Текст книги "Шпион"

Карьерист

Соломин бросил трубку на рычаги и уткнулся лицом в ладони. Отыскание фактов шпионажа никогда не было простой задачей, и в ситуации, когда твои погоны прямо зависят от изобличений, приходилось изворачиваться. И понятно, что сильно помогали старые друзья, те, кто уже знал, где искать «рыбные места»…

Ну, а на Борю он вышел с месяц назад, едва обнаружил некоего Черкасова в штатном расписании Института киберфизики, в качестве зам ректора по режиму. И, конечно же, он позвонил – просто потому, что лишь благодаря таким вот Черкасовым ему и удавалось удерживать новую должность за собой. Институт этот был не простой: помимо открытых факультетов, где шло обучение, там было много закрытых кафедр и даже целых засекреченный факультет.

– Слушаю… – прогудел так хорошо узнаваемый, определенно нетрезвый голос. – Ну? И почему мы молчим?

– Боря… – выдохнул Соломин. – Это все-таки ты…

– Юра? – неуверенно поинтересовался Черкасов.

– Узнал, старый чертяка… – облегченно протянул Соломин.

– Стоп! – оборвал его слишком понятливый Черкасов. – Только не говори, что тебе нужна моя помощь.

– Именно так, – рассмеялся Соломин.

В трубке повисла тишина. Черкасов знал о карьере Соломина немногое, но уж то, что Юра устроен в жизни гораздо лучше него, понимал. Разница между ними была видна уже тогда, недаром Соломин пятнадцать лет не звонил. И все-таки однокашник по «вышке» определенно не шутил.

– Ты где сейчас? – осторожно поинтересовался Борис. – Можешь говорить?

– Увы, могу, – горько усмехнулся Соломин. – В Москве я, Боря, в ср…й, грязной, нищей Москве.

– Врешь, – не поверил однокашник. – Выперли, что ли?

Это был самый болезненный момент, кому бы он ни позвонил, и этот момент приходилось преодолевать.

– Да, выперли, – сказал он все, как есть, – кончилась моя война «малой кровью, на земле врага»… теперь вот изобличаю происки противника на родной земле. Кстати, как там у тебя? Братская помощь не нужна? А то… я бы оказал – разумеется, по настойчивой просьбе с твоей стороны…

Понятливый Черкасов покачал головой.

– Ты, Юра, на наш НИИ рот не разевай. У нашего академика наверху схвачено все.

– Так уж и все, – усмехнулся Соломин.

Уж он-то знал, что ни один штатский не может «схватить все» – просто потому, что «все схвачено» совсем в другом месте. И вдруг его поразила простая, но крайне важная мысль: он не учел нового статуса своего однокашника. Тот, прежний Черкасов отдал бы все, чтобы помочь Родине изобличить шпиона: создал бы себе агентов среди штатных работников, нашел бы подходцы к объектам, и спустя какое-то время отдал бы Юре всех – сверху донизу. На блюдечке с голубой каемочкой. А вот новый…

Этот новый Черкасов определенно познал безденежье, бесперспективность и, похоже, затяжной алкоголизм. Более того, если Соломин – бдительный герой, это могло означать, что его бывший однокашник Черкасов, напротив – бездельник и растяпа, под носом у себя прозевавший целое шпионское дело. Так что большой вопрос, на чью сторону он встанет прямо сейчас.

– Ты не переживай, – подал голос Черкасов, – я своим принципам не изменил. Мне самому эти… козлы надоели до чертиков. Особенно еврей один… Короче, расскажу все, но, сам понимаешь, не по этому телефону.

Соломин тогда с облегчением вздохнул. Иметь Черкасова в союзниках было совсем не то, что иметь того же Черкасова в противниках. И все-таки многого бывший однокашник просто не понимал. Он явно полагал, что все вокруг только и делают, что распродают Родину, а на баррикадах по защите Отечества остался он один. Потому вечно нетрезвый Черкасов совершенно упускал из виду мелкие детали – вроде необходимости соблюдать приличия. Хотя, если честно, Соломина эти лживые приличия тоже достали – по горло!

«Может, и впрямь в аэропорту этого профессора обшмонать? Внаглую! Под каким-нибудь предлогом…»

Полковник Соломин глянул на часы: 16.20. До отправления самолета в Лондон, а значит, и для подготовки операции, еще оставалось время.

