Текст книги "Воскресение – Первый день"

– Я понимаю, профессор, что вы имеете определенную нагрузку, нехватку свободного времени по причине частых командировок. Но я думаю, что для человека, истинно верующего, как вы, будет божественной благодатью выкроить немного времени для всеобщего блага! – взгляд Алексиса сменился на прищуренный в ожидании «да».

– Если бы дело было только во времени, – защищался профессор. – Я не могу этого сделать по причине именно веры и моей богобоязненности.

От этих слов у Алексиса окончательно застыло лицо, и только маленькие глазки начали хаотично бегать, пытаясь прочитать то, что не понимал их хозяин.

– Я вам сейчас объясню, – продолжал профессор. – Мои труды о божественности сотворения сформулированы на попытках научного подтверждения различных теорий и исторически сложившихся религиозных верований, которые в своем оконченном виде не имеют неопровержимых доказательств и утверждений, что в ряде случаев после моих выступлений на научных конференциях или в духовных собраниях приводит к спорам и неоднозначной реакции как со стороны духовенства, так и со стороны приверженцев материализма. Поэтому с целью избегания негодования прихожан нашей церкви к нам как организаторам этого, так сказать, эксперимента, предлагаю отложить вашу затею до лучших времен.

Когда профессор закончил, Алексис так же продолжал недоумевать. Хоть он и стал кивать головой, соглашаясь, но глаза так и не прекратили этот безумный бег.

– Тогда до свидания, увидимся в следующую субботу, передавайте привет вашей драгоценной супруге!

Профессор, воспользовавшись паузой, медленно попятился назад и направился в сторону своего дома.

* * *

Прекрасный день набирал обороты, солнце стремилось к зениту. Проходя по родной улице, профессор радовался ухоженности лужаек и кустарников и тому, с какой заботой жители городка создают атмосферу уюта. Он думал о том, что завтра отправится в очередную командировку на пять дней, и ему совсем не хотелось покидать этот уголок земного счастья. Приближаясь к дому, он услышал шум работающего электроинструмента. Поднявшись по крыльцу, он вошел в дом и задержался у дверного проема на кухню, где стояла Лиз, управляясь с нарезкой овощей на кухонном столе. На ней был фартук с цветочной композицией, аккуратно завязанный на бантик сзади, нежно обнимающий ее тонкую талию. Она готовила обед, и запах приправленного цыпленка доносился из духового шкафа.

– Я пришел!

Лиз повернулась к нему и радостно улыбнулась:

– Хорошо! Ты вовремя, скоро будем обедать.

– А что за шум за домом, ты не знаешь?

– Я думаю, что это наш сосед Марк продолжает обустраивать свой задний двор, – не отвлекаясь от салата, предположила Лиз.

Участки были разделены невысоким забором, так что любопытные могли видеть, что происходит у соседей. Подойдя к забору, профессор наблюдал следующую картину: группа работников под пристальным наблюдением соседа Марка сверлила, носила, стучала, торопясь удовлетворить требования заказчика. Они завершали работы по облагораживанию некогда раскопанной территории заднего двора. Профессор знал, что это был не просто процесс по мощению дорожек и укладке травяного грунта. Это была маскировка. На глубине более двенадцати футов скрывался недавно построенный бункер, который был задуман Марком и исполнен по законам военного времени и включал в себя склад с запасом продовольствия, комнату для отдыха на четыре человека, кухню, туалет и отделение подачи воды и фильтрации воздуха. Бункер представлял собой капсулу, выполненную из бетона и стали, с двумя выходами, один из которых располагался в подвале дома, а второй – на поверхности участка за домом. Тут же на участке незаметно торчали два отверстия вентиляционной шахты. Это грандиозное сооружение Марк устраивал в течение последних двух лет, и несмотря на то что оно стоило кучу денег, он был безмерно рад завершению своего проекта.

– Здравствуйте, профессор! – поздоровался Марк, стараясь перекричать строительный оркестр. – Вам нравится? Мы скоро закончим и не будем более вам досаждать!

Он рассмеялся и посмотрел на реакцию профессора, которому ничего не оставалось, как улыбнуться в ответ.

