Текст книги "Курсант. На Берлин"

Мы ведь не думали, что нам порознь в Германию придется добираться. Мне казалось, это больше будет похоже на сцену из фильма. Ночью нас с самолета выкинут где-нибудь в немецких лесах. С парашютами, естественно. Хотя, Панасыч и без них вполне мог бы. Чувство юмора у него специфическое.

Но… Шипко прав. Такой способ больше подойдет диверсантам. А мы – нелегалы. У нас все серьёзнее.

– Смотри, что есть… – С загадочным видом сказал Подкидыш и жестом фокусника вытащил из-за спины пузырёк с прозрачной жидкостью.

– Что это? – Хмуро поинтересовался Бернес.

Марк вообще пребывал в дурном расположении духа. Ему ужасно не понравилась новость, что в Германию мы попадём разными путями. Причем я – самым сложным.

– Спирт. – Сообщил радостно Подкидыш и осклабился. А потом еще совершенно по-дурацки добавил, – Гы-гы…

– Ты приболел? – С подозрением поинтересовался Марк.

Взгляд его выражал откровенное сомнение. Будто Подкидыш – это такой человек, который точно заболеть не может.

– Ты дурак? – Ванька нахмурился и опустил руку, в которой держал пузырёк. – По-твоему спирт только во время болезни пьют, чи шо?

Мы находились в своем, отдельно стоящем бараке. Буквально час назад стало известно, что следующим утром я покину это место.

Оказалось, Подкидыш спирт каким-то удивительным образом ухитрился раздобыть для того, чтоб устроить мне «отходную».

Ну мы ее и устроили. Закуску притащили из столовой, с ужина, припрятав ее по карманам. Потом дождались, пока явится наш куратор, Панасыч. Надо было быстренько отчитаться, что все хорошо, и сделать вид, будто мы ну очень хотим спать.

– Укладываетесь, черти? Угомонились? – Чекист хмуро посмотрел на Марка.

По большому счету вопрос именно ему и предназначался. Когда Бернес узнал, что наша разведгруппа в Берлин отправится разными частями, его это сильно… даже не расстроило. Разозлило. Все-таки недоверие к НКВД, сидевшее в Марке, было слишком велико.

– Так точно, товарищ сержант государственной безопасности! – Браво выкрикнул Подкидыш и даже вскочил с кровати, чтоб несколько раз прищёлкнуть воображаемыми каблуками.

Сидели мы в постелях уже в одном белье и каблуков, естественно, в помине не было. Только голые пятки.

– Чёт подозрительно… – Панасыч пристально посмотрел на меня, на Марка, потом на Ваньку. – Какую-то ерунду задумали. Точно говорю…

– Никак нет, товарищ сержант государственной безопасности. – Снова со счастливой физиономией отчеканил Подкидыш. – Крепко за Реутова радуемся.

– Вы давайте, от своих Реутовых, Подкидышей и Бернесов отвыкайте. Позывные забыли? Скрипач, Тень и… – Панасыч посмотрел на меня, скривился, будто ему в рот лимон засунули, а потом закончил. – И Курсант. Алексей, чего ты уперся намертво со своим Курсантом? Как бельмо на глазу, честное слово.

Я промолчал, потому как выпроводить Панасыча из барака хотелось очень сильно. А насчёт Курсанта, да. Переклинило меня. Решил, примета хорошая. Как выскочил этот позывной в первый раз, так его и оставил.

Панасыч еще побурчал немного, а затем вышел из барака, громко хлопнув дверью.

Ну а мы наклюкались, как поросята с того спирта. Хорошо, ночь на дворе и барак наш находится на приличном расстоянии от основного здания школы. Утром меня поднял Шипко и мы уехали. Почти неделя прошла с того дня. Теперь все кажется каким-то далёким. И школа, и Подкидыш с Бернесом, и сам Панасыч.

– Так что? Горяченького? – Переспросил Эско Риекки.

Видимо, задумавшись, я немного затянул с ответом. Ну ничего. Так даже лучше. Пусть думает, будто я сомневаюсь, можно ли ему верить.

Не дожидаясь моего ответа, господин Риекки подошел к двери, приоткрыл ее и велел секретарше, дамочке бальзаковского возраста, принести нам чаю. Затем благополучно вернулся на место, сел обратно за стол и уставился на меня с нетерпением. Мол, давай, Алексей, жги.

