку, а, повернув ее головку в пол-оборота к себе, ответил таким же игривым укусом за ушко.

В Вахтанговском давали в этот день премьеру с блистательным Владимиром Этушем в роли князя и искрометной Марией Ароновой в роли гранд дамы. «Дядюшкин сон» прошел с триумфом. Павлову и Ковалевской совсем не спалось…

Совещание

Заседание рабочей группы кафедры, прямо с утра, началось жутким скандалом. Профессор Николай Иванович Смирнов, остро заинтересованный в соблюдении всех договоренностей с англичанами в лице профессора Кудрофф, настаивал на ускорении работы. Те же, кому следовало все это исполнять, – напротив, настаивали на выделении им дополнительного времени.

– Николай Иванович! Мы не успеваем в нужный вам срок! Переделать два доклада за неделю нереально!

Смирнов спокойно и кропотливо помечал все высказанные замечания в своей толстой амбарной книге. Когда-то в прежней еще стране все было намного проще. Академикам и профессорам были положены определенные льготы, повышенная зарплата за научную степень и звание, увеличенная жилая площадь, дополнительные несколько дней к отпуску и обязательный «библиотечный день» раз в неделю. А еще раз в квартал им выдавали письменные принадлежности, бумагу, тетради, карандаши, ручки и даже скрепки.

В первые дни после развала Советского Союза, узнав, что часть филиалов отходит к белорусским и украинским коллегам, ректор Рунге распорядился приостановить отправку в Киев партии канцелярской продукции. Он наложил табу и своим распоряжением раздал экспроприированные канцтовары всему профессорскому составу Института. С тех пор у Смирнова образовался неиссякаемый запас «амбарных книг».

Смирнов пододвинул очередную амбарную книгу поближе, а доктор наук Кубышко так и продолжал сетовать:

– В первых докладах из-за спешки в подготовке были допущены некоторые технические… как бы сказать… неточности.

– Неточности? Это вы скромно… – Смирнов положил авторучку и приподнял очки.

Кубышко покраснел.

– Николай Иванович, понимаю ваше недовольство. Именно вы несете ответственность за исполнение договора. Но мы готовы исправить.

Кубышко действительно стыдился за некоторые выкладки, которые были приведены именно его лабораторией, и он, как человек совестливый, получив деньги за некачественно сделанную работу, не мог молча отсиживаться за спинами коллег. Кубышко протянул несколько отпечатанных листов Смирнову.

– Здесь есть предложения по отработке материала. Но что неделя, что две недели – срок одинаково нереальный. У нас в наличии только половина штатного состава лаборатории.

– А где же остальные?

– Остальные? Как бы вам сказать?! Ушли в поисках лучшей доли. Как известно, рыба ищет, где глубже, а профессор – где лучше.

Смирнов озадаченно потер лысину.

– И какой вы видите выход?

– Выход есть. Дайте нам хотя бы двадцать рабочих дней. Мы все закончим.

Смирнов отрицательно покачал головой. Перед вылетом профессора Кудрофф в Лондон, они договорились об ускорении исполнения контракта, и увеличивать срок до двадцати…

– У вас было сорок…

– Это так, но данные требовали уточнения и проверки в условиях стенда. На стенде можно увидеть результаты. Были допущены просчеты. Не смертельные. Они исправимы. Я не снимаю с себя ответственности как руководитель лаборатории. Но для испытания на стенде нужно иметь хотя бы десять работающих моделей. У нас их нет и пока не предвидится… – Кубышко от отчаянья закусил указательный палец правой руки.

– Хорошо. В таком случае, я предлагаю не заниматься наукообразным стриптизом, а просто проанализировать замечания, присланные британцами. Здесь весь список, – профессор Смирнов разложил на столе десяток плотно исписанных страниц. – Всего триста восемьдесят четыре замечания и вопроса.

Кубышко схватил список и жадно побежал глазами по строкам английского текста.

– Понятно, понятно. Но… как быть с их требованием по образцам?

– Каким именно? – Смирнов углубился в вопросник.

– Вот здесь. Сто четырнадцатая позиция. Они просят отчет об испытании пятидесяти образцов. Это немыслимо! Где мы можем построить пятьдесят ракетных двигателей? Как их испытать в такие сжатые сроки? Это за гранью возможного!

Профессор и сам знал, что это за гранью возможного.

Рапорт

Первым делом Соломин созвонился с Борисом Черкасовым и предложил ему обсудить пределы взаимной ответственности, вдруг, что-то пойдет не так.

– Я тебе говорю, – кипел яростью Боря, – на них клейма некуда ставить! Смирнов с утра по этому британскому делу заседает. Я к академику со вчерашнего вечера пробиться не могу! А я, между прочим не хрен собачий!

– Так я могу делать то, что мне покажется верным? – уточнил Соломин размер притязаний проректора по режиму.

