Текст книги "Повести (сборник)"

В сарае, у Николая дома, готовились к утренней рыбалке. Разбирали снасти, проверяли огрузку поплавков, готовили приману.

– Лещ подошёл. Перед нерестом аппетит у него зверский! Вот для него главная наживка! – Николай подал Виктору полупрозрачный кусок заварной манки. – Берёт лещ и на червя, но на него и пескарь, и уклейка будет цепляться, а это только для леща!

Шура принесла ужин друзьям в сарай.

– Я его здесь всегда кормлю, а то забывает про еду.

Шура улыбалась, любовно глядя на Николая. Она двигалась плавно, её крупные формы мягко колыхались. Виктору на мгновенье взгрустнулось. Его бывшая не умела так спокойно любить, как эта рыхлая толстая женщина, красивая в своём отношении к мужчине, мужу, главе семьи, отцу двух дочерей.

– Вставай, пора… – Николай говорил шёпотом на ухо Виктору. Виктор молча быстро оделся в ту одежду, какую вчера ему выдала Шура, обул резиновые полусапожки.

Выпив холодного чая, вышли. Ещё не было и трёх ночи. В городе, с его дымом, пылью и световой рекламой, Виктор отвык от такого яркого свечения звёзд. Здесь они были словно ближе к людям.

– Идём к затону, – Николай говорил вполголоса, словно боясь разбудить спящую Заречную. – Ты помнишь Максима? Ну, мужика, что жил на отшибе? Он и сейчас там живёт. Один, бабка его померла. Держит лодочную станцию. Ты его не узнаешь – скрючился, борода до пупа седая. Его теперь по-новому, на американский манер зовут.

Да, Макса-Максима Виктор вряд ли бы узнал, встретив в городе. Когда-то казавшийся им, пацанам, рослым и крепким мужиком, превратился Максим в горбатого хромого гнома.

Оглядев Виктора, Макс осклабился беззубым ртом:

– Чевой-то ты, парень, давно не приходил? Ты ведь с моим внучонком Борькой прибегал, лодку клянчил, да?

– А где Борис сейчас?

– Был Борис, и нету. Водочка его уложила рано на покой.

Что-то бормоча себе под нос, Макс вынес весла. Вместе с Николаем Виктор спустился от сарая к лодкам.

Мягко окуная весла в воду, Николай подплыл к лодкам трёх рыбаков, сидевших над веерами удочек. С кормы спустил на верёвке якорь – вагонную тормозную колодку, – на оба борта сыпанул несколько пригоршней приманы. Вода реки, застывшая, как зеркало, отражала звёздное небо. Тишина нарушалась только покашливанием одного из рыбаков с соседней лодки.

…Поплавок, торчавший из воды на одну треть, начал покачиваться, потом бессильно лёг на бок. Виктор подсек, почувствовал тяжесть рыбы… Сверкнув чешуёй, лещ лёг на бок и в следующее мгновение, мощно всплеснув, нырнул в подставленный под сачок.

«Первый!»

Николай опустил в садок уже второго леща…

Рассветало. Клёв затих. Отпустило и волнение ловли. В ближайших от реки дворах перекликались петухи. Взлаивали проснувшиеся собаки.

– Ну что, домой? – Николай уже подматывал леску. – Можно ещё посидеть, конечно, но крупный уже не возьмёт. Подлещики будут.

– Домой, домой, – подхватил Виктор предложение. – Не терпится твоей фирменной ухи отведать.

Да, такой ухи Виктор не пробовал даже в дорогих ресторанах столицы! Рюмочка за рюмочкой… Придя домой и выслушав неодобрительный комментарий тёти Даши, Виктор как убитый спал до темноты. Проснувшись, побродил по кухне, выпил кружку холодного кваса тётиного приготовления, вновь завалился спать.

* * *

Посыльная горисполкома с утра принесла приглашение к мэру, к Семёну Семёновичу Косолапову. Бумажка напомнила о трагедии, гибели Валерия, горе Клавдии… И о том, что причастен к этому сын мэра.

Косолапов встретил Виктора, как радушный хозяин дорогого гостя. Он вышел из-за стола, пожал руку Виктора обеими руками, щурил в улыбке глаза, рассматривая гостя. Виктор тоже рассматривал Семена Семёновича, сравнивая с воспоминаниями детства.