– Расскажу подробно, хорошо. С самого начала и до конца. Естественно. Вполне понимаю, не ради развлечения мы тут находимся. – Я с серьёзным лицом кивнул господину Риекки. – Только думаю, разумно сразу обозначить кое-какие детали. Я ведь сюда не ради благополучной жизни добирался. Не ради возможности пить по утрам какао с венскими вафлями. И через карельские леса топал тоже не ради этого. Я хочу вернуть должок большевикам. А если точнее, то всем чекистам. Ради этого столько вытерпел, что другим и представить сложно. Я знаю, здесь, в Финляндии можно связаться с членами РОВС? У меня есть крайне важная информация о планах НКВД и я хочу ею с ними поделиться. Или…

Я снова посмотрел Эско Риекки в глаза, а потом многозначительно улыбнулся и добавил:

– Или не с ними. Кому больше эта информация понадобится, с тем и договариваться буду.

Глава Вторая: В которой я вступаю в новую, буржуйскую жизнь

«Запомни, Алексей, Эско Риекки будет тебя проверять основательно. Не расслабляйся. Это займёт у него не день и не два. Постоянно жди подвоха. Каждый час, каждую минуту он будет провоцировать и проверять. Следить за тобой. В твою историю Эско заведомо не поверит, потому что ему хороший Витцке не нужен. Что толку от хорошего? Ему нужен Витцке-разведчик, Витцке-коммунист. И если он это почувствует, душу из тебя вытрясет.

Твоя задача – кинуть приманку. Дать понять, что сведения у тебя слишком ценные. Для самой Финляндии ты, конечно, интересен, но больше с точки зрения трофея. Толку от тебя финской сыскной полиции не сильно много. Кроме, пожалуй, возможных имен тех, кто работает на советскую разведку. Но ты этих имен, не знаешь. Хоть бить тебя начнут, хоть убивать, ничего не изменится. Если не знаешь, то и сказать нечего. Однако силу применять он не станет. По крайней мере, я в этом уверен. Опять же, бессмысленно.

А вот продать тебя подороже немцам, как полезный экспонат, – это уже для Риекки выгодно. Так он может заодно свою лояльность показать „друзьям“ из Третьего Рейха. Тем более, Риекки имеет прямые контакты с руководителем государственной тайной полиции, Генрихом Мюллером, который, как ты понимаешь, нужен нам в первую очередь.

Причём, контакты эти давние и крепкие. С финнами Мюллер познакомился еще весной 1936 года. Тогда же в Берлин с ответным интересом съездил Риекки. По сведениям, поступившим от проверенного человека, в ходе переговоров Мюллер и Риекки обсуждали международную преступность. Но это все, конечно, красивая обертка, мишура. На самом деле, под эгидой борьбы с преступниками было решено исходить из того, что коммунизм – это обычная преступная деятельность, и почему бы финнам не выдавать Германии немецких коммунистов, оказавшихся в Финляндии.

А ты – вообще из Советского Союза. Вот Риекки тебя и „продаст“ Мюллеру за ответную, равноценную, так сказать, любезность. Это то, что нам надо. Более того, к подобному решению нужно Риекки подтолкнуть. Направить ход его мыслей. Но когда Эско про немцев озвучит, ты в первые дни активно изображай сомнения. Мол, размышляешь. Разрываешься между РОВСом, там, вроде как, свои, и Берлином…»

– Устал, наверное? Или просто задумался?

Голос начальника сыскной полиции, прозвучавший едва ли не рядом с моим ухом, вырвал меня из состояния легкого транса и вернул в реальность. Я отвернулся от окна, в которое усердно пялился последние минут десять, затем осоловелым взглядом посмотрел на сидевшего рядом Эско. Пусть думает, будто меня просто в сон клонит.

– Есть такое дело. Сами понимаете, господин полковник, по лесу несколько дней шляться, это вам не лёгкая прогулка.

– Понимаю. Как не понять? – Кивнул Риекки. – Ну вот сейчас и отдохнешь. Оно, конечно, разведка наша с тобой так нянчиться не стала бы, Алексей. Ты тоже, знаешь, цени приличное обхождение.

Слова его на первый взгляд могли показаться неуместными. То есть, просто, ни с чего, он вдруг про хорошее обхождение ляпнул, когда речь вообще о другом шла. Однако я уже понял, каждая фраза господина Риекки имеет смысл. Особенно, если она наоборот, выглядит бессмысленной, как вырванный из контекста кусок предложения.

Мне просто дали понять, что я непременно должен оценить факт целостности своего тела вообще и некоторых его органов в частности. Дали понять, что все могло быть иначе. Я мог бы сейчас сидеть в каком-нибудь особо глухом подвале без окон, где меня бы методично учили говорить правду. Естественно, с помощью рук, ног и всяких подходящих для этого инструментов.

