Текст книги "Путешествие в Ятвягию"

Слово 9: Лев

Утром после службы Патрик выдал братьям проповедникам цель своего путешествия и попросил рассказать все, что им было известно о главном наследнике короля Даниила, его делах, словах и нраве. И монахи рассказали все, что им было известно.

Князю Льву было около пятидесяти. Он был одним из трех сыновей, переживших отца, и главным его наследником. Даниил любил сына, построил и назвал в его честь город Львов, который со временем стал новой столицей княжества вместо древнего Галича и погоревшего Холма.

Лев был храбрым воином. На войне с ятвягами он сам сразился с их могучим диким вождем. Он вонзил копье в его щит, и когда тот уже не мог прикрываться, поразил его мечом.

Воинственный, честолюбивый, властный, ревнивый – о его нраве многое мог поведать один случай десятилетней давности. Это произошло после гибели литовского короля Миндовга. Сын короля Войшелк покинул монастырские стены и занял трон, чтобы отомстить убийцам отца, но дал обет, что через три года снова облачится в монашеские ризы. Выполнив задуманное, он уступил трон сыну Даниила Шварну. Лев позавидовал младшему брату. Войшелк боялся Льва, потому что знал, что тот завистлив и обидчив. Когда Лев предложил встретиться, он не хотел ехать и согласился только по поруке старого волынского князя Василько, отца Владимира и дяди Льва. Была Страстная седмица. Они обедали, пили и веселились. Напившись, Василько поехал к себе, а Войшелк – в монастырь. И тут приехал к нему Лев и стал говорить Войшелку: «Кум, напьемся!» Они опять сели за стол, но во Льве уже пробудилась зависть и обида. Он достал меч и зарубил Войшелка.

Монахи рассказывали про Льва охотно, но о гибели людей князя Владимира под Пултуском и о возможной причастности галицкого князя к этому убийству они ничего не знали.

– Братья, вы давно живете в этой земле. Научите меня, как лучше исполнить дело, с которым я иду, – попросил Патрик.

– Во Львове и Галиче ты сможешь найти братьев нашего и цистерцианского ордена, – ответил один из монахов, – но, насколько нам известно, Лев не подпускает их ко двору. Поэтому не рассчитывай узнать от них что-то новое. При дворе Льва есть один латинянин, немец. Его зовут… – монах потер лоб, припоминая имя, – Маркольт. Он доверенное лицо князя. Лев часто советуется с ним и держит его при себе. Если бы тебе удалось с ним встретиться и поговорить, возможно, ты смог бы что-то узнать. Но для этого тебе надо искать самого Льва – где будет Лев, там и Маркольт.

– Где можно его найти?

– В Галиче. Или во Львове. Когда достигнете той земли, будьте осторожны. Горцы, которых вы встретите в деревнях и селах, обычно гостеприимны. Но в лесах можно наткнуться на разбойников.

Еще день странники провели в монастыре. Покинув Холм, через три дня достигли города Нервен. Еще через день дошли до Белза. Выйдя из Белза, до позднего вечера шли холмистыми полями, не встречая на пути ни городов, ни деревень. В середине дня осеннее солнце пекло не слабее, чем летом, и путники переждали полдень в тени березовой рощицы. На ночлег устроились прямо в поле на останках разбитой повозки, настелив на нее травы и молясь, чтобы Бог не послал этой ночью дождь.

Небо казалось ясным. Лишь вдали на западе, там, где раскрасневшийся солнечный круг уже касался земли, тянулась рваная цепочка горящих облаков. Патрик лег, укутавшись в плащ, а Стегинт сидел на краю повозки и смотрел вдаль. Родившийся в лесной стране, он впервые видел, как солнце, изменившее цвет и не режущее глаз, уходит за далекий край земли, словно тонет. Когда оно исчезло, облака еще продолжали полыхать. Но сумерки прошли быстро. Стегинт лег на спину и задумался. Он не хотел спать. На душе была непонятная радость. Дул ветер, но теплый и какой-то легкий. Из травы доносилась несмолкаемая трескотня. Луна еще не взошла. Ночь была темной, но в небе зажглось бесчисленное множество звезд – ятвяг и не подозревал раньше, что их так много. Он не заметил, как уснул. Проснулся от того, что озяб. Звезды поблекли. Дальний край ночного неба бесшумно и зловеще озаряли молнии, словно по степи шел великий многолапый зверь.

