Текст книги "Тихий омут"

В пустынном небе со звонким клёкотом кружили три халзана. Позади располагалась невероятно ровная площадка, вымощенная идеально подогнанными друг к другу обсидиановыми плитами. В центре неправильным полукругом стояло шесть деревянных идолов, перед которыми у небольшой жаровеньки сидела все та же чёрная рысь.

Осунувшийся и почерневший от усталости лазутчик стоял один. Измученную кобылицу пришлось оставить в небольшом селеньице, о существовании которого решительно никто не знал и поэтому не нанёс ни на одну карту. Мужу просто повезло, что попал туда. На удивление непуганые жители радушно пригласили его под свой кров, накормили и напоили. Пытались уложить спать, но едва-едва держащийся на самом краю полного отупения Будилад лишь отмахнулся и воротился в путь. Что это была за весь, и почему там жили такие приветливые до наивности люди, подумалось уже на самом Капище. В других-то слободах пришлых частенько на вилы поднимали, а то и сжигали, опасаясь, как бы не оказался гость незваный злыднем или навью. Да и разбойников на каждом тракте, что муравьёв в лесу. За время пути от Лихобора до Капища Будиладу с Кузьмичом приходилось отбиваться трижды. Хотя оба, вроде, не производили со стороны впечатления лёгкой добычи…

Лазутчик мотнул головой:

– Не о том думаешь, не о том.

Под остроконечными шпилями четырёхугольных бревенчатых башен-сторожевиков замаячили огоньки факелов. Несколько раз высунулись и скрылись дозорные, видимо стараясь убедиться, что пришелец один. Потом над деревянной щетиной показалась кудлатая голова вестового, и опальный лазутчик услышал звонкий молодецкий голос.

– Эй, добрый человек, зачем пришёл? Дело пытаешь али от скуки маешься? Коли от скуки, так и ступай себе стороной, у нас тут не ярмарка.

– Я по делу, – коротко ответил Будилад.

Вестовой скрылся, а спустя несколько мгновений, широкий мост из морёного дерева со скрипом поплыл вниз.

Лазутчик стоял, пошатываясь, и следил за его плавным движением, за тем, как на мосту появляются три высокие совершенно одинаковые фигуры, наряженные в тугие кафтаны с меховым подбоем, за тем как эти фигуры плавно приближаются, исполненные какой-то кошачьей грации, скользил взглядом по коротким мечам с дугообразным огнивом, висевшие у каждого при поясе слева, и жалел, что сдуру отказался поспать хоть немного.

Эти трое, что вышли навстречу пришельцу, по всей видимости, были близнецами. Что-то часто в последнее время стали попадаться близнецы, вскользь подумалось родовичу. Тот, что шёл посередине, держал на руках пушистого чёрного котёнка. Ривы почтительно склонили головы. Тот, что с котом, заговорил:

– Поздорову тебе, Путник. Мы – рынды, встречаем гостей, пришедших по делу. Следуй за нами, мы проводим тебя к вуку Еличань.

Будилад поклонился в ответ и устало пошёл вслед рындам.

Ривы сохранили ремесленное деление лютичей, поэтому во главе их острога стоял вук, что на утерянном наречии детей волка могло означать и как отец, и как волк. Воинственный народ, как правило, не видел между ними различия, так как каждый уважающий себя род непременно числил своим первопредком лесного бродягу. Редко-редко можно было встретить потомков оборотня. Ну да, на то они и лютичи, что само по себе означило – дети волка.

Насколько слышал Будилад, в остроге жили не только эти цеха лютовской жизни. Народец работал и обавами, и болярами, и даже волхвами, не говоря уже о таких обыкновенных профессиях, как гончар или плотник. Но ривов на порядок было больше. Настолько больше, чем всех остальных, что их ремеслом нарекли целую, почти сформировавшуюся, народность. Ведь, как ни крути, а лютичами их назвать уже не получалось. Не стало самого стержня, того цеха, к которому относилось большинство лютичей и чем они славились на весь мир – волкодлаков. Диких, яростных воинов, способных в одиночку остановить целую армию. Все остальные уже не то.

И если когда-нибудь у ривов переведётся профессия истребителей нечисти, скорее всего, их назовут как-то иначе. Хотя, как знать?