Пробка

Длинная вереница грязных, непрерывно гудящих автомашин вот уже третий час пыталась преодолеть развязку на площади Белорусского вокзала. Город задыхался от бесконечных пробок и заторов. Гаишники давным-давно прекратили не только регулировать движение, но и обращать внимание на подобное столпотворение.

На тротуаре в припаркованном автомобиле ДПС два сержанта мрачно курили и лениво позевывали, наблюдая, как молодой человек в модном плаще и начищенных ботинках отчаянно пытается исполнить их работу, безнадежно маша руками и отскакивая от наезжающих частников. Он не сдавался, но затор на перекрестке только увеличивался, а его автомобиль – «Мерседес» с шофером – по-прежнему был зажат грузовиком «Бычок» и «шестеркой» с молдавскими номерами. Старший сержант притушил очередной окурок и, открыв дверь, вывалился за борт. Почесал голову и, поглубже нахлобучив шапку, вразвалку двинулся к самозванцу.

– Але! Мужчина! Кто разрешил? Почему нарушаем?

Парень забеспокоился.

– Простите, я очень тороплюсь в Шереметьево, в аэропорт. Самолет. Вы же видите… – он осекся на полуслове.

Очередной автомобиль, прорвавшись сквозь смрад и ругань, чиркнул по дорогому плащу грязным крылом. Но такие мелочи виновато топчущийся на месте «регулировщик» уже не замечал.

– А кто не торопится? – с вызовом спросил гаишник и, не глядя, ткнул толстым пальцем в гудящую массу. – Все торопятся. Сам видишь, как люди нервничают.

– Я вижу. А вот вы? Вы почему ничего не делаете? – мужчина тоже нервничал и голос его уже срывался.

– Я? Я-то как раз делаю! Вот сейчас тебя уберем с перекрестка, а за свое самоуправство ты получишь пятнадцать суток, и будет полный порядок.

Гаишник поднял жезл и угрожающе двинулся на «регулировщика». Мужчина осекся и, задрожав всем телом, отпрыгнул от очередного наезжавшего на него автомобиля, а между ним и надвигающимся сержантом оказалась машина.

Что делать?

«Быть или не быть?» – пронеслось в голове Алека Кантаровича.

Он никогда в жизни не дрался. Его били. В детстве очень часто, а вот он даже не сопротивлялся. Лишь закрывал лицо руками. Так и лежал на земле во дворе, на школьном полу или туалетном кафеле до тех пор, пока мучители не уставали и не теряли к нему всякий интерес. Сейчас ему тоже захотелось закрыть голову ручками, упасть в вечную московскую слякоть под лысые колеса какого-нибудь «помидорного рыдвана» и дождаться окончания этого кошмара. Или…

«Убежать?!»

А почему бы и нет? Ведь этот сержант не знает, ни на какой машине он приехал, ни куда движется. Эх, если бы не аэропорт и встреча американской гостьи, он бы даже не сунулся на улицы столицы в такой сумасшедший час. Разделивший милиционера и Кантаровича ржавый «Опель» начал двигаться. Через мгновенье красная распаренная рука стража закона сцапает Алека, и карательный механизм будет запущен. Остановить его будет практически невозможно, потому что паровой каток государственного обвинения имеет лишь одну передачу – «полный вперед».

Отчаянно просигналили машины, гаишник отвлекся, и Алек судорожно огляделся, а через мгновение ноги сами понесли его прочь. Он прыгнул еще раз, потом побежал, и вскоре уже исчез в чаду и выхлопных клубах продолжавших биться в непримиримой дорожной схватке железных коней москвичей и гостей столицы.

Сержант презрительно сплюнул и на всякий случай дунул в свисток. Сипяще-кряхтящая трель утонула в остервенело заливающихся звуках клаксонов. Гаишник махнул жезлом и, развернувшись, затопал к напарнику, который уже не курил, а лузгал семечки, присланные тещей из Ставрополя. Дежурство подходило к концу. Пробка заткнулась окончательно. Больше никто никуда двинуться не мог.

Милосердие

Алек, не замечая встречных прохожих, брел вдоль забитой автомобилями улице. Впереди, насколько хватало глаз, простиралась обычная вечерняя московская пробка – часа на два. Горожане возвращались с работы.

– Ну что, Сонечка, – глянул Алек в белое небо, – не встречу я тебя… уж не обессудь. Просто не успею.