– Патрик-Патрик, – толкнул ятвяг в плечо старого монаха.

Тот пробурчал что-то на своем языке и повернулся на другой бок. Ятвяг достал из сумы ирландца крест и начал с его помощью молиться богам, имена которых помнил с детства.

Когда молнии прошли стороной, ятвяг осторожно положил крест на место и, зарывшись в травяную постель, попытался еще поспать, наполненный чувствами, как рог брагой. Утром ему предстояло пережить еще одно маленькое потрясение.

– Что застыл, как соляной столп? – спросил Патрик.

Стегинт не ответил. Проповедник приблизился и заглянул ему в лицо.

– Это горы? – спросил Стегинт.

Далеко впереди высились смутные силуэты одного цвета с далекими облаками.

– Да, – равнодушно подтвердил ирландец.

– Мы дойдем до них сегодня? – спросил Стегинт.

– Может, к вечеру…

Около полудня степь закончилась, и путников окружил хвойный лес, такой густой, что от свежести кружилась голова. Двигаясь его тропами, Патрик и Стегинт потеряли из виду горы и не были уверены, что идут в верном направлении. Солнце спряталось за пеленой серых туч и вершинами высоких разлапистых сосен. Вспомнилось предупреждение холмских монахов. Патрик начал читать на ходу молитвы, но делал это бодро и весело, словно забавляясь. А иногда напевал песни на своем языке, хотя Стегинт подозревал, что это тоже какие-то молитвы.

– Не боишься, что нас услышат? – недовольно спросил ятвяг.

– Нет, нас не увидят и не услышат, – весело ответил ирландец.

– Почему ты так в этом уверен?

– Я творю оленью молитву! Всякий недруг увидит вместо нас двух оленей – взрослого оленя, говорю я, и олененка.

Стегинт покосился на Патрика:

– Нет такого сильного заклинания!

До конца дня они одолели около десяти поприщ. Вечером солнце ненадолго выглянуло из-за туч, пробиваясь яркими лучами через стволы и густые ветви, но скоро утонуло где-то в лесных глубинах. На сереющем небе показался дым. Вскоре собачий лай подтвердил, что они набрели на деревню. Местные обитатели вышли навстречу с рогатинами. Убедившись, что это всего лишь два странствующих монаха, они опустили оружие и согласились дать путникам ночлег.

Гостей накормили горячей похлебкой и уложили спать в хлеву. На лавке около порога сидел, презрительно жмурясь, откормленный рыжий кот. Закопавшись в пахучее сено, Стегинт долго о чем-то думал, потом спросил:

– Ты видел зверя на ступеньке?

Патрик прервал молитву.

– Да.

– Это кот?

– Кот.

– Почему он не боится нас? – спросил ятвяг.

– Потому что это кот. Он приручен.

– Разве можно приручить кота? Это же не собака. Коты прячутся от людей в глубине леса[56]56
  В настоящее время в Европе осталось несколько мест, где еще обитают дикие (именно дикие, а не одичавшие) коты подвида Средне-европейский лесной кот (Felis silvestris silvestris): Карпаты, средняя Германия, Шотландия, Пиренеи, Италия, Балканы. На Беларуси дикого кота последний раз видели в 1927 г. Домашние коты не имеют отношения к европейским котам. Это разные подвиды. Домашние коты происходят от подвида Степная кошка (Felis silvestris lybica), были приручены в древности в северной Африке и завезены в северную Европу в начале средних веков. Среднеевропейский лесной кот избегает человека, по размерам крупнее, мех высокий, окрас дымчатый, серый или коричневый с поперечными полосками на хвосте.


[Закрыть]. А этот смотрел на нас, будто мы и не люди.

– В христианских странах коты живут у людей во дворах. Их держат, чтобы они ловили мышей и крыс. Ты не знал об этом?

– Нет.

– Один ученый монах родом с моего острова, переписчик книг, сочинил песню про кота, который жил вместе с ним триста лет назад. У того кота было имя. Его звали Пангур Бан – Белый Валяльщик. А диких котов, признаюсь тебе, я не видел.

– Конечно! Они не хотят, чтобы мы их видели. Только опытный зверолов может увидеть кота. Я сам только два раза видел.

Ирландец попытался продолжить молитву.

– Патрик.

– Да?

– Что тот монах сочинил про Белого Валяльщика?

– Стих. Если я переложу на твой или русский язык, будет нескладно.

– Расскажи, как получится.

Патрик почесал голову.