…Его вели главными воротами, ничего не тая и не скрывая, как это обычно делалось в большинстве закрытых от мира острогов. Всё-таки ривы были наследниками лютичей, не боявшихся никого и ничего. Они прекрасно знали, чем нередко оборачивается такое бесстрашие, но гордая воинская спесь здесь у каждого в крови.

Мощёные улочки были начисто лишены снега. Нигде нельзя было увидеть ни отходов, ни грязи, ни луж. В общем, ничего в этом удивительного не было. Во-первых, острог это хоть уже и не слобода, но до полнолюдного города ему ещё далеко. А во-вторых, образования близкие к воинским всегда отличались от прочих чистоплотностью и дисциплиной.

Кругом царила суета. Как это и положено, у главных ворот располагались людины избы дружины и гридницкие. Раздавался звон мечей. Облачённые в тугие шкуры отроки сгоняли по девять потов, упражняясь в воинском ремесле. Седоусые осанистые дядья, временами украшенные шрамами, с лукавым прищуром наблюдали за процессом, иногда давая короткие замечания то одному, то другому отроку.

Чуть далее упражнялась элита – обоюдорукие. Вообще-то говорили, что все ривы одинаково владеют и правой, и левой рукой, но способность слаженно работать сразу обеими считалась редкостью у всех народов. Большинство лютичей владело ей, но все, способные рубиться двумя руками, погибли при битве у Залесского поля, и лишь немногие потомки случайно унаследовали её. Да, что ни говори, а ривы стали обыкновенными людьми, совсем не как их великие предки.

Чем ближе подходили к центру, тем чаще попадались избушки мирных острожан. Интерес и стыд раздирали Будилада. С одной стороны, было как-то неприлично вот так неприкрыто таращиться по сторонам, особенно разглядывать женщин. А с другой, как много людей ещё может похвастаться тем, что видел ривок? Странствовали по миру и боролись с чудищами ривы мужчины. Среди наёмной гридни девок не встречалось тоже. А больше никто из них и не покидал острога. Как заключались их семьи, никто не знал. Но скорее всего, тут процветали родственные браки, хотя и нельзя сказать наверняка.

Во всяком случае, румяные и сбитые ривки никак не походили на детей инцеста. И судя по тем обрывкам разговоров, что случайно долетали до уха лазутчика, слабоумием девицы не страдали. Хотя, конечно, и выдающегося ума там не просматривалось.

Девки носили широкие кожаные штаны и короткие полушубки, доходившие чуть ниже пояса. Из-под покатых крытых шапок с меховой опушкой выбивались остриженные до плеч волосы. Срамота – в Родове с такой стрижкой ходили только мужики, девки никогда не отрезали выше лопаток. А всё больше старались отпустить до пояса, ведь всякому ведомо, коса – девичья краса. Но ривы, похоже, об этом не слышали.

Центральным местом в остроге был лес. Не сад, навроде мироградского, не роща, как у стен Лихобора, а именно лес. Со своими чащобами и перелесками, полный непроходимых чащ, валежника и диких зверей. Конечно, этот лес был очень мал, по сравнению с тайгой на востоке, но внешне сильно напоминал именно её. Здесь водились бурые медведи, лисицы, волки, лоси и, самое главное, рыси.

Звери и люди здесь существовали настолько тесно, что иной раз посреди оживлённой шумной улицы в бурлящем людском потоке нет-нет, да и можно было встретить одиноко бредущего медведя или, к примеру, волка. Рыси находились на совершенно ином положении. Всяк острожанин, встретив таёжную владычицу, непременно почтительно кланялся вслед.

Всё вокруг было тихо, мирно, кругом витал дух приветливости. И вместе с тем даже воздух в остроге был пропитан атмосферой воинственности, полон тихой, но в то же время грозной силы. Возможно, каким-то незаметным образом ривы умели показать незнакомцу своё гостеприимство и дружелюбие, но до определённого предела. И в случае чего нарушителя спокойствия будет ожидать самая незавидная участь. А может быть, это всего-навсего было в крови потомков грозного воинского племени.

