Текст книги "Шпион"

Зампред

Соломин закрыл чудо-сейф, вышел в коридор, а в лифтовом холле лицом к лицу столкнулся с новым первым зампредом Глебом Арсентьевичем Белугиным. Он знал его еще по Вышке, – генерал недолго преподавал им искусство оперативной аналитики.

– Привет! Юра, как живешь, бродяга? Привык? – Белугин протянул руку, а другой рукой похлопал Соломина по плечу.

– Здравствуйте, Глеб Арсентьич! – широко улыбнулся в ответ Соломин.

Он тоже рад был встретить этого вечно жизнерадостного толстячка с хитрыми, цепкими и всегда бегающими глазками. Эта особенность не делала Белугина – балагура и весельчака – менее приятным.

– Ну, как жизнь молодая, половая! – затараторил Белугин, – бьет фонтаном по лондонским туманам? Ха-ха-ха!

Лифт подошел, и Белугин, умерив заливистый смех, с шутливым наклоном пропустил Соломина вперед.

– Прошу вас, сэр! Исключительно после вас! Давай, давай. Станешь Председателем, не забудь уж старика Белугина. Вспомни, как он спину гнул перед тобой!

Юра смутился и, не желая развития этой темы, прошел внутрь пустой кабины, а Белугин снова захохотал, вскочил вслед за ним и нажал кнопку первого этажа.

– Ты же наверняка тоже обедать? Время подкрепиться, напиться и удавиться.

– Да, вот решил перекусить, – слегка растерявшись от ошеломительного напора Белугина, ответил Соломин, а генерал буквально ощупал его с ног до головы бегающим взглядом.

– А что такой задумчивый? Задумал государственный переворот? Возьми в советники. Много не попрошу. Банку водки и тарелку селедки. Щи да каша пища наша.

Соломин смутился еще сильнее; после провала ГКЧП эта шутка не выглядела ни доброй, ни безобидной.

– Да что вы, Глеб Арсентьич. Никаких переворотов. Дело наклевывается вроде серьезное, а посоветоваться не с кем. Хотел сунуться к шефу, а тот вроде в Кремле и неизвестно когда вернется.

– У-у-ух! Помнишь Карлсона? А чем он отличается он нашего Председателя? Знаешь? – генерал хитро скосил глаза.

– Честно говоря, нет, – признал Соломин.

Да, он тут же попробовал найти какое-нибудь внешнее сходство, но как-то не очень выходило. Высокий и худой Председатель много лет мучился язвой желудка и от этого высох как щепка. Карлсон же страдал всеми возможными пороками, первый из которых был обжорство, а второй – нахальство. Нет. Они явно ничем не были похожи. То есть ответ был очевиден: ничем. Но это явно был неправильный ответ. Соломин мотнул головой.

– Нет. Не вижу ничего общего. Отличий слишком много. А множественность ответов говорит об ошибочном направлении моих размышлений.

Соломин тоже хитро прищурился, потому что фактически повторил слово в слово формулу, высказанную генералом Белугиным на одном из семинаров в Вышке. Генерал хлопнул в ладоши и засмеялся.

– Вот так-так?! Ай да Юрочка! Наш Соломин Юра – очень важная фигура, рапорт настрочил с утра и не помнит ни хера! – Белугин вдруг стал абсолютно серьезным. Поднял указательный палец и изрек:

– Друг мой, знакомый тебе по урокам Лилианы Леонидовны, бессменной учительницы норвежского и шведского языков в нашей Альма Матер, Карлсон улетел и обещал вернуться. Помнишь?

Соломин кивнул, а Белугин внятно, членораздельно произнес:

– Так вот наш Председатель, в отличие от Карлсона, улетел и, скорее всего, не вернется.

Соломин растерянно моргнул, но Белугин, кажется, впервые за эту встречу, говорил серьезно.

– Почему вы так думаете? – напрягся Соломин.

Это известие было совсем не радостным и усложняло его положение в связи написанным и еще так и не переданным рапортом.