Семён был на три года старше Виктора и остался в его памяти бойким пионервожатым. Теперь Семён Семёнович выглядел солидно. Через пояс брюк переваливало заметное брюшко, лицо было полным, с розоватой кожей, с наметившимся вторым подбородком. Пухлые веки прятали резво бегающие глазки цвета болотной тины, под глазами набрякли нездоровые мешочки.

Чисто выбритый, в костюме из переливающегося песочного цвета материала, фирменного знака руководящего лица, в туфлях светло-коричневой кожи, стоимость которых Виктор оценил не менее чем в две сотни зелёных, Косолапов соответствовал стандарту провинциального мэра.

– Виктор Петрович! Рад видеть тебя в нашем городе!

– Говори уж, Семён Семёнович, «в моем городе», ведь ты его единовластный хозяин.

– Виктор Петрович! – Косолапов расплылся в сладкой улыбке. – У нас демократия! Времена тоталитаризма прошли…

Вернувшись к своему столу, Семён Семёнович надавил кнопку. Секретарше, незамедлительно возникшей в дверях кабинета. сказал:

– Мария Гавриловна, у нас гость…

Мария Гавриловна склонила голову в знак понимания и прошла мимо Виктора, дав возможность рассмотреть её подробно.

Выше среднего роста, ширококостная, с высокой грудью. Добротный костюм строгого покроя синего цвета, белоснежная кофточка. Причёска тоже строгая, служебная. Близко поставленные глаза и крупноватый нос вместе с выступающей верхней челюстью придавали облику Марии Гавриловны что-то обезьянье. Узкие кисти рук, ухоженные, с длинными пальцами, и стройные голени ног выглядели привлекательно, компенсируя прочие недостатки.

Мария Гавриловна скрылась за малоприметной дверью в стене за креслом мэра.

– Присядь, Виктор Петрович. Такую встречу на сухую, так сказать, проводить грешно… Мария приготовит стол, посидим, побеседуем. Расскажешь, как там в области. Езжу туда на совещания по вызову. А там всё бегом – дела, дела… Ты у очагов культуры там, а тут… стараемся. Вот ДК железнодорожников недавно отремонтировали, интерьер сменили на современный. Стараемся! Вы так в газете и отразите… При случае.

В комнате за малоприметной дверью окон нет. Уютно. Два бра мягко освещают сервант с хрусталём, диван, стол, полумягкие стулья.

– Прошу! – Семён Семёнович сделал приглашающий жест в сторону стола, на котором поблёскивала бутылка коньяка, разместились низкие пузатые рюмки и закуска – дары местной природы и тостики из колбасы и сыра. – За приезд и встречу бывших пионеров!

– Помню вас, Семён Семёнович, как нашего пионервожатого, – сделав глоток коньяка, сказал Виктор. – Отряд, помню, был передовым по всем показателям.

– Вот что значит малый город! С кем ни встретишься, обязательно оказывается знакомым. Это хорошо с одной стороны, а с другой не очень…

Семён Семёнович подходил к больной для него теме, и после третьей рюмки не армянского, но весьма неплохого коньяка перешёл к вопросу, из-за которого и пригласил Виктора.

– Виктор Петрович, ты уже третью неделю в городе и всякого наслушался. Меня беспокоит мой сын. Не могу им похвастаться. Я недосмотрел, мать заласкала. Не верю все же, что несчастье с парнем Степновым его рук дело. Помнишь, были драки и в наше детство и юности. Носы разбивали, но без жертв! А тут… В той компании, к какой мой Эдуард пристал, есть парень, Шаров Егор. Он в колонии отсидел срок за драку. Вздорный, как говорят, парень. Он-то драку и затеял наверняка. Семья неблагополучная, отец пьяница, мать из сил выбивается, чтобы ещё двоих ребят прокормить…

– А может быть, кто-то подговорил парней избить Валерия?