О том, что Соня уже вылетела, ему позвонили и сообщили из Штатов этой ночью, и заснуть Алек уже не смог. Нет, Соня была бесконечно далека от института киберфизики и вообще от мира науки, в коем подбирал свои крохи Алек; она занималась, наверное, самым бесполезным делом на свете – благотворительностью.

«Или все-таки полезным?»

Именно после этого ночного звонка Алек вдруг осознал, сколь многие выгоды может принести благотворительность!

Нет, сорить с трудом заработанными деньгами Алек не собирался. Советский Союз кончился, господа! Попрощайтесь с ним и с халявой – навсегда! Просто Алек вдруг ясно понял, что благотворительные программы – отличное прикрытие. И, если распорядиться с умом, то и источник заработка, причем весьма неплохого!

Представьте, бороздите вы просторы Интернета и вдруг на вас вываливается несколько баннеров с изуродованными болезнями детскими лицами, оторванными ручками-ножками и врожденными пороками. А дальше призыв: «Спасите детей от противопехотных мин! Международный Благотворительный Фонд собрал уже более ста миллионов долларов и помог 5 322 невинным жертвам бомбардировок в Ираке, Афганистане, Сирии. Спасем детей от насилия. Мы, взрослые, ответственны за этих детишек!» Ну и далее в том же духе. Вышибай слезу да собирай по пять долларов. И если правильно поставить рекламу… в общем, здесь американочка Соня Ковалевская была незаменима.

Алек усмехнулся. Он хорошо помнил дядю Пашу Ковалевского, удравшего в Америку много-много лет назад. Он-то удрал, а папаню Алека затаскали по комиссиям и еще долго затем тыкали носом: «Ваш друг Ковалевский предал Родину! Страна дала ему образование, профессию, ученое звание и степень, а он…»

Отец очень переживал, но по-своему даже одобрял бегство Ковалевского. А вот когда Алек попытался совершить похожий трюк, ему не повезло. Алек поежился: в расчете на содействие он, оставшись в Штатах, первым делом кинулся искать Ковалевских; они могли помочь пристроиться на первое время. Но старые телефоны естественно были отключены, а новых он так и не разыскал.

– А теперь и я вам понадобился… – мурлыкнул Алек. – Что ж, поможем папкиному другу… поможем.

Он вдруг подумал, что все происходит лучше некуда, и если не спешить на помощь Соне со всех ног, а дать ей время поколбаситься в Москве в одиночку, ткнуться носом пару раз до крови… и лишь затем найти, помочь и разъяснить…

– Шелковая станет, – резюмировал Алек, – и наступит у нас эра милосердия… самый настоящий 21-й век…

То, что он только что высказал вслух, Алеку понравилось, и он быстро достал блокнот. Подходящее название для его фонда было где-то рядом. Совсем рядом.

«Милосердие XXI-го века? Нет, провинциально. Милосердие – XXI век? Уже лучше! «Международный фонд милосердия и помощи XXI век».

Алек быстро записал то, что получилось, и схематически подрисовал эмблему: малыш выпускает голубя на фоне земного шара.

«Круто! – подумал Алек. – Тут даже я расплачусь. И тут же расплачусь!»

Два разных ударения на «а» и на «у» давали два разных, однако тесно связанных друг с другом смысла.

Алек рассмеялся и взмахнул руками, напугав встречную женщину неопределенного возраста. Она посторонилась и пропустила странного типа в замызганном плаще и без головного убора. Тот, странно улыбаясь, прошагал мимо. Теперь, когда Алек твердо решил, что Сонечку встречать не следует, у него обнаружилась масса иных, не менее важных дел.

Звонок

Павел Матвеевич прошел из угла в угол и рухнул в кресло. Соня должна была уже не только прилететь в Москву, но даже встретиться с Алеком Кантаровичем! А она все не звонила и не звонила. Павел Матвеевич прикрыл глаза и невольно погрузился в прошлое. Он помнил каждый миг и каждое ее слово.

– Папа! Ты не можешь мне запретить ехать на Родину! Это нарушение моих прав!

Павел Матвеевич слабо улыбнулся. Сонечка обвинила его именно в этом.

– Боже мой! Сонечка! Девочка моя, ты не понимаешь, о чем меня просишь, – пытался объяснить он. – Я бросил все, чтобы ты выросла в другой стране!