– Мочи каждого, кто под руку попадет, не ошибешься, – мрачно обозначил свою гражданскую позицию Черкасов, – я тебе слова против не скажу. Можешь прямо с академика начинать.

Соломин поблагодарил и тут же перезвонил в приемную академика Рунге – с простым, в общем, требованием: провести экспертизу материалов на предмет секретности. И, само собой, этому звонку большого значения там не придали.

«Как и ожидалось… – мурлыкнул Соломин. – Что ж, всему свое время…»

Он неторопливо, с удовольствием подшил в новенькую папку все скопированные документы из гостиничного сейфа профессора Кудрофф. Отдельно сложил то немногое, что накопилось по профессору Смирнову. Отдельно, любовно огладив, подколол данные о прослушке переговоров между звонящей из квартиры Артема Павлова американской связной и Алеком Кантаровичем. В перспективе почти все они должны были составить преступную группу, успешно изобличенную и определенную в места лишения свободы на самые различные сроки – в зависимости от вины.

– А теперь начнем – с самого первого шага…

Юрий Юрьевич включил компьютер и, быстро тарабаня по клавишам, начал писать: «Рапорт об обнаружении признаков готовящегося преступления в форме шпионажа и измены Родине». Мгновение подумал и поставил сверху в правом углу гриф «Секретно». Затем поднял трубку засекреченной связи «ЗАС-1», и на другом конце отозвался сухой голос дежурного офицера.

– Приемная. Дежурный подполковник Сергеев. Слушаю вас.

– Соломин на проводе. Могу я попасть к Председателю?

– Председатель в Кремле. Сегодня приема для сотрудников больше не будет.

Соломин глотнул.

– Мне нужно срочно доложить по важному государственному делу.

– Товарищ полковник, у нас, напомню вам, все дела государственные и все не менее важные, чем ваше. Придется подождать.

Соломин занервничал.

– Но у меня действительно есть срочная информация, по которой только Председатель может принять решение.

Разумеется, он прекрасно знал, что работников приемной не пробить ни на важность, ни на государственность. Оставалось уповать на добрую волю. Дежурный офицер выдержал паузу в десять секунд и ответил со вздохом:

– Попробую что-то для вас сделать.

Послышалось перелистывание бумаг и клацанье клавиатуры компьютера. С недавних пор письменная запись дублировалась на персональном компьютере. Дежурный, видимо, смотрел график занятости своего босса. Наконец он отозвался:

– Вы слушаете?

– Да-да! – подался вперед Соломин. – Весь внимание.

– Так вот, есть возможность встретиться послезавтра в 7.30 утра. Другого времени в ближайшие дни нет.

Соломин, уже осознавший, что надо соглашаться на все, изобразил радость:

– Спасибо. Спасибо большое. Запишите, пожалуйста, на послезавтра на 7.30.

– Есть. Подтверждаю вашу встречу с Председателем в 7.30 послезавтра. Всего доброго.

Соломин повесил трубку и удовлетворенно потер руки. В принципе, все не так уж плохо. Можно еще денек помозговать над ситуацией. Он встал из-за стола и убрал документы в сейф. В отличие от кодовых сейфов гостиниц, вскрывавшихся мастер-ключом, в «конторе» по-прежнему пользовались дедовскими врезными замками с двумя ключами и с цифровым замком для фиксации замочных скважин. Кажется, этот способ придумал какой-то гитлеровский яйцеголовый, а наши специалисты быстро переняли, и с тех пор в «конторе» именно эти сейфы считались неприступными даже для инспекционных проверок. А проверять было что – всю постперестроечную эпоху…

Соломин этого не застал, в Лондоне с пьянством указами не боролись, а здесь, скажем, в 90-х еженедельные продуктовые заказы для сотрудников комитета состояли, в том числе из спиртного, которое благодаря античеловеческим действиям совершенно случайно дорвавшихся до государственной власти реформаторов, тогда выдавали только по талонам. Ясно, что у любого приличного офицера госбезопасности в сейфе скапливалось спиртное, которое при желании можно было обменять даже на промышленные талоны. То есть, скажем, за пять бутылок водки получить один талон на финские туфли или начавший входить в моду пуховик.

Впрочем, даже когда Соломин вынужден был столь стремительно и неудачно покинуть Туманный Альбион, родина еще продолжала преподносить сюрпризы, и ему, осваивая нравы постперестроечной жизни, пришлось таки вспомнить студенческие годы и придержать свои аппетиты. И первым делом он постарался забыть буржуйские привычки, которыми обзавелся за годы пребывания на «вражеских территориях», и стал рядовым сотрудником, живущим по-нашему – от зарплаты до зарплаты, от продуктового заказа до вещевого, от премии до премии. Не весело, но что поделать…

– Прорвемся! – забарабанил он пальцами по столу.

