Текст книги "Посылка для капитана"

Сколько ей было на снимке – двадцать пять, тридцать? Женька пытался выяснить, но никаких примет, по которым, хотя бы ориентировочно, можно было установить год изготовления снимка, ему установить не удалось.

И это была единственная фотография бабушки в альбоме. Отец как-то сболтнул, что их было больше, но все куда-то исчезли, осталась лишь эта. Наверное, дедова самая любимая, решил тогда совсем юный Женька.

– Это здесь.

Указав место, дед присел на камень у самой воды.

Высокой пенистой волной заливало сапоги, мочило брюки выше колен.

– Здесь и погибла твоя бабушка.

Берег в этом месте был дикий, каменистый, вряд ли кто здесь купался, да и волной так лупило по скалам, что вряд ли какой смельчак отважился бы заходить в море в этом месте.

Дед наклонился, набрал в ладони воду из бурлящей, словно кипяток, волны, приложил к лицу.

– И в тот же день, когда она погибла, здесь затонуло одно судно, и я хочу, чтобы ты его нашел.

Глава 8

Утро следующего дня выдалось на удивление теплым и солнечным, словно не было затяжных, изматывающих душу дождей, словно и не полярный сентябрь был за окном, а ласковый, нежный август средней полосы.

Анастасия встала, пока Валя еще спала. Тихо оделась, тихо вышла, прихватив с вешалки в прихожей пустую хозяйственную сумку.

– Ну, как там наша страдалица?

Доктор Розенфельд всегда появлялся не столько незаметно, сколько неслышно. На этот раз он возник перед Анастасией после традиционной утренней прогулки.

– Мазь мою применяли?

Старик любил гулять по городу исключительно в ранние, рассветные часы, а где-то с полудня его начинало на улице всё раздражать.

Эхо войны, любил повторять он, с рассветом всегда бои начинались, о многом передумаешь в такие часы, многое переосмыслишь.

– Спасибо вам огромное, Леонид Шмулевич. Мазь очень помогла. Мы вчера даже гуляли весь день с Валей, я ей город наш показывала.

– Ну-ну.

Старый еврей усмехнулся уголками дряблых губ, и зазвенел дверными ключами.

Хочешь не хочешь, а кроме того самого скандального супермаркета, в столь ранний час больше ни одного магазина поблизости не работало, и Анастасии пришлось смириться.

Кассирша была уже другая.

Охранник тоже был другой – длинный белобрысый парень в сидящей на нем абсолютным мешком камуфляжной форме, и с нелепой, абсолютно ненужной резиновой дубинкой за поясом, которая делала его совсем глуповатым.

«Наш то, Роман Кречет, повальяжней будет, посолидней, не то, что этот» – невольно подумала Анастасия.

Покупателей в магазине не было. Кассирша дремала, зябко кутаясь в толстую мохеровую кофту, молодой охранник переминался с ноги на ногу, то ли в туалет хотел, то ли на улицу покурить, но появление Анастасии заставило его встряхнуться.

Похоже, после случая с коньяком директор магазина провел серьезную профилактическую беседу с обслуживающим персоналом.

Анастасия взяла корзинку и пошла вдоль стеллажей.

Молоко, масло, сыр…

Хлеб был вчерашний, и только черный.

Колбасная нарезка была дороговата, ну да ладно, один раз живем, тем более, гостья в доме.

Всё не выходила из головы история, рассказанная вчера Валентиной.

Не похоже, чтобы она всё сочинила, да и зачем ей это, в конце концов?

И парень этот самый Женька тоже не мог соврать, уж больно серьезно там было накручено, к тому же, так загадочно пропал в последний момент.

Конечно, если он посвятил Валю в какие-то важные, может быть, даже государственные секреты, а многие знали, что молодые люди встречаются, то после таинственного исчезновения Женьки вполне могут прийти и к Валентине в расчете на то, что она теперь тоже знает что-то очень важное, и вытянуть из неё это важное не будет сложной задачей.

А что значит вытянуть?

Неужели девчонка будет молчать, как партизан на допросе?

Нет, конечно же, зачем ей это надо, ради чего?

Но они её всё равно убьют, чтобы не оставлять свидетеля.

Бр-р-р-р-р!

Анастасию от страха даже передернуло.

Нет, если дело, действительно, обстоит так серьезно, как вчера весь вечер рассказывала Валентина, прикуривая одну сигарету за другой дрожащими от волнения пальцами, то девчонке несдобровать, и надо что-то делать.

А что? Пойти в милицию и всё рассказать, попросить защиты?

Но вряд ли там поверят россказням молодой девахи, тем более, приезжей.

Поезжайте-ка, скажут, к себе домой, там и заявите, а у нас и без вас забот хватает.

Могут так сказать?

Да запросто!

Анастасия поставила в корзину пакет гречневой крупы, картонку с десятком яиц, и направилась к кассе.

Хорошо бы еще тортик небольшой к чаю, но, денег, наверное, не хватит.

Расплатившись, и переложив покупки в холщовую хозяйственную сумку, Анастасия направилась к выходу.

У самых дверей, на пятачке, где еще несколько минут назад нетерпеливо приплясывал белобрысый охранник, желавший, то ли в туалет, то ли просто покурить, теперь мощно и убедительно возвышался Роман Кречет.

– Доброе утро, – сама того не желая, произнесла Анастасия.

Кречет посмотрел на Анастасию и отвернулся. Та ускорила шаги по узкому проходу, заканчивающемуся стеклянной дверью на улицу.

– А ловко вы меня обошли, – пулей полетело в спину. – Даже не ожидал. Всяких приходилось обламывать, но от вас уж никак не ожидал.

Насте показалось, что в словах Кречета прозвучало восхищение.

В ванной шумела вода, постель Валентины была аккуратно заправлена.

Анастасия прошла на кухню, включила газ, сняла с полки глубокую сковородку.

Когда Валя, розовая и свежая после сна и бодрящего душа, показалась в дверях, стол уже был накрыт, а на плите шумел большой эмалированный чайник оранжевого, солнечного оттенка.

– Приятного аппетита.

Анастасия подвинула стул, приглашая свою гостью сесть поудобнее, и не мешкая приступить к завтраку