– Я и выросла…

В этом Соня была права. С тех пор, как ее сразу после третьего класса вывезли в Штаты, прошло пятнадцать лет. И даже сам Павел Матвеевич, профессор математики в Miami State University, не мог не признать, что Сонечка – человек состоявшийся. У нее уже были позади университет и множество самых различных курсов, а в настоящем – здоровый образ жизни и твердое понимание своих жизненных целей. Отчасти поэтому у нее и не было постоянного бой-френда – большинство из молодых людей просто не успевали за ее темпераментом и безнадежно отставали в интеллектуальном, духовном и физическом развитии. Одна беда: Соня твердо решила, что ей необходима Россия.

Павел Матвеевич сопротивлялся этому ее решению долго, но, в конце концов, уступил и первым делом набрал номер телефона старого друга. В начале XXI века контакт с иностранцем наконец-то перестал быть опасным для россиянина. И первое, что он узнал, дозвонившись до квартиры Кантаровичей, – его друга Савелия Алексеевича уже нет в живых.

Впрочем, это было хотя и горестное, но вполне ожидаемое известие, – сверстники Павла Матвеевича уходили один за другим, такой уж возраст. Но сын Кантаровича – Алек, вежливый, умненький мальчик, коего Павел Матвеевич запомнил по регулярным партиям в шахматы, оказался на месте и готов был помочь.

– Ох, Алек… – вздохнул Павел Матвеевич.

С его точки зрения Алек был еще слишком молод, чтобы доверить ему свою дочь. Хотя… за прошедшие годы при его талантах Алек мог вырасти до руководителя лаборатории или даже заведовать кафедрой. В новой России как раз такие мальчишки и руководили правительством и даже приватизировали страну. Олигархи – и те, как правило, были рождены спустя двадцать лет после войны. А главное, – Павел Матвеевич это прекрасно помнил, – Алек был очень умный мальчик. Одну из трех партий в шахматы он обязательно выигрывал, невзирая на кандидатский разряд Павла Матвеевича.

– Дорогой Алек, поймите меня правильно, – сразу перешел к главному Павел Матвеевич, – у меня единственная дочь, которая вбила себе в голову, что именно в ней нуждается сегодня Россия. Прошу вас, как родного, поговорите с ней. Сориентируйте мою дочь в российской действительности. Подскажите, что и как…

– А что ваша дочь умеет? – заинтересовался молодой Кантарович.

– Она? Она окончила университет в Майами. Математический факультет. Но вместе с этим она больше не по этой части…

– В каком смысле не «по этой части»? – перебил его Алек. – С ней что-то не в порядке?

– Нет-нет! Что вы, Алек! Она в полном порядке. Но она больше увлекается общественной работой, чем профессией. Она член всех возможных общественных организаций и фондов. Спасение каких-то там лесов и снегов. В защиту болот и пустынь и чего-то там еще. Я уж не говорю про детские фонды. Они просто живут у нас в доме. Вот поэтому я и не знаю точно, что ей делать в России. У вас ведь, наверное, даже «Красного Креста» теперь нет?

Ковалевский умолк, но и Алек долго молчал – видно обдумывал услышанное.

– Ну, «Красный Крест» у нас имеется. А вот что у нее с визами? С билетами? С жильем? Разрешение на работу надо делать?

Ковалевский растерялся. Нет, он обрадовался, что Алек так быстро перешел к делу, но ни на один вопрос ответить не мог.

– Я и не знаю. Надо ее спросить.

– Давайте так сделаем. У нас время уже под утро клонится. Я вам сейчас дам е-мейл свой. Пусть ваша Соня мне все напишет, а я ей тут же отвечу. Записывайте.

– Секунду, – он подхватил ручку и клочок бумаги. – Да, я готов.

– Прямо так и пишите. АЛЕК, три семерки, КАНТ. Собака. Мейл. Точка. Ру.

Павел Матвеевич записал малопонятный адрес этого малопонятного Интернета, и его как-то сразу посетили нехорошие предчувствия. Теперь эти предчувствия сбывались, – время шло, а Соня так и не звонила.

«Пора Алеку звонить, – понял Павел Матвеевич, – с его стороны так долго молчать – это уже свинство…»

Связной

После восьми вечера Соломину стали поступать доклады.

– Старый в номере… Старый собирается… Старого везут в аэропорт…

И это означало, что главная цель сегодняшнего вечера – профессор Дэвид Кудрофф быстро приближается к своей новой судьбе. А потом поступил сигнал от прослушки.

– Юрьич, – звонил старший смены, – у нас реальный контакт.

– Кто?! С кем?! – судорожно прижал наушники руками Соломин.