– А я не думаю, – мотнул головой Белугин, – пусть пони думает, у него голова вон какая большая! И глаза грустные. А я? Я точно знаю, где найду, а где потеряю. Ух, ты, целая строчка из песни. Надо будет втюхать каким-нибудь поэтам доморощенным.

Соломин сосредоточился.

– А вы уверены? Просто я спрашиваю… ну, у меня действительно срочный вопрос. По делу.

Соломин задумался; он все не мог решить, сказать или не сказать о своей находке. Белугин был мужик ушлый, да и разведчик опытный. Более тридцати лет мотался по миру. Всякое повидал. Он вполне мог подсказать что-то дельное. Да и по уровню компетенции первый зампред мог принимать решение по такому поводу самостоятельно.

Двери лифта мягко открылись, и Белугин, выйдя из кабины, взял под локоть Соломина и тихо произнес:

– Ты, Юрь Юрьич, не грусти и не надейся на Председателя. Он сегодня, знаешь, не выдержал на ковре у дедушки БэНа и наговорил разных глупостей. Так что если не сняли уже, то завтра точно полетит! Что твой Карлсон. Не догонишь. Так что нам с тобой нужно теперь самим выруливать с нашими проблемами.

Белугин похлопал Соломина по плечу и протолкнул вперед, минуя очередь к кассе, – по общему правилу генералы обслуживались без очереди, и то, что Белугин на правах льготника прихватил с собой и Соломина, никого не смутило. Впрочем, чтобы сгладить щекотливый момент, он повернулся к очереди и с самым серьезным видом произнес:

– Товарищи чекисты, не забывайте пробивать чеки! Предъявляйте пробитые чеки официантам на чеку. Сохраняйте чеки и ваше спокойствие до выхода из ЧеКа! Ха-ха-ха!

Очередь отреагировала оживленно, но сдержанно. Совсем не одобрить шутку одного из руководителей могущественного ведомства было опасным вольнодумством, да и шутки Белугина – простые и понятные – вполне устраивали офицеров.

«Надо спросить… – решился, наконец, Соломин. – Отличный шанс!»

Академик

Черкасов пытался поговорить с академиком утром, но у того все время толпилась публика, а потому приходилось ждать. И лишь в обед Черкасов не выдержал, двинулся напролом и хлопнул дверью приемной так, что секретарь подскочила.

– Ой! Да вы что?! Борис Васильевич! Штукатурка сыплется. Так же нельзя!

– Можно. Все можно, когда нужно. У себя? – он кивнул на массивную бронзовую вывеску.

Секретарь поправила прическу.

– У себя. Но сейчас ведь обед.

– Что ж, тем лучше. Никто не помешает, – Борис отодвинул секретаршу и толкнул обитую потрескавшейся по всей поверхности кожей дверь, – Илья Иосифович, разрешите?

Дремавший академик вздрогнул, пожевав бородку, вгляделся и наконец-то узнал:

– А? А-а-а. Борис Васильевич, пройдите.

– Спасибо. – Черкасов сел напротив и положил перед академиком знакомый ему уже список.

– Илья Иосифович, у меня пара вопросов. Можем переговорить?

Рунге едва заметно сдвинул брови.

– Переговорить? Да-да, можем.

– Вот только что, буквально вчера наш известный всем издатель приходил ко мне с вот этим самым списком. Я его просмотрел и закрыл несколько публикаций. А проходит пара часов, и что я узнаю? В план издательства попали, и непонятно как попали, лично мной закрытые книги.

Рунге приподнял очки и бросил на Черкасова подслеповатый слезящийся взгляд.

– Хм. А как вы, Борис Васильевич, узнали, что они уже в плане издательства?

Черкасов в прямом смысле прикусил язык. Академику не следовало даже подозревать, что у его заместителя есть такие информационные возможности.

– В том-то и беда, – мгновенно перешел он в наступление, – что я, ваш заместитель, узнаю о таких важных вещах совершенно случайно!

Черкасов яростно всплеснул руками, но уже понял, что объяснять придется.

– Спросил я Смирнова о соглашении, которое он с англичанами заключил. Там ведь тоже фигурирует один вопрос сомнительный. В плане секретности… – на ходу сообразил, куда надо гнуть, Черкасов.