Да, в подготовленном им деле еще оставались неясные, а то и откровенно слабые места. Но кто, как не Железный Юрик, знал: невиновных людей нет. Есть еще не разоблаченные! Лишь начни копать, и появится все: и преступление, и мотив, и само собой, улики.

Пятнадцать

– Ну, так что, Николай Иванович, что вы решили? Как быть с испытаниями?

Смирнов глянул на часы – дело шло к обеду, – тяжко вздохнул и почесал переносицу. Денег на постройку пятидесяти образцов твердотопливных двигателей было выделено достаточно – даже по российским меркам с учетом всех «накладных» и «непредвиденных» расходов. Но как объяснить британским партнерам, что большая часть уже истрачена и восстановлению не подлежит. Как, например, можно вернуть купленный недавно, хоть и подержанный, но все же «Мерседес»? Или новый мебельный гарнитур, который супруга присматривала и выклянчивала последние два года? А выпускное платье дочери? А золотые сережки к совершеннолетию? А… Да мало ли чего еще было куплено на эти честно заработанные деньги! Возвращать? Тратить на образцы, подлежащие уничтожению после проведенных испытаний? Нет! Ни за что! Это было выше профессорских сил.

Смирнов резко выдохнул.

– Ха! Коллеги, в связи с определенным лимитом времени и средств, предлагается следующий алгоритм.

Кафедра насторожилась.

– Итак. Есть задача. Построить и испытать пятьдесят образцов. И все – в считанные дни!

– Пятьдесят образцов?! – вмешался Кубышко. – Это нереально…

Смирнов поднял руку.

– Без паники! Делаем так. Строим тринадцать…. Нет! Тьфу-тьфу-тьфу! Пятнадцать образцов…

Кафедра оживилась. Пятнадцать, конечно же, звучит приятнее, чем суеверные тринадцать и, плюс ко всему, практически созвучно пятидесяти. Где пятьдесят, там и пятнадцать. Но как подать британцам эту подмену? Смирнов задумался. Глаза блеснули. Он улыбнулся собственным мыслям и заговорщицки перешел на полушепот:

– У нас есть данные по испытаниям на полигоне в Звездном?

– Есть-то они есть… – заинтересованно проронил Кубышко, – но там данные на начало девяностых… и не так все просто…

– Что там не просто? – Смирнов собрал на своем лоснящемся круглом лбу морщины.

– Так сведения были засекречены. Вы же знаете, Николай Иванович.

Смирнов задумчиво погрыз дужку очков.

– Ну, и что с того? Мы же эти данные и не будем передавать. Их надо тщательно переработать, чуть изменив параметры под современную теоретическую базу. Ясно?

Члены кафедры замерли. Фактически им только что предложили совершить научный подлог. Пусть и под видом оптимизации…

– Но…

Смирнов решительно покачал головой.

– Никаких «но». Я не принимаю ваши отказы. Хватит. То вам двадцать дней рабочих, то пятьдесят моделей. Достаточно! Будем исходить из того, что есть! Или вы готовы работать без зарплаты весь следующий квартал?

Смирнов намеренно нажал на самое больное место своих коллег, и те сразу недовольно загудели. Николай Иванович улыбнулся и победно посмотрел на нервно теребящего ухо Кубышко.

– Вот видите?! Никто не собирается за свой счет вести исследования. Это утопия. Будем реалистами. Коллега Кубышко выделит пару эмэнэсов проверить все испытания прошлых лет. Прошу вас, Виктор Андреевич, поправки вносить самостоятельно.

Кубышко с мрачным видом пожал плечами.

– А что остается? Не отказываться же…

– Вот. Это другое дело, Виктор Андреевич, спасибо, – широко улыбнулся ему Смирнов, – докладывайте мне о ходе работ каждое утро.

– А остальные испытания?

– Остальные? Не будем обгонять паровоз на ходу. Сделайте за пару дней то, что мы наметили, а там посмотрим… и… личная просьба… не надо разносить подробности по институту. Договорились?

Все двенадцать членов совета кафедры согласно закивали головами. Шанс заработать немного денег выпадал нечасто. Так что болтать на эти темы было контрпродуктивно. Оставшиеся на когда-то одной из самых благополучных и богатых кафедр Института ученые это прекрасно понимали. Декан удовлетворенно кивнул:

– Прекрасно! За работу, коллеги. Следующее заседание через три дня.

Смирнов поднялся, показывая, что совещание окончено, а расстроенный Кубышко поспешил в лабораторию. Ему предстояло выбрать более-менее подходящие результаты испытаний и перекроить их под требования завкафедрой, то есть, фактически фальсифицировать…

Впрочем, опасность изобличения была лишь теоретической; такими исследованиями занимались лишь несколько лабораторий в мире, и в России продвинулись дальше всех. И даже существующие данные конца восьмидесятых-начала девяностых опережали данные остальных стран. Так что отличить реальность от вымысла в этой прикладной сфере было практически невозможно.