– На Кантаровича Штаты вышли…

Соломин присвистнул. Частный предприниматель Алек Кантарович, если верить Черкасову, исполнял функцию важного связующего звена между учеными института и Западом. Однако главные детали этой его функции пока оставались тайной.

– А с кем он говорит, установили? – спросил Соломин.

– Конечно, – отозвался старший смены, – записывайте номер…

Соломин быстро записал длинный ряд цифр, и на его лбу выступил холодный пот. Столь нелюбимый Черкасовым «примазавшийся» к институту предприниматель разговаривал, судя по телефонному номеру, с до сих пор числящимся во всех особых списках невозвращенцем Ковалевским.

– Твою мать… – выдохнул Юрий Юрьевич. Невозвращенец был из этого же института, то есть знал, чем именно здесь занимаются, досконально. – Можешь меня подключить к разговору?

– Нет проблем, – отозвался старший смены, и в наушниках прозвенел голос Кантаровича. Алек обсуждал с «невозвращенцем» приезд в Москву какого-то третьего лица.

– О ком они говорят? – выдохнул Соломин. – Когда прибывает?

– Некая Соня, – отозвался в наушниках старший смены. – Прибыла сегодня, точнее, около получаса назад.

Соломин устало матюгнулся. Ни идентифицировать эту «некую Соню», ни, тем более, прицепить к ней наружку он уже не успевал. В отсутствие «железного занавеса» число приезжающих в Россию стало слишком велико, чтобы контролировать всех. А ему еще предстояло обрабатывать в аэропорту профессора Кудрофф.

– Все пишете? – спросил он.

– Естественно, – с чувством собственного достоинства отозвался старший.

Часть 2
Соня

Незнакомец

На аэровокзале шумел путешествующий люд. Задерживался самолет из Мадрида, снова отменили из-за вечных забастовок работников «Бритиша» рейс на Лондон, выгружался самолет из Стамбула. Посреди гомонящей многоликой толпы стояла аккуратная рыжая девушка. В меру миниатюрная, в меру рыжая. Симпатичная и растерянная. Смешные меховые сапожки, словно две болонки, обвернулись вокруг ее стройных ножек, короткая курточка-пилот, варежки, пришитые к шарфику, повисли на шее. Этот наряд дополняла лохматая шапка-ушанка и розовая сумка с ноутбуком через плечо. Рядом стоял такой же розовый чемодан. Девушка растерянно оглядывалась по сторонам. Видимо, ее никто не встретил. И только местных «бомбил» она остро интересовала.

– Такси, недорого…

Она отрицательно мотала головой в знак отказа, но они все равно подходили и подходили, и даже на свежем воздухе, когда она решила выйти на улицу, легче не стало. На город спускались сумерки, мороз уже пробирался под короткую курточку и сапожки-собачки, и, возможно, не встреченная никем рыженькая пассажирка так и замерзла бы насмерть в московском аэропорту, если бы не случай. В тот самый момент, когда она уже решила расплакаться от накатившего на нее отчаянья, стремительный молодой человек с портпледом через плечо и портфелем в руках чуть не снес ее вместе с чемоданом.

Он выбежал из здания порта, размахивая портфелем и возбужденно обсуждая что-то по телефону. Засмотревшись в сторону, запнулся о розовый багаж девушки, зацепился портфелем за ремень ее ноутбука и описал ногами нечто вроде основного элемента танца «Ча-ча-ча».

– Приношу свои извинения, если вас потревожил! – подхватив практически сбитую с ног девушку, озорно посмотрел на нее мужчина, и, прежде чем она шевельнула замерзшими губками, добавил:

– Я не заметил вашего розового друга на колесиках.

Девушка открыла рот, а он, не дав ей ответить, подхватил ее чемодан.

– Едем? Простите, не привык бросать симпатичных девушек на произвол судьбы в аэропортах.

Девушка смотрела на него вопросительно и пытливо. Он явно был ей симпатичен, хотя вежливые и воспитанные девушки, выросшие на Западе, всегда добродушно улыбаются всем собеседникам.

– А вы кто? – задала она наивный и глупый вопрос.

Молодой человек улыбнулся.

– Я? Пассажир рейса Париж – Москва. Возвращаюсь из командировки. Спешу домой. А еще хочу спасти вас от мороза и приставучих таксистов. Ах да! Меня зовут Артем. Артем Павлов.

Он коротко поклонился.