По сути, Риекки открыто намекнул, если я не буду благодарен за «хорошее обхождение», то оно очень быстро может стать плохим.

Плохой полицейский – хороший полицейский. Это мы знаем. Это мы видели в действии не раз. Особенно, в своей настоящей жизни. Так-то я весьма даже успешным юристом был. Много, чего насмотрелся.

Только в нашем с Риекки случае он один сразу две роли играет. В данный момент пока что время хорошего полицейского. Начну сильно кочевряжиться, сразу сценарий поменяется на более печальный.

Ясное дело, такого поворота не хотелось бы. Я, конечно, видел в фильмах, как разведчиков мордуют в усмерть, а они героически сплевывают зубы на залитый кровью пол и проклинают врага. Так вот мне подобная роль вообще не подойдёт.

И что самое смешное, Шипко, чьи наставления сейчас вспомнились, сказал чистую правду. Даже если я очень захочу сдать все явки, имена и пароли, сделать этого не смогу. Потому что я их, блин, хрен знаю! В моей голове на данный момент есть только одна четкая установка – попасть в Берлин. Но сделать это необходимо так, чтоб не я сам «попал», а меня туда настойчиво пригласили. Потому что, если верить словам Шипко, цели у моей группы будут слишком сложные и слишком опасные. Но вся конкретика ждет в конечной точке. То есть… В Берлине!

Соответственно, придётся мне с этим старым лисом, как его назвал Панасыч, потягаться в хитрожопости. Ибо нет ни малейшего желания изображать из себя героя раньше времени.

К счастью, отвечать на многозначительные высказывания начальника сыскной полиции мне не пришлось. Машина, в которой мы ехали, остановилась возле красивого здания, расположенного на углу двух улиц с закономерно невыговариваемыми названиями. Интересная история, но у финнов отчего-то самые значимые места непременно находятся на перекрестках. Какая-то особая архитектурная планировка города. Вряд ли они настолько суеверные.

Господин Риекки сразу же выскочил из автомобиля, едва тот замер напротив входа в гостиницу. Я без задержки последовал его примеру.

Чертовы раритетные машины. Какие же неудобные. До сих пор привыкнуть не могу к этим дверям-перевертышам.

Впрочем, с другой стороны, чего уж выделываться. После путешествия по прекрасным карельским лесам я был бы рад даже велосипеду. На самом деле, удолбался в усмерть, пока изображал из себя юного натуралиста.

А все потому, что для достоверности Шипко, дай бог ему здоровья, карту мне не дал, компас тоже, а направление указал едва ли взмахом руки. Типа, пойдешь налево – заблудишься, пойдешь направо – в болоте утонешь к чертям собачьим. Прямо топай, Алёша. Не прогадаешь.

Поэтому пришлось изрядно покружить и это кружево уложилось не в пару дней, как планировали, а в три. Но зато мой след финские спецслужбы порадует. Там точно не возникнет сомнений, что я реально заблудился. Хотя устал, конечно, как собака.

Хорошо, что после нашей короткой беседы, состоявшейся в кабинете, Риекки повел себя ровно так, как и предполагал Шипко, чей голос всего лишь минуту назад заезженной пластинкой крутился в моей голове. Эско, посмотрев на то, как я выгляжу, решил снова сыграть в доброго дядюшку и предложил для начала привести себя в порядок.

Всё-таки несомненно Панасыч в деле разведки силен. Это – факт. Голова у него работает, как часы. Часы…

Я поднял руку и глянул на запястье. Здесь, родимые. На месте.

Это был очень неожиданный, а главное – приятный сюрприз. Часы отца я получил через несколько дней после того, как в лесу произошла ты ситуация с Клячиным, когда он хотел убить Панасыча, а по факту вышло наоборот.

Про Клячина, кстати, думал часто. Имелась какая-то глубокая обида, что ли. Глупо? Конечно. Этот человек служил Бекетову. Он выполнял для него всякую грязную работенку. Да и свои интересы тоже имел. С хрена ли я вдруг решил относится к нему хорошо, совершенно непонятно. Ну… Мне тоже уроком будет.

А часы принес Шипко. Принес и торжественно… Ну ладно. Не торжественно. Украдкой сунул их мне в карман, когда я, Подкидыш и Бернес выходили из столовой.

– Здесь не надевай. Как границу перейдёшь, тогда – на здоровье. – Заявил он мне, а потом развернулся и ушел.

