Текст книги "Воскресение – Первый день"

– У меня есть для тебя подарок, закрой глаза.

Лиз, повинуясь, зажмурилась, при этом лицо приобрело налет детской надежды, она застыла в улыбке. Профессор достал подарок и аккуратно закрепил его на шее Лиз. Она открыла глаза и увидела на цепочке два милых кулона – утонченный золотой крестик с легкими гранями и заботливо отполированное золотое сердечко.

Восхищению не было конца. Она поцеловала профессора и, вскочив, начала кружиться и радостно хохотать. Глядя на нее, пульс участился, нахлынули воспоминания, как в юности они жили в соседних домах и он каждый вечер подсматривал в ее открытое окно, как Лиз сидела на кровати и подолгу расчесывала свои длинные блестящие волосы. А Лиз знала, что Эдвард наблюдал за ней, и специально не до конца закрывала занавески. Чуть старше Эдвард, как истинный джентльмен, приглашал Лиз на свидания в кино и кафе, и они подолгу гуляли по парку, держась за руки. И, конечно же, был тот первый робкий поцелуй в щечку и покрасневшие лица обоих. Со дня их свадьбы прошло тридцать три года.

Сегодня они сидели почти молча, как будто разговаривали их сердца. День неумолимо торопился, вот уже и закат романтично протягивал свои последние лучи. Они собрали вещи и пошли к машине. По дороге профессор заговорил:

– Дорогая, я завтра после службы хочу навестить Георга, к тому же и попутчица у меня есть, это Эллис.

Лиз рассмеялась:

– Вот стрекоза! Хорошо, что ты сказал, я утром испеку его любимый пирог с рыбой.

* * *

Ночью погода испортилась, заморосил холодный и острый как иглы дождь. Жители Ридмоунда, вооруженные зонтами, собирались на утреннюю службу. Сегодня они необычно задерживались, встречая друг друга, и не торопились заходить, несмотря на слякоть и прохладу. Негромкими голосами делились впечатлениями и переживаниями о последнем природном катаклизме, о погибших и оставшихся без крова и о судьбе мира в целом.

Профессор и Лиз также не торопились. Они стояли, укрывшись зонтами, неподалеку от церкви. Профессор был все в том же выходном костюме, а зонт заменял ему так не хватавшую для цельного образа трость. На Лиз была предусмотрительно по погоде надета розовая шерстяная кофточка. Они, кивая и сдержанно улыбаясь, приветствовали проходящих мимо и ожидали появления Эллис. Из дверей церкви вышел Алексис. Открыв свой необычайно широкий зонт, он быстрым шагом направился к профессору и Лиз.

– Профессор! – еще на полпути начал здороваться Алексис. – Дорогой мой, вы пришли на службу. Рад вас видеть! – он протянул свои короткие пухлые ручки и поздоровался.

– Алексис, друг мой, как же я мог не прийти? Что у вас нового в деле служения Господу? Давно ли у вас был кто из Ангелов, что рассказывают?

– Вы все шутите, профессор, – рассмеялся Алексис. – Я слышал о вашем вчерашнем триумфе, искренне рад за вас!

– Спасибо, Алексис!

– Но я все еще не теряю надежды, что вы одумаетесь и удовлетворите интерес наших прихожан к вашим научным открытиям, – Алексис прищурился, как кот.

Профессору было знакомо это выражение лица перед нападением, и он умело перевел разговор в русло житейских дел:

– Я сегодня выезжаю к Георгу, что мне ему передать?

Алексис засуетился от услышанного:

– Конечно, конечно. Я вас попрошу, профессор, заехать к нам перед поездкой. Моя драгоценная Мария передаст Георгу несколько баночек вишневого варенья.

– Обязательно я заеду, мой друг!

Как всегда вприпрыжку появилась Эллис:

– Дядечка, тетечка, Алексис, как я рада вас видеть!

Алексис рассмотрел Эллис с ног до головы и пробубнил как бы вполголоса:

– Да, профессор, ваша ответственность растет вместе с ней. Как бы ее не украли. Здравствуй, Эллис, здравствуй, красавица! – Алексис протянул руки.