– Но позвольте и мне узнать, кого я только что чуть не задавил из-за своей неуклюжести. За что еще раз извините!

– А я пассажирка рейса Майами – Цюрих – Москва, – она печально вздохнула. – Меня никто не встретил, хотя вроде бы ждали. Наверное, я что-то неправильно сообщила. – Девушка пожала плечами: – Со мной всегда так происходит.

Мужчина рассмеялся:

– Значит, вы особенная! Счастливая! А теперь я угадаю, как вас зовут. Хорошо?

– А вы можете? – девушка широко раскрыла глаза и откинула назад лохматую шапку.

Мужчина сосредоточенно кивнул:

– Это сложно, но я могу. Но только после этого вы мне позволите проводить вас до города и убедиться, что вы не остались ночевать на улице. Договорились?

– Хорошо. Договорились, только вы придумали слишком сложное задание. Мне жаль с вами расставаться так быстро. Вы – забавный.

– Мы не ищем легких путей, – Артем улыбнулся, сдвинул брови и смешно стал вращать глазами в разные стороны. Он умел делать этот трюк с детства и часто пугал дворовых мальчишек. Но еще больше пугалась бабушка, искренне верившая, что мальчик может остаться таким навсегда.

Девушка прыснула от смеха и прикрыла варежкой ротик.

– Ближе мысли! Ближе мысли! Ага! Вижу. Читаю по буквам. – Павлов ухватил девушку за руку и закрыл глаза. – Мою новую знакомую огненноволосую, розово-чемоданную, кудряво-сапожковую, лохмато-ушанковую пассажирку зовут… эС, О, эФ, И, Я. Так?

Павлов открыл глаза и в упор посмотрел на Соню. Та была потрясена.

– Вау! Как это вы сделали?

– Секрет! Ну, что? Правильно?

Девушка так же потрясенно кивнула, и Артем, подхватив чемодан, мягко потянул ее в сторону стоянки. Там скучал оставленный на три дня назад «Ягуар».

– Я, кажется, догадываюсь, как вы это сделали… – остановилась Соня и протянула ему варежку, на которой заботливой бабушкиной рукой было вышито ее имя «София».

Павлов рассмеялся:

– А вы сообразительная! Ну, вот мы и пришли. Котенок тут совсем замерз. Давайте погреем. – Он достал ключ и открыл дверцу автомобиля:

– Сонечка, я вам предлагаю пять минут постоять со мной снаружи и поболтать. Если хотите, можем покидаться снежками, правда, здесь в аэропорту каждый снежок – это скорее коктейль Молотова, бомба, керосиновая шашка. Котенок согреется и пустит нас внутрь. Договорились?

Он помахал ключами. Соня кивнула. Ей вообще не хотелось уезжать куда-то. Приятно было поболтать с этим парнем ни о чем. С ним вообще было как-то легко. Артем присел на водительское кресло, быстро завел машину, поставил обдув печки на значок «HI» и тут же вылез.

– Расскажете мне, зачем вы решили замерзнуть в Москве, вместо того чтобы лежать на пляже Сауф Бич или Фишер Айленда?

– Конечно, расскажу. Я вам теперь обязана!

– Вот и славно! А куда же мы едем?

Вопрос Артема, казалось, застал рыжеволосую Софию врасплох. Она наморщила лобик, потом сконфуженно улыбнулась.

– Если честно, то я не знаю…

Артем сурово покачал головой.

– Так. Ваших друзей, которые вас не встречают, нужно казнить! За головотяпство со взломом. Беспощадно.

София сконфуженно вздохнула, а Павлов вырулил со стоянки, на ходу соображая, куда можно устроить брошенную на произвол судьбы девушку. Можно было бы поселить в квартире родителей…

«Но как к этому отнесется папа?»

Павлов-старший, хотя и предпочитал каждый день ездить на работу из дальнего пригорода, но все же иногда оставался ночевать в московской квартире.

«На худой конец, можно поселить ее в гостинице. Но потянет ли ее бюджет московское гостиничное гостеприимство?»

Артем бросил взгляд на коротенькую курточку Софии, сапожки, смешные рукавички с ее именем и подумал, что прожить ночь в столичном отеле, где ниже трехсот долларов уже и не брали, ей, может быть, и под силу. Но затянись поиск потерявшихся знакомых на двое-трое суток, и пребывание в Москве станет финансовым кошмаром.

«По крайней мере, для нормального человека…»