Будилада привели на небольшую тенистую полянку в ривском лесу. Здесь пахло сыростью и костром. Действительно, в самом центре полянки тихонько потрескивал робкий огонёк, обложенный кругом маленькими окатышами. Вокруг суетились хмурые сосредоточенные люди в лёгких пуховиках с непокрытыми головами. Они зачем-то таскали из стороны в сторону доски и брёвна. На дальнем конце возвышалась двухэтажная деревянная конструкция непонятного назначения. Она походила на сторожевую вышку, но на очень странную вышку. Во-первых, она была слишком мала, даже не показывалась из-за деревьев, и разглядеть из неё что-то мог лишь дозорный-великан. Но он бы в ней не поместился.

Рынды остановились. Двое обступили лазутчика по бокам, третий с блаженной улыбкой наглаживал чёрного котёнка. Ушастая бестия громко мурлыкала и требовала, чтобы её непременно гладили обеими руками сразу.

Пришелец выжидающе посмотрел на кошатника, но тот словно его не замечал. Странные они, эти существа. От чего-то назвать рындов людьми язык не поворачивался. Может, тому виной было представление, что люди вели бы себя иначе. Во всяком случае, нормальные люди.

Наконец, на них обратил внимание низкий коренастый мужик, весь обросший и всклокоченный, он чем-то напоминал медведя. Плюнув в сторону, медленно вытер огромные лапищи засаленным серым полотенцем и подошёл.

– Здравствуй, молодец, – прорычал незнакомец. У такого крепыша и не могло быть иного голоса, как по-настоящему звериный рык. Он беззастенчиво разглядывал родовича с ног до головы и что-то прикидывал в уме. – Я, боляр-вук Лют, – представился медведь. – Вук Еличань задерживается и пока не может толковать с тобой, поэтому, если твоё дело не столь значительно, быть может, стоит решить его со мной и сэкономить массу времени?

– Нет, – покачал головой Будилад, – моё дело требует разговора только с лесным отцом.

Боляр-вук почему-то едва заметно усмехнулся при словах лесной отец и кивнул.

– В таком случае, рынды проводят тебя на постоялый двор, где найдётся ночлег и некоторая снедь. Я предупрежу Еличань, что ты дожидаешься, и как только это станет возможным, ваша встреча состоится.

Мужи раскланялись, и медведь возвратился к своим заботам.

Рынд с кошкой махнул рукой, пошли, мол, и повёл на постоялый двор. То, что родовича протащили чуть ни через весь острог, чтобы сообщить о том, что лесной отец пока не сможет его принять, говорило об одном – ему действительно устроили обзорную экскурсию, чтобы показать одновременно тихий приятный быт острожан и способность постоять за себя, если потребуется.

Откровенно говоря, Будилад даже радовался внезапной возможности отдохнуть перед серьёзным разговором с вуком. Всё-таки он не спал почти двое суток, причём большую часть времени находился в пути.

Лазутчик отказался от предложенных яств и сразу попросился на ночлег. Корчмарь – низкий толстопузый дед с огромным носом и густыми бакенбардами окинул пришельца хмурым глазом и очень быстро составил мнение о финансовом благополучии нового постояльца. Наверное, у старика частенько останавливались богатые гости, поскольку он устроил родовича в маленькой комнатушке под лестницей. Окон там, конечно же, не было, освещением служила тусклая лучинка, и стоял густой запах перебродившего вина. Почти всю комнату занимали широкие полати, кое-как наспех застеленные разным тряпьём.

Будилад притворил за собой дверь, свалил у порога ставший неподъемным полушубок, шапку и верхонки. А потом упал на полати, даже не подложив под голову серые, исполосованные разноцветными заплатками, узлы с тряпьём.

…Его разбудил тихий, но настойчивый стук. Прежде чем сообразить хоть что-то, родович слетел с полатей. Правая рука тихонько скользнула за голенище и вытянула крепкий охотничий нож.

Дверь бесшумно отворилась не больше чем на два пальца, и женский голос произнёс:

– Вам нечего бояться, я пришла вовсе не убивать.

– Да я, в общем-то… – замялся Будилад, поспешно пряча нож обратно.

– Можно войти?

– А, да. Конечно.

Дверь распахнулась уже настежь, и в проёме возникла ривка. Ростом она едва доставала ему до подбородка. По-мужски широкие плечи были затянуты в баранью крылатку поверх простецкого тулупа, каковой можно увидеть на любом сермяге от Лихобора до Велеславля. Над левым плечом высилось яблоко меча, на котором искусный кузнец вытравил различные варианты знака рыси.