– Вот-вот! Про моего и говорят такое… Только какие счёты могут быть? Суд, конечно, разберётся, но не хотелось бы, чтобы в областной прессе фамилия склонялась…

– Насколько мне известно, – Виктор глядел на бегающие глазки Семена Семёновича, – смерть Валерия Степнова определена следствием как несчастный случай, а за нанесение телесных повреждений погибшему привлекается только Шаров. Все остальные участники драки, включая вашего сына, привлекаются как свидетели. Так что всё обошлось…

– Эдуард сейчас в больнице. У него сломана переносица. Кто это сделал, Эдуард не говорит…

Коньяк расслабил Виктора, но не настолько, чтобы не понять, что нужно мэру. Драка молодых людей в выходной день в любом райцентре такое же обычное, и даже закономерное явление, как восход солнца. Материала для очерка нет, и фамилии Косолапова в областной газете не будет.

Семён Семёнович, открыв дверь комнаты отдыха, крикнул:

– Маша! Отмени приём на часика два, – он с напряжением рассматривал циферблат своих наручных часов. – Да, да… до тринадцати. Отдохну…

Виктор понял, что пора прощаться. Получив вялое рукопожатие «отца города», он вышел из комнаты. В приёмной ему сдержанно улыбнулась Мария Гавриловна.

Ну вот, с его журналистским расследованием покончено. Если суд пройдёт до субботы, он может поприсутствовать на заключительном шоу торжества закона и справедливости, прежде чем покинет этот провинциальный городок, уголок памяти детства. А до субботы, если позволит погода, отдохнёт по-настоящему.

* * *

Утром в пятницу, проснувшись, Фёдор вспомнил, что именно сегодня будут судить Егора Шарова. Быстро, однако, прокрутили следствие! Оно и понятно, под следствие попал сынок Косолапова. Свидетелей обработали, из подследственных выжали нужные показания. Он-то прошёл всё это, когда подростком порезал перочинным ножом своего обидчика, у которого папа был начальничком. Отсидел назначенный срок в детской колонии, многому там научился, в том числе работе автослесаря, сварщика – и потерял доверие к властям, что к милиции, что к прокуратуре. Такой же случай теперь с Жоркой. Всю вину на него повесят. Выручать его некому: отец алкаш, мать уборщица. Да и посидел уже Жорка за драку – рецидив! Дадут срок. А вины Жоркиной нет. Мог бы он, Фёдор, рассказать следствию кое-что, но Жорку не спасёшь, а сам срок получишь, поэтому будет он молчать. Местные ищейки ничего не разнюхают. Да они и не будут очень стараться! Поскорее закроют дело, отчитаются, и начальство не обидят.

С утра небо хмурилось. Начал накрапывать дождь. Выйдя во двор, Фёдор подошёл к мотоциклу, обошёл его кругом, осматривая. Всё в порядке. Молодец старикан!

Купил Фёдор этот мотоцикл с рук, накатавшим порядком километров. Всё своими руками перебрал, почистил, покрасил. Вместо лёгкой люльки сам сварил из листового железа короб, способный вместить кубометр строительного материала или полтонны железного лома. Железным ломом Фёдор последнее время и промышлял, после увольнения с завода.

Купил он мотоцикл, приехав после удачной шабашки с крупной денежкой. Что осталось от покупки, прогудел с друзьями. Тогда же ушла от него жена. Уехала к матери. На алименты не подала. Сообщила письмом, что нашёлся человек, с каким ей спокойнее, и дочке Ленке тоже. Просила не докучать и свой адрес не сообщила.

Фёдор выкатил мотоцикл за ворота, запустил мотор. Послушав ровное тарахтенье, не спеша поехал вниз по Заречной улице к мосту. Вот он, этот мост. Теперь он как заноза в сердце Фёдора! Дождь, прошедший ночью, залил все ямы водой, и Фёдор ехал медленно, объезжая их по возможности. Переключив на пониженную передачу, начал подниматься к Центру. Тогда, полмесяца тому назад, в понедельник, проснулся Фёдор с дикой головной болью и тяжестью на сердце, чего раньше не замечал. С трудом вспомнил прошедшее воскресенье. Тогда он с двумя бутылками водки поехал к железнодорожному переезду, к Петровичу, за собранным железным ломом. Выпил с ним под помидоры, какие тот выращивал в полосе отчуждения вдоль полотна железной дороги. Петрович достал ещё бутыль самогона – прикончили и её. Петрович, несмотря на свои пятьдесят шесть, только крякал, выпивая стакан, и не пьянел, а он, Фёдор, окосел крепко, отключился, можно сказал. «Ложись, поспи!» – предложил Петрович, и Фёдор спал до темноты. Потом вдвоём кое-как затолкали в короб мотоцикла железо. Толстая труба с муфтой на конце так и осталась торчать из короба. «Ты поаккуратнее!» – напутствовал Петрович, а он уже завёл мотоцикл и поехал, набирая скорость. Проехал через площадь, выехал на улицу, ведущую к мосту. Перед мостом мотоцикл мотало на выбоинах, и луч света от фары скакал зайцем то вправо, то влево. Мужик в белой рубашке тоже перескакивал и вдруг очутился совсем рядом, прямо перед мотоциклом. Руль как будто сам по себе вертанулся вправо, и тотчас же мотоцикл завалило на бок, а короб взвился вверх, разбрасывая железо. Фёдор услышал, как мужик глухо вскрикнул. Потом, выпрастовывая левую ногу, крепко ушибленную, тупо глядел на раскиданные костыли, накладки, подкладки… Потом глянул на мужика. Тот лежал, не двигаясь и не издавая звуков. Фара не светила, но при свете дальнего фонаря видно было, как прибывала лужица крови у его головы. Толстая труба с муфтой на конце валялась рядом.