Академик молча ждал.

– Он мне говорит, что уже гриф снят и тема устарела. Плюс, выходит открытый учебник, – начал перечислять Черкасов, – понятно, что я тут же зашел к Кантаровичу – просто, чтобы проверить информацию! И что я от него узнаю?! Вы все подписали!

Рунге вздохнул и опустил глаза. Ему определенно было неловко от своего приступа старческой подозрительности.

– А вы что подумали, Илья Иосифович? – не стал щадить его Черкасов.

Академик, не поднимая глаз, принялся перекладывать стопку документов.

– Я? Подумал я, батенька, что вы не во всем, что касается физики, правы.

– В каком смысле, господин ректор?

– В прямом. В самом что ни на есть физическом смысле, – как-то недобро процедил Рунге. – Вы закрываете тему, которую одобрил ученый совет института, а теперь еще и Президиум. Как же можно так? А? Объясните мне, прошу вас…

Черкасов молчал. Он не мог рассказать академику обо всех своих подозрениях, и уж тем более о вчерашнем звонке Соломина. Тем более что Юра ничего, в общем-то, и не сказал. Так, посоветовался со старым товарищем…

– Вот я и говорю, дорогой мой заместитель, – сокрушенно покачал головой Рунге, – лучше посоветоваться со мной, чем ломиться в открытую дверь.

Черкасов поджал губы. Это было чистой правдой. Рунге и впрямь был вполне открыт и доступен. Так что выходило как-то глуповато: пришел поспорить на принципиальную тему, а попал пальцем в небо. Он же видел, что переданная копия списка заверена ректором и Президиумом Академии наук. А это значит, что в случае возражений придется выходить на уровень Правительства и Премьера.

«А для этого у меня нет ни сил, ни возможностей…»

Черкасов виновато улыбнулся.

– Действительно, что это я? А вообще, Илья Иосифович, я к вам по другому поводу, – повернул он разговор в другую сторону.

Черкасов четко знал, что, если все правильно сделать, собеседник запомнит лишь последнюю тему обсуждения. Так его учили психологи. И теперь он аккуратно переключал внимание Рунге.

– Я говорю о том, что Смирнову нужно бы почетче отработать по договору. Англичане народ серьезный. Это вы и без меня знаете.

Рунге озабоченно причмокнул протезом.

– Это правда. Консервативны и до безобразия пунктуальны. Этакие Пиквики…

– Так я и говорю, – поддержал его Черкасов, – посоветуйте Смирнову не срывать договор и, если какие вопросы по моей части, то пусть заходит. Оперативно все решим.

Черкасов широко и открыто улыбнулся и ректор как-то успокоился и удовлетворенно, словно закипающий чайник, заворчал:

– Ну, и славненько. Смирнову и впрямь надо бы работать с вами поактивнее. Глядишь, нам и еще подкинут контрактик? Как думаете, Борис Васильевич?

– Без сомнений! – еще шире улыбнулся Черкасов. – С кем же еще работать, если не с нами, Илья Иосифович.

Рунге расцвел, а Черкасов поднялся и уважительно склонил голову.

– Не смею вас задерживать, господин вице-президент.

Он знал, что это обращение, несмотря на приставку «вице», Рунге любит больше всего.

«Ну, я вам теперь устрою…»

Обед

Полковник Соломин и генерал Белугин продолжили разговор в перерывах между уничтожением борща и котлет по-киевски – вдвоем за самым дальним столиком. Рядом была лишь пластиковая облезлая пальма, привезенная и подаренная кем-то из предыдущих председателей в лучшие времена родной конторе, да неизвестно как проникшая на строго секретный объект пестрая кошка. Кошка дремала на стуле, а пальма мечтала поскорее превратиться в пластиковые пакеты после утилизации, к которой давно уже была готова.

– Юрь Юрич, я могу тебе что предложить, – не стал выкобениваться Белугин, – подай рапорт мне напрямую. Через канцелярию. Я рассмотрю тут же. Утром в газете – вечером в куплете. Проверочку проведем и дельце заведем. Как говорится, мы дел не шьем, мы их строчим. Если стоящее дело, то я могу взять руководство на себя. Тебя назначу руководителем группы. Как считаешь?

