Текст книги "Дневники черного копателя. Часть I. Мои 6 сезонов. Эпизоды 2002—2005"

Жетон

Пока учеба еще не очень сильно отвлекала от моего копательского увлечения, пока был азарт и желание побывать везде, где только можно, и использовать все свободное время для поиска трофеев войны. И вот мы, я и такие же копатели-энтузиасты, решили выбраться на границу Московской и Смоленской областей. Состав компании на этот раз был исключительно мужской: Серега, Леха-Рольф и я. С Серегой мы уже успели познакомиться, а вот Рольф – это фигура во многом пока неизвестная. Первый раз мы с ним увиделись на каких-то дружеских шашлыках, которые организовывала компания копателей со звучным названием «Дорога под землю». Они уже успели сколотить некий постоянный состав участников, и вовсю точили лопаты на следующие выезды. Как всегда, в активе такой группы находится один или, реже, два человека. В компании «Дорога под землю» актив состоял из двух людей – это уже знакомые мне Володя и Саня. И вот они потихоньку начали искать единомышленников среди своих знакомых по институтам, среди друзей и просто приятелей. К тому моменту, когда мы впервые увидели Рольфа, в их группе было человек 7—8 постоянного состава. И Рольф был как раз одним из последних присоединившихся. Тогда он меня очень порадовал тем, что пришел на шашлыки, которые проводились при еще не растаявшем снеге одного из московских парков, в старомодном швейцарском кителе и одного с ними фасона брюках. И еще у него была кепи! Издалека – ну вылитый фриц, типичный немецкий солдат. Только без обшивы, свастик, званий и так далее. Цвет швейцарской формы был практически фельдграу, только чуть более яркий. Это, конечно же, была послевоенная форма, к тому же, она была явно мала Рольфу. Однако он был явно в ударе от того, что было на него надето, было видно, что человек живет в теме. Только вот копательских выездов у него было не очень много. В тот раз мы с ним обменялись контактами. Сам Вова свел нас с Рольфом и отрекомендовал его как очень ответственного, горячего и преданного делу камрада, и поэтому попросил при случае взять его с собой на ближайший выезд.

Поскольку выезд был намечен на двадцатые числа апреля, то ожидалось, что снега к тому времени в лесу уже не будет. Что касается места, то этим вопросом занимался я сам лично. Мне показалось, что совсем близко к Москве искать следы войны нет никакого смысла. Если мы хотим найти относительно нетронутые места, то следует ехать подальше от города. В каком направлении были самые жестокие и страшные бои? Самая жесть была на западном и юго-западном направлении. В этих направлениях от Москвы отходят как минимум 3 больших трассы: Рижская, Минская и Киевская. Все они довольно хорошо обросли дачами, поселками и прочими послевоенными населенными пунктами. Но из всех трех направлений мы пока что активно ездили только по Минскому шоссе. Значит, если мы поедем копать по Рижскому или Киевскому направлению, то рискуем оказаться в ситуации, когда нам незнакома местность, незнакомы даты основных крупных сражений и вообще хронология событий в этих местах. Значит, остается лишь Минское шоссе?

Если так, то надо ехать по Белорусскому направлению железной дороги как можно дальше, в пределах тех мест, какие охватывал горизонт событий в книге «Битва под Москвой». Ближе Бородинского поля и Долины Славы под Можайском уже ехать не хотелось. А дальше… Дальше уже были лишь небольшие станции и совсем уж сиротские полустанки, за которыми уже был город Гагарин Смоленской области.

Я прошерстил свои записи, провел немало времени над книгами. Там было много схем, в том числе с немецкой стороны. Было очень непросто сверять их с современными картами, к тому же, на тот момент оригинальных карт Генштаба у меня не было, на руках имелась лишь карта Московской области. Путем сравнительного анализа карт, схем и отрывочных упоминаний о наиболее чувствительных потерях для обеих сторон, я пришел к выводу, что недалеко от границы Московской и Смоленской областей есть некая протяженная зона, где можно очень продуктивно покопать. В районе Минского шоссе это были места у деревень Батюшково, Дитятино, Коренное, Кузнечики и Величково. Это чуть северо-западнее тех мест, где мы копали в прошлый раз, и западнее Некрасово.

Когда я сообщил Сереге, что ехать надо в эти места, он обрадовался, что мы едем в сторону его дачи. Рольфу было вообще все равно, у него не было каких-либо особых предпочтений насчет места и направления. Мы несколько раз созванивались втроем, сверяя количество скарба на каждого, уточняли, кто сколько возьмет еды. И все уже с нетерпением ждали того утра, когда мы, наконец, будем двигаться в сторону заветных копательских мест.

Настал тот день, точнее, ранее утро субботы. Я традиционно сел в пустую электричку на Белорусском вокзале, до которого мне предварительно нужно было добраться через полгорода. Рольф подсел ко мне в вагон на станции «Кунцевская», а Серега подсел уже к нам на станции «Рабочий поселок». Вот так в пути к станции «Батюшково» Белорусской железной дороги и началось наше настоящее знакомство.

Кто знает, сколько длится путешествие на электричке по Белорусскому направлению, тот поймет, что времени у нас на то, чтобы поделиться своими ожидания от поездки, было предостаточно. Для непосвященных скажу: в зависимости от количества остановок, дорога на электричке от Москвы до границы со Смоленской областью занимает от 2,5 до 3 часов! Примерно в 11 часов дня мы вышли на станции «Батюшково» – и это уже Смоленская область. Все, кто доехал с нами до этого места и выгрузился из вагона, довольно быстро разошлись кто куда. В основном нашими спутниками были дачники и редкие местные жители. Когда мы остались втроем на перроне, то, наконец-то, можно было осмотреться по сторонам и вдохнуть свежий весенний воздух, не отравленный испарениями мегаполиса. Погода стояла прекрасная, солнце светило ярко и практически слепило, отражаясь от салатово-зеленой травы, начавшей только-только пробиваться сквозь лежалую солому прошлогодней.

От станции мы пошли на запад прямо вдоль железнодорожных путей. Справа была низина со сложно проходимым и густым кустарником, с буреломами. Слева была насыпь и приятная опушка смешанного леса – решили пойти по левой стороне.

Да, забыл сказать, на стене здания закрытой на ремонт железнодорожной станции мы увидели мемориальную табличку в память жителей деревни Батюшково и окрестных деревень, погибших от рук фашистских захватчиков в 1941—1943 годах.

Когда же мы отошли метров 300—400 от станции, то на этой самой насыпи, поодаль от линии отчуждения железной дороги, увидели скромную металлическую оградку, покрытую местами облупившейся уже синей краской. Это была братская могила нескольких солдат РККА, погибших на этом месте, как гласит табличка, весной 1943 года. Там было 3 или 4 фамилии, которых я не запомнил, и вроде даже были указаны годы рождения. Я не помню деталей, но эти солдаты показались мне совсем молодыми, а ведь мне самому на тот момент было 22 года. Память может меня подвести, но вроде бы среди фамилий была даже одна женская…

Итак, мы прошли мимо этой братской могилы, слева все так же шла лесная опушка, когда в какой-то момент я заметил, что слева в глубине деревьев мелькнула колея. Лесная дорога! Она шла практически вдоль насыпи, но постоянно петляла и скрывалась в лесу. Я предложил ребятам свернуть в лес и попробовать пройти по ней: интереснее идти по лесу. Может, увидим какие-либо приметные места, признаки былой войны в виде оставшихся блиндажей и землянок.

Так и сделали – я шел впереди, а Серега с Рольфом шли сзади. Они полагались на меня, а я полагался на интуицию и удачу.

Мы углубились в лес, и, как только глаза адаптировались к более слабой освещенности, мы увидели их! Оплывшие за много десятков лет окопы, ходы сообщения, поросшие кустарником блиндажи и землянки… Настало время расчехлять приборы и звонить металлы!

Лес просматривался примерно на 50—70 метров вокруг, а что было дальше, там за деревьями и голыми кустами, которые еще не успели выпустить листья? Мы сбросили свои рюкзаки у одного дерева так, чтобы не потерять это место из виду, и каждый пошел в выбранном направлении. Очень скоро нам стали попадаться различные металлические предметы. Мне казалось, что земля под ногами звенит практически везде, куда бы я ни ткнул катушку металлоискателя. Копать было легко, потому что почва была еще мокрая, только-только освободившаяся от зимних снегов. За первые 15—20 минут поисков я нашел несколько хвостовиков от разорвавшихся минометных мин, множество разнообразных гильз, остатки практически полностью сгнивших консервных банок.

– Пуля! – вдруг закричал Рольф совсем недалеко от меня. Оказалось, что он сделал круг и приблизился ко мне довольно близко, не заметив этого.

– Пуля, немецкая! – закричал он уже с воодушевлением, увидев, что я копаю совсем рядом с ним, – обалдеть, вот это боевая находка! – он был настолько рад тому, что нашел пулю, что даже заинтриговал меня. Я оставил прибор и лопату там, где копал, и налегке пришел к его раскопу.

Рольф впервые начал раскрываться в тот момент для меня как человек. Такая, казалось бы, обычная штука, вытащенная из земли стреляная пуля, вызвала у него настолько бурный взрыв эмоций, что этим зрелищем невозможно было не залюбоваться, не говоря уже о том, чтобы проигнорировать его радость. Он крутил ее в руках, изучал со всех сторон, слюнявил и чистил перчатками, потом снова слюнявил и тер старыми листьями. Действительно, Рольфу попалась в земле немецкая пуля, прошедшая канал ствола и застрявшая в бруствере. Это были позиции советских войск – здесь проходила линия фронта. Рольф тут же начал выяснять траекторию, откуда прилетела эта пуля. Оказалось, что она прилетела с той стороны, куда мы, собственно, и держали путь с самого начала.

Через несколько минут пришел Серега, заинтересовавшись сначала криками Рольфа в лесу, а потом воцарившимся молчанием. Увидев, что же именно повергло Рольфа в такую бурную радость, Серега запустил руку в карман и равнодушно вывалил на землю кучу разных предметов из железа и цветных металлов. Помимо гильз, жестянок и каких-то непонятных осколков, в этой кучке лежало несколько таких же немецких пуль.

– Ого, а где ты это все нашел? – глаза у Рольфа загорелись еще ярче, он начал судорожно перебирать находки.

– Да там весь лес таким хламом усыпан, – нехотя отозвался Серега, – мне вот интересно: когда мы найдем пулемет? – усмехнулся он, сел на поваленное дерево и закурил.

– До пулемета нам еще идти и идти, здесь же совсем недалеко от станции и поселка. Поезда вон постоянно ходят, грибники тут шастали все 60 лет, – я решил внести в наше сумбурное начало копания некую долю критического отношения к делу, – если хотите реальных находок, то надо идти подальше от попсовых мест и искать реально нетронутые места боев. А тут вокруг везде тропинки не зарастающие, это нам еще повезло, что мы что-то нашли.

– Все из земли никогда не вытащить, – отозвался Серега, – может, и здесь тоже что-то лежит.

Пока мы перекидывались словами, Рольф успел достать из рюкзака фотоаппарат и сфотографировать практически весь наш небогатый улов. Надо сказать, что у него получались достаточно художественные кадры.

Мы немного передохнули после первой порции лесного кислорода и первых находок и снова двинулись подальше от железной дороги и цивилизации. Появляющиеся в воображении нетронутые места боев манили нас и придавали сил.

Пару раз мы еще наткнулись в лесу на довольно глубокие ямы, однако проверка местности силами трех металлоискателей не давала быстрых результатов. Никаких крупных металлических предметов нам не попадалось, и мы, не задерживаясь, возвращались на прежний курс – в глухомань.

Вот мы вышли на лесную дорогу с набитой и глубокой колеей. Судя по глубине луж, тут ни при каких обстоятельствах легковушке не проехать – это направление под силу только грузовику. Но свежих следов от колес мы не увидели. Значит, по дороге ездили редко, и последний раз машина проезжала тут еще осенью. Однако дорога длилась недолго, и спустя минут пятнадцать мы вышли из леса на поле. Колея шла вперед, через метров пятьдесят в гуще пожухлой травы, оставшейся тут с осени, мы заметили колодец. Решили остановиться возле него на небольшой привал, огляделись по сторонам.

Вдруг где-то в стороне послышался звук молотка – там какой-то заботливый хозяин подновлял крышу. А вот и лай собачки, звук дрели или бензопилы – типичный набор дачных мелодий. Мы глотнули воды, полежали возле рюкзаков и двинулись дальше, примерно в то место, где, по нашим предположениям, должны были находиться немецкие позиции. Перед нами лежало типичное весеннее поле с выгоревшей травой, вдалеке виднелись березки. Было немного неуютно оказаться на полностью просматриваемой местности, особенно когда сзади и в стороне находятся дачи. Когда мы в быстром темпе втроем с рюкзаками на плечах пересекали это поле, я оглянулся. Сзади нас действительно был дачный поселок, мне казалось, что из каждого окна каждого дома на нас устремлены глаза людей, которые пристально за нами следят и готовы уже вызывать милицию, ФСБ и ОМОН. Возникло какое-то опасливое ощущение, смешивающееся с неуверенностью.

Но стоило только отвернуться от этих дач, как этот иррациональный страх или, скорее, чувство чрезмерной осторожности покинуло меня. Еще небольшой рывок по сгоревшей траве, движения по рыхлым подсохшим кочкам – и вот мы уже на другой стороне поля. Дачные домики стали совсем маленькими, вокруг шумел только легкий ветер в верхушках деревьев. Первые окопы на опушке, это хороший признак. Поле было примерно 300—400 метров шириной, это как раз стандартная ширина нейтральной полосы. Поскольку на этом участке фронта бои в конце 1941 года и весь 1942 год были позиционные, то получается, что мы подошли к первой линии немецких окопов.

Лес располагается чуть выше поля и гораздо выше противоположной опушки. То есть немцы, как всегда, выбрали для себя наилучшую позицию и заняли оборону повыше, оставив нашим войскам низину, сырые и невыгодные в тактическом плане места.

Мы побросали рюкзаки возле приметной большой березы на опушке, достали металлоискатели и разбрелись вдоль опушки. Как оказалось, окопы шли вдоль всей кромки леса, и никто никому не мешал, все были заняты своим участком, и каждому из нас казалось, что он здесь первопроходец. Наверное, именно в этом месте мне впервые попалась немецкая раскопанная помойка. Скорее, это была даже не помойка, а небольшой дозорный окоп или пулеметная ячейка: уж слишком маленькая была эта яма, чтобы назвать ее старым заплывшим блиндажом. На отвалах этой ямы лежали остатки шерстяной ткани, похожей на обрывки теплого свитера, какие-то застежки, немецкие пуговицы, пара винных бутылок. Да-да, целые винные бутылки из толстого стекла какого-то особенного темно-зеленого цвета. Таких бутылок я раньше не видел никогда, эти бутылки никаким образом не были похожи на те, что можно найти на прилавках винных магазинов. Толщина стекла, диаметр горлышка, глубина выемки на дне – все было необычным, импортным, стародавним. Тут же были и немецкие гильзы калибра 7,92 мм, а недалеко от ямы на брустверах Рольф снова нашел стреляные и вонзившиеся в землю пули – на этот раз это был калибр 7,62 мм. Пули, которые прилетели 60 с лишним лет назад с той самой опушки в лесу возле Батюшково. Пули, которые никого тогда не убили и все это время ждали нас, чтобы быть извлеченными из земли. Спустя какое-то время Рольф вытащил из-под земли хвостовую часть снаряда от «Катюши». Это были остатки ракеты, которая взорвалась здесь на немецких позициях, в радиусе 20 метров от этого хвоста мы нашли множество мелких ржавых осколков, и кроме этого нам ничего не попадалось.

Походив по этой части опушки и не обнаружив совершенно ничего, что могло бы нас заинтересовать, мы решили не идти дальше вглубь леса, а проверить опушку в обе стороны. Если идти справа по опушке, то примерно через 20 минут можно было выйти к железной дороге. Если же пойти вдоль окопов налево, то примерно через полтора часа можно было наткнуться на автодорогу Москва-Минск. Судя по карте, в войну это место имело своеобразное значение в данном секторе, поскольку «запирало» сразу и железную дорогу, и автодорогу. Если поставить в глубине леса батарею орудий, то можно было бы обстреливать все в округе на расстоянии 10—15 км.

При ближайшем рассмотрении опушки оказалось, что, чем ближе к железной дороге, тем больше гильз попадается в земле. Но мы не нашли ни одного предмета крупнее гильзы или осколка. Вероятно, здесь до нас уже побывали копатели. Да это же они и подняли ту самую немецкую помойку. Сложно сказать, что именно они нашли там, но уже сама фактура брошенных на отвалах вещей нас немного взбодрила. Мы решили идти в сторону от железной дороги – от противного.

Был уже примерно полдень, мы успели уже вдоволь «насладиться» тяжестью рюкзаков, но еще не вымотались настолько, чтобы устраивать стоянку с обедом. Направление поисков было уже задано, но нам все никак не удавалось продвинуться от предыдущего места настолько далеко, чтобы не продолжить копать все те же позиции, которые мы зацепили с самого начала. Эх, хорошо копать весной! Нет комаров и мух, не досаждают клещи и всякие мелкие мошки, не жарко. Ты затрачиваешь ровно столько энергии, сколько нужно для работы с металлоискателем и для копания, вспотеть в таких условиях практически невозможно – в общем, чувствуешь себя человеком!

Рольф ходил по позициям и по ровным местам, используя одному ему известный алгоритм поиска. Мы же с Серегой двигались по хаотичной траектории, попросту сказать, наобум. Просто старались не приближаться друг к другу настолько, чтобы магнитные поля катушек наших металлоискателей не пересекались. Изредка перекидываемся стандартными фразами: «Что там у тебя? – Да осколки, гильзы, короче – хлам. – Ясно, у меня то же самое».

Когда долго ходишь с металлоискателем и все время смотришь под ноги, то от твоего внимания как-то ускользает окружающая красота. Только я об этом подумал, как мне захотелось сделать привал и вообще осмотреться повнимательнее. Что это за пятачок такой? Есть ли тут на местности что-то настолько интересное, что могло бы дать наводку и натолкнуть на определенные мысли и предположения о происходивших здесь в войну событиях?

Я огляделся вокруг. Мы все втроем рыскали по довольно обширной полянке, окруженной молодыми и довольно старыми деревьями, в основном, березами. Были и ели, и дубки. Полянка была неправильной формы, скорее приближающейся к вытянутому прямоугольнику. С широкой стороны, по направлению к автодороге Москва-Минск начинался уже старый лес: редкие деревья, довольно широкие в обхвате, мелкой поросли практически нет. Где-то посередине прямоугольника на полянке был овраг с пересыхающим ручейком. Судя по глубине оврага, где он течет, раньше здесь могла быть самая настоящая речка. А чуть подальше от русла этого оврага, примерно в середине прямоугольника, в зарослях какого-то кустарника стоит большая старая береза. Стоит одиноко. На самой полянке нет пней или других свидетельств того, что здесь раньше был лес, который вырубили. Нет-нет, старая трава хоть и покрывает всю поляну ровным толстым слоем, но пеньков тут нет совершенно.

Я поделился своими наблюдениями с Серегой, который тоже присел покурить, бросив рюкзак и положив на него прибор и лопату. Мы походили вокруг и обнаружили, что прямо посередине полянки-прямоугольника находятся окопы в полный профиль! Какие-то из них были до сих пор не вскопанными, оплывшими канавами и практически не читались на местности. Другие же окопы были уже практически полностью выбитыми и выбитыми давно – отвалы грунта успели уже практически сровняться со старыми брустверами, и на них уже легла пожухлая трава и опавшие осенью листья. Походив еще, мы поняли, что эта полянка – место старой деревни, которая когда-то стояла на этом месте. Скорее всего, в войну она была уничтожена и после войны уже не возродилась.

Тут и там, то на отвалах, а то и просто из-под травы поглядывали куски старых замшевших кирпичей, остатки каких-то бесформенных железок, осколки чугунной деревенской посуды, керамические черепки и битое стекло. Мы похватали приборы и начали исследовать полянку с Серегой, попутно кликнув Рольфа. Он уже углубился куда-то в заросли на опушке и отозвался, пообещав что-то докопать у себя и придти к нам на открытое место.

Когда мы втроем рассредоточились по полянке, в нас вселился азарт. На полянке звенело везде, были и сигналы черного металла, и цветного. Оказалось, что каждый сигнал давался с большим трудом, потому что под небольшим слоем земли практически везде находился довольно серьезный слой битого кирпича. Это были остатки фундаментов, снесенных ураганом войны. Местами попадались и целые кирпичи, и тут же вперемешку были стреляные гильзы, осколки мин, осколки бутылочных стекол, посуды, расколотые деревенские чугунки, остатки деревенского инвентаря, косы, серпы, молотки. То тут, то там кто-то из нас натыкался на большие куски железа, но на поверку это оказывались либо цепь, либо сломанный плуг от трактора, либо обручи от бочек.

Так мы исходили практически всю полянку. На дне оврага тоже попадались сигналы, но набор находок был такой же, что и наверху.

На отработку поляны незаметно для нас ушло не менее двух часов, голод как-то сразу дал о себе знать – мы ослабли и валились с ног. Вот тебе и работа на свежем воздухе для непривычного организма. Я уже знал, что в первый день происходит адаптация, и после приема пищи силы сразу вернутся и можно будет с гораздо большим удовольствием покопать дальше. Все-таки, голод – не тетка!

Прекрасно быть на природе, когда можно сделать себе вкусную гречневую кашу и заправить ее правильной тушенкой, изготовленной по ГОСТу. А потом вскипятить в котелке воду из колодца и заварить крепкий черный чай! Давно замечено, что на природе, да и вообще на свежем воздухе, пища имеет другой вкус. Он у нее более насыщенный и можно съесть гораздо больше, чем дома на кухне. А если каша еще и сварена на костре, то дымок многократно усиливает вкусовые ощущения. В общем, только ради еды на природе и нужно ехать за город!

Вот мы перекусили, потом немного полежали для лучшего переваривания пищи. Лежишь вот так на траве, рядом друзья – и можно долго вот так общаться, то они тебе расскажут что-то интересное, то ты им рассказываешь. И необязательно все время говорить о копании и о находках, в таких простых разговорах о своей жизни и становится понятен ранее незнакомый тебе человек. А через понимание его интересов, его реакций на какие-то события, через призму его восприятия становятся понятны поступки и мысли других людей. Ты как бы приоткрываешь завесу своего собственного понимания мира и отношения к вещам, начинаешь сравнивать его с мировоззрением других людей. В итоге ты становишься духовно богаче, твой внутренний мир становится интереснее и глубже, палитра эмоций становится разнообразнее, потому что в дальнейшем ты уже не сможешь игнорировать те знания, которые получил от общения с другим человеком, и можешь реагировать на слова и поступки уже по-другому. А в результате может складываться совершенно иная картина мира, и ты становишься свободным от своих собственных ограниченных реакций на него, как бы сливаешься с миром и получаешь от него больше.

После отдыха мы еще походили вокруг полянки и решили разойтись на три разные стороны, чтобы разведать новые «пятачки». Серега пошел в сторону автодороги, Рольф выбрал направление на запад, туда, куда уже начинало клониться к закату майское солнце, а я пошел через заросли обратно к нейтральной полосе, то есть на восток.

Стоило мне только пролезть через заросли густого кустарника, как я увидел продолжение того самого оврага с ручьем, по правую сторону от которого находились весьма хорошо сохранившиеся окопы, направленные фронтом к железной дороге и к той стороне, откуда они пришли. Так получалось, что в тылу у этих позиций оказывался лес, куда пошел Серега. Слева от оврага тоже были окопы, но их было уже явно меньше и это, скорее всего, были ямы для дозора. За этими ямами, через более молодые деревья виднелось то самое поле, которое мы пересекали ранее, а за ним уже были дачные домики, виднелись их крыши. Прислушался. Да, именно оттуда еле слышно доносились звуки, присущие всем дачам.

Решил ходить везде и не углубляться пока в сторону нейтральной полосы. Первым делом нужно было проверить брустверы основных окопов, что были справа от оврага. Я спустился в траншею, которая неплохо сохранилась и практически не потеряла конфигурации за много десятилетий. Вот ход сообщения, слева видно пулеметное гнездо, а справа – ниша для хранения боеприпасов. Чуть дальше виден ход в блиндаж, смотрю – и правда, тут довольно глубокая квадратная яма. На этом месте траншея заканчивается, далее растет старая береза, а за ней начинается уже новая траншея, такая же глубокая и четкая. Смотрю в ту сторону, куда обращены стрелковые ячейки и пулеметные гнезда и вижу именно то поле и тот лес, в котором мы только сегодня утром начинали наши копательские изыскания. И, скорее всего, именно из этих пулеметных ячеек были выпущены те пули, которые мы находили в том лесу. С такими мыслями я ходил по дну траншеи, прозванивая металлоискателем брустверы слева и справа. Мне везло: постоянно были звуки, свидетельствующие о нахождении в земле предметов из цветного металла. Я пока не стал копать эти сигналы, а только замечал места, где все это было, и двигался, рвался вперед, чтобы оценить площадь этого пятачка с траншеями. Ямы были на этой стороне оврага и на противоположной. Но вот овраг заканчивается и упирается в низину, которая, скорее всего, в другие времена представляла собой то ли болото, то ли просто участок мокрого затопленного леса.

Я оглянулся. Участок с этими траншеями простирался метров на 50—70 от того места, где я вышел с полянки в эти заросли. Местечко в принципе небольшое, и здесь, в этих траншеях, могли держать оборону на линии фронта 10—15 человек. Естественно, это были немцы, поскольку мы находимся на немецкой стороне. Основные позиции немцев должны быть позади этой траншеи, метрах в 100—200, и там же должны располагаться жилые блиндажи, позиции артиллерии, штабные землянки.

С этими мыслями я начал уже работать с сигналами и выкапывать то, что ранее звенело, как цветной металл.

Сначала попадались куски немецкой колючей проволоки длиной по 30—40 см, реже длиной больше метра. Как странно, подумалось мне, такие короткие обрывки проволоки, и что они тут делают поверху? Немецкая колючая проволока отличается от советской тем, что она скручена из трех жил одинаковой толщины, она очень тугая и прочная. Кроме того, эта проволока имеет так называемый «пружинный» эффект, то есть согнуть или разогнуть ее с первой попытки довольно сложно, она все время пытается вернуться в свое изначальное состояние. Еще характерный признак – сами колючки очень острые и невероятно крепкие. В первый раз, когда я нашел такую проволоку вросшей в дерево в Долине Славы, то очень долго удивлялся невероятному вниманию, которое создатели этой проволоки придали качеству ее изготовления. Колючая проволока советского производства, одножильная и совсем мягкая, ни в какое сравнение не идет с немецкой. Спустя 60 с лишним лет нахождения в земле, советская «колючка» сгнивает практически полностью.

После кусков немецкой «колючки» мне стали попадаться стреляные гильзы от винтовки Маузера, а затем, как по мановению волшебной палочки, из-под лопаты стали выскакивать большие алюминиевые гильзы. Они были разной длины, были и длинные, были и короткие. У некоторых были белые полоски вокруг, у других были зеленые кружки на корпусе, некоторые имели фиолетовые концентрические кольца на донышках гильз снаружи. Потом я выкопал пару целых патронов и решил их рассмотреть внимательнее.

Хотя раньше и не находил таких гильз, практически сразу я догадался, от какого оружия эти гильзы. Это были стреляные гильзы от немецкой ракетницы. Цвет поясков и точек на корпусе гильзы означал цвет светящихся звездок, а количество этих цветовых обозначений – количество самих ракет, вылетающих при одном выстреле. Что же, очень удобно для организации связи посредством световых ракет. На корпусах этих хорошо сохранившихся алюминиевых гильз были указаны даты их производства, в основном это были 1940 и 1941 года. А также был указан срок, до которого эти патроны к ракетницам можно условно считать годными к употреблению – это были в основном 1943—1944 года. Так непривычно было видеть эти временные рамки в виде обозначения срока годности!

Пару раз мне на бруствере окопов попались очень ржавые и очень плохо сохранившиеся немецкие складные лопатки, точнее, их металлические части. Бакелитовые гайки на этих складных лопатках почему-то потрескались, местами бакелит отвалился – это все выглядело совершенным хламом, и я оставил эти железки там, где нашел.

Уже практически стемнело, и я услышал, как Серега зовет меня из лагеря. Взяв лопату и металлоискатель, я пошел по направлению к нашей стоянке.

Когда я вышел из кустов на полянку, то увидел, что Рольф практически в одиночку уже собрал для всех нас палатку, которую тащил до этого весь день в своем рюкзаке. При этом он совершенно хладнокровно все делал один и не просил помочь ему, что вызвало во мне уважение. Я даже попытался в чем-то помочь ему, но он отмахнулся, сказав, что мы одна команда и ему только в радость сделать что-то для товарищей. Серега стоял рядом, мы с ним переглянулись, и в его взгляде я почувствовал то же самое, что испытывал сам – определенную неловкость и желание в скором времени вернуть Рольфу часть своего товарищеского долга. Мы не стали долго сидеть у костра, потому что за этот день довольно прилично умаялись. Посидели минут тридцать после ужина с чашками чая в руках, потом по одному начали уползать в палатку. Вскоре после захода солнца тепло куда-то очень быстро ушло, и не было смысла мерзнуть на улице.

Как обычно бывает на природе, сон нагрянул очень быстро. Я отрубился практически сразу. А когда открыл глаза, то было уже светло. Солнце светил прямо в бок синей палатки, Серега и Рольф еще спали. Я встал первый, засунул ноги в холоднющие кроссовки и вышел из палатки. Утренняя картина отличалась от вечерней. Не было и намека на какую-то недосказанность природы, не мерещились за кустами и складками местности следы войны. Вокруг была обычная полянка, причем она выглядела довольно прозаично. Особенно ярко на фоне серо-зеленого весеннего пейзажа выглядела синяя палатка и раскиданные вокруг нее вещи: ботинки, банки с тушенкой, котелок с остатками чая, брошенные вокруг костра ножи и пакеты с мусором.