Марку исполнилось тридцать пять лет. Несмотря на свой средний возраст, он был достаточно состоятельным. Он работал управляющим в компании, которая разрабатывала и выпускала сверхтонкие проводники. Будучи типичным представителем современного общества, которое жило по законам потребления, он не представлял свою жизнь без всех этих новомодных штучек: беспроводного Интернета, сотового телефона – непременно последней модели, нового автомобиля, выполненного в рамках экологического законодательства, одежды – обязательно со звучащим именем. Он точно знал, что хочет и как надо жить, и был абсолютно уверен, что управляет всем и контролирует все. Марк обладал полностью сформированным мировоззрением и нисколько не сомневался, что его и его семью от любых катаклизмов этого нестабильного мира может спасти собственный бункер безопасности, в котором с комфортом можно переждать любые неприятности техногенного характера.

Профессор еще около двух минут рассматривал эту суматоху и, понимая, что продолжать беседу в шуме не имеет смысла, не спеша направился в дом.

Дом профессора и Лиз был не такой большой, как у Марка, но имел все необходимые атрибуты: кухня, гостиная, хозяйственная комната на первом этаже, спальня, детская и две комнаты для гостей на втором этаже, несколько ванных комнат. Убранство казалось компактным и с любовью расставленным, что создавало уют и располагало к душевному спокойствию. Это было исключительной заслугой Лиз, которая с усердием несла на себе заботу быть распорядителем этого небольшого замка.

Семья Стаунов переехала в этот дом более тридцати лет назад после рождения сына Билла. Но вот уже семь лет, как их сын покинул родительский дом и уехал жить и работать в Австралию, где успел обзавестись семьей. Он навещал родителей каждый год на Рождество, и тогда дом оживал гирляндами рождественских огней, детскими криками и смехом двух замечательных внуков-близнецов и грустил, когда рождественская сказка заканчивалась.

Войдя в дом, профессор умылся и прошел в гостиную, где уже был накрыт стол на две персоны, в центре стояло главное блюдо – жареная курица, которая своей золотистой корочкой возбуждала аппетит. Лиз принесла салат и хлеб и устроилась за столом напротив. Они ели, и каждый думал о чем-то своем. Завершив, Лиз спросила:

– Как дела у нашего соседа Марка?

– Выглядит довольно, – отвечал профессор. – Он заканчивает строительство бункера и пообещал, что больше не будет нас беспокоить лишним шумом.

– Видимо, Господь услышал наши молитвы, – засмеялась Лиз. – Только я одного не пойму: для чего ему это надо?

– Видишь ли, дорогая, нет в этом ничего необычного. Марк, как и многие современные люди, подвержен влиянию нашего развращенного общества, которое ставит их в прямую зависимость, и они, поддавшись навязанным стереотипам, ничего вокруг не видят и не умеют жить иначе, кроме как участвовать в марафоне научно-технического прогресса, где они бегут, потеряв истинный смысл своего существования на земле. Но будучи слабыми по природе и напуганными ростом количества своих плотских желаний, пытаются хоть как-то себя защитить. Вот один из этих инструментов – бункер класса безопасности А плюс.

– Лучше бы он обратился к Господу за защитой!– утвердительно сказала Лиз.

– Честно говоря, я не единожды предлагал Марку прийти в субботу в церковь, но он категорически не желает меня слышать. Даже фигура нашего друга священника Алексиса не смогла его вразумить. Он фактически убегал от нас, когда мы его с Алексисом прижали в углу мясной лавки, – профессор заулыбался, в памяти всплыла картина призыва к покаянию на фоне мясных деликатесов.

Лиз тоже рассмеялась и начала убирать со стола. Профессор поднялся на второй этаж, чтобы начать собирать в поездку свою походную сумку.

Профессор улетал рано утром, такси ожидало его в половине пятого утра. По старой привычке он бесшумно оделся, поцеловал Лиз и уехал.

Около восьми утра Лиз уже сидела на кухне с чашкой крепко сваренного кофе и одиноко смотрела на улицу через кристально чистое окно. По улице никто еще не ходил и не проезжал, потому что воскресенье, это именно тот день, когда жители Ридмоунда могли позволить себе эту очаровательную и пушистую слабость – поспать. Лиз не любила оставаться одна и старалась все время чем-то себя занять. Проверив, все ли убрано в доме, она оделась и пошла в сторону цветочного магазина.