Надрывая пупок, Фёдор перекинул мотоцикл на колеса. Отдышавшись, подобрал и покидал в короб железо. Трубу кинул тоже. Крутанул педаль стартера – мотоцикл завёлся, затарахтел. Сесть и уехать? Мужика утром увидят, и его, Фёдора, найдут сразу. А если?.. Мысли в голове ворочались с трудом…

Как во сне, подтащил мужика к леерному ограждению моста, с трудом протиснул под неё. Услышал всплеск воды… Как во сне… Как доехал до дома, не помнил…

И в понедельник всё вспоминалось с трудом, в отрывках: ночь, мужик в белой рубахе, мотоцикл на боку… Клавдия подошла к разделяющему огороды заборчику. Соседка. Красивая. Мужа зарезало поездом. Спросила, не видал ли Валерку. Не пришёл после гулянья в воскресенье… Валерку? А не Валерку ли столкнул он на мосту в воду? Что ей ответить: «Не видел, не знаю». А уже знал: его, Валерку, пацана, какого с детства знал по-соседски, убил и в воду столкнул….

В тот же понедельник Фёдор зашёл в гастроном. Взяв пару бутылок, потолкался, прислушиваясь к разговорам. О Валерке никто не говорил. Может быть, не Валерий был на мосту? Всё равно: сбил и сбросил человека. Убил…

Фёдор взял ещё поллитровку и зашёл в кафе. Вместо Людмилы за прилавком была Зоя, сменщица.

– Федя, привет! Сто пятьдесят?

– Нет, не надо. Я так … зашёл.

Видно было, что выглядел он ни к чёрту, и Зойка заметила:

– Тебя как мешком пыльным накрыли, Федя. А Людмила дома. Пирожки печёт…

Фёдор круто развернулся и вышел. Завёл мотоцикл, подъехал к дому Людмилы, закатил технику во двор.

Людмила действительно пекла пирожки. Молча выставив три поллитровки, Фёдор плюхнулся на стул.

– Что, праздник большой, Федя?

– Праздник не праздник, а выпить надо.

– А когда оно тебе не надо, Федя? – разулыбалась Людмила. Она зашла к нему со спины, любовно потрепала густые лохмы чёрных волос.

– Не спеши, – видя как Фёдор уже свинтил пробку и пододвинул стакан, сказала Людмила. – Не терпится? Сейчас закуску приготовлю.

– Люда, душа горит, прости грешного! – Фёдор опрокинул в рот стакан, отщипнул кусочек пирожка.

Пока Людмила нарезала колбасу и сыр. Фёдор выпил ещё полный стакан волки, и сидел, отвалившись на стуле, глядя прямо перед собой.

Людмила, наполнив рюмку до половины, присела к столу.

– Ну, будь здоров, Федя!

Она не спеша выпила.

Фёдор неживым взглядом упёрся то ли в высокую грудь Людмилы, то ли в тарелку с едой. Потом попытался встать.

Встав наконец, заплетая ногами, дошёл до кровати, сел и тут же завалился на бок. Людмила подошла к Фёдору, став на колени сняла с него туфли и носки, с трудом стащила брюки и рубаху, закинула его ноги на кровать. Долго разглядывала на голени его левой ноги багрово-фиолетовый кровоподтёк.

Едва рассвело, когда Фёдор проснулся. Не обнаружив на себе одежды, вышел на двор. Выстиранные штаны и рубаха висели уже высохшие. Одетым он вошёл в комнату. Людмила спала, лёжа на спине.

Обнаружив на столе до половины наполненный стакан. Фёдор, понюхав, выпил. К еде не притронулся.

Он вышел из комнаты, осторожно прикрыв дверь. Выезжая из ворот, оглянулся: Людмила стояла у порога в халате, непричёсанная, уперев руки в бока.

В среду той же недели Фёдор уже точно знал, что сбросил с моста Валеру и что идёт следствие.

Фёдор мотался на своём рычащем мотоцикле в поисках железного лома, сдавал его, деньги пропивал… Потом подрядился вместе с городским бомжом Илюшей копать погреб приезжему мужику. За работу мужик кормил и выставлял бутылку волки. За пьянкой и за работой пытался Фёдор забыть то, что было на мосту. Дома был редко, не желая попасться на глаза Клавдии. Так прошли две недели…

Припарковав мотоцикл на площадке у здания суда, промокший насквозь, Фёдор зашёл в зал. Зал был почти весь заполнен людьми. Фёдор присел у входа, огляделся.

Знакомых мужиков почти не было – пенсионеры, бабки. Нет Клавдии. Молодая девка, подружка Эдика, здесь. И приезжий, корреспондент из области, тоже сидит. От мокрой одежды – испарения, в зале душно. Фёдору после вчерашней пьянки муторно. Полстакана водки не опохмелили. Зря не забежал в кафе. Людка на смене. Дождь хлестнул по стёклам. Теперь уж придётся терпеть до конца…

Прокурор нудным голосом зачитывал обвинительное заключение, в котором значилось, что Егор Шаров из хулиганских побуждений начал драку с потерпевшим Валерием Степновым, нанёс последнему несколько ударов в голову, в том числе достаточно тяжёлых, что способствовало впоследствии падению Валерия на камень и в бессознательном состоянии попадании в воду. Ввиду того, что Егор имел уже судимость по той же статье ранее, прокурор предложил меру наказания в виде заключения… Фёдор плюнул себе под ноги и вышел из зала.

Дождь поливал вовсю, но Фёдор на это не обратил внимания. Не посмотрел и на свой мотоцикл, а прямо направился в кафе.

В кафе было пусто, дождь отпугнул самых верных его завсегдатаев, другие ещё были в зале суда.

– Люда, двести и кружку пива!..

Людмила вынесла кружку пива и стакан водки, тарелочку с солёными сухариками. Улыбаясь всем круглым розовым липом, постояла у стола, глядя на Фёдора.

Не обращая никакого внимания на окружающее. Фёдор в два глотка выпил водку и жадно припал к пиву. Он сидел молча. Молчала и Людмила.

Фёдор опять спросил водки, и Людмила принесла ещё стакан. Наклонившись к Фёдору, вполголоса проговорила:

– Дождь-то какой, Федя! Сегодня у меня останешься? – она пыталась заглянуть в затуманенные глаза Фёдора.

– Нет, поеду к себе.

Людмила, поджав губы, зашла за прилавок, к которому уже подошло несколько мужчин, промокших на дожде и жаждущих согрева.

В кафе прибавилось народу. Громко обсуждали ход заседания, жалели парня. Вспоминали сына Косолапова… Фёдор держался изо всех сил, чтобы не сказать, как было на самом деле. Он подошёл к стойке буфета.

– Сто пятьдесят за мой счёт!

Никто из стоящих не удивился, что Фёдор не обратил внимания на очередь и упомянул про какой-то счёт – почти каждый знал отношения Фёдора и Людмилы.

– Бутерброд, что ли, возьми… – Людмила подала Фёдору стакан, зная заранее, что от закуски он откажется. На этот раз он даже не оглянулся на Людмилу, а, судорожно глотая, опорожнил посуду.

Тряхнув головой, отчего мокрые пряди чёрных волос упали на лоб, сверкая белками тёмных глаз, Фёдор пошёл к выходу, расталкивая толпу. Жилистого, резкого на слово и на кулак Фёдора, побаивались, старались не связываться.

За окнами кафе затрещал мотоцикл, и после пары резких перегазовок звук мотора стал быстро удаляться.

– Поехал Цыган. – услышала Людмила голос в очереди.

– Гоняет, чёрт пьяный. Всё нипочём. – добавил второй голос. Людмила вспомнила, что недавно Фёдор смазал у неё йодом ободранную синюю голень, а на её вопрос: «Где это тебя так угораздило?» – ответил неопределённо: «Бывает…» До добра такая езда в пьяном виде Федю не доведёт!

Дождь вроде бы стал утихать. Мужики пили пиво, поглядывая на погоду за окнами, не спешили домой.

Людмила знала Жорку Рыжего. Он приходил чаще всею с длинным патлатым сыном Маньки Косоговой и сынком мэрки, Эдиком Косолаповым, малорослым остроносым пареньком. Платил за всех всегда Косолапов, кидая деньги на прилавок и не обращая внимания на сдачу мелочью. Как же, сын мэра!

* * *

Надежды Виктора на хороший отдых до отъезда, намеченного в субботу, не оправдались. Уже во вторник небо нахмурилось. Виктор на пляж не пошёл, а, купив в киоске газеты, прочитал их от первого до последнего абзаца. Как он и предполагал, в газете коротко известили о несчастном случае с Валерием Степновым и о назначении на пятницу суда над участниками драки. Эти события не были как-то связаны. Потом от нечего делать Виктор выбрал наудачу один из старых журналов, стопкой лежащих на полке в его комнате, и стал листать. Бросив сам писать стихи, он не перестал интересоваться поэзией. И теперь вначале перечитал подборки, представленные в журнале. Стихи его разочаровали: ни одной строки в них, какая бы затронула душу, не нашлось.

За окошками его комнаты потемнело, по стёклам косо заструились капли…

Виктор зажёг настольную лампу, взяв наугад книжку, стал читать. Домбровский, «Хранитель древностей», времена репрессий, доносов, «врагов народа»… Шорох дождя усыплял. Виктор, не раздеваясь, прилёг на заправленную кровать…

* * *

Циклон, накрывший центральные области, кажется, не собирался никуда уходить. Не переставая, то усиливаясь, то затихая, шёл нудный мелкий дождь. На площади, на тротуарах стояли лужи, грунтовые дорожки стали непроходимы от раскисшего чернозёма.

Виктор заказал билет на поезд, позвонил матери, что приедет в воскресенье утром.

В общем, эти дождливые дни не прошли даром для Виктора. Он перечитал все свои записи вновь, составил подробную фабулу будущего рассказа. Дождь то обнадеживающе стихал, то припускался с удвоенной силой.

* * *

…С утра в пятницу дождя не было, а небо настолько прояснилось, что Виктор даже не взял зонт, уходя на слушание дела в суде.

Он нашёл себе место в зале, в ближнем ряду сбоку, с расчётом иметь возможность наблюдать как за выступающими, так и за зрителями. Обежав взглядом лица уже пришедших, Виктор увидел девушку, встреченную им на остановке на Заречной улице. Зажатая между двух крупногабаритных тёток, она сидела, опустив голову, словно стараясь быть незамеченной.

Дождик, какого с утра не было, начался опять, и в зале потемнело от нависшей облачности. Оглядывая зал ещё раз, Виктор увидел заходящего мужчину лет сорока пяти. Бросилось в глаза его лицо – в резких складках, смуглое, с выпуклыми тёмными глазами. Нос с горбинкой, плотно сжатые узкие губы большого рта и широкий подбородок с глубокой ложбинкой говорили о непростом характере мужика. Чёрные густые мокрые от дождя волосы косицами падали на лоб и уши. Рубаха вошедшего тоже была мокрой… Мужчина сел в последнем ряду около самого входа. Он неспокойно оглядывал зал и оборачивался на каждого входившего.

Дождик на улице усилился, и вновь входившие стряхивали у входа воду с кепок и бейсболок, вытирали платками мокрые лица.

Рутинная процедура суда была давно известна Виктору. Участники драки в качестве свидетелей, парни, говорили одно и то же, подтверждая обвинение к том, что Егор Шаров был зачинщиком и главным действующим лицом, отрицали своё участие в драке. Эдуард Косолапов отсутствовал – находился в больнице с бытовой травмой лица. Не было, конечно, и его родителей. Суд выслушал свидетельницу – это она звонила в милицию, – подтвердившую, что Валерий Степнов ушёл с места драки самостоятельно.

Виктор ждал, что придёт Клавдия, но она не появилась. Вынесенный приговор был мягче, чем требовал прокурор, но достаточно суровым: опять зона.

Суд скорый и справедливый. Демократический. Выступавший казённый адвокат скорее обвинял, чем оправдывал Жору. Всё…

В последнем слове обвиняемый подтвердил свою вину, просил суд о снисхождении…

В зале суда повторялась фамилия Косолапова, и явно было, что собравшиеся ждали других свидетельств и другого решения.

Виктор поискал глазами черноволосого мужчину, сидевшего у дверей. Его не было.

Судебное заседание произвело тяжёлое впечатление на Виктора. Однообразие выступлений свидетелей, а точнее, участников драки, говорило о сговоре. А полное равнодушие и спокойствие обвиняемого Шарова Егора при зачитывании приговора! Всё было проделано «как надо» и утверждено «по закону», как и обнадёжил в своё время Виктора начальник милиции капитан Лобанов. С фактами подобного судопроизводства Виктор уже встречался в области, но здесь, в провинции, эта заданность просто выпирала. Нечего было и думать о возможности пересмотра дела и нахождении виновного в убийстве Валерия.

Это последний день пребывания Виктора в городе. Завтра отъезд. Он решил после некоторых колебаний навестить Клавдию, узнать её отношение к решению суда. Заодно ещё раз повидаться с Верой и её ветераном войны – когда-то он теперь вновь приедет сюда!

Дождь, припустившийся к концу заседания, перешёл на чуть заметный, мелко сеющий из поредевшей облачности дождичек.

Выйдя из зала суда. Виктор прошёл мимо кафе, возле которого курили, обсуждая прошедший суд, мужчины, мимо приткнувшегося к киоску тяжёлого мотоцикла с громоздкой самодельной люлькой. Он пошёл вниз по мощёной улице, стараясь ступать по сухому. Выбоин в мостовой было так много, что Виктор не шёл, а скорее скакал, приближаясь к мосту.

Бетонное покрытие моста тоже пестрело лужами, отражающими свет фонаря на подходе к мосту, и Виктор, держась ближе к левой стороне, пытался их обходить.

Услышав тарахтенье мотоцикла, спускающегося к мосту. Виктор продолжал сложное движение около луж, и только когда треск работающего на полном газу двигателя стал очень близко, он скачком переместился к леерному ограждению. В тот же миг Виктор услышал позади себя скрежет металла по бетону и глухой вскрик. Оглянувшись, Виктор увидел упавший на бок мотоцикл с высоко вздёрнутой люлькой-коробом.

Из-под несуразной кучи металла слышался хриплый стон. Водитель лежал на спине, придавленный по животу и нижней части груди ребристой рубашкой цилиндров двигателя и всей массой машины. Лохмы чёрных волос мокли в наполненной водой выбоине, страдальчески выпученные глаза, уже не видя наклонившегося Виктора, глядели куда-то вверх, руки двигались медленно, словно пытаясь сбросить навалившуюся тяжесть.

Наклонившись к мотоциклисту, Виктор узнал в нём мужчину, сидевшего у двери в зале суда. Подсунув руку под голову мужчине, Виктор немного приподнял его. Тот хрипел. Вместе с хрипом вырывались с трудом, поодиночке, слова:

– Валера… сбил… столкнул… в реку… Валеру…

В горле мотоциклиста заклокотало, из угла рта выступила струйка тёмной крови…

«Вот он убийца, бешеный мотоциклист!» Мотоциклист затихал, умирал на глазах у Виктора.

Убедившись, что одному ему поставить мотоцикл на колеса не удастся, Виктор ещё несколько секунд смотрел на сразу как-то успокоившееся лицо мужчины. Никого и близко не было у этого моста, как, наверное, не было и тогда, в ночь гибели Валеры. Виктор быстро пошёл наверх, к центру, сообщить милиции, вызвать «скорую». Скорее всего, «скорая» не поможет!

По дороге мысли Виктора метались от одной крайности до другой. Сообщить милиции то, о чём сказал умирающий или ничего об этом не говорить? Если мужчина выживет, он сам расскажет о своём преступлении, а если не выживет, то сообщение Виктора будет воспринято далеко не однозначно.

Капитан Лобанов, узнав о предсмертном признании убийцы, внимательно посмотрев своими холодными серыми глазами, невозмутимо заметил, что это бред пьяного. Следователь Митюков также посчитает это самооговором и будет рьяно защищать свою версию. Косолапов испугается доследования и возможного раскрытия при этом роли Эдуарда как подстрекателя, Клавдия огорчится, что к смерти сына причастен её сосед, всегда по-доброму относившийся к Валерию и к ней, помогавший по-соседски…

Нет, не будет Виктор сообщать милиции, что сказал мотоциклист, а в его будущем рассказе появится эффектная трагическая развязка.

* * *

В пятницу с утра Семён Семёнович был как на иголках. Подписал, не вникая, какие-то бумаги, прочитал «по диагонали» какие-то письма… Он и всегда-то полагался на Марию Гавриловну – сомнительные документы она на подпись не подаст, «горячее» письмо передаст отдельно от остальных бумаг, подготовив к нему, если надо, необходимые справки…

Косолапова волновало заседание суда. Хотя Лобанов заверил, что всё предусмотрено, но на открытом заседании может появиться свидетель, о котором никто не знал, и такое поднести!

Вечером в четверг Семён Семёнович зашёл к сыну, уже выписанному из больницы. Сын лежал на диване, по телевизору шёл вестерн. В комнате было полутемно. На лице Эдуарда белела повязка, выше которой блестели глаза.

– Как здоровье. Эдуард? – бодренько спросил Семён Семёнович. В больницу навещать сына он не ходил.

– Нормально, – Эдуард говорил глухо, голос из-за сломанного носа изменился.

– Кто тебе всё-таки разбил лицо, Эдик?

– Никто. Сам на столб налетел в темноте. – В голосе слышался смешок.

– Ясно, – протянул Семён Семёнович, понимая. что узнать правду от сына не удастся. Да и зачем ему эта правда?

Семён Семёнович посидел ещё несколько минут в кресле, глядя на скачущих всадников в широкополых шляпах, думая о своём. Думал об одном: как пройдёт заседание суда.

Ночью он плохо спал, утром не позавтракал и вот теперь с нетерпением ожидал звонка от Викторин Аркадьевны, секретаря суда.

Зазвеневший телефон заставил Семена Семёновича вздрогнуть и схватить трубку так, как хватает спасательный круг утопающий. Виктория Аркадьевна, не торопясь, начала рассказывать, по каким статьям был осуждён Егор Шаров, что предлагал прокурор, как решил судья.

Ох, эти судейские крысы! Нисколько не интересует мэра судьба Егора Шарова. Будет ли он отсиживать срок или получит более лёгкое наказание, не всё ли равно! Таких Егоров в Вяземске сотни, а у него один сын!

Наконец, Виктория Аркадьевна сказала самое главное для Семена Семёновича: фамилия его прозвучала только раз в сообщении, что Эдуард Косолапов не в состоянии присутствовать на заседании по причине бытовой травмы…

Всё! Отлегло… Семён Семёнович медленно положил телефонную трубку. Заложив руки за голову, откинулся на спинку кресла.

Итак, в этот раз всё обошлось, хотя могло быть очень худо! На учёбу надо отравлять Эдуарда, подальше от теперешних дружков. Он ведь не такой уж плохой, Эдуард. То, что упрямый, хитрый, в лидеры стремится – так это его, Семена Семёновича, черты. Он своего добьётся, надо только помочь. Это во-первых. Во-вторых, обязательно отблагодарить Ивана Никитовича. Без его помощи вряд ли так удачно прошёл бы судебный процесс. Для Лобанова главное – получить звание «майор». И пусть он ещё лет пять поработает главным милиционером города, на весь следующий срок пребывания его, Семена Семёновича, у власти. С Лобановым можно работать.

Эти два вопроса можно решить одновременно. Профессор Пётр Сурков гостит у своей матери здесь, в городе. Полковник Жигалов приехал навестить своего отца. Срочно, под любым благовидным предлогом, надо организовать встречу этих нужных персон на подворье Ивана Никитовича Лобанова. У него там такая замечательная веранда с видом на реку! А жена Лобанова – мастер кулинарных дел… Собраться, посидеть. поговорить… Это всё с понедельника, а пока…