Конечно, было очень любопытно выяснить, откуда появились часы? Вернее, откуда, я итак знаю. С руки убитого Клячина. Получается, все-таки руководство проверило рассказ Шипко о том, что случилось в лесу. Как он и говорил. Видимо, тело Клячина нашли, а все ценное забрали. Или это сделал сам Панасыч. Часики-то особенные. Они – часть шифра, оставленного отцом. Ясное дело, их в лесу бросать никак нельзя.

В любом случае, я решил поумерить свое любопытство и лишних вопросов не задавать. Вот вообще не та ситуация, где нужно выяснять детали. Какая разница, кто конкретно вернул часы, главное – они теперь там, где и должны быть.

– Ого… Наручные. Впервые вижу такой интересный экземпляр…

Эско Риекки стоял рядом со мной, поэтому, естественно, на часы сразу обратил внимания.

Мы отошли от машины, и теперь просто замерли на месте, рассматривая фасад здания. Вернее, рассматривал его Эско. Хотя уж он то, уверен, видел эту гостиницу сто миллионов раз. Что его сейчас так впечатлило, не знаю.

Я просто молча изображал столб, ожидая, когда начальник сыскной полиции налюбуется зданием с красиво надписью «Kämp» на вывеске.

– Насколько я знаю, в Советском Союзе ничего подобного сделать не могли.

Господин Риекки внимательным взглядом проводил мою руку, которую я опустил вниз. Причём, пялился он настолько пристально, что мне пришлось одернул манжет и спрятать часы.

– Это память об отце. – Коротко ответил я, а затем многозначительно посмотрел на высокие дубовые двери гостиницы. – Идёмте?

– Конечно, конечно… – Суетливо закудахтал господин Риекки, снова входя в привычную роль. – Ты уж не обессудь, Алексей, не ждал такого гостя. Не подготовился…

Мы двинулись ко входу в здание, поднялись по ступням. Эско посторонился, пропуская меня вперед, но едва я поднял ногу, чтоб перешагнуть через порог, он совершенно неожиданно проскользнул в холл гостиницы. Это было резко и неприятно. Сильно раздражает, когда лысый мужик, нарушая все понятия о личных границах, проскакивает вперед, оттеснив меня плечом. Я даже запах его одеколона почувствовал, приторный и слишком навязчивый.

Удолбал своими психологическими зарисовками, честное слово. Явно пытается вывести меня на эмоции. Только не откровенно, а исподтишка. Капает на нервы, как водичка из сломанного крана.

– Квартира служебная имеется, но она, в некотором роде, сейчас занята. Так что, придется в гостинице. Но зато в какой! Это тебе не просто нынешняя, современная лабуда. Это, Алексей, историческая ценность! Построили здание в 1887 году и сразу… Слышишь, Алексей? Сразу все газеты немедленно начали его восхвалять, называя величественным, великолепным и европейским.

Начальник сыскной полиции шёл чуть впереди, буквально на четверть шага. Для того, чтоб рассказывать все эти занимательные, но совершенно ненужные вещи, ему приходилось постоянно держать корпус в пол оборота. От этого казалось, будто идёт он не как нормальный человек – прямо, а двигается бочком.

– Вот. Сюда. – Указал он мне на стойку администратора, которая находилась справа от входа в гостиницу.

Выглядела эта стойка настолько величественно и монументально, что хоть сейчас бери да отправляй ее в музей. В музей абсолютной безвкусицы.

Может, конечно, отель «Kämp», куда мы прибыли с Эско, и был местной достопримечательностью, но у меня подобные заведения всегда вызывали желание побыстрее свалить либо потребовать, чтоб прямо сейчас явились цыгане, медведи и какой-нибудь Шаляпин лично. Прямо наипошлейшая купеческая роскошь. Вот так это все выглядело в моем представлении.

Но я – человек, избалованный всякими «Хилтонами», «Рэдиссонами» и «Паласами». По крайней мере, в прошлой жизни. Ясное дело у меня финская гостиница ни восторга, ни счастья не вызвала. Однако, Риекки я виду, конечно, не показал.

Просто вежливо кивнул его очередной соловьиной трели о том, как мне фантастически повезло оказаться в столь шикарном месте.

– Что? Неужто не впечатлён? – Эско посмотрел на меня хитрым взглядом. Потом тут же, не дожидаясь ответа, повернулся лицом к молодому мужчине-админисиратору, истуканом замершему за стойкой. – Номер, как обычно.

– Господин полковник… Но тот… Он занят…

Бедолага, увидев начальника сыскной полиции, побледнел настолько, что, мне кажется, упади он на пол, чистый труп выйдет. Даже дышать начал через раз.