Он отложил нож с вилкой и поглядел на Соломина. Кажется, впервые глаза Белугина не бегали, а впились в полковника. Юрий молчал. Он знал, что сейчас решается вопрос его дальнейшей карьеры. Если Председателя действительно уже сняли, то Белугин, конечно, вряд ли займет его место, но позиции укрепит точно. Взяв дело под свой контроль, он, конечно же, не будет перехряпываться, и всю работу придется тянуть Соломину. Но чего-чего, а работы он не боялся.

Пожалуй, это было действительно хорошим предложением. За последние полгода, да что там полгода, возможно, и за всю службу такой шанс поработать с первым замом по грозящему стать очень громким делу у Юры появился впервые. Соломин тоже положил приборы.

– Считаю, что так и следует поступить, Глеб Арсентьевич.

– Тогда по рукам! По ногам и головам! Но предупреждаю тебя, Юра, сразу. – Белугин вдруг напустил на себя страшную серьезность и даже нахмурил брови, – У меня не забалуешь! Будешь работать сутками!

Он сделал паузу, с явным удовольствием понаблюдал за сменой эмоций на лице визави, и тут же с хитрой улыбочкой добавил:

– Ну, не только с утками, но и с гусями, курами, блинами и пирогами! Идеи ваши – харчи наши. В общем, сработаемся, студент.

Белугин хохотнул, и Соломин улыбнулся. Он привык к экстравагантности генерала еще со времен учебы в Высшей школе. Тот мог начать дурачиться прямо на экзамене и даже затеять импровизированную возню с кем-нибудь из слушателей. В итоге, пока наблюдавшие со стороны сокурсники крутили пальцем у виска, переглядываясь да перешептываясь, Глеб Арсентьевич умудрялся в какой-то момент ловко подцепить и достать из внутреннего кармана своей жертвы пачку шпаргалок, или так называемых «бомб». И тут уже становилось не очень весело. «Бомбы», то есть подробные ответы на каждый вопрос билетов писали всей группой, распределяя вопросы и темы, чтобы потом передавать их в соответствии с вытащенными экзаменационными билетами. Ну, а Белугин, лишив студентов запрещенной поддержки, разворачивал газетку и углублялся в чтение.

Впрочем, на экзаменах он все же не зверствовал, плохих отметок не ставил, а тем, кто работал весь год на семинарах и лекциях, независимо от ответа ставил хорошие отметки. Ну, и не баловал. Отличников было только трое: Соломин, Борис Черкасов и Артем Павлов, который теперь пробавлялся на сомнительных адвокатских хлебах. Соломин посмотрел на хитро улыбающегося наставника и кивнул:

– Согласен, товарищ генерал.

– Тогда, оки-доки! Тащи мне свой рапортишко через минут пятнадцать. А я тебе перезвоню, как он до меня дойдет. Хоккей?

– ОКей! – подхватил Юрий Юрьевич.

Они собрали посуду, поставили ее на стойку, и неугомонный Белугин тут же пошутил:

– Каждый чекист обязан не оставлять за собой следов, грязной посуды и симпатичных девственниц!

Они попрощались и разошлись в разные стороны. Генерал вспомнил, что должен зайти еще в кадровую службу, а Соломин, вместо того чтобы выскочить на улицу за газетой, которую по лондонской привычке любил читать после обеда, почти бегом помчался к лифту. Теперь он мог разговаривать с персонажами своего дела совершенно иначе.

«Я вас всех на чистую воду выведу…»

Эксперт

Вице-президент Академии наук Илья Иосифович Рунге проводил вышедшего заместителя по режиму долгим взглядом, открыл ежедневник и почти тут же вспомнил о неприятной проблеме с планом издательства.

Несколько лет подряд они спокойно вели работу по рассекречиванию старых и никому не нужных архивов академии наук. Все документы оформлялись в соответствии с законом о гостайне. Регулярно утверждали списки на ученом совете. Так же регулярно проверяли их у зама по режиму, и тот хоть и артачился, но все же ставил свои штампики и визы. А когда зам упирался окончательно, отыскивались и другие пути.

Рунге вздохнул и накапал себе двадцать пять капель валокордина. Поморщился, выпил и снова поморщился, быстро запил чаем из хрустального стакана в серебряном подстаканнике и невольно залюбовался стаканом – подарок к шестидесятилетию. Ах, как прекрасно было бы вернуться в те славные времена.

Он прикрыл глаза и откинулся в кресле. Обласканный властью, еще в самом расцвете творческих и научных сил академик Рунге вот-вот должен был стать Президентом Академии наук СССР. И вдруг эта так не вовремя подвернувшаяся практикантка из Симферополя Альбина. Потерял бедный Илья Иосифович голову и положил к ее ногам карьеру, партбилет, репутацию и семейное благополучие. Теперь Альбина который год через суд делит с ним квартиру и дачу, так что оставшиеся сбережения Рунге потратил на адвоката, благо Генрих Павлович защищал старого во всех отношения приятеля почти даром.

Рунге вздохнул: двенадцатый год тяжбы бил все рекорды по длительности адвокатской защиты. Хотя в эти времена в связи с бесконечной реорганизацией судов, принятием новых законов, переходом на систему прямого назначения судей и изменением деления Москвы ни одно квартирное дело не слушалось менее пяти-семи лет. А тем временем, – академик посмотрел на календарь – подходил новый месяц оплаты.

Лично для него ситуация была критической. Молодые захребетники подпиливали ножки его стула и подсиживали со всех сторон. Ну, а заключение по переданным английскому университету материалам явно было его лебединой песней.

«Неужели нельзя вывернуться? Может, сказаться больным?»

Ведь удалось ему, будучи молодым сотрудником Курчатовской лаборатории, не поставить подпись под коллективным разоблачительном письмом научной общественности против своего руководителя. Узнав о готовящемся письме, он просто оформил командировку и убыл на три дня в Новосибирск. А когда вернулся, не было ни письма, ни руководителя. Может быть и сейчас?..

«Надо попробовать…»

Рунге облегченно вздохнул и потянулся за стаканом с чаем. В этот момент и задребезжал старинный телефонный аппарат, коими уже никто и не пользуется в наше время. Академик трясущейся рукой поставил предательски звякнувший в подстаканнике хрустальный сосуд на стол и снял трубку.

– У аппарата академик Рунге! Слушаю вас.

– Илья Иосифович? – уточнил мужской голос.

– Да. Слушаю, – повторил академик и окончательно потерял желание подписывать что-либо по этому странному и непонятному делу.

– Вас беспокоит полковник госбезопасности Соломин Юрий Юрьевич. Здравствуйте!

«Госбезопасности?!»

– Здррр-ав-ствуй-те! – с трудом выговорил Рунге. – И… чем обязан?

– Уважаемый Илья Иосифович, наши сотрудники обращались к вам с просьбой дать срочное экспертное заключение по поводу кое-каких документов…

Рунге сосредоточился. Да, с утра кто-то, кажется, звонил. Но старый и не очень здоровый академик вовсе не собирался по первому требованию бежать к ним в контору, чтобы сделать экспертное исследование. Эти люди в погонах ему вообще не нравились – Черкасова и то за глаза хватало!

– Да-да. Звонили. Но не очень, знаете ли, вовремя. У меня сейчас несколько важнейших диссоветов на носу, а также президиум вот-вот пройдет. А все, знаете ли, на мне. На мне, старике. Так что извините, мне сейчас совсем недосуг. Совсем.

Рунге выпалил все, что сразу, прямо с утра не сказал нахальным чекистам, и с облегчением вздохнул. Но на том конце провода явно разозлились, и назвавшийся Юрием Юрьевичем заговорил профессионально леденящим тоном.

– Все ясно, господин Рунге. Значит, вы отказываетесь содействовать органам госбезопасности в изобличении особо опасных преступников, пытавшихся нанести ущерб обороноспособности страны?

Рунге опешил, но собеседник еще не завершил свою речь.

– Обязан вас предупредить, как человек, непосредственно занимающийся вопросами государственной безопасности, что ваше бездействие способствует их безнаказанности. Да, у вас есть право отказаться от проведения данной экспертизы…

Чекист сделал паузу, от которой у академика вновь бешено заколотилось сердце, и он сунул еще одну таблетку под язык.

– И если так пойдет и дальше, у вас появится куда как больше времени, чтобы заниматься наукой и лечиться, лечиться, лечиться.

Рунге возмутился. Он никому и никогда не позволял говорить с собой в таком тоне.

– Вы не смеете так со мной разговаривать – срывающимся голосом возразил он, – я вам не мальчишка! Прошу не забывать!

И тогда собеседник сказал главное:

– Что ж, в таком случае я вынужден буду писать представление в Правительство и лично Премьеру о вашем отказе. И, само собой, я изложу свое на этот счет мнение.

Сердце академика ухнуло вниз.

Мораль

Соломин знал, что следует сказать, и, конечно же, Рунге отреагировал правильно.

– Я… я ведь не дал вам окончательного отказа, – с укоризной выдохнул он, – и тем более не дал повода и права унижать меня. Я… я… если очень… конечно… необходимо… я сделаю это заключение.

Соломин слышал это сбивающееся дыхание и даже определил момент, когда Рунге проглотил очередную таблетку, но молчал.

– Когда… когда вы хотели бы?..

«Вот это другой разговор, старый ты арифмометр!» – подумал Соломин.

– Чем скорее вы сможете прибыть к следователю, тем лучше. Для дела. Государственного дела, Илья Иосифович.

Рунге шумно чмокнул протезом, и Соломин сделал интонацию теплее.

– Заметьте, ни мне лично, ни вам это заключение ничего не добавит и не убавит, а вот государство пострадает, – озабоченно произнес он, – а это несправедливо! Согласитесь?!

– Ну… в общем… – через силу выдавил академик.

Соломин сдвинул брови и придал голосу поучительные нотки.

– Мы слишком мало думаем, что порою от нашего с вами решения или поведения зависит судьба Родины… Понимаете, Илья Иосифович?

Соломин, нимало не смущаясь, уже читал академику банальную мораль. Он делал это так лихо и в то же время проникновенно, что ни возразить, ни оборвать его было решительно невозможно.

– Дддда… Понимаю….

Рунге определенно растерялся. Он не знал, что попался на один из излюбленных приемов Юры Соломина, которым он еще во время учебы доводил профессоров и преподавателей до полного исступления. Ни у кого не поднималась рука поставить «неуд» при полностью невыученном уроке будущему «Зорге» или «Кузнецову». Именно так Юра обосновывал исключительность своей будущей миссии. И даже неподготовленность к занятию легко объяснялась тем, что он занимался специальной психологической тренировкой по системе легендарного советского разведчика Джона Блейка, который только-только вырвался из лап Британской контрразведки и теперь часто бывал дома у Соломиных. Преподаватели это знали и не решались губить молодое дарование, внимание к которому проявлял сам Блейк. Даже Глеб Белугин, наткнувшись на подобное искусное манкирование, поставил лишь точку напротив фамилии Соломин. Не выдержал и Рунге.

– Я могу завтра. Во сколько удобно? Могу даже к восьми утра. Куда ехать?

– К восьми рановато. К десяти поздно. Девять будет в самый раз. Лефортово. Следственное Управление. На проходной вас встретят. Всего доброго, уважаемый Илья Иосифович. – Соломин улыбнулся своим мыслям и повесил трубку.

А ближе к вечеру после непростых размышлений Соломин признал, что надо делать и следующий шаг, а значит, придется звонить Артему. Вздохнул и решительно набрал номер Павлова.

– Здравствуй, Тема…

– Приве-ет, – явно не веря своим ушам, радостно протянул Павлов, – Юрка, ты как? Ты где? Может, встретимся? У меня офис на Воздвиженке!

Это было ровно то, что надо.