Лицом ривка была очень обаятельна. Не красива, вовсе нет, но очень обаятельна. Она приветливо улыбнулась и закрыла за собой дверь. Мягко ступая по выстланному кизяком полу, она подошла к полатям и села.

Будилад, слегка опешив, разглядывал её. Особенно настораживал меч за спиной. Оно, конечно, ривы без меча нигде не появляются, наверное, даже в собственных опочивальнях, но как-то… напрягало оружие Будилада, напрягало.

– Меня зовут Еличань, – представилась девица. – Вук Еличань, ты хотел меня видеть?

Лазутчик врос в пол. Едва удержался от того, чтобы не раззявить рот и выпучить глаза. Но это действительно было немыслимо – лесным отцом патриархального народца, вождём на половину варварского племени, где во главе всегда стоял лучший воин, была баба!

– Удивлён, что я – женщина? – располагающе улыбнулась Еличань.

– А, нет, – отмахнулся Будилад. – После того, как за мной гонялись черти, я уже ничему не удивляюсь… Ну да, леший с ними со всеми. У меня к вам очень серьёзное дело, от которого зависят многие жизни.

Вук ободряюще кивнула и приготовилась слушать. Родович не стал вдаваться в подробности своих отношений с княгиней Златой, как она приветила больного бродягу и оставила при дворе свинопасом, и какую роль этот свинопас сыграл впоследствии в её дальнейшей судьбе и заточении. Вся ситуация теперь представлялась, как заурядная попытка переворота со стороны воеводы. Лазутчик предлагал отпустить с ним нескольких ривов, которые бы в единый миг уничтожили всех верных людей Соты, а он бы сам в это время разделался с самим воеводой.

Конечно же, после того, как вдовствующая княгиня будет освобождена и вернётся на престол, она не пожалеет для своих избавителей почти ничего, и ривы получат большой и славный куш.

Еличань выслушала его внимательно, ни разу не перебив, и вроде, даже с интересом. Она сидела, закинув ногу на ногу, и подперев бороду грубым кулачком.

Когда родович кончил, заговорила она.

– Ты ведь рассказал мне не всё, верно? Это очень подозрительно и странно для человека, пришедшего просить помощи. Ты разочаровал меня, чужеземец, – она сделала небольшую паузу, однако, как только Будилад открыл рот, продолжила. – Но даже будь ты со мной честен, как со жрецом на исповеди, мы всё равно ни о чём не договорились бы. Ривы не вмешиваются в политику. Нам нет дела до того, кто правит Мироградом или Тишью. Кто бы ни держал бразды правления, всё равно люди с деньгами будут предпочитать иметь дело с нами, а не с докучливыми белыми жрецами. У нас есть своя ниша, в которой мы конкурентно способны. Бестолково лезть в чужую юдоль – затягивать на шее петлю. Особенно, когда лезешь в такую жуткую вещь, как политика. После сумасбродных поступков Стародума, которого успели поэтически окрестить Безумным ривом, у нас своих забот довольно.

Ривка поднялась. Больше не смотря на гостя, поправила меч за спиной и подошла к двери. Уже почти выйдя, она тихо сказала:

– Ты можешь остаться здесь на ночь, но потом, уходи. Такие дела, о коих ты возмечтал, делаются не с кучкой прямолинейных рубак, привыкших иметь дело всё больше с тварями тупыми. Тебе нужны опытные, искушённые светом интриганы, тебе нужна настоящая дружина, прошедшая не один бой, готовая убивать людей. Верные люди, готовые пойти за тобой в самое дедерово пекло. Но главное, что тебе потребно, несколько лет, может быть, даже несколько десятилетий на подготовку. Перевороты не делаются с бухты-барахты одним днём. Это должен быть один точный и верный удар, иначе всё обернётся войной, в результате которой Мироград, за который ты тут так живо радеешь, падёт и либо станет чьим-то придатком, либо на несколько лет отстанет по развитию от остальных, доселе равных ему княжеств.

Будиладу сделалось стыдно. Чтобы какая-то ривка растолковывала родовскому вурдалаку основы государственных изменений… Крепко же он умом подвинулся в последнее время, коли уж такая элементарная мысль не пришла ему на ум.

– Ты права, – уронил он. – Прости, что отнял время…

– Ничего. Но в следующий раз думай лучше, как будешь освобождать любимую женщину.