– Я и Белый Валяльщик – каждый занят своим ремеслом. Он увлечен охотой. Я увлечен моим искусством. Больше славы я люблю заниматься книгами. Белый Валяльщик не завидует мне, довольный собственным занятием. И всякий раз происходит одно и то же, когда вдвоем мы в келье. У каждого своя бесконечная игра, и лучшей доли нам не надо. Обычно после сопротивления мышь попадает в сети. Я в моем собственном множестве смыслов в сети ловлю трудное понимание закона. Он высматривает стену кельи круглым и острым глазом охотника. Я высматриваю глубины знаний глазами охотника, хоть они и ослабли. Он радуется, когда мышь оказывается в его лапах. Если я разобрал что-то сложное, я так же рад. И так всегда. Мы не мешаем друг другу. Каждый занят своим делом и наслаждается им. Он хозяин себе. Делает свою работу каждый день. Делать темное ясным – такова моя работа…[57]57
  Стихотворение «Пангур Бан» написано ирландским монахом в IX в.


[Закрыть]

На следующий день пополудни бор остался позади. Стегинт ломал шею, рассматривая горы, окружавшие город Льва. «Андай», – раз за разом произносил он шепотом со сдавленным восхищением имя ятвяжского божка, не стесняясь присутствия христианского вайделота.

Издали можно было заметить на вершине одной из гор деревянный замок. С приближением взору путников открывался еще один – под горой. Между замками разместилась большая часть городских построек. При въезде в город у реки стояла покосившаяся кузница. Из нее валил густой дым, раздавался бодрый перестук молотков и негодующее шипение раскаленного металла, опущенного в холодную воду. В поле паслись коровы. Женщины стирали в реке белье и одежды.

Дорога, покрытая лужами от недавно прошедших дождей, извиваясь, поднималась и вела к городскому рынку. По ней навстречу путникам неспешно съезжали три всадника. Лошади у них были приземистые, худые. Хотя погода стояла еще нехолодная, на всадниках были полушубки из волчьего меха. На ногах – широкие кожаные порты, от чего их ноги казались совсем короткими. Лица скуластые, глаза маленькие, как щелки. Волосы на макушке и затылке выбриты, только надо лбом оставлен пучок волос, спадающий до бровей, и от ушей за спину спускались по две косы. Бородки черные, маленькие, усы редкие, но длинные. Осанка у всех троих – горделивая, лица – высокомерные.

Патрик понял, что это татары, но не успел предупредить спутника. Один из всадников, видя, что молодой монах не отводит взгляда, закричал что-то отвратительно визгливым голосом, направил на него коня и замахнулся плетью. Подоспевший Патрик оттащил послушника за одежду на край дороги и низко поклонился вместе со Стегинтом, на шею которого легла его тяжелая рука. Страх, который испытал опытный и всегда уверенный в себе проповедник, передался ятвягу, и он подчинился, несмотря на свой дикарский нрав. Татары проехали мимо. Слышно было, как они посмеиваются, обмениваясь шутками на грубом наречии.

– Пойдем, – тихо сказал Патрик, позволив Стегинту выпрямить спину.

Взгляд ятвяга упал на камень, лежавший на краю дороги.

– Даже не думай, – предупредил ирландец.

– Мордатые, как рыси, – заметил Стегинт, пытаясь унять дрожь в поджилках.

– Прошу тебя еще раз, не смотри так людям в глаза, – попросил Патрик.

– Почему ты не поднял крест, как перед русским князем?

– На них это не подействует.

– Тогда твори оленью молитву…

Через пару сотен шагов на дороге стояли бородатые стражи в блестящих кольчугах с кривыми саблями. Показав им грамоту Владимира и получив разрешение на проход, Патрик спросил, где в городе он сможет найти латинских монахов.

Львов был меньше Холма, но на его улицах разместилось немало ремесленных и купеческих дворов. На рыночной площади звучала речь на многих диковинных языках – татарском, армянском, венгерском. Стегинт хотел рассмотреть этих людей, но от греха подальше он не поднимал глаз, лишь изредка постреливая по сторонам косым взглядом.

– Это торговцы, их можно не бояться, – успокоил Патрик, – хотя, с другой стороны, так ты больше похож на христианского монаха.

Ирландец остановился у одной из лавок и купил свежей выпечки. Одну лепешку разломил пополам и поделился со Стегинтом, две положил в суму. Подкрепив силы, путники подняли себе настроение. Добравшись до латинского подворья, Патрик постучал в ворота подвешенным на них железным молоточком.