– Уважаемые прихожане, – развернувшись, громко сказал он, – проходим, мы скоро начинаем.

Через десять минут Алексис с серьезным лицом благовествовал в зал:

– Дорогие братья и сестры! В свете последних событий мы ощущаем, что помыслы наши и надежды мы должны с еще большим усердием направить путем молитвы к Господу отцу и сыну его Иисусу Христу. И только Господу дано услышать наши молитвы и защитить от умножающихся опасностей этого мира. Я к Богу обратился бы, предал дело мое Господу, который творит дела великие и чудные без числа, дает дождь на лицо земли и посылает воды на поля, униженных поставляет на высоту и сетующие возносятся во спасение. Блажен человек, которого вразумляет Бог, и потому наказание Всевышнего не отвергай. Ибо он причиняет раны и сам обвязывает их. В шести бедах спасет тебя, и в седьмой не коснется тебя зло. Во время голода избавит тебя от смерти, и на войне от руки меча. От злого языка укроешь себя и не убоишься опустошения, когда оно придет…

Было начало одиннадцатого, когда профессор, Лиз и Эллис вернулись домой.

– Я вас сейчас напою чаем с яблочным штруделем, и тогда вы поедете к Георгу, – говорила она, не ожидая ответа.– Эдвард, не забудь рыбный пирог, я его завернула в полотенце и упаковала в бумагу.

Лиз накрывала на стол с быстротой волшебной феи. На столе в гостиной уже стояли чайные пары на три персоны и большой фарфоровый попыхивающий чайник. Аромат свежеиспеченного штруделя, обсыпанного сахарной пудрой, дурманил разум, все как завороженные подходили к столу и усаживались, наблюдая, как заботливые руки феи раскладывают порции по тарелкам.

Эллис, как маленький ребенок, показала всем, что руки у нее чистые, и принялась с удовольствием поглощать эту вкуснятину, не дожидаясь, когда нальют чай. Профессор и Лиз, переглядываясь, улыбались, их веселило то, что уже первый кусочек пирога был повержен, и эти изумрудные глаза нацелились на следующий, что не замедлило ждать.

– Когда вы вернетесь?

– Я рассчитываю не позже полуночи, Эллис переночует у нас, – профессор посмотрел на Эллис, которая, соглашаясь, крутила головой.

– Какие у тебя, Эдвард, планы на предстоящую неделю, ты опять уедешь?

– Нет, милая, все как обычно, буду работать на кафедре. Да, я хочу взять отпуск на пару недель, мы можем съездить на море.

Лиз, услышав приятную новость, подпрыгнула на стуле:

– Я люблю тебя!

Погрузив в машину вещи, профессор и Эллис направились к дому священника. У дороги их ждала Мария, супруга Алексиса, которая вышла по звонку Лиз. В руках она держала две баночки вишневого варенья.

Профессор, выйдя из машины, обнял Марию, забрал варенье и спросил:

– Что передать Георгу?

– Передай, мы с отцом скучаем по нему. Пускай он нас навестит по возможности, – немного загрустив, просила Мария.

– Конечно, я все передам!

* * *

Для Эллис эта поездка была как приключение. Она была пытливой девочкой и хотела сама все потрогать, попробовать и увидеть. Дорога шла мимо полей и садов, пейзаж был сочным, с горизонтом неба и зелеными волнами молодой пшеницы и ржи. Погода начинала восстанавливаться, тучи рассеивались. Эллис без остановки крутила головой, изучая местность и испытывая восторг.

– А кто такой твой загадочный друг Георг? – спросила она.

– Он святой.

– Что значит – святой?!

– То и значит, дорогая моя, мы с тетей Лиз многим ему обязаны.

Эллис, не получив полного ответа, не стала настаивать и продолжила любоваться сменяющимися картинками природы.

В памяти профессора пробегали события, которые он не любил вспоминать. С тех времен прошло почти шестнадцать лет, и не Эллис этому была причиной, он всегда думал о них, когда должен был встретиться с Георгом.

В тот день Лиз была на работе в своем цветочном магазине. Она неожиданно почувствовала себя плохо и потеряла сознание. Вовремя подоспевшие медицинские службы транспортировали Лиз в клинику, где у нее диагностировали приступ в результате образовавшейся опухоли головного мозга. Профессор получил сообщение, находясь в командировке. Первым самолетом уже через четыре часа он был в реанимационной палате. Накинув белый халат, он стоял около Лиз, тело ее было обвешано множеством проводков, трубками и капельницами. В углу угрожающе пищал многофункциональный прибор. Профессор держал ее за руку в надежде, что она откроет глаза, но лицо и тело не отвечали. Он не покидал стен клиники, бродя по ее бесконечным коридорам, изредка выезжал домой, чтобы вздремнуть и вернуться после. К концу четвертых суток Лиз очнулась и не понимала, что произошло. Профессор радовался и успокаивал ее, что худшее позади и все наладится. Но еще через две недели как гром среди ясного неба прозвучало заключение врачей о том, что опухоль злокачественная и приступы неминуемо повторятся. Профессор целый месяц находился дома, после чего нанял медсестру-сиделку, которая наблюдала за Лиз. За прошедшие три месяца приступы случались еще дважды. Врачи говорили о неизбежности смерти и что единственным путем ее спасения может быть операция и химиотерапия.

Но никто не мог дать гарантии, и процент успеха ужасающе стремился вниз. Спустя еще месяц решение было принято и операцию провели. Лиз через полтора месяца была дома, и даже казалось, что болезнь отступила, но, как бывает после подобных операций, после временного облегчения наступило ухудшение. Лиз все больше лежала и мало двигалась. В дом вернулась сиделка, которая ухаживала за Лиз. По ночам профессор слышал стоны Лиз, и сердце его разрывалось на части от беспомощности и отчаяния. Лиз перестала вставать с постели и почти не разговаривала. Как-то поздно вечером профессор зашел в спальню и подошел к кровати. Она спала. Лицо, измученное болезнью, было худым, губы с налетом синевы. Он как никогда понимал, что еще немного, и Лиз безвозвратно покинет его. От этих эмоций у него подступило к горлу, глаза заблестели от слез и губы затряслись.

Профессор накинул пиджак и выбежал на улицу, его ноги несли в центр города. Душа разбивалась, как бурные волны о скалы, которые в попытке открыть новый путь рассыпались и пенились от отчаяния. Он не заметил, как оказался у церкви. Несмотря на поздний час, двери были открыты. Он зашел, внутри никого не было, и только в полумраке дежурного освещения стояло распятие Иисуса. Подойдя, он упал перед ним на колени и зарыдал еще больше. Сквозь слезы он пытался произносить молитву за молитвой и немного успокаивался. Иисус смотрел с высоты и понимал его горе, и видел его разбитую душу, и плакал с ним. В дверях церкви появился Алексис. Он увидел профессора и подошел к нему.

– Друг мой Эдвард, ну полно тебе, давай присядем и поговорим, – он помог ему подняться, и они устроились на первом ряду.

– Видишь ли, вся наша жизнь – это пути Господа, и нам не дано понять до конца, почему люди, которые добры и честны в своих помыслах и поступках и ведут жизнь праведную, несут наказание с точки зрения обывательской незаслуженно, и даже покидают бренный мир раньше, чем прочие нечестивцы и грешники.

Профессор молча смотрел на Иисуса. Алексис продолжал, привлекая внимание профессора:

– Ты помнишь моего сына Георга? Ну, того сорванца, что постоянно срывал мои службы, убегая от Марии за подиум?

– Да, помню.

– Так вот. Ты же знаешь, что нам Господь не послал больше детей. Я тебе открою больше – Георг не наш родной сын. Двадцать семь лет назад в один из обычных дней мы с Марией ужинали дома, когда раздался звонок. Я отворил дверь и увидел, что никого нет, а на крыльце стоит коробка. Я занес ее домой. Мы с Марией ожидали увидеть все что угодно, как это случалось ранее, – котят, щенят, пасхальные яйца, но в коробке оказался ребенок от роду меньше месяца. Также лежала записка с просьбой позаботиться о малыше. Мы недолго выясняли, откуда он взялся, с учетом того, что в эти дни в нашем городке останавливалась на ночлег только одна компания путешествующих хиппи. И, конечно же, не было сомнений, что мы его оставим и будем воспитывать и растить, как своего родного сына.

Время шло, он подрастал. Мальчишка был более чем активным не только в своих желаниях познавать, учиться, но и шалить, чем доставлял нам немало хлопот, – улыбнулся Алексис. – Так бы все и шло своим чередом, но мы стали замечать за ним некоторые странности. Когда ему исполнилось семь лет, он часто стал ходить со мной в церковь, и когда находился здесь, то становился очень серьезным. Однажды я, отойдя в кабинку для исповедания, вернулся и увидел, как Георг стоит напротив Иисуса и тихо разговаривает. Я спросил, с кем он разговаривает, на что Георг посмотрел на меня и сказал, что разговаривал с Ангелом. Это меня озадачило, но я все списал на фантазии ребенка. Но он настойчиво повторял это действие в другие дни. Когда ему исполнилось двенадцать, он стал рассказывать, что Ангелы приходят к нему во сне, берут его за руку и показывают будущее, и что они говорят: «Смотри, Георг, что ждет людей». Мы с Марией пытались узнать подробности, но он замыкался в себе, как будто чего-то боялся.

Немногим позже произошел случай, когда у Марии, периодически страдающей мигренью, был приступ. Георг, увидев, как она накладывает мокрый компресс, подошел и сказал:

– Мама, я хочу тебе помочь.

– Чем ты мне поможешь, сынок? – спросила Мария.

Тогда Георг, убрав полотенце, приложил свою руку к ее голове, и боль чудесным образом ушла. И дело в том, что не то чтобы прошла в этот день, – Мария с тех пор забыла, что такое мигрень.

Профессор, немного придя в себя, смотрел на Алексиса с удивлением, ожидая, чем закончится его захватывающая история.

Когда Георг окончил школу, он точно знал, что должен увидеть мир, и настоял, чтобы мы с Марией отпустили его. Он в течение девяти лет проживал в разных странах, изредка сообщая, что все с ним в порядке. Он побывал в Южной Африке, на Тибете, в Юго-Восточной Азии, Японии и много где еще, всего и не упомнишь.

Вернувшись домой, Георг недолго радовал нас своим возвращением. Он заявил, что хочет жить поодаль от суетной жизни городов, и в результате непродолжительных поисков был найден заброшенный домик лесника в Линойском заповеднике, где он и живет по сей день, иногда навещая нас.

– Увлекательная история. Я рад за вас, Алексис, что вы воспитали такого самостоятельного сына, – опять загрустив, произнес профессор.

– Так вот что я хочу сказать. Дабы пока жизнь Лиз совсем не угасла, я желаю, чтобы вы съездили к Георгу и попросили о помощи.

– Помощи? Зачем мне куда-то ехать? – недоумевал профессор.

– Той самой помощи, которую Георг, обладая определенными умениями, если вы внимательно слушали историю его жизни, если позволит Господь, сможет оказать Лиз, облегчив ее страдания.

Профессор все еще не понимал, но уже не перебивал.

– Я нарисую вам план, как его найти, и напишу для него записку с просьбой о помощи. Отдадите ему, как доберетесь.

Быстрым шагом он сходил за ручкой и бумагой и легким почерком исполнил задуманное.

Они вышли на улицу. Алексис закрыл церковь и, откланявшись, скрылся из вида. Профессор остался один, было около часа ночи. Он шел домой, мысли перемешались, и он с трудом мог соединить начало и конец. В свете фонарей отражался листок с планом и записка. Он крепко сжимал их в руке как последнюю надежду. Оказавшись дома, он поднялся в спальню. Лиз спала. В ту ночь он едва смог вздремнуть и с первыми лучами уже был в дороге. На удивление, план Алексиса оказался точным, и долго искать не пришлось. Георгу также не пришлось долго объяснять. Он прочитал записку, в которой Алексис написал следующее: «Георг, сын мой, прошу тебя, помоги этим хорошим людям, не откажите в милости Господа, через тебя нисходящую. Твой любящий отец».

Профессор рассказал о болезни Лиз и что Алексис сказал о возможной помощи и облегчении ее страданий.

Георг пообещал, что приедет к ним через неделю. На попытку профессора оспорить такой срок – что может быть поздно – Георг сказал, что все в руках Господа, и неделя ему нужна, чтобы поститься, так как болезнь супруги не так проста, и ему надо подготовиться.

Дома профессор всю неделю не отходил от Лиз. Временами ему казалось, что он сходит с ума от своих переживаний. Он не мог понять, как можно надеяться на что-то после того, как в век технологий медицина оказалась бессильной. Но сердце говорило, что надо надеяться и верить.

Георг приехал к обеду, как и обещал, на седьмой день. Он помыл руки и, захватив чемоданчик, поднялся в спальню Лиз. Как умелый маг, он почти незаметно ловкими парящими движениями расставил свечи и плотно занавесил окно. В комнате запахло благовониями и ладаном. Георг достал молитвенник и распятие. Попросил профессора не беспокоиться, если что понадобится, он позовет.

Профессор спустился в гостиную и, устроившись в кресле, смотрел на экран выключенного телевизора. Прошло около шести часов, в доме было тихо. Профессор поднялся наверх и в щель приоткрытой двери спальни наблюдал за Георгом. Он сидел на стуле рядом с кроватью, читал вполголоса молитву. После, положив книгу, прикладывал свои руки к голове, рукам и ногам Лиз. Потом все повторялось. Профессор вернулся в кресло и после полуночи уснул, видимо, сказалась накопившаяся усталость тревожной недели. Проснулся он оттого, что его кто-то толкал в плечо. Над ним стоял Георг и держал в руках свой чемоданчик.

– Сколько времени?

– Полдень, – улыбнулся Георг. – Я закончил, пойду.

– А как же перекусить, вы ведь сутки ничего не ели?

– Не беспокойтесь, я все равно загляну к своим старикам. Через пару-тройку недель я буду в городе и обязательно проведаю Лиз.

Профессор стоял перед захлопнувшейся дверью, он еще не отошел от сна, но, опомнившись, побежал на второй этаж в спальню. Свет из открытого окна освещал лицо Лиз, губы не казались уже такими бледными. Она смотрела на Эдварда и улыбалась.

– Я так давно тебя не видела, – сказала Лиз. – Не оставляй больше меня надолго.

Профессор заплакал и преклонил свою голову к ее груди, и она молча гладила его волосы.

* * *

Эллис, задремав, мило посапывала, откинув голову. Воспоминания профессора прервались по причине неожиданной вибрации в руле автомобиля. Он снизил скорость и остановился у обочины. Обошел машину, проверяя целостность колес, все было в норме. Эллис проснулась, открыла окно и, зевая, спросила:

– Дядечка, мы приехали?

– Нет еще, дорогая.

Эллис выпрыгнула в открытую дверь и принялась разминать затекшие конечности.

– А зачем мы тогда стоим?

– Я подумал, что случились неполадки в машине. Видимо, показалось.

Профессор открыл водительскую дверь, но дверь начала вибрировать и подпрыгивать вместе с автомобилем, как будто ожила. Эллис почувствовала, как земля уходит из-под ног и, испугавшись, присела на корточки, пытаясь удержаться руками за асфальт. Вибрация продолжалась с минуту. Когда все успокоилось, они сели в машину. Эллис молча смотрела на профессора испуганным взглядом.

– Я думаю, это еще одно землетрясение, как и два дня назад. Переждем и поедем, – он достал аккуратно упакованные Лиз сандвичи с ветчиной и термос с кофе. Они перекусили, не выходя из машины. Не наблюдая более ничего необычного, отправились дальше.

Проехав указатель – до ближайшего населенного пункта восемьдесят пять миль, машина свернула на гравийную дорогу, которая шла по краю кукурузного поля и через полторы мили уходила вглубь леса. И с каждым футом лес становился плотнее. Эллис смотрела на деревья и восхищалась их высотой, сказочностью и таинственностью леса. Вот и свет перестал уже проникать в его гущу, как вдруг машина выскочила на поляну, залитую солнцем. Сказка продолжалась на поляне. В окружении полевых цветов стоял аккуратно сложенный из цельного дерева дом. Он имел три окошка среднего размера, по периметру свисали резные с рисунком планки. На крыше торчала труба, из которой вяло струился белесый дымок. Главным украшением дома было крыльцо с навесом на тяжелых столбах из резного дерева. Над крыльцом красовался деревянный крест.

На площадке у дома стояло еще две машины.

– Я так думаю, у Георга гости. Давай, Эллис, подождем и не будем мешать, – профессор снял туфли и босыми ногами пошел в сторону цветочной поляны. Эллис не отставала и увлеченно взялась собирать цветы. Она ловко срывала в букет красные, белые, синие, розовые, фиолетовые, желтые. Их было такое разнообразие, и каждый имел неповторимый аромат. Она словно пятилетний ребенок гонялась по траве за бабочками и кузнечиками.

Вот одна представительница порхающего сообщества, с большими красивыми крыльями, на которых неповторимым рисунком пробегали темно-синие линии, подчеркивая по краям индивидуальность своего вида. Посередине завораживающе расположились желтые круги, словно нарисованные тонкой кистью. Они, как мыльные пузыри, переливались внутри окружности всеми оттенками радуги от красного до фиолетового. Своими тоненькими ножками бабочка неспешно прогуливалась по ярко-желтому цветку, как будто хвастаясь перед ним своим новым нарядом. И ей действительно было чем удивлять. А ведь совсем недавно, в начале этой весны, она была личинкой, которая, повинуясь законам вселенной, за совсем короткий период превратилась в гусеницу, коричневую, темно-зеленую или еще в какую-нибудь не очень приятную, со множеством коротких и липких ножек и волосатым туловищем, которая жадно поедала листву. Нет ничего противнее этого бессмысленного создания, но это только видимое отношение. Пройдет еще несколько недель, и она обернется в куколку, и вот кажется, что она умерла, заточив себя в собственной гробнице. Но немного терпения, и оно оправдается, когда из этой куколки предстанет великолепное божественное создание, которое парит над цветами, объявляя всем о милосердии и мудрости своего создателя.

Профессор сидел на поляне и, опершись руками назад, смотрел на солнце. Мимо пробегали редкие облака, словно одинокие кораблики, искавшие свой путь в море надежд. Его посетили безмятежность и беззаботность, он растворялся в природе.

Минут через двадцать Эллис нарушила цепочку возвышающихся мыслей:

– Кажется, кто-то выходит из дома!

Профессор открыл глаза. Перед ним стояла Эллис с большим букетом цветов. С крыльца спускались мужчина и женщина, их сопровождал Георг. Они попрощались и спешно уехали. Профессор подошел к Георгу, и они обнялись, похлопав друг друга по спине, как старые добрые приятели. Георг, посмотрев на Эллис, спросил:

– Кто эта приятная спутница?

– Меня зовут Эллис, профессор мой дядечка, – сказала она, стеснительно отводя глаза.

Она смотрела на Георга немного с настороженностью. Он произвел на нее впечатление. Своим видом Георг напоминал большого разбойника: высокого роста, он был выше профессора на полголовы, широкие плечи, при этом лицо выглядело добродушно. Светлые волосы были в беспорядке. Белая широкая улыбка располагала к общению. Одевался Георг совсем просто: клетчатая деревенская рубаха навыпуск с закатанными рукавами, потертые джинсы, на ногах большого размера ботинки без шнурков. Профессор часто шутил, когда семья Алексиса была в сборе. Он говорил, что их сын сильно отличается от родителей, примерно раза в три, по всем параметрам, но никто не обижался, потому что на тот момент секретов не оставалось и все знали, что Георг – сын не по крови, поэтому шутили часто.

– Дядечка, значит, хо-хо! – загромыхал Георг голосом Санта Клауса. – Ну пойдем, дядечка, в дом!

– Конечно, только заберем вещи из машины. Эллис, помоги мне!

Они вошли в дом и положили вещи в углу, пирог и банки с вареньем поставили на стол. Эллис с интересом осматривалась. Хоть она и была свидетелем сельского быта, но такого чудного дома она никогда не видела. В доме было не более трех помещений. Прихожая, частично совмещенная с гостиной и кухней, и спальня. Три окна освещали гостиную, в спальне окон не было совсем, и только малый свет попадал через дверной проем. В середине дома в гостиной стоял крепко сложенный камин, обложенный природным камнем, в нем еще горели, подмигивая, непогасшие угольки. К камину была пристроена маленькая печь, которая служила плитой для готовки, работающая на дровах, дым от которой выходил через дымоход камина. Вдоль стены висели пучками специально собранные и засушенные травы. В углу стоял многоярусный столик, на полках которого компактно располагалась божественная утварь. Вся мебель была выполнена крупными элементами: стол, стулья, скамья, кровать были изготовлены из дерева и своими размерами соответствовали образу хозяина дома. В целом атмосфера дома имела налет божественности и была с запахом благовоний. Георг заварил чай, предварительно запустив генератор, который стоял в хозяйственной пристройке. Электричества в доме не было.

Они дружно устроились за столом, пирог с рыбой и вишневое варенье были приятным дополнением к чаю, заваренному на травах. На столе красовался букет, который Эллис поставила в посуду, оказавшуюся под рукой, что изрядно поднимало настроение.

Георг и профессор не торопясь пили чай и вели разговор:

– Ты ощутил сегодня движение земли? По пути к тебе нас застало землетрясение.

– Да, это было около двух часов назад, – подтвердил Георг. – То же самое происходило в четверг!

– Два дня назад мы с Лиз как раз ужинали, когда пришлось спешно покидать дом. Весь наш городок был напуган.

– Земля волнуется, – значимо произнес Георг.

– А ты знаешь, что землетрясение, которое было два дня назад, зафиксировано на трети суши и принесло с собой многочисленные разрушения и жертвы?

– Нет. Я этого не знал, – громко застучал пальцами по столу Георг. – Я не знал, я почти четыре недели не выезжал в город.

Георг поднялся и стал нервно прохаживаться по комнате, делая круг за кругом. Шаг у него был явно больше обычного. Ему хватало пяти шагов, чтобы пройти в одну сторону. Сделав не менее десяти кругов, он вернулся на место.

– Что тебя беспокоит? – спросил профессор.

– Меня беспокоит то, что слишком много совпадений, и я пытаюсь удержать все нити этих событий.

– Каких совпадений? Расскажи мне!

– Я тебе рассказывал, что в детстве у меня были видения, в которых мне Ангел показывал будущее. В последнее время, по прошествии более двадцати лет, у меня опять начались видения, совсем новые и очень четкие.

Эллис внимательно слушала, раскрыв рот, не замечая, что подбородок был испачкан вареньем.

Профессор утвердительно кивнул головой и, откинувшись на спинку стула, сложил руки на груди.

– Месяц назад ко мне приезжала молодая пара с трехлетним ребенком. Ребенок был болен тем, что от рождения он не двигал левой рукой, которая висела полусогнутой плетью. Я не отказал им и частично, с повеления Господа, получилось оживить руку. Мальчик начал понемногу шевелить пальцами. Я сказал родителям, чтобы они не уставали в молитвах и верили в исцеление, и чтобы они вернулись ко мне через три недели.

В эту ночь ко мне во сне пришел Ангел в свете ослепляющем и говорил: «Георг, ты все еще веришь в спасение этих грешников и помогаешь им? Ты не видишь жизни их из укрытия своего. Удалился от грехов и соблазнов, зная порочность мира безумного. Я покажу, что будет с ними». И он повел меня по небу до места, где дул ветер холодный и сильный, и мы стояли на краю обрыва, и было там глубоко, словно в бездне, и я видел в ней груду из тел человеческих, которые как черви земляные извивались и смешивались в одну массу из членов, крови и мерзостей. И тело одно обезличенное протянуло руку свою ко мне и кричало голосом нечеловеческим: «Люди, остановитесь, что вы делаете?!» И дух мой от голоса этого ослаб, но Ангел поднял меня, и я оказался у двери золоченой, за которой стояла стена. Была эта стена словно полотно резиновое, цвета зеленого, и на стене лицо женщины обольстительной, которая своими губами спелыми говорила: «Георг, иди ко мне, я дам все что ты пожелаешь, я положу к ногам твоим все сокровища земли».

И она губами своими затянула меня вовнутрь, и я почувствовал сладость обманчивую страстей человеческих. И начал я падать в бездну, и вот стою уже на дне, и ничего здесь нет, кроме людей, закопанных по пояс в трясине мерзкой, и не могут они шевелиться, и плачут, и не верят в спасение, и погружаются глубже. И я утопал, так что только одна голова оставалась на поверхности. Объял меня страх и ужас невыносимый, и дух мой повторно ослаб.

И Ангел поднял меня выше небес, и увидел я над облаками и выше облаков картину сражения. Явился Ангел могучий в золотых доспехах, сжимал он меч сверкающий в руках своих сильных, и грохот оглушающий разносился от движений его. Вся ярость его и праведность были направлены на дракона коварного в чешуе платиновой, размером в два раза более. И произносил он рык, небо и землю сотрясающий, и зажигал небо огнем безудержным, исходящим из семи пастей оскалившихся. Битва была продолжительная, три раза день и ночь сменяли друг друга.

И был повержен дракон с небес на землю, и в ранах своих многочисленных становился еще страшней и опаснее. Он бежал по земле и забирал души человеческие, заставляя людей подчиняться ему в страхе и слабости. А тех, кто не подчинился, он оскорблял, унижал, убивал. И жил дракон на земле, и ставил на престолы царей человеческих, которые служили ему верно, и сеяли гадости во владениях своих и безумствовали во власти своей.

Но недолго длилась власть дракона на земле. Спустились на землю Ангелы в количестве семи и вступили в схватку новую с драконом и царями его. И получил дракон раны смертельные, и слуги его человеческие, и власть их порочная понесли наказание, и все нечистые, кто подчинялся дракону, были погублены.

Профессор, периодически становясь слушателем Георга, по привычке сохранял внешнее спокойствие, но Эллис, услышав такое откровение, пришла в явное возбуждение и не могла сдержаться:

– Вот это да, а кто этот дракон, и почему он сражался с Ангелом? А что это за женщина с обольстительным лицом?

Вопросы могли сыпаться и дальше, но профессор прервал ее натиск:

– Эллис, не торопись, все со временем узнаешь, съешь еще пирога, – он подлил ей чай.

– Занятная история, Георг, но как это может быть связано с нашими земными катаклизмами, мне не совсем понятно.

– Профессор, вы не хуже меня осведомлены, что день искупления грехов для всего человечества назван в простонародье как судный день.

– Да, я изучал это в своих трудах, в створе духовных верований и религиозных течений он объявлен как день Воскресения.

– Я вам скажу больше, профессор, именно этот день обещан человечеству как день освобождения от плоти и вознесения души в жизнь вечную, или, если удобно, возвращения души к Создателю.

– Я прекрасно представляю и понимаю, о чем ты говоришь, Георг.

– Таким образом, я видел сражение Ангела и дракона, и я чувствую, что сон этот является предвестником событий.

– Как это может быть связано с днем Воскресения? – не отступал профессор.

– Связано это, по моему внутреннему убеждению, следующим образом, – продолжал Георг. – Процесс разделения души и тела в общепринятом контексте выглядит как смерть, после которой душа оставляет тело и воспаряет. Что до банальности просто и понятно даже для разума самого неразумного земного создания. Но если взглянуть на это через призму божественного таинства, с мудростью и верой, то мы обнаружим удивительный мир, который гораздо шире приземленных понятий и содержит в себе логическую структуру протекающих внутри человека процессов. Мы можем представить, что Ангел – это душа человека, а дракон – это его тело. Проживая свою жизнь, человек ведет постоянную борьбу внутри себя, где с переменным успехом сражаются его светлая душевная сторона, которая неразрывно связана с духом святым, и через него не прерывается Божественная связь, и его темная душевная сторона, которая неразрывно связана с телом человека, через которую приходят страсти и соблазны, так как именно телом человек отягощен на всем пути от рождения до смерти.