– С чего ты…

– Да, брось, – отмахнулась Еличань. – Ты явно профессионал. Это видно сразу: как ты движешься, как оглядел мой меч, прикидывая, как в случае чего удобнее защититься. Ты спал, но стоило мне подойти к двери, как ты оказался с ножом там, где входящий не сможет увидеть тебя в первые мгновения. А твой взгляд?

– А что мой взгляд?

– У тебя в глазах смерть. Но не близкое её ожидание, ты сам пропитан смертью. Ты настолько к ней привык, что даже не замечаешь.

Из чего логично предположить, что смерть стала твоим ремеслом. Но на витязя ты не похож. У тебя нет боярского высокомерия, и одет ты совсем не как воин дружинный. Ты воин, но воин не обычный, убийца, но не уличный проходимец. Возможно, мне даже в пору бояться тебя. И при всём своём, думаю, немалом опыте и навыке расправы, ты поступаешь, как перепуганный мальчишка. С мужчинами такое бывает, только когда они влюблены. Ты любишь свою княгиню, чужеземец, тут не нужно быть провидцем. Помнишь, что говорят про благие намерения? Постарайся ей не навредить. Не лезь по самым очевидным путям, они самые страшные.

Ривка притворила за собой дверь, оставив в келье мокрые следы.

Будилад сел, потёр лицо.

«Нужно время? Да, нужно, но вот его-то как раз-таки и нет. Много ли высидишь в душном сыром подземелье, когда привык к сухим просторным теремам под присмотром мамок-нянек? Хорошо, если Злата ещё жива, но с каждым мгновением вероятность этого становится всё меньше.»

Оставаться в ривском остроге смысла не было. Решив дождаться утра здесь, а там уже видно будет, родович перекусил в маленькой дешёвой харчевне, находившейся неподалёку от постоялого двора, где он остановился. На постоялом дворе корчмы не было. Ел Будилад не много, а вот пил за троих.

Оставив последние гроши в харчевне, пьяный в усмерть лазутчик ещё некоторое время побродил по острогу, распевая скабрезные частушки. Дальше провал в памяти.

Нашёл он себя уже по другую сторону ривского моста.

На горизонте алел рассвет. В чистом небе всё так же одиноко кружил халзан. По пустынному Капищу легонько мела позёмка.

Будилад встал, отряхнулся. Вчерашнее он помнил урывками и, судя по воспоминаниям, обижаться, что его вышвырнули из острога, не приходится. Спасибо, что не убили ривы, в общем-то, могли. У язычников мир прост и понятен: виновен – получай своё.

Лазутчик загрёб пригоршню снега и принялся растирать лицо, прогоняя остатки сна и похмелье. В борьбе с чудовищной жаждой, ещё несколько пригоршней он съел. Сегодня это был его завтрак. Усталой походкой – будто всю ночь ворочал мешки – Будилад побрёл по обсидиановым плитам в направлении Мыса Теи и Анея. Ему, в сущности, было всё равно, куда идти.

Глупо ставить всё на один вариант, но иного выбора не оставалось. Ривы отказали, одному ему со всей опричниной Соты не справиться, помощи взять, наверное, где-то можно, да вот незадача – с похмелья голова туго соображала. Самое лёгкое, отправиться в Лихобор и выложить всё, что знаешь Владимиру. Но в таком случае, есть огромная вероятность, что лихоборский князь мигом выдаст своему родовскому другу предателя. Кто другой бы воспользовался таким ценным свидетелем, но Владимир – настоящий воин. Он блюдёт свою честь, прежде всего, перед самим собой и на предательство не способен патологически.

Чиримень и Богоруч слишком эмоциональны, с такими каши не сваришь. Далековато, долго добираться, да и можно не дойти. Особенно, если учесть, что два княжества одновременно желают его, Будилада смерти. Милослав? Пожалуй, самый страшный из всех князей. Добрый, вежливый, когда надо, уступчивый. Старается ни с кем не ссориться, всё тихо-мирно, но всегда в курсе событий любого княжества. Готовится к войне. Как и Сота. Страшно к нему.

Дедер! Если б можно было быть уверенным, что его сделка с чертями ничем плохим для Златы не кончится, стоило бы попробовать. Да и не такая, в сущности, большая плата за её жизнь и благополучие – всего-то, не видеться.