– Ты не понял, Олав. Мне. Сейчас. Нужен. Тот. Номер.

Разговор между Риекки и администратором шел на финском, который я понимал очень, очень смутно. Язык Суоми не входил в набор тех языков, которые мы изучали. Однако, когда стало понятно, что мой путь в Германию лежит через Хельсинки, Шипко две недели ежедневно таскал меня на встречи с каким-то трясущимся финном, и тот активно вкладывал в мою голову базовые вещи. Естественно, чисто на разговорном уровне.

Я сделал вид, будто абсолютно не знаком с финским языком, и принялся с восторгом рассматривать ту самую стойку, которая в моем понимании должна носить звание самого безвкусного предмета мебели.

Витые вензеля, завитушки, гербы, орлы, ангелочки и еще какая-то невообразимая хрень. Все это сверху было покрыто позолотой и лазурью.

– Но господин полковник, в номере живут люди… – Жалобно продолжал блеять бедолага Олав.

– Значит прямо сейчас иди и пересели их в другой. Скажи, испортилась канализация, закончилась вода, наступил конец света. Что угодно. Мне все равно. Пока я и мой спутник отобедаем в ресторане, номер должен быть пуст, чист и подготовлен.

– В ресторане?! – Несчастного финна аж зашатало из стороны в сторону.

Он посмотрел не меня, потом на начальника сыскной полиции, потом снова на меня. Лицо администратора вытянулось и выглядело абсолютно несчастным.

В принципе, понять человека можно. Приличная гостиница, а она не смотря на отвратительный дизайн и безвкусную обстановку, действительно приличная. И тут – я. В грязной одежде, с испачканными лицом, с вещевым мешком за плечами, в сапогах, с которых комками при каждом шаге падает грязь. Шипко прямо от души «позаботился» о моем внешнем виде.

Мы ведь, собственно говоря, по этой причине и свернули беседу, оправившись из сыскной полиции в гостиницу. Господин Риекки настолько активно изображал из себя хорошего персонажа, что сам предложил для начала искупаться, переодеться, а потом, наконец, в спокойной обстановке обсудить насущные дела.

При этом, он несколько раз выделил, что окажись, к примеру, финн в Москве с такой же историей, как у меня, его вряд ли встретили бы настолько гостеприимно. Он бы уже сидел в казематах Лубянки, умываясь кровью. Я в ответ заверил Эско, что все прекрасно понимаю и полностью с ним согласен.

Правда, думаю, у начальника сыскной полиции имелся еще один мотив, по которому он решил быстренько отправить меня в гостиницу. Господин Риекки хотел понаблюдать за возможным шпионом. Все эти трогательные воспоминания из детства, как и говорил Панасыч, убедили его очень слабо.

Естественно, без присмотра я не останусь, тут и дураку понятно. По-любому за мной будут приглядывать, причем приглядывать так, что вздохнуть будет сложно без контроля. Но меня все как раз устраивает. Я для сотрудников сыскной полиции приготовил весёленькое времяпровождение.

Эско, проследив за взглядом Олава, уставился на меня, пару секунд помолчал, а затем с громким звуком шлепнул себя ладонью по лбу.

– Вот ведь! Только что сообразил! – Выдал он по-русски. Видимо, это уже предназначалось мне.

Администратор тихонечко выдохнул, ожидая, что сейчас, наконец, господин Риекки поймёт, с человеком, выглядящим, как бомж и так же пахнущим, (а чего скрывать от меня натурально несло сырым, затхлым «ароматом»), никак нельзя запросто идти в ресторан. Помимо начальника сыскной полиции в гостинице ещё другие люди имеются. И вряд ли подобное соседство во время обеда понравится гостям.

– Мне же срочно надо уехать! – Выдал Риекки. Он снова говорил на русском. – Олав, проводи моего друга в ресторан, и пока он ждёт, приготовь ему номер.

Администратор вздрогнул, моргнул несколько раз и окончательно сдался. Он вышел из-за стойки, а затем указал мне в сторону дверей, которые вели в нужный зал.

– Пройдёмте, господин…

– Витцке. – Сказал я с достоинством. – Алексей Сергеевич Витцке.

Потом, перекинув мешок на другое плечо так, чтоб с него непременно упало несколько грязных листьев, двинулся ко входу в ресторан.

Господин Риекки решил сразу, без прелюдий, приступить к изучению моей персоны. Ну, что ж. Так даже лучше. Порадую человека своими личными «заготовками».