– Льва нет в городе, – ответил странникам высокий мрачный фламандец, человек не то сдержанный, не то жесткий, – в Галиче вы его тоже не найдете.

– Где же нам искать его?

– Уже два или три месяца его нет по эту сторону гор. Если сможете перейти горы, возможно, найдете его в крепости Мукачево. Но я бы не советовал вам идти туда. Венгерский король считает эту землю своей. К тому же погода скоро начнет меняться. Сегодня в горах лето, завтра начнется осень, а послезавтра может выпасть снег.

– Как скоро князь может снова появиться во Львове?

– Может, через месяц. Может, через полгода.

Проведя остаток дня и ночь в городе Льва, ранним утром странники покинули это место. Поначалу дорога поднималась в гору. Лес, покрывавший возвышенность, был такой густой, что если бы не широкий наезженный путь, через его заросли трудно было бы пробраться. Местами обвалившиеся склоны обнажали белесую породу. Однако вскоре, совершив несколько изгибов, дорога пошла вниз и путники неожиданно для себя опять вышли на равнину.

– Мы перешли Угорские горы? – спросил Стегинт.

– Не думаю, – ответил Патрик.

На второй день вышли в долину широкой реки. Местный рыбак согласился перевезти их на правый берег, не взяв платы, и лишь попросил латинского монаха, чтобы тот помянул его в молитвах. Патрик не запомнил его имя и потом сокрушался об этом.

Утром четвертого дня странники снова вышли к подножию горной гряды, и Стегинт понял, что взгорки в окрестностях Львова не идут в сравнение с этими горами. И чем дальше, тем выше вздымались над ними поросшие елями крутые вершины. В низинах росли дубравы. Потом они уступили место темным хвоям. Берега ручьев и мелководных рек были усеяны крупными колотыми камнями серого цвета. Вода в них была быстрой, мутной и холодной.

Когда леса отступали, взору открывались склоны и долины с луговыми пастбищами. Вдали виднелись маленькие, словно игрушечные, деревеньки с трехглавыми деревянными церквушками. Над избами курился дым очагов. Было облачно, но тепло. Иногда солнце показывалось в разрывах облаков. Сидя на пригорке и отдыхая после очередного перехода, путешественники видели, как неподалеку от стада несколько пастушков бегали по лугу и боролись, играя в какую-то игру.

В поселениях удавалось найти ночлег. Туземцы были гостеприимны. В одной из деревень путников накормили творогом, а наутро дали лепешек в дорогу и объяснили, как идти.

Когда Патрик со Стегинтом достигли самых высоких гор, погода ухудшилась. Низкие тучи серым туманом ползли по склонам, скрывая от глаз горные вершины. Было холодно и сыро. Странники вспомнили предостережение львовского монаха. Эта часть гор была дикой и безлюдной, и неизвестно, как бы они пережили ночь, если бы пришлось ночевать под открытым небом, но ближе к сумеркам им посчастливилось набрести на маленькое селение.

После четырех дней пути через горы дорога пошла вниз. Идти стало легче. Тучи рассеялись. Заметно потеплело – ветра и холод задержались на полночных склонах. Вместо мрачных величественных елей пошли дубравы и буковые рощи. Один раз пришлось заночевать в лесу.

Через неделю путешествия по горам странники спустились в окрестности Мукачево. Над замком, возвышавшимся над городом, развевался такой же стяг, как над замком во Львове – эта крепость принадлежала русинам.

В городе Патрик стал расспрашивать мещан, можно ли найти здесь монахов-латинян, князя Льва и некоего немца по имени Маркольт. Люди дивились на него и отвечали неохотно. Потом к монаху подошел высокий бородатый дружинник со шрамом на пол-лица.

– Ты ищешь Маркольта? – спросил он грозным голосом.

– Я, – признался проповедник.

– Иди за мной, – сказал воин и, не дожидаясь ответа, зашагал в сторону замка.

Патрик со Стегинтом не зная, радоваться или насторожиться, послушно последовали за ним. Арочная брама широкой каменной вежи была открыта.

– Пропустите их, – сказал дружинник стражам.

Путники прошли полумрак головной вежи и очутились на замковом дворе. Там стояли кони и толпилось немало людей в железных и кожаных доспехах. Люди расступились, и гости увидели в середине двора высокое кресло. На нем сидел человек в лазурной одежде, расшитой золотом. Патрик с трепетом понял, что это князь галицкий, но времени собраться с мыслями уже не было.

Лев отдаленно походил на двоюродного брата. Высокий, статный, широкоплечий, но более сухощавый. Такие же широко расставленные глаза, но карие. Такие же волнистые волосы, но черные. Такой же большой рот, но скулы резкие, щеки впалые.

– Кто ты, отче, и откуда? – громко спросил Лев.

В его голосе ирландец уловил скрытое веселье.

– Я из Скоттии. Зовут меня Патрик, хотя я не достоин носить это имя.

– А какое имя ты достоин носить?

– Любое из обычных имен, только не это.

– Хочешь, я буду называть тебя Владимиром? – Лев лукаво переглянулся с кем-то из бояр.

– Любое из обычных имен моей земли, – уточнил ирландец, – впрочем, как угодно князю.

Лев улыбнулся.

– Ты искал Маркольта?

– Это правда.

– Зачем ты искал Маркольта?

– Мне сказали, что этот человек латинского закона и приближен к тебе.

– Продолжай.

– Через него я хотел договориться о встрече с тобой.

– Считай, что тебе это удалось, – рассмеялся Лев, – о чем ты хотел со мной говорить?

– Я прошел Европу с запада на восток, чтобы проповедовать Слово Господне в земле ятвягов и хотел просить твоего разрешения на это.

Лев откинулся в кресле, пощипывая бороду и рассматривая пришлеца. Патрик продолжил:

– Я слышал, что землей ятвягов ведает князь Владимир, твой брат, но мне известно также, что ты король Руси и, значит, стоишь выше всех князей. Поэтому я решил испросить твоего разрешения.

Лицо князя почему-то помрачнело.

– Значит, ты пришел ко мне по собственному почину, а не от моего брата?

Патрик понял, что Лев что-то знает.

– Что же ты растерялся?

– Пусть не врет! – громко произнес один из бояр. – У него при себе пропускная грамота от Владимира. Он расспрашивал во Львове, кто убил людей твоего брата в Мазовии.

– Это правда? – спросил Лев.

– Да, – признал ирландец, – я попросил…

Лев вскинул руку, совсем как брат, когда хотел прервать собеседника.

– Что ж ты, Владимир, думаешь, я убил твоих людей? – сказал князь, пронзая гостя взглядом, словно перед ним в лице посланца стоял сам брат.

Патрик потупил глаза. Замковый двор погрузился в тишину, и никто не смел нарушить ее. Послышался топот копыт. На двор въехал всадник.

– Венгры на Латорице! – громко огласил он.

Поднялась суета.

– Коня и доспехи мне! – приказал Лев, поднимаясь. – Этих двоих – в вежу.

В каменном мешке подземелья было холодно и сыро. Маленькое окно под самым сводом едва пропускало свет. Даже днем в темнице было сумрачно, хотя со временем глаза привыкли. Дважды в день через это оконце узникам подавали хлеб и воду. Но больше о них не вспоминали. Они не представляли, что происходило в это время во внешнем мире. Прошел день, другой, третий. Неделя. Месяц.

Патрик читал молитвы и казался спокойным. Стегинт замкнулся в себе и почти не разговаривал с монахом. Но в конце концов он сорвался – подскочил к двери и начал отчаянно колотить кулаками, выкрикивая все возможные ругательства. Патрик попытался оттащить его, но ятвяг вырвался, укусив проповедника за руку, оттолкнул его и снова стал колошматить тяжелую дубовую дверь, пока не сбил кисти до крови. Ирландец боялся, что это разозлит стражей, но никто даже не откликнулся. Обессиленный подросток сполз по двери вниз и, сидя так, затрясся в рыданиях.

– Прости меня, – сказал Патрик.

Ятвяг стиснул зубы и посмотрел на проповедника взглядом, в котором не было прощения – наоборот, монах словно подсказал ему, кто во всем виноват.

– Прости меня за то, что я взял тебя в это путешествие, – повторил Патрик, вкладывая в эти слова все смирение, на которое был способен, – надо было мне идти одному.

Взгляд Стегинта погас.

– Pax vobiscum[58]58
  Мир тебе (лат.).


[Закрыть], – тихо ответил он, отвернувшись.

– Что ты сказал? – переспросил Патрик, подумав, что сходит с ума.

– Pax vobiscum, – еще тише повторил подросток.

– Ты понимаешь, что означают эти слова?

– Понимаю.

– А это: Domine Iesu Christe, miserere mei, peccatoris[59]59
  Господи, Иисусе Христе, помилуй меня грешного (лат.).


[Закрыть], – это что означает?

– Господин, Иисус Христос… прости меня, больного.

– А это: In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen[60]60
  Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь (лат.).


[Закрыть].

– Это просто: во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.

– Откуда ты знаешь латынь?

– Я слушал, как ты молился.

– А почему ты ответил мне на этом языке?

– Потому что ты попросил на этом языке.

– Я и не заметил…

Ирландец потер лоб ладонью.

– Ты умный, – искренне сказал пораженный Патрик, – очень умный.

– Да, – скромно согласился Стегинт.

– Послушай, что я скажу. Не отчаивайся! Я верю, что все уладится. Это такое испытание нам, понимаешь? После каждого испытания мы с тобой становимся сильнее. Надо только потерпеть. И знаешь, что я думаю, – кажется, пора мне уже показать тебе, что за люди сидят в моем мешке. Как думаешь?

Стегинт кивнул, утирая распухшие глаза и щеки. Они сели в то место, где на каменный пол из узкого окна падало маленькое светлое пятно. Патрик осторожно извлек из сумы книгу и развернул тяжелый кожаный переплет. К свету взлетело и закружилось бесчисленное множество пылинок. По открытым страницам побежали зеленые, коричневые и золотые змейки, неизвестные Стегинту существа с крыльями. Какие-то лица удивленно смотрели на старика и мальчика с той стороны пергамента, разделившего тот и этот мир.

Прошло около двух недель. Все эти дни, пока позволял дневной свет, узники сидели над книгой, а когда темнело, долго разговаривали. В первый день ятвяг не верил Патрику, что слова можно передать буквами, а в конце второй недели читал сам и делал это довольно сносно.

Патрику приходилось рассказывать ту часть предания, которая не поместилась в его книге. Стегинт долго не мог понять, как в раю, где жили Адам и Ева, всегда было лето? Или почему Диавол явился Еве в виде змеи? На некоторые вопросы Патрик отвечал, некоторые были для проповедника неожиданными и самого заставляли задуматься.

Однако с каждым днем светлое время становилось короче, а воздух в темнице с каждой ночью – холоднее. Патрик начал кашлять. Стегинт заметил, что это обстоятельство удручает Патрика, надламывая даже его твердый дух. Все чаще в глазах ирландца стало проскальзывать что-то похожее на уныние. Зато молитвы его стали горячее. И Стегинт, чтобы хоть как-то помочь ему, тоже попробовал молиться, повторяя слова, которые слышал и запоминал, но делал это про себя, чтобы проповедник не знал об этом. Иногда ирландец переходил на другой, свой язык. На нем он говорил легко и бегло, и тогда Стегинт не мог понять его.

Однажды утром с лестницы донеслись неторопливые шаги, лязг ключей, щелчок замочной скважины и стук засовов. Тяжелая дверь с мучительным скрипом отворилась, и в темницу в сопровождении стражей, несущих факелы, вошел Лев.

– Ты мне нужен, монах, – сказал он Патрику, – я иду войной на ляхов добывать себе Краков и Сандомир. Мне нужен человек для переговоров. Послужишь мне, как служил моему брату?

– Я в твоей воле, – ответил ирландец.

– Выпускайте их, – сказал Лев, развернулся и быстро вышел.

Патрик тяжело выдохнул и посмотрел на своего ученика. Оба улыбнулись.

Горы пожелтели. Княжеское войско – около пятисот дружинников – возвращалось из венгерского похода. Длинный обоз из повозок со скрипом двигался по кривой горной дороге. На одной из этих повозок везли Патрика со Стегинтом. Радуясь осеннему солнцу, проповедник подставлял под его слабые, но еще согревающие лучи свою больную спину. Однако эта маленькая радость была недолгой. Третьего дня небо над высокими перевалами покрылось густыми тучами и повалил снег, через плотную пелену которого замыкающие не видели передних. Колеса повозок застревали в грязи. Пришлось разбить стан на окраине леса и рубить дрова для костров. Переход через горы, обещавший занять несколько дней, растянулся на две недели. Когда спустились на равнину, оказалось, что и в Галицию уже пришла зима. Только к Рождеству достигли Холма. Патрику со Стегинтом разрешили жить в латинской обители. От единоверцев ирландец узнал подоплеку грядущей войны.