Стоило лишь подумать, как слева возникла фигура в кафтане с красным вязаным шарфом на лице, как повязка у некоторых разбойников. Заложив руки за спину, он шёл рядом в полном молчании и смотрел под ноги. Странная изодранная шляпа трепетала на ветру. Будилад тоже молчал.

– Помогли тебе ривы? – наконец ехидно спросил нечистый.

Родович не ответил. А что тут отвечать?

– Думаешь, кто из князей поможет? Напрасно. Каждый из них преследует свою выгоду, и далеко необязательно, что она будет совпадать с твоей. Тем более, что такого свидетеля, как ты, очень опасно оставлять в живых. Политика, знаешь, дело такое. Тебя ведь могут запросто выдать Фатьяну, как бы показывая, вот какой я верный товарищ! И даже если всё будет так, как ты желаешь, что они сделают? Ну, сам подумай, как в таких случаях поступают настоящие воины, кто всячески выпячивает свою честь и благородство? Они соберут войско и пойдут на Мироград – освобождать княгиню. Сота не станет сидеть и ждать, пока освободители придут и найдут Злату в душном подвале наполовину истерзанной? Он избавится от тела быстрее, чем лихоборцы успеют дойти до Глинки. Это пока он уверен, что документы у тебя, а князья ничего не знают о месте нахождения мироградки, существует возможность, что она всё ещё жива. Нарушь это равновесие – и всё, забудь о прекрасной правительнице!

– Я знаю, о чём ты мог подумать, – продолжал франт. – Мол, для чего-то же держат князья всяких там вурдалаков, провокаторов, наушников и прочих соглядатаев.

– Ну, хотя бы, – буркнул лазутчик.

– Логично. Именно к их помощи и прибег бы, например, Владимир, чтобы освободить своего друга Фатьяна. Так бы поступил Вериян, выручая сына. Но Злата не приходится другом детства ни одному из князей, и родители её настолько далеко, что, наверное, и вести к ним по сю пору не дошли о пропаже дочери. Князьям будет нужен красивый поход, который украсит их лучами новой славы. Всё напоказ, чтоб люди видели. Скрыто делается только чёрная работа.

– Ох, как же хочешь ты меня уговорить-то… – вздохнул Будилад. Он чувствовал себя невероятно уставшим, еле-еле передвигал ногами. А на Капище, как назло, и присесть было негде. Видно проклятые язычники совершали все свои ритуалы стоя.

Лазутчик остановился и присел на корточки. Огляделся. Бес тоже замер.

– Я уже говорил, почему уговариваю тебя, как красну девицу.

– Ах, да, свободное волеизъявление… Что будет со Златой, если соглашусь?

– Получит свободу. Я помогу ей собрать приличное войско, чтобы вторгнуться в Мироград и вернуть власть. Не напрямую, конечно. Она даже не будет знать, что ей помогают какие-то высшие силы. А если и будет догадываться, то спишет на божью помощь, вы так всегда делаете. Вернёт себе вотчину, сына…

– А со мной?

– Откуда мне знать? Ты – вольная птица. Захочешь, прикинешься дурачком и пристроишься где-нибудь в церкви. Захочешь, прибьёшься к какой-нибудь веси и заживёшь тихонечко. Ну, а если обуревает жажда мести, пойдёшь мстить, лить кровь. Воля твоя. Можешь, кстати, сослужить мне небольшую службу, за приличное вознаграждение, – усмехнулся франт.

– Значит всё-таки кроме грамот, тебе ещё что-то от меня надо, – произнёс Будилад с таким видом, будто ему удалось сложить одновременно и настоящие имя дедера, и слово повеления им.

– Разумеется, – кивнуло существо в кафтане. – И это я тебе уже говорил. Сам по себе компромат на Соту, я могу у тебя выдрать вместе с руками. Но я не хочу. Мне нужна помощь, Будилад. И нужен человек, который мне её окажет не за страх, а за совесть.

– Что за помощь?

– Давай сначала разберёмся с княгиней и компроматом. Наша первая купчия вовсе не обяжет тебя вступать во вторую. Ну, так как? Стоит свобода Златы вшивых пергаментных свитков?

Будилад опустил голову.

– Дай мне ещё пару дней.