Текст книги "Дневники черного копателя. Часть I. Мои 6 сезонов. Эпизоды 2002—2005"

Пока мы разбирали вещи и переносили свои рюкзаки из машины в бытовку, Серега успел быстро мне рассказать историю своей дачи. Этот небольшой участок в 1990-х годах выделили его маме и отчиму, который работал на одном из оборонных предприятий столицы. Здесь изначально обещали провести электричество, но дальше разговоров дело не пошло. Серегина семья поставила здесь чисто символический забор-штакетник, чуть позже они купили и привезли сюда эту бытовку и даже успели вырыть на участке колодец. Он до сих пор стоит здесь, бетонное кольцо выглядывает из-под снега немного чужеродно в этих, кажущихся нетронутыми цивилизацией, местах. Но дикость этих мест кажущаяся. Лишь в последние годы советской власти и первые годы ельцинского правления русская деревня пришла в упадок. А до войны в этом районе было 3 или 4 деревни, среди них Некрасово была самой большой. Во время войны, а именно в течение осени 1941 года, а также весь 1942 год и начало 1943 года вся эта местность находилась в эпицентре то вспыхивающих, то затихающих боев. Примерно 12 месяцев именно в этом месте линия фронта застыла, и участок, на котором стоит бытовка, располагается на бывшей нейтральной полосе. Серега рассказал, как на поле за дорогой, которое видно, если стоять спиной к входной двери бытовки, он как-то весной нашел ржавый сменный ствол от немецкого пулемета МГ-34. А еще он на распаханных полосах подростком находил немецкие латунные гильзы и патроны калибра 7,92 мм. Шипилов все это время слушал, как казалось, не совсем внимательно, будто все больше погружаясь в свои собственные мысли и размышления. Но время от времени он вклинивался в Серегины повествования и задавал довольно четкие вопросы. Для него рассказы Сереги не были новостью, ведь Шипилов успел покопать в официальном поисковом отряде и излазил много мест в Долине Славы. Кстати, Долина Славы оказалась совсем недалеко от Серегиной бытовки, и мы договорились, что сначала нужно будет проверить самые ближайшие опушки и все направления на все четыре стороны от бытовки, а потом следует обязательно совершить несколько выходов в сторону Долины Славы.

Зяма слушал наши беседы с видимым интересом, но задавал все время какие-то странные вопросы, и казалось, что он слушает на самом деле невнимательно и, ко всему прочему, очень мало знаком с военной тематикой, с военной историей и вообще с армейским бытом 1940-х. Он больше времени в процессе поездки уделял своей спутнице, а по приезду на место так вообще большей частью переключился на общение исключительно с ней. Складывалось ощущение, что, как только он вылез из-за руля, у него просто съехали катушки. Он извлек из своего рюкзачка несколько полуторалитровых пластиковых бутылок пива и немедленно почал одну и них. Было очевидно, что главной задачей на ближайшие час-два для него является приведение себя в состояние алкогольного опьянения.

За первые 20—30 минут, что мы успели провести в бытовке и рядом с ней, я совершенно промочил ноги. Но мне было совершенно не холодно, хотя у Зяминой подруги при виде моих старых кроссовок, проваливающихся в воду под растаявший местами снег, в глазах читался страх схватить простуду. Я заболеть не боялся: всем известно, что во время выездов и экспедиций человеческий организм приводит себя в состояние повышенной готовности и мобилизуется настолько, что подобные мелкие невзгоды оказываются уже не способны причинить какой-либо вред здоровью. Кроме этого, мы все находились в постоянном движении: кто-то в роще собирал сухие сучья для костра, кто-то раскладывал еду для легкого принятия пищи, кто-то обустраивал быт внутри домика. В общем, все занимались чем-то общеполезным. Да и вообще, нужно было всем, кроме Сереги, немного освоиться на новом месте, оценить обстановку, и лишь после этого нам следовало решить – где и как мы будем копать.

После легкого завтрака мы не спеша собрались и пошли на то самое поле, где Серега в подростковом возрасте сделал свои первые находки. Снег на поле и на склонах был очень рыхлый, ноги проваливались в него чуть ли не по колено. Мы шли гуськом, ступая след в след. Перешли дорогу, по которой приехали сюда, спустились к ручью, кое-как переправились на другую сторону – и вот перед нами поле! Ходить по нему с металлоискателем оказалось совершенно невозможно: глубокий снег никак не позволял. Недолго думая, мы свернули с поля в сторону ближайшей опушки. Там, по крайней мере, кое-где виднелись места уже свободные от снега. В первую очередь снег отступил на южных склонах оврагов. Зашли в лес, распределились и начали ходить. У Шипилова был свой металлоискатель. У Сереги был свой, но он пока даже не стал доставать его из рюкзака – ему было интересно просто походить с нами. Мы с Зямой традиционно ходили вдвоем с одним прибором. Так и получилось, что Шипилов ушел со своим металлоискателем один вглубь леса, а я с Зямой, Серегой и его девушкой остался ходить вдоль опушки среди редких деревьев.

Первыми нашими находками стали гильзы от немецкого пулемета. Их в одном месте было набросано довольно много: здесь, скорее всего, стоял и стрелял немецкий пулемет. После того, как нам надоело копать гильзы из грязной лужи, которую быстро стала представлять собой яма, мы решили тоже двинуться подальше в лес. Я пошел первым, а поскольку я обычно специально петляю влево-вправо, чтобы лучше рассмотреть новое место, то ребята решили выждать, когда же я остановлюсь на каком-то пятачке.

Буквально через 5—10 минут хождения в заснеженном и освещенном ранним весенним солнцем лесу я понял, что серьезно копать здесь у нас не получится. Стоило опустить лопату в снег и сделать пару движений, как из-под вынутой земли начинала сочиться вода, которая очень быстро заполняла яму. Вода была холодная, очень злая. Было элементарно некомфортно все время опускать туда руку в перчатке и пытаться где-то там, в холодной грязной жиже нащупать то, на что отреагировал металлоискатель. Попадались в основном осколки, алюминиевые тюбики от мазей, зубных паст, сыра «Тильзитер» с маркировкой 1941 и 1942 годов. Ребята уже подошли ближе к тому месту, где я копал, и я уже переключился с копания на осмотр окрестностей, как вдруг… Мое внимание привлек некий ярко-рыжий от ржавчины округлый предмет, который висел на кустах метрах в десяти от меня. Его очертания были мне очень знакомы. Я сразу все понял, и заорал камрадам: «Эй, эхе-хей! Я наше-е-е-л! Идите сюда-а-а!».

Немецкая каска

Она висела метрах в пятнадцати от меня, висела на ветке мелкого кустарника. Светило практически полуденное апрельское солнце, и на белом снежном фоне ослепительно-холодного леса немецкая каска ярко-ржавым пятном с безумно знакомыми моему воображению обводами козырька и купола бросалась в глаза особенно выразительно.

У меня внутри что-то замерло. «Настоящая… Самая настоящая немецкая каска! В этом далеком лесу, где шла война, где были бои. Это самая настоящая каска, это сама история!» Я бежал по довольно глубокому рыхлому снегу, бежал прямо к ней. Я больше ни о чем не думал, я хотел как можно скорее дотронуться до нее, получше рассмотреть вблизи, потрогать руками, разглядеть со всех сторон. Короче, это был фетиш, которого вожделели наблюдать мои глаза. И вот я подошел совсем близко к тому месту, где она находилась.

Момент истины, он длился меньше минуты. Даже меньше, чем полминуты. Всего секунд десять, не больше. Очарование артефактом прошло очень быстро, отрезвление пришло практически сразу.

Немецкая каска висела на ветке, у нее сверху был прогнивший купол, но сама по себе она была довольно крепкая. Я взял ее в руки – довольно увесистая вещь.

Однако она была очень ржавая, без следов краски, которой она когда-то была покрыта. Прогнившие края выпирали зазубринами из истончившегося металла. Эту каску кто-то выкопал совсем недавно, скорее всего поздней осенью, и за ненадобностью оставил висеть здесь же. Я огляделся: рядом под снегом были следы вывороченной до зимы еще воронки или блиндажа, в центре была средней величины площадка, засыпанная снегом. Да, скорее всего это был блиндаж, который наши коллеги-копатели выбили еще осенью. Видимо, они много чего интересного тут нашли, если им попалась в этом блиндаже под землей немецкая каска, и они даже побрезговали ее взять.

Тут подскочили к этому месту и остальные ребята. Зяма тут же спросил: «А что это?» Чем поверг меня в легкий шок, но я в тот момент был слишком занят другими мыслями, чтобы разглагольствовать о том, почему же это Зяма с первого взгляда не может определить немецкую каску. Серега и Шипилов подошли чуть попозже. Шипилов смотрел на меня как будто равнодушно, и эта найденная каска не особенно, похоже его воодушевляла. Серега смотрел с простым обыкновенным любопытством, покуривая сигарету и оглядывая лес так, как будто просто наслаждался пребыванием на свежем воздухе.

Я покрутил каску в руках, передал остальным и откинулся на ближайшее дерево, собираясь с мыслями. Судя по находке, места тут действительно боевые и интересные. Но если даже каски тут висят на деревьях, то, значит, много копателей знают про эти места. Знают, и приезжают сюда копать. С другой стороны, это и есть показатель «хлебности» на местах боев. Как известно, все выкопать невозможно, и в этом лесу нам тоже может повезти. Но как копать сейчас, когда снег в лесу совершенно не растаял. И он даже еще не начинал таять. Стоит только наступить посильнее, и вот уже нога проваливается довольно глубоко. Сантиметров 15—20 получается, не меньше. А если еще прибавить глубину залегания железа в земле, то получается где-то 30—40 сантиметров как минимум. Хорошо, металлоискатель может заметить на такой глубине довольно большой предмет, например, такую же немецкую каску. Но как быть с более мелкими и более ценными предметами? Под этим снегом гильзы и монеты будут для металлоискателя выглядеть одинаково, и его реакция на сходные куски металла будет совершенно идентичной. Это плохо, потому что для того, чтобы выкопать даже небольшую ямку в таком снегу, под которым скрывается еще и корка льда вперемешку с замерзшей и мокрой землей глубине, нужно не менее 10 минут. Это очень много, это слишком большая трата и так ограниченного количества времени, которое у нас есть. А силы? Их совершенно не хочется тратить впустую на извлечение из земли рядовых гильз и совершенно надоевших мне за прошлые поездки минометных осколков.

Но вот ребята посмотрели каску, отдали ее мне, и начали сами постепенно разбредаться по пятачку и стали сами просвечивать землю вокруг. Зяма ходит с Tesoro, Шипилов надел наушники и сосредоточенно прислушивается к сигналам своего собственного металлоискателя, за ним по пятам ходит Серега с лопатой в одной руке и с сигаретой в другой.

В общем, процесс пошел своим чередом, все начали увлеченно заниматься поиском, кто как хочет и как умеет. Я снял рюкзак, достал оттуда пластиковый пакет, бережно завернул в него немецкую каску и положил обратно. Приятная тяжесть! Можно попытаться действительно забить несколько шурфов там, где будет самый сильный сигнал.

Солнце светило также ярко, но оно что-то совершенно не грело. Было холодно, и, если ничего не делать, то начинают мерзнуть руки, ноги, спина. Так что надо копать.

Я присоединился к Зяме, Серега с Шипиловым ушли от нас метров на тридцать в лес и уже там что-то целенаправленно копали. Нам с Зямой попадались довольно уверенные сигналы, но с каждым разом я доставал из снежно-земляной лунки, в которую молниеносно собиралась грязная вода, лишь немецкие гильзы, остатки консервных банок и крупные осколки от мин и снарядов. Так продолжалось довольно долго, причем с каждым разом становилось все труднее продираться к земле сквозь слои снега и льда. И постепенно этот процесс нам надоел, мы попросту устали и потеряли мотивацию.

Зяма присел на бревно покурить, а я решил сходить к Сереге с Шипиловым и проведать, как идут дела у них.

А у них все оказалось куда как интереснее, чем у нас. Ребята уже сидели на корточках, Серега держал сигарету в зубах и двумя руками водил шипиловским прибором над выкопанной ямой, из которой сам Шипилов время от времени выгребал двумя руками целые пригоршни немецких винтовочных патронов.

Эта картина наложилась на образ недавно обретенной каски, и моя мотивация сразу же вернулась ко мне.

– Молодцы! И что, много патронов? – спрашиваю у обоих

– До хрена и более, вон, посмотри, – бросает сквозь зубы Серега и кивает головой себе за спину.

Заглядываю туда и вижу огромную свежее выкопанную ржавую гильзу, в которую парни складывали свои находки. Гильза, относящаяся, скорее всего, к гаубице диаметром не менее 200 мм, была наполовину нагружена целыми патронами от винтовки Маузер, и Шипилов с каждым разом накидывал в нее еще и еще патронов.

Я просто стоял и смотрел. Шипилов копал, Серега ему помогал. Вот подошел Зяма.

– Пожрать бы, что ли, – предложил он сходу, но никто даже не оглянулся в его сторону.

Процесс выкапывания гильз длился еще минут десять, пока, наконец, Шипилов не отвалился от ямы устало и не продекламировал: «Все, дошел до материка!» Серега еще пару раз для контроля провел металлоискателем над ямой – прибор молчал. Действительно, парни докопали яму до конца и вынули из земли все металлические предметы, которые там были. Гаубичная гильза была практически доверху наполнена патронами. Дело было сделано, можно теперь отдохнуть, поговорить и наконец-то пообедать.

Быстренько развели костер, достали тушенку и котелок, растопили снег и бросили туда побольше гречневой крупы. Немного терпения, и обед на копательскую гоп-компанию был готов. Все ели с удовольствием, обжигая руки о посуду. Даже новая подруга Зямы с охотой ела суровую походную еду.

После того, как каша была прикончена, настало время чая и сигарет. Мы делились друг с другом впечатлениями, а их было довольно много, и лишь Шипилов всем своим видом показывал, что во всех наших находках нет ничего по-настоящему особенного, и что все это рядовые вещи и рядовые места. Для него.

После обеда сложилось уже совершенно иное настроение. Мы просто ходили по лесу и рассматривали его на предмет других раскопанных или не раскопанных блиндажей. Таковых не оказалось, но лес сам по себе выглядел довольно интересным. Серега бывал тут раньше много раз, и показал, что на одном месте, где совсем мало деревьев, начинается старая лесная дорога, которая в одну сторону идет к опушке, а другой вьется в чащу и далее в сторону Смоленской области. Идти по ней сейчас не было никакого смысла, потому что чем дальше в лес, тем больше оказался снежный наст. Решили просто запомнить эту информацию и использовать это весной, когда снег окончательно сойдет.

Да, мы уже подразумевали, что сюда-то мы еще обязательно вернемся и будем здесь копать везде и всюду, что будем проверять все окрестности и исходим вдоль и поперек все чащи и все просеки. Лес был настоящий, со старыми деревьями и с минимальным количеством послевоенных еловых посадок. Овраг у опушки – весьма интересное место, здесь могли быть блиндажи и землянки, опять же – рядом есть ручей. А это вода, у которой всегда следует искать если не жилье, то хотя бы потерянные предметы людей, которые приходили к ручью набрать воды, умыться или постирать одежду. Особенно интересным лес казался нам, которые знали, что в этих местах линия фронта застоялась в течение более чем полутора лет.

Когда мы окончательно замерзли и промокли, это все совпало с началом захода солнца. Решили выбираться из леса и все вместе идти к бытовке. Всем хотелось уже минимального уюта, переодеться в сухие вещи и погреться у костра, посидеть в домике, да и просто выпить – кому чаю, а кому водки. Так и сделали.

Стемнело довольно быстро, костер горел ровно, излучая во все стороны очень приятное тепло. Я один пил чай, заваривая его как можно крепче, а остальные четверо моих спутников пили припасенную Зямой перцовку. Когда перцовка у них закончилась, они начали пить водку. После чего тоже начали пить чай. Как всегда, у костра начались разговоры, содержание которых я не стану сейчас пересказывать. Там не было ничего особенного, мы делились впечатлением от проведенного вместе на природе дня, строили предположения о том, что происходило в этих местах во время войны. Мы вот так знакомились с местом и друг с другом. Ну, и просто переживали момент единения с природой, вдали от города, суеты, компьютера и телевизора. Тут все по-настоящему, и тепло, и холод воздействуют на тело и душу гораздо сильнее, чем любые другие раздражители. Я сидел у костра на маленьком стульчике, притащенном из бытовки, и думал о чем-то своем. Размышлял о той войне, о нас «здесь и сейчас», о себе и своем прожитом 21 годе жизни, о будущих годах и будущей жизни. И все это было как будто в дымке, а в настоящем был огонь и тепло от костра, кромешная холодная тьма, окружавшая наше маленькое общество, и разговоры, которые долетали до меня от моих спутников.

Когда еда и напитки закончились, мы все влезли в бытовку и начали там размещаться. Зяма со своей подругой определились в один отдельный закуток бытовки, Серега по праву хозяина привычно занял второй закуток, а мы с Шипиловым бросили свои спальные мешки в центральном и самом большом помещении бытовки, если так можно сказать о тамбуре, который исполнял также функцию столовой, прихожей и склада вещей.

Положили на деревянный пол пенополиуретановые коврики, разложили спальные мешки, закрыли на внутренний засов дверь бытовки, и все, как будто отрубило. Я провалился в сон и спал спокойно.

Лишь ближе к утру я стал потихоньку просыпаться от холода – так обычно бывает в походах. Когда я окончательно открыл глаза, вокруг уже было светло.

Встал, вылез из мешка, открыл дверь, выглянул из бытовки… От вечерних философских размышлений не осталось и следа. При виде той картины, которую при дневном свете представлял наш костер и полянка перед бытовкой, где мы тусили накануне, наступило совершенно прозаичное состояние. Бывший костер – это всего лишь пара обгоревших кривых головешек. Место вокруг костра – это смесь растаявшего от тепла снега с развозюканной нашими ногами грязной землей. Рядом с костром валяются пустые стеклянные бутылки из-под алкогольных напитков, тут же стоит и пустой котелок с остатками еды. Все это выглядит крайне отталкивающе и неаппетитно.

Я вернулся обратно в бытовку. Шипилов уже проснулся, он тоже встал. А в закутках, где заночевали Зяма с подругой и Серега, царит полнейшая тишина: москвичи спят безмятежным сном.

Мы с Шипиловым зажгли костер, попили чайку и уже окончательно проснулись, когда наши оставшиеся камрады только-только начали просыпаться.

Я смотрел на их заспанные лица и смеялся. Опухшие от возлияний накануне, ребята всем своим видом были похожи на неких людей, которые очень давно живут здесь и являются совершенными хозяевами этих мест. Когда у костра снова воцарилась некая чехарда и оживление, я решил не толпиться вместе со всеми и зайти в бытовку, чтоб посмотреть на наши вчерашние находки – на каску и полную гильзу с патронами. Великолепные находки для начала.

Когда я выходил из бытовки, мой взгляд упал на зеркало, которое висело слева от входа, и которое я вчера не заметил. Из этого зеркала на меня посмотрело совершенно незнакомое лицо взрослого человека с резкими чертами лица и с колючими глазами. Я вздрогнул – это был я. И я себя не узнал.

Ну вот, так и наступило утро воскресенья. Погода была пасмурная, но осадков не было. Пока все участники экспедиции проснулись, оделись и позавтракали да пришли в себя после вчерашнего, прошло немало времени. Было часов 10, когда Шипилов начал потихоньку высказывать желание покопать еще хотя бы разок.

В тот же лес никому уже идти не хотелось, никто не видел в этом смысла. И мне тоже казалось, что за вчерашний день мы вычерпали лимит находок в том направлении, а значит, нужно топать куда-нибудь в противоположную сторону. Если немцы были в одном месте, то где-то в другом должны были быть позиции советских войск. Ведь была же целая линия фронта, которая стояла здесь не один сезон. И направились бы мы по карте на восток, где, по нашим предположениям, можно было бы найти советские окопы. За долгими раздумьями и сборами прошло еще какое-то время. В какой-то момент мы поняли, что уже давно наступило время обеда и что нужно срочно подкрепиться. Обед – тоже дело не быстрое, вы ведь это понимаете. Пока сварилась на костре еда и был основательно выпит чай, пока мы отдыхали после обеда… Прошло еще какое-то время. Подступал вечер, а ведь нам нужно было еще покопать, и впереди все-таки еще лежала обратная дорога в Москву. И ехать нужно было назад целых 150 километров.

В общем, вчерашнего задора не наблюдалось уже ни у кого. Лично я был доволен находкой, все-таки это была моя первая настоящая немецкая каска. Шипилов был доволен выкопанной кучей патронов. Серега не выражал никакого торжества, он выглядел совершенно спокойно и естественно, как кот, который хорошо поел, и который с удовольствием поспит, а после этого возможно половит мышей, если мыши для этого достаточно близко к нему подойдут.

Зяма все время миловался со своей подружкой. Только изредка он обращался к народу с вопросами типа «Когда поедем?» и «Копать сегодня еще будем?». Конечно, за день нужно было бы обязательно хотя бы раз вскопать. Но, если честно, весь свой запал да и все силы мы оставили вчера в том лесу. Посему решили сделать так: сначала собрать все вещи, упаковать рюкзаки и все сложить в машину, затем на машине подъехать к Некрасово, оставив машину у дороги, сходить в тот самый лес на вершине пологого холма перед деревней, где теоретически могли быть русские позиции. Вещи мы грузили долго, очень скоро наступал вечер. Как назло, погода становилась все лучше: солнце все реже пряталось в облаках, и оно уже пригревало совсем по-весеннему.

Мы приехали к окраине деревни Некрасово и оставили машину прямо на границе грунтовой дороги и тем местом, где начиналось асфальтовое полотно. Совсем рядом стояли заброшенные и покосившиеся некрасовские дома, чуть поодаль находился полуразрушенный кирпичный коровник без окон, дверей, крыши и полов.

Лес, куда нам предстояло добраться, находился на южном склоне холма, и наша дорога лежала через большое поле. Это поле во многих местах уже потеряло снежный покров, оно скорее напоминало мелководное озеро с зелено-травянистым дном, изредка пересекаемым глубокими следами от трактора или колеями от грузовиков. Но дорогами или следами дорог эти траншеи назвать было никак нельзя. Тем не менее, мы дошли через поле к опушке практически без потерь, никто даже не промочил ног. Все уже были наученные опытом вчерашнего дня, и теперь мы очень дорожили сухими ногами и теплыми руками.

Вот и лес. Что можно сказать? Близость к деревне и относительно быстрая досягаемость леса в хорошую погоду и в теплое время года сыграли с ним плохую штуку. Даже из-под снега выглядывали мерзкие современные пластиковые пакеты, на сучках висели кое-где ржавые консервные банки, а на пеньках лежали мелкие осколки белого, зеленого и синего битого стекла. Следы столь интенсивной и безудержной жизнедеятельности местного человека не оставляли нам и надежды на военную археологию.

Ну, не искать же эхо войны на современной помойке? Мы попрыгали по этому лесу немного, прошли его насквозь. Оказалось, что этот лес совсем небольшой, за ним снова начинается бескрайнее поле, и где-то в низине далеко-далеко видны снова опушки уже других лесов и даже вышка сотовой связи. Серега сразу определил, что это та самая вышка, которая стоит возле поста ДПС, что расположен у поворота на Дровнино.

Прекрасные виды, даже начинается закат. Но находок нет. Шипилов и Зяма попытались было посветить приборами на опушке и посреди леса, но ничего интересного им так и не попалось: только современный мусор и остатки очень ржавых и очень старых консервных банок еще времен войны.

Получается, что чем дальше от жилья – тем интереснее места и тем интереснее находки? Впоследствии я узнал, что это не аксиома, и что бывает даже совсем наоборот, но в данном месте это было весьма справедливо.

Мы двинулись назад, по тому же самому полю. Машина виднелась внизу, метрах в 500—800. Пока мы шли к ней, то практически все по разу попали в замаскированные снегом глубокие ямы с водой, и все промочили ноги.

Вот мы подошли к машине и начали очень суматошную процедуру извлечения рюкзаков и сумок из багажника и смены мокрых носков сухими. Пока каждый из нас проделал это, прошло еще какое-то время. Последним был я, остальные ждали меня и курили перед тем, как сесть в машину.

Никто не заметил, как из ниоткуда появился небольшого роста мужичок в бушлате то ли армейского, то ли омоновского образца.

Все резко обернулись на шорох его шагов, клацающих старыми тяжелыми резиновыми сапогами по гравию грунтовой дороги.

– Кто такие? Откройте багажник! – сходу решительно произнес он.

– Здравствуйте! Так мы только что его еле-еле закрыли, – говорю я мужику, сам при этом я практически стою на одной ноге, надевая на вторую сухой носок.

– Что вы делали в лесу? – не унимается мужик, причем, он обошел вокруг машины, посмотрел на номера и нахально заглянул в салон.

– А в чем дело? Вы кто такой? – вступил в разговор Шипилов.

– Э-э… мы сами из Москвы, здесь были на даче, два дня бухали, – это были слова Зямы.

– Откройте багажник! Что у вас в рюкзаках? – настаивает мужик.

И вот тут я вспомнил ситуацию прошлого года, когда у нас тверские менты не только внаглую отобрали металлоискатель, но еще и запугали, прогнав с места.

– А не открою! На каком основании? Вы кто такой? – это я пошел в атаку, – что Вам нужно?

– Откройте багажник, а не то хуже будет, – тон мужика стал похож на угрожающий, при этом он все время держал руки в карманах своего бушлата и ходил вокруг нас. Наконец, он остановился на одном месте.

– Ну что, откроете?

– Да с какой стати? Что Вам нужно? Вы откуда? – я задал ему сразу три вопроса, на которые он только ухмыльнулся.

– Ну, дело ваше, пеняйте на себя. Я сейчас на пост позвоню, и там вы все откроете, – процедил он, продолжая стоять на одном месте и держа руки в карманах.

– Да ради Бога, – отвечаю ему, – если нужно, откроем и покажем. А у Вас какие основания? – с этими словами я делаю жест Зяме, Сереге и Шипилову. Мы подходим к машине и дружно садимся в нее. Зяма быстро заводит ее, мы хлопаем дверями и бодро уезжаем.

Я сижу на заднем сидении вместе с Шипиловым и Серегой, машина выезжает с грунтовки на асфальт и набирает скорость. Оборачиваюсь назад и вижу в тонированном стекле энергично шагающего по асфальту мужика. Он все также держит руки в карманах своего бушлата, через несколько шагов он сворачивает с дороги и пропадает из поля зрения.

– Это был егерь, – говорит Серега, – там, в Некрасово, у него дом.

– А что, реально может позвонить на пост? – спрашиваю Серегу и снова оглядываюсь назад. Сзади дорога пустая, мы едем все быстрее.

– Не знаю, – пожимает плечами Серега, – если что, у меня только один патрон от «шмайсера» и все.

– Что?! У тебя есть копаные патроны? – для меня это признание оказалось неожиданным.

– Да, мы же вчера с Серегой копали патроны, там были не только маузеровские. Но и от Люгера. Они же редко попадаются, поэтому мы взяли, – говорит Шипилов и с видимой неохотой отворачивается в окно.

Далее произошел резкий и нелицеприятный разговор. В общем, я настоял, чтобы парни выбросили все копаные патроны, которые есть у них с собой.

– Зяма, останови машину! – крикнул я Зяме, мы никуда не поедем, пока все копаное говно не выбросим.

Зяма слушал наш разговор с интересом, но не вмешивался. Наконец, он остановил машину и сказал: «Ребята, машина моя, и я ничего стремного в ней не везу. Если менты остановят и будут шмонать рюкзаки – это будут ваши проблемы».

– Выкидывайте все патроны, я не хочу, чтобы у нас были проблемы из-за пары ржавых «гвоздей». Тем более, когда такая ситуация складывается, что этот мужик может и правда позвонить на пост. Тем более, если он егерь, то у него все менты в округе знакомые.

– Да надо было просто открыть багажник и показать, что у нас ничего нет, – возразил Серега, – и разговора бы не было.

– Знаешь, а на каком основании мы должны открывать багажник неизвестно кому? Он разве нам ксиву какую показал? Или он в форме был? Лично я неизвестно кому не собираюсь свой рюкзак показывать, – резонно заметил Шипилов.

– Согласен с тобой, кто он такой, чтобы командовать нам и заставлять открывать багажник? – согласился я с Шипиловым, – но только в этот раз выбросьте, пожалуйста, все патроны копаные. Мы в другой раз еще накопаем.

Очень нехотя Серега с Шипиловым вытряхнули из карманов брюк и из рюкзаков все опасные находки и выбросили их в кусты.

Потом мы сели обратно на свои места и поехали. Надо сказать, что мы совершенно спокойно проехали пост ДПС, никто нас и не собирался останавливать, на нас даже не обратили внимания. Очевидно, что этот мужик никуда так и не позвонил. Тем не менее, я понимал, что не зря настоял на избавлении от любых, даже мало-мальски опасных вещей, способных привести к неприятностям с ментами и с законом. Однако Шипилову не понравилась моя категоричность. За всю дорогу назад он ни с кем не разговаривал, лишь пару раз пробурчав как будто только себе под нос, что тогда нет смысла никакого ездить на «покопушки», если все найденное потом надо выкидывать. Я ничего тогда на это не ответил, и мне даже не хотелось вступать в полемику на эту тему. Поскольку я чувствовал себя все-таки главным в этой компании, то мне очень не понравилось, что мое руководство ставится под сомнение, и что помимо моего решения, которое имеет в основе всеобщее благо, существует еще и отдельное частное мнение Шипилова, в корне расходящееся с моим.

Когда мы приехали в Москву, был уже поздний вечер, практически переходящий в ночь. Меня радовало, что это был очень интересный и увлекательный выезд, который, к счастью, закончился успешно – все были дома, а я еще и привез из леса настоящую немецкую каску.

С тех пор мы с Шипиловым больше не созванивались и никогда не общались. Что меня в дальнейшем вполне устроило.