Текст книги "Путешествие в Ятвягию"

Слово 10: Лешек

В Кракове умер старый князь Болеслав Стыдливый. Загодя узнав о его приближающейся кончине, Лев отправил послов к малопольским боярам, требуя, чтобы они признали его своим правителем. Это могло означать конец Польши. Бояре уперлись. У Болеслава не было сыновей, но они нашли и избрали Лешека Серадзского из королевского рода. Лев разгневался и решил взять силой, по крайней мере смежные города малопольской земли. Он отправился в Орду к могущественному татарскому темнику Ногаю[61]61
  Ногай – татарский полководец и правитель западного улуса Золотой Орды в 1270–1300 гг.


[Закрыть] просить его помощи против строптивых лехитов. В этом был хитрый умысел: получая помощь от татар, Лев вынуждал участвовать в походе также братьев и племянников, которые боялись и подчинялись верховной власти Орды.

В холмской обители Патрик опять много размышлял. Он продолжал раскладывать на столе цветные бусины и передвигал их между собой, иногда тратя на это часы. Однажды утром, когда Стегинт ушел прогуляться в город, один из монахов в очередной раз застал ирландца за этим занятием. Взгляд монаха упал на стоявшую в углу стола миску, на которой лежали ломтик белого хлеба, кусочек сыра и лук. Еда была не тронута.

– Брат, ты еще не завтракал? – спросил он.

– Нет еще, – ответил тот рассеянно.

– Ты сегодня не пришел на утреннюю трапезу. Я принес эту еду тебе, чтобы ты поел, но скоро время обеда, а ты и к этому не притронулся. Брат, мой долг предупредить тебя: то, что ты делаешь, становится похоже на одержимость.

– Ты прав, брат, – согласился Патрик, приветливо улыбнувшись, – надо прекращать. Это все от моей гордыни. Не могу смириться с тем, что мы тщетно проделали такой долгий путь.

Монах, обрадованный, что его увещевания упали на добрую почву, тихо поклонился и покинул келью.

– Такой долгий путь, – повторил Патрик, опять оставшись наедине с собой.

Он бессознательно отодвинул синюю бусину дальше от остальных. Его взгляд на мгновение замер, и он со всего размаха ударил себя ладонью по лбу. Встал, прошел круг по маленькой келье, снова сел.

– Такой долгий путь…

Около десяти дней понадобилось им со Стегинтом, чтобы, выйдя из Берестья, достичь Львова. И еще столько же, чтобы перейти горы и добраться до Мукачево. Монах-фламандец сказал, что Лев уже больше двух месяцев находился на той стороне гор. Это подтверждали и другие люди. Значит, Лев пребывал там по меньшей мере с середины лета, когда ятвяги отправляли послов к Владимиру. Владимир принял ятвяжских послов в Берестье, а уже через неделю снарядил и отправил корабли. Даже если при его дворе есть лазутчики Льва, их гонцу даже с подводой потребовалось бы несколько дней, чтобы достичь Львова, и еще не меньше пяти дней, чтобы добраться до Мукачево. И даже если бы Лев в тот же день выслал гонца в Дорогичин, тому потребовалось бы еще дней десять пути – к тому времени корабли Владимира уже возвращались бы из Ятвягии. Галицкий князь успел бы отдать страшный приказ из Холма, может быть, даже из Львова, но не с той стороны Венгерских гор.

Раздался шум и стук чего-то упавшего на пол. Стегинт весело и неуклюже ворвался в келью, неся с собой хлопья снега и дыхание морозного воздуха:

– Скорей, иди посмотри какое войско!

– Откуда ты его видел?

– С городской стены!

– Кто тебя туда пустил?

– Пойдем, тебя тоже пустят со мной!

Ятвяг схватил Патрика за руку и потащил за собой. Тот вздохнул и смиренно поплелся за учеником по скрипучему снегу через узкую улочку. Поднявшись на городскую стену, они осмотрели окрестности.

Огромное белое поле под Холмом покрылось воинскими станами – русскими и татарскими. Повсюду стояли шатры. Горели костры. Развевались разноцветные хоботы многочисленных стягов. Татары весело кружились, стремительно скача на своих быстрых низкорослых конях и выкрикивая воинские кличи, сливающиеся в единый устрашающий вой. Их было три полка. Значит, Ногай отправил со Львом сразу трех полководцев. Русских станов было пять.

– Посмотри, – указал Стегинт рукой, – дальний стан под червленым стягом – это Владимир?

– Да, – подтвердил ирландец.

– Он бы освободил нас от Льва? Надо поговорить с ним, да?

– Даже не представляешь, как надо. Но я не знаю, как это сделать. Люди Льва не пустят меня.

– Тогда я пойду.

– Ты? А пройдешь? Не побоишься?

– Пройду! Скажи только, что передать Владимиру?

– Расскажи ему обо всем, что случилось с нами, и пусть поступает по своему разумению. Еще скажи… – Патрик на мгновение задумался, – покажи ему эту бусину и скажи, что я снял ее с моих четок.

Стегинт пристально посмотрел на Патрика.

– Там могут быть разные люди, – сказал Патрик, – а тебе я потом объясню. Еще зайди в келью, возьми пропускную грамоту, которую дал нам Владимир. Если тебя захотят задержать, покажи ее. А мне она уже не понадобится.

– Ладно! Жди меня, я скоро вернусь!

Прошло не так много времени, и Патрик увидел, как от городской стены со стороны главной брамы отделился маленький силуэт в серой ризе. Проповедник начал молиться, чтобы Стегинт безопасно миновал чужие станы, но в этот момент его окликнул страж на стене. Патрик оборвал молитву и совершил в воздухе крестное знамение, благословляя путь послушника.

– Напрасно ты благословляешь это войско, – проворчал страж, – не будет добра, когда русины идут с татарами. А тебе здесь не место. А то откуда мне ведать, может, ты знак какой хочешь врагу подать? Спускайся, старик. И больше не ходи сюда.

Оказавшись на заснеженном поле, посреди снующих туда-сюда воинов, углубившись в это сборище шумящих людей и ржущих коней, Стегинт растерялся. Изнутри все смотрелось совсем не так ясно, как с вершины крепостной стены. Ятвяг видел только то, что проносилось перед глазами, и уже не был уверен, куда идти. Трещали костры, хлопали на ветру полотна шатров и стягов. До слуха донеслась татарская речь, и он, памятуя опыт недавней встречи, опустил глаза, чтобы его не тронули, и из-за этого чуть не угодил под копыта. «Смотри, куда идешь!» – рявкнул всадник по-русски. Стегинт отскочил и упал на снег. Где-то рядом загудели трубы так оглушительно, что пришлось закрыть уши ладонями. Ятвяг вспомнил ужас из детства, когда такое же войско сожгло его деревню, истребив и пленив всех, кто не успел убежать в лес. Этот ужас вытягивал из него силы, делая руки и ноги тряпичными. «Надо выбраться и обходить станы по краю, – подумал он, поднимаясь и стараясь не терять самообладания, – стан Владимира был с краю у леса». Трубы на городской стене ответили, и все войско радостно загудело. Взяв в правую руку грамоту, словно волшебный оберег, и одолевая страх, всплывший из темных глубин детской памяти, Стегинт продолжил путь. Кто-то схватил его сзади за плечо. Ятвяг обернулся.

– Ты что здесь делаешь? – спросил весело Рах, от плеч до ног покрытый доспехами.

Узнав его, Стегинт так обрадовался, что хотел схватить за рукав, но ладонь обхватила холодный металл.

– Неужто опять сбежал от своего покровителя? – пошутил боярский сын.

– Мне нужно срочно увидеть князя! Меня Патрик послал.

– Что ж, пойдем.

Когда они приблизились к стану, Владимир вышел из шатра, видимо, потревоженный ревом труб. Князь был облачен в черно-серебристые доспехи, сапоги и длинные перчатки из темно-зеленой кожи и такого же цвета плащ. Из-под шлема виднелось прилобье из волчьего меха. Рах подтолкнул ладонью смутившегося Стегинта, понуждая его выйти вперед.

– Послушник Патрика, – пояснил молодой боярин, – хотел говорить с тобой.

– Проходи в шатер, – пригласил Владимир, – вижу, замерз.

Отогревшись у огня и наевшись запеченной на углях дичины, Стегинт пересказал, ничего не утаивая, все их путешествие по Галиции, как и приказал Патрик.

– Нелегко вам пришлось, – сказал князь.

– Патрик еще велел передать тебе кое-что, – спохватился ятвяг.

– Говори.

– Патрик сказал, что снял это со своих четок.

Стегинт протянул руку и раскрыл ладонь. Владимир закрыл своими широкими руками худенькую кисть ятвяга, оставляя синюю бусину в его руке.

Послышался конский топот. К высокому княжескому шатру подъехала дюжина всадников. Герольд звучно протрубил в медноустый рожок.

– Твой брат, Лев, – сообщил Рах князю.

Владимир вышел из шатра. Галицкий князь в позолоченных доспехах и темно-синем плаще восседал на статном вороном жеребце в седле из жженого золота. На поясе висела кривая татарская сабля. Когда брат вышел, Лев спустился на землю. Князья были одинакового роста.

– Пришел, брат! – громко и радостно сказал Лев.

– Как же я мог не прийти! – ответил Владимир тоном, в котором слышались одновременно смирение, раздражение и насмешка.

Князья обнялись. Потом Лев отстранил от себя Владимира. Выпрямив руки, не убирая ладони с его плеч, он пристально посмотрел брату в глаза:

– Думаешь, я приказал убить твоих людей в Мазовии?

Владимир промолчал, спокойно отвечая взглядом на взгляд и ожидая, что дальше скажет Лев. Стегинт из глубины шатра подглядывал за встречей. В зимнем сумраке высокий костер, разожженный перед шатром, ясно освещал лица. Лев вздохнул, отступил на шаг.

В какой-то момент ятвягу показалось, что острые глаза Льва заметили его, и он отшатнулся.

– Подайте мне крест, – приказал Лев своим людям.

Герольд поднес князю шестиконечный венгерский золотой крест.

– Вот смотри, брат, – целую крест перед тобой и Богом в знак того, что я не причастен к смерти твоих людей. Веришь мне?

– Знаю уже, что ты не виновен, – коротко ответил Владимир.

Лев кивнул, отступил и повернулся спиной.

– Коня мне!

– Брат, – окликнул его Владимир, – мне нужен монах, которого ты задержал у себя.

Лев словно не расслышал оклика. Ему подвели вороного жеребца. Он вскочил в седло и только тогда отозвался:

– Он мне тоже нужен, брат. Один раз послужит мне и будет свободен.

Лев бросил еще один взгляд на шатер, где прятался Стегинт, пришпорил коня и умчался, сопровождаемый свитой.

Промчавшись, словно темный ангел, через городскую браму, площадь и узкие улицы города, Лев явился в латинскую обитель и приказал привести ирландского монаха. Патрик с трепетом предстал перед грозными очами галицкого князя.

– Отправляйся немедля в Краков. Приди к Лешеку. Говори с ним без бояр. Ты священник – он согласится. Расскажи ему правду – все, что видел и слышал под Холмом. Пусть знает, какое войско на них идет. Скажи, что если он не будет мешать мне взять Сандомир, я не пойду на Краков и признаю его князем Краковской земли. Не согласится – всю Польшу завоюю. Пусть пришлет с ответом своих послов или тебя – неважно. Знай, что если ответа не будет, выгоню из моей земли всех братьев проповедников и миноритов. Мои люди проводят тебя до рубежей.

Патрик едва успел попросить одного из монахов, чтобы те присмотрели за Стегинтом. Его усадили в седло, и скоро Холм остался позади. Впереди опять была Польша.

Стегинт в сопровождении Раха уже не застал Патрика. Монахи рассказали, что произошло. Ятвяг сел на скамью, где обычно сидел учитель. В миске лежала так и не тронутая еда. Стегинт понурился. Рах стоял в дверях.

– Если хочешь, пойдем со мной, – предложил дружинник.

– Я буду ждать его здесь, – ответил отрок.

– Как знаешь. Но там мы скорее его найдем.

Стегинт поднял глаза:

– Ты уверен?

– Судя по тому, что сказали эти почтенные люди, Патрик должен будет вернуться ко Льву, чтобы донести до него ответ ляхов.

– Тогда я согласен идти.

– Только тебе придется сменить эту нелепую одежду на кольчугу и меч. Иначе как мне объяснить князю и моим товарищам нужду делить с тобою пищу и место у огня?

– А ты научишь меня владеть мечом?

– Научу.

– Я согласен.

– Добро. Тогда пойдем. Интересно, каким колдовством владеет твой ирландец, что дикий ятвяг стал таким покладистым…

Краков лежал на левом берегу Вислы в долине, с трех сторон окруженной невысокими горами. Почти сорок лет прошло, как его взяли и сожгли татары. Даже спустя столько времени он еще не восстановился до конца. Но все равно оставался одним из самых значительных городов в королевствах Средней Европы. Много улиц, больше тысячи домов, несколько красивых каменных храмов, которым было по двести-триста лет. Базилики с прямыми стенами и ротонды. Храмы из кирпича и из массивных тесаных блоков. Над городом поднимался холм Вавель, увенчанный замком польских королей. Патрик впервые видел Краков и сильно сожалел, что с ним нет его послушника.

У брамы Вавельского замка его остановил привратник. Патрик передал грамоту Льва и сказал, что должен встретиться с новым князем Кракова наедине. Спустя время он получил ответ, что князь не примет его сразу, потому что заседает на совете с боярами, но встретится с ним в городе в храме Святого Франциска после двенадцатого часа[62]62
  Около 18.00 по нашему времени. Сутки по средневековому счету начинались утром, время было сдвинуто относительно нашего примерно на 6 часов.


[Закрыть].

У Патрика было полдня свободного времени. Поглощенный поиском ответов на загадку, поставленную Владимиром, он решил посетить человека, о котором слышал от холмских миноритов и которого он остерегся бы посещать при других обстоятельствах.

Дом, который искал Патрик, был велик и принадлежал богатому человеку. Монах представился, и слуга впустил его. Внутри было несколько помещений, расположенных в два уровня. Широкие застекленные окна даже зимой пропускали много света. У стен стояли высокие медные подсвечники. На стене против входа висел гобелен. По всей его длине была изображена процессия – люди дудели в длинные трубы и несли на плечах носилки с ящичком, а над их головами поднимались высокие крепостные стены. Образы были исполнены весьма искусно и почти в человеческий рост – если прищуриться, они казались и вовсе живыми. Ветхозаветная история оживала перед монахом, и он почти телесно страдал, что его послушника не было рядом.

Увлеченный Патрик не сразу заметил, как в помещение мягкой поступью вошел худощавый старик – хозяин дома. Волосы черные, кудрявые, борода густая, с редкой проседью, глаза желто-карие, лицо смуглое, с густыми сведенными бровями, орлиным носом, глубокими носогубными складками. Он был в темно-коричневом плаще из хорошего фламандского сукна, спадающем до самого пола. Мгновение старик молча рассматривал гостя, не в силах скрыть удивления, потом приподнял открытые ладони и широко улыбнулся:

– Приветствую тебя в моем доме, добрый странник, – сказал он сиплым голосом.

– Твое ли имя мар-Иаков Бен Эзра? – спросил Патрик.

– Пусть иссохнет яблоня в моем саду, если не так нарекли меня в день обрезания. Прошу тебя, проходи.

– Красивый ковер…

– Благодарю тебя. Садись вот здесь. Не побрезгуй угоститься моим хлебом. Итак, скажи, чем моя худость может помочь твоему милосердию?

– Мне рассказали о тебе, как о мудром и искушенном человеке в торговых делах. Я пришел посоветоваться.

– О, добрый странник, если бы Бог даровал мне хоть десятую долю той мудрости, о которой ты говоришь, разве был бы я так беден? Но я выслушаю тебя и буду безмерно рад, если смогу дать дельный совет.

– Я хотел спросить тебя вот о чем. Если в одном месте пропадет много товара, а в другом месте появится много товара, можно ли как-то узнать об этом?

– Да. Это просто, если только товара, и правда, много, как ты говоришь об этом. Там, где товар пропал, он станет дороже обычного. Там, где товар появился, он будет дешевле.

– А будет ли об этом известно тебе, если это произойдет, скажем, в пределах Польского королевства?

– Возможно.

– Товар, о котором я говорю, зерно.

– В этом году плохой урожай. Зерно везде дорогое. Были дни в конце августа, когда пшеница заметно упала в цене на рынке Торуня.

– Ты говоришь о Торуне на Висле?

– Да, я говорю о Торуне на Висле, городе в земле тевтонов. Я отправил туда на корабле моего человека, и он купил у перекупщиков три мешка. Хлеб, которым ты угощаешься, из этого зерна.

Патрик закашлялся. Еврейская девушка, видимо, дочь хозяина, худенькая, невысокая, узколицая, с большими глазами и высоко очерченными дугами бровей, вышла из полумрака соседней залы и поднесла гостю воды в медном кубке. Ее поступь была бесшумной и легкой, словно она едва касалась ногами пола.

– Лаума! – сказал Патрик.

– Что ты хочешь сказать этим? – не понял Иаков.

– Так сказал бы мой послушник, будь он здесь, – пояснил ирландец, – на языке его народа это значит: «Прекрасная, как Рахиль».

Юная еврейка опустила глаза и удалилась.

– Услада глаз моих, – промолвил польщенный отец.

– Благодарю тебя, Иаков, – сказал Патрик, поднимаясь, – ты сильно помог мне.

– О, постой, добрый странник, – воскликнул хозяин, – прошу тебя, не спеши покинуть мой дом. Скажи, правду ли сказал мне мой слуга, что ты прибыл из Англии?

– Я прибыл из Скоттии. Это остров к западу от Англии. Но часть моего острова принадлежит Английской короне, и путь мой также лежал через Англию.

– Это богатое и сильное королевство.

– Так и есть.

– Скажи, не видел ли ты, как живется там моим братьям?

– Видел, – сказал Патрик, помолчав и опустив взгляд, – последние годы – неважно.

– Что ты имеешь в виду? Их убивают?

– Нет, про убийства я не слышал. Но их обложили многими податями. В порту мне сказали, что король хочет и вовсе изгнать их из королевства[63]63
  Эдуард I Длинноногий, король Англии, подпишет эдикт об изгнании евреев из Англии в 1290 г.


[Закрыть].

– О, кары Господни… – на лице Иакова отразилась глубокая скорбь, – тянутся времена, а чуда не видно…

– Возможно, это лишь слух.

– Нет-нет, добрый странник. То, о чем ты говоришь, только уверяет меня в том, что я слышал от других людей. Прошу тебя, если тебе доведется вернуться в то королевство, говори всем сынам Авраама, которых ты встретишь, что польские князья благосклонно относятся к нашему племени. Передай им эти слова! Скажи – так сказал мар-Иаков Бен Эзра из Кракова.

Базилика Святого Франциска была невысокой и стояла на одной из улиц в середине города. Нефы[64]64
  Вытянутое помещение в христианском храме. Продольные нефы обычно разделялись рядами колонн.


[Закрыть] пересекались, образуя равноконечный греческий крест. Окна были украшены римскими стеклами, но с наступлением ночи их невозможно было рассмотреть.

Патрик пришел заранее, но к его великому смущению князь уже ждал его. Несколько свечей в глубине храма освещали гробницу Болеслава Стыдливого, у которой вполоборота ко входу стоял Лешек. Новый князь Польши, облаченный с ног до головы в черные одежды, с большим золотым крестом на груди, был средних лет, худой и маленького роста, темноволосый и бледный. Лицо было выбрито. Патрик приблизился и поклонился.

– Что же ты молчишь, святой отец? – не оборачиваясь спросил князь высоким хрипловатым голосом. – Ты искал встречи со мной – я здесь.

– Преславный князь, мне жаль, что я прибыл в единоверную страну говорить с тобой от имени иноверца и твоего врага. Помни, что слова, которые я произнесу, не мои, а того, кто послал меня.

– Я вижу, что ты достойный сын своей матери-церкви, и заранее готов простить тебе многое из того, что ты скажешь, – ответил с достоинством Лешек.

– Князь Лев собрал под Холмом великое войско татар и русинов. С этим войском он намерен перейти межу и воевать польские города. Он говорит тебе, что если ты уступишь ему Сандомирскую землю, он оставит тебе Краков.

Лешек опустил веки, закрыл глаза ладонью и долго молчал.

– Я хотел бы, чтобы о моем правлении осталась такая же память, как о правлении этого князя, – сказал Лешек тихо, указывая на гроб, – он был храбрый и справедливый ко всем.

– И к племяннику тоже? – осмелился спросить монах.

– Болеслав был самый набожный князь, какого знала Польша. Если Конрад не заслужил его благосклонности, значит, в том была вина Конрада.

Лешек повернулся к монаху и пристально посмотрел на него:

– Князь Лев понимает, что польские бояре никогда не согласятся на такое унижение своей страны и скорее умрут за Отчизну?

– Понимает. Иначе он не просил бы, чтобы я встретился с тобою с глазу на глаз.

– Значит, он думает, что князь Польши хуже своих бояр? Посмотри на меня, святой отец. Здесь никого нет, и я буду говорить с тобой так, как говорил бы с Богом. Я худ и малого роста. Во мне не много силы. Мое здоровье слабо. Моя жена обвинила меня перед людьми, что я не могу взять ее. Мой лекарь заставляет меня есть лягушек и говорит, что я не доживу до старости.

Патрик потупил взгляд.

– Да, таким сделал меня Бог. Но я лехит! – продолжил князь, и внезапно его слабый дребезжащий голос обрел силу. – Во мне течет древняя кровь Пястов! И если мои бояре готовы умереть за свою родину, то я первым стану среди них. А если князь Лев не понимает этого, я покажу ему это на деле!

В Кракове зазвонили все колокола, когда гонцы донесли весть о том, что русины с татарами приблизились к Висле и стали станами напротив Сандомира. На следующий день хорошо вооруженное конное войско, состоящее из нескольких сотен знатных краковских рыцарей и их оруженосцев, вышло в поход.