Цветочный магазин принадлежал ее подруге. Лиз любила проводить в нем время в качестве помощницы. Делала она это не по нужде, а исключительно с целью приятного времяпрепровождения в кругу многочисленных букетов. Раньше Лиз серьезно увлекалась флористикой, и этот магазин они открывали вместе, но ввиду продолжительной болезни Лиз около пятнадцати лет назад он перешел в полное распоряжение подруги. Но именно здесь она заряжалась и наслаждалась благоуханием этих божественных созданий во всем их разнообразии и великолепии. От нежных рук цветы начинали кружиться в своей неповторимой композиции, нечастые покупатели подолгу рассматривали цветочные картины, созданные перед ними. Лиз проводила здесь все дни, пока профессор отсутствовал дома по причине частых рабочих командировок

Вечером в четверг, услышав звук остановившегося у дома автомобиля, она не сомневалась, что это был профессор, и выскочила, как молоденькая девчонка, на улицу, обняла и поцеловала профессора, поднимавшегося по крыльцу.

– Тише, тише, прошло всего пять дней, давай зайдем в дом, – профессор оглянулся, нет ли вокруг свидетелей.

За ужином Лиз пыталась расспросить его о поездке, но профессор то ли от усталости, то ли от того, что это была рядовая командировка, описал короткой фразой:

– Все хорошо!

Они сидели как обычно за столом и ужинали не спеша. Лиз как бы невзначай спросила:

– Ты помнишь, какой завтра день?

Профессор, отложив приборы и промокнув губы салфеткой, ответил:

– Завтра день нашей годовщины, я помню!

– Завтра мы устроим пикник на нашей поляне!

– Конечно, дорогая, я думаю, ориентировочно в два. У меня завтра ответственный день, в университете я буду представлять свою новую работу перед публикой, мероприятие окончится в час.

– Хорошо, я все подготовлю для пикника.

Лиз встала со стула и вдруг почувствовала, что пол уходит из-под ног. Дом сделал неоднозначное покачивание, так, что свет заиграл по комнате от качающейся люстры и бокалы, стоящие на столе, издали характерное «дзынь».

Профессор и Лиз замерли. Через минуту движение дома повторилось более продолжительно. Профессор подскочил к комоду, где у них в точном порядке были сложены документы, достал их и, взяв за руку Лиз, выбежал с нею из дома. Немногим позже из домов появились остальные жители, они были напуганы не меньше. Все пытались узнать, опережая события, что произошло, но никто не знал точно. По улицам разносились звуки сирен оперативных служб. Паника продолжалась чуть более часа, после поступили сообщения, что это были земные толчки силой не более трех баллов, и что можно возвращаться в дома. Профессор и Лиз не стали долго обсуждать происшествие и начали готовиться ко сну. В эту ночь профессор долго не мог уснуть, он пытался анализировать, как могло произойти землетрясение в районе, где оно не случалось никогда. Далее он в мыслях представил предстоящее выступление в университете, все же успокоился и уснул.

Будильник зазвонил в семь, но Лиз уже сварила кофе, запах которого бодро разносился по дому. После водных процедур и выбора гардероба профессор оделся и спустился. Лиз с недоумевающим выражением лица смотрела телевизионные новости. На экране телевизора то и дело менялись фотографии и видео с кадрами разрушений различной степени от небольших до почти катастрофических, вместе с которыми менялись и надписи стран и населенных пунктов. Из новостей было понятно, что землетрясение случилось примерно на двадцати пяти процентах поверхности земли.

– Что происходит? – спросила Лиз.

– Я думаю, не надо волноваться, это наверняка один из многих катаклизмов, – постарался успокоить ее профессор.

Они молча позавтракали. Расставаясь, Лиз поцеловала его, подала сумку и сказала:

– Не опаздывать, я буду ждать тебя как договорились.

* * *

Профессор подъехал к университету и припарковал свой автомобиль. Неторопливым шагом он направился к главному корпусу через парковую зону с вековыми деревьями, аккуратно подстриженными лужайками, белыми бордюрами, масштабность и красота которых подчеркивали статус этого учебного заведения. Здание главного корпуса величественно возвышалось над парком и было не меньшей архитектурной достопримечательностью в Карнесте, чем церковь в Ридмоунде. Его восемь широченных колонн, выполненных в греческом стиле, и треугольная крыша с большими круглыми часами на фасаде напоминали Пантеон.

Внутри корпуса было не менее торжественно. Пол в холле с выложенным на нем гербом университета и стены были выполнены из светло-розового мрамора. В центре широкая мраморная лестница с мощными перилами и ступенями.

Проходя по коридорам родной кафедры, профессор всегда чувствовал на себе взгляды светил прошедших эпох с портретов, развешанных на стенах. До выступления оставалось меньше часа. Он устроился в кресле рабочего кабинета и мысленно готовился, прогоняя всплывающие картины последних событий. Как обычно, по привычке, выработанной за многие годы, он закрыл глаза и представлял себя в роли слушателя, который с предвзятым отношением к личности докладчика и к предъявляемому материалу пытается выявить недочеты и несоответствия. Он был очень строг, не прощал промахов и нещадно критиковал даже самые незначительные ошибки. Профессор боялся своего внутреннего цензора больше, чем любого из внешних. Это позволяло ему максимально точно вносить правки и корректировки в свои доклады, и тогда он успокаивался, будучи до конца уверен в себе. За пять минут до начала в кабинет зашла помощница и сообщила, что все готово.

Актовый зал, приготовленный для презентации новой работы, был самым большим в университете. Но даже он не смог вместить всех желающих услышать профессора Стауна.

Войдя в зал, профессор вдохновился таким вниманием к себе, его сердце застучало быстрее, все места и даже дополнительно установленные стулья были заняты. Преподаватели, доценты, профессора, студенты внимательно смотрели на него в ожидании. Он встал за кафедру, открыл материалы с пометками и начал:

– Уважаемые дамы и господа! Позвольте мне сегодня представить вашему вниманию мою новую работу, в которой я попытался хотя бы на шаг приблизиться к разгадке истинного предназначения человека и его роли в мироздании.

Начиная со времен зарождения жизни на земле, человек, проживая век за веком и тысячелетие за тысячелетием, сменяясь поколениями, созерцая и размышляя, строя и разрушая, уничтожая и возрождая, не оставляет попытки найти ответ на одни из главных своих вопросов – о его истинном предназначении и что его ждет после смерти. И всегда, пытаясь мучительно разрешить эти извечные вопросы, он неосознанно поднимал свои глаза к небу и всматривался в бесконечность космоса, как будто ожидая, что именно оттуда придет ответ.

Человек в отличие от остального животного мира, рождаясь, является самым беззащитным и слабым существом этого мира. И если остальные животные в возрасте от месяца до года, полностью сформированные и брошенные своими попечителями, готовы к самостоятельной жизни, имея в своем арсенале набор навыков, инстинктов, рефлексов, то человеку для достижения своих навыков и приобретения умений требуются десятилетия, а иногда недостаточно и всей жизни. Человек, обладая своей исключительностью, не имеет ничего общего с животными, сколько бы мы не пытались искать, создавая иллюзию похожести и ища внешнее и внутреннее сходство или подсчитывая количество хромосом.

Все, что дано человеку изначально при рождении, – это дышать тем же воздухом, есть ту же пищу, а также размножаться и умирать. Но как нам известно, теми же навыками – питаться, дышать, размножаться и умирать – наделены все без исключения живые создания планеты: птицы, звери, рыбы, насекомые, деревья, растения, бактерии. И вот человек, проживая жизнь за жизнью, пытается получить ответы в окружающем мире, то есть материальном, который он четко видит.

Но как тогда мы должны относиться к нашему невидимому миру? Человек на протяжении всего жизненного пути в зависимости от обстановки и окружения приобретает знания, навыки и умения, с помощью которых он становится индивидуальностью. При этом каждого из нас сопровождает и никогда не покидает мир невидимый, то есть не имеющий материи. Мы без тени сомнения знаем и практически точно можем дать определение любому из чувств человека, таким как мудрость, разум, доброта, любовь, нежность, красота, сострадание, а также множеству отрицательных, таких как злость, коварство, презрение, недоверие, зависть, лукавство, отвращение. Мы всегда знали о них, нас никто им не учил, они были заложены при рождении, и мы повинуемся им и находимся в полной зависимости от них. И большинство этих чувств неизвестны никому, кроме человека.

Если же начать рассматривать материальный видимый мир, сняв с него маскировку, то мы начнем узнавать и открывать для себя мир невидимый, которой сообщается с внутренним миром человека. Все, что нас окружает, состоит из одинаковых атомов и клеток, но каждое живое создание, будь это животное или растение, обладает определенной четко сложенной структурой, которая как безошибочно работающая программа, сотворяющая это создание, неповторимое в своем роде. При этом для всех созданий имеется одинаковый набор строительных материалов, что не мешает ей в каждой своей работе выпускать в жизнь новый шедевр. Кроме того, создания были заключены в комфортную для них среду, со своими абсолютными законами, солнцем, луной, небом и временами года, водой и почвой, с тем, что питает и сохраняет их.

Тогда возникает логичный вопрос: кто сумел все это великолепие обустроить, с такой мудростью, разумом, добротой и любовью, без расточительности? И мы начинаем понимать, что тот же, кто вложил в нас эти божественные чувства, а именно единый создатель и созерцатель, он же Господь Бог.

И тогда мы, люди, обладая разумом и чувствами, объединенными душой, начиная принимать это знание и верить в силу и могущество единого создателя, задаем второй вопрос: а для чего создатель одарил нас своими божественными чувствами и умениями?

Ответ на этот вопрос я находил во множествах подсказок окружающего нас мира. И ответ всегда был однозначным: для того, чтобы мы, обладая своими лучшими чувствами, получив умения и знания, могли их применить в жизни будущей, после смерти. Жизнь человека на земле в масштабах вселенной является очень короткой, и земля во всем этом законе выступает в роли некоего тренировочного лагеря для подготовки и отбора лучших представителей, с точки зрения вселенского правления, для жизни будущей.

В зале произошло временное оживление, все начали перешептываться, обсуждая прозвучавшее утверждение. Профессор взял паузу, отпил воды и, когда зал вернул свое внимание, продолжил:

– Одним из самых видимых доказательств сохранения человека для будущей жизни является пример ежегодного возрождения, когда каждой весной все разнообразие и великолепие растительного мира миллионами своих видов оживает и приносит свои плоды в этот мир и, проведя жизненный цикл, начинает готовиться к смерти, при этом сберегая в своих хранилищах памяти – косточках, семенах, корнях – этот опыт, знания и умения для того, чтобы с наступлением следующей весны быть готовыми внести в этот мир новое и свежее.

Таким образом, сама весна показывает нам каждый год, что Господь, который создал весну, поступит так же гуманно со своими любимыми людьми, вернув их к жизни после смерти. Окружая человека некой всеобъемлющей милостью и неким всеобъемлющим милосердием, например, как эта милость посредством плодовых деревьев одаривает человека разнообразием фруктов, как посредством маленького насекомого кормит нас сладким, лечебным и вкусным медом или посредством маленькой безрукой гусеницы одевает человека в шелка, не остается никаких сомнений, что так заботясь о человеке, Господь не оставит его без внимания и сохранения.

Великий создатель, начиная со времен Адама, в определенной степени достоверной информации, доступной человеку как на уровне внутренних чувств, внешних примеров, так и из сообщений тысяч пророков, говорит нам о неизбежности жизни после смерти, которая наступит, как весна!

В своем утверждении, приравняв жизненный путь человека к одной из ступеней его развития, можно предположить, что не все сдадут заключительный экзамен на хорошо и отлично. И немногие смогут вступить в жизнь новую по причине того, что жизнь новая в основе своей стоит на фундаменте духовности, состоящей из положительных, так сказать, чистых или, если угодно, божественных чувствах и умениях, которые нам указано развивать. Указания и знания мы черпаем как из различных религиозных учений, пророческих сообщений, так и руководствуясь нашими внутренними знаниями и ощущениями, которыми наделены все без исключения люди. Но почему немногие сдадут экзамен? Отвечая на этот вопрос с точки зрения религии, самое ценное умение, которое может человек приобрести, развить или, как написано в Библии, попросить у Господа, – это мудрость. Начало мудрости – это страх Господень. Таким образом, человек получает в наследие главный, естественный для его природы, стимул, необходимый для более эффективного обучения и развития, как боязнь сильнейшего себя, что является не более чем страхом сына перед отцом. Мы все точно знаем, что отец не может пожелать ничего плохого для своих детей. Таким образом, вся человеческая жизнь является юностью человека, где ему дозволено шалить, ошибаться и исправляться, просить прощение – все это составляющие периода юности, то есть взросления.

Но человек, окруженный на пути своем большим количеством соблазнов, которые так сладки для удовлетворения постоянных плотских желаний, начинает подавлять чистые чувства, развивая и приумножая отрицательные. Он достигает цель за целью и уже не может остановиться в своем безумии. И человек окончательно забывает о своем истинном предназначении, и когда приходит время сдавать экзамен, оказывается, что он ничему не научился, кроме как жить вместе с остальными неразумными, гоняясь за ветрами и купаясь в иллюзиях материального мира. И не постигнув мудрости, забыв наставления отца и заперев чистые чувства. И только примерные ученики и слушатели сдадут экзамен всей своей жизни и будут приняты в жизнь вечную.

С точки зрения разумности возникает следующий вопрос: зачем Господу нужны люди в жизни вечной? Ведь у Господа есть Ангелы, которые безошибочно трудятся на благо небес и повеление Господа. Ответ прост. Человек – это бесспорно лучшее, что создал Господь, он лучше Ангелов. Бог дал человеку кроме жизни часть своих умений и чувств, которых нет у Ангелов. Поэтому с точки зрения веры и истины человек является его главным творением и великим учением во вселенной, который содержит в себе имя Господа, и самым способным, и самым жаждущим и нуждающимся в вечности, самым достойным и заслуживающим ее. А также самым удивительным примером божественного могущества, который, преклоняясь в вере своей, любит Господа и любим Господом. Все человеческие чувства и умения, которые, развиваясь, могут достигнуть размеров вселенной, свидетельствуют о том, что он сотворен, чтобы отправиться в вечность.

На этом, уважаемые дамы и господа, я хотел бы завершить свое выступление. Спасибо за внимание!

Профессор Стаун закрыл материалы и, всматриваясь в зал, наблюдал за реакцией аудитории, которая не заставила долго ждать. Слушатели с почтением вставали с мест и дружно аплодировали. Многие из профессорского состава подходили к нему, жали руку и, дружески хлопая по плечу, благодарили.

Все потихоньку успокаивалось, зал пустел, профессор, еще находясь под впечатлением, убирал материалы в портфель. Неожиданно, почти вприпрыжку, к нему подошла студентка и, обняв за шею и поцеловав в щеку, восторженно прокричала:

– Дядечка, любимый, ты самый лучший!

– Ну будет тебе, стрекоза! – успокаивал ее профессор.

Это была племянница профессора Эллис. Она училась в университете на втором курсе и была еще слишком юной, чтобы по-настоящему верить в божественные дела, но все еще наивной, чтобы верить в сказки, чудеса и любовь с первого взгляда. Ей было девятнадцать. Как и полагается в ее возрасте, она обладала всеми атрибутами юной девы и отличалась от своих сверстниц незаурядной внешностью. Она была выше среднего роста, еще не совсем сформировавшаяся фигура была приятна для взгляда. Длинные ниже плеч ярко-рыжие волосы были подстрижены в стиле царицы Клеопатры, а самое главное – на всех смотрели эти бездонные изумрудного цвета глаза, такие, что любой, неосторожно засмотревшись, мог упасть в это глубокое зеленое озеро и утонуть. Эллис носила джинсы в обтяжку, босоножки на невысоком каблуке и белую блузку с высоким воротником.

Студенткой Карнестского университета она стала два года назад, конечно, не без рекомендации профессора. Ее отец, двоюродный брат профессора, проживал с семьей в ста тридцати милях на юг от Карнеста. У него была своя ферма, на которой он успешно занимался разведением крупного скота. По меркам сельского жителя семья жила в достатке. Хозяйство отправляло на рынок молоко, масло, сыр, мясо. Поэтому Эллис жила до семнадцати лет в условиях, далеких от большой цивилизации. Она не была неженкой и с детства воспитывалась в труде и самостоятельности. С учетом того, что сельская школа находилась в трех милях от хозяйства, Эллис ежедневно преодолевала это расстояние с легкостью, кроме дней, когда погода портилась и отец возил ее на автомобиле. Помимо всего, семья брата жила достаточно консервативно, придерживаясь библейских заветов, и Эллис с ранних лет была окружена некой милостью и добротой. Скорее всего, ей так и пришлось бы провести свою жизнь на ферме отца, но вовремя вмешался профессор, который уговорил родителей отпустить ее учиться в Карнест.

Она жила в студенческом общежитии при университете, чтобы не обременять родственников или, скорее всего, желая познать всю полноту студенческой жизни, но периодически по приглашению посещала своих дядю и тетю, чем безумно их радовала.

– Я просто не могу поверить во все эти чудеса, которые Господь делает для человека, – не успокаивалась Эллис.

Профессор засмеялся:

– Девочка моя неугомонная, эти, как ты их называешь, чудеса – это действительность, окружающая нас, то, к чему мы каждый день прикасаемся, а вот то, что можно назвать истинным чудом, я… – профессор задумался. – Кстати, если ты завтра ничем особым не занята, ну, например, у тебя встреча с новым или, может быть, совсем старым кавалером, – все еще шутил профессор, – то я готов взять тебя с собой к моему старому другу Георгу, и вот там ты увидишь настоящие чудеса.

– Дядя! Ну хватит, ты же знаешь, что у меня нет кавалера, особенно старого, – чуть надулась Эллис. – И я обязательно поеду с тобой.

– Хорошо, – сказал более серьезно профессор, хотя это давалось с трудом, – завтра к девяти утра мы с Лиз будем ждать тебя у церкви, сначала сходим на службу.

Эллис, чмокнув в щечку профессора, так же вприпрыжку убежала в неизвестном направлении.

* * *

Профессор почти незаметно проскочил коридоры университета и направился на стоянку, чтобы успеть домой к назначенному времени. Он помнил, что сегодня нельзя опаздывать и даже не стоит задерживаться, чтобы не огорчать свою любимую Лиз. Она всегда очень серьезно готовилась к их знаменательным датам и прочим особым дням.

Шоссе как всегда было идеально ровным, так что можно было уснуть под шепот прикосновения колес. В это время на шоссе не так часто можно было встретить машины. Все трудились, заканчивая этой пятницей очередную трудовую неделю. Недалеко от Ридмоунда профессора взбодрил громкий рык, исходящий от колонны проезжающих байкеров, первый из которых приветственно помахал рукой – это был Зак. Они знали друг друга не один десяток лет. Зак был схожего с профессором возраста, но это не мешало ему оставаться на протяжении всей своей бурной жизни приверженцем свободных мыслей и поведения. Он большую часть времени проводил на своих двухколесных хромированных конях, выкручивая до предела ручку газа, и все страхи, неурядицы и сомнения оставались позади. Иногда профессор даже завидовал ему, но, приходя в себя, понимал – это лишь иллюзия свободы.

Профессор подъехал к дому. Войдя в него, он увидел, что в прихожей стоят сумка и корзина, готовые для пикника. Из спальни прозвучал голос Лиз:

– Эдвард, это ты? Еще минутка, и я спускаюсь.

Он поставил портфель, оставил на вешалке пиджак, предусмотрительно переложив в сумку коробочку с подарком, расстегнул две верхние пуговицы, засучил рукава и понес в машину сумки.

Через пять минут Лиз вышла, заперев за собой дверь. На ней было платье а-ля шестидесятые, с пушистыми плечами и юбкой до колен, и тут сердце профессора участило шаг, как в первый раз, когда он был влюблен. Он вежливо открыл дверь и усадил Лиз на пассажирское сиденье. Погода в этот день благоволила к загородным приключениям, солнце было высоко, дул теплый свежий ветерок.

Любимое место для пикника находилось не очень далеко, всего в пятнадцати милях от Ридмоунда, на небольшой возвышенности, с которой приятно обозревать окрестности и наблюдать за рассветами и закатами. В центре возвышенности стояло большое дерево, раскинутые сильные ветви которого создавали обширную тень и прохладу, а также особенную атмосферу. За свою жизнь оно видело множество влюбленных пар, которые прятались под ним в дни своего безразмерного счастья и с неиссякаемыми мечтами, отчего и само дерево, несмотря на свой приличный возраст, пребывало во всем величии густой листвы и внутренней крепости.

Прибыв на место, профессор и Лиз уютно расположились, расстелив шерстяное покрывало под деревом. Профессор достал бутылку молодого божоле, наполнил два бокала наполовину. В это время Лиз занималась сервировкой и расстановкой блюд. Венцом этого действия был заботливо исполненный для мероприятия бисквитный тортик с одной символично устроенной свечкой. Бокалы были в руках, свеча горела, они смотрели друг другу в глаза, и пламя свечи, отражаясь в них, заигрывало, как будто воспламеняя те прекрасные молодые чувства, которые они пронесли через всю свою жизнь. Они вместе задули свечу и нежно поцеловались. Профессор прижал к себе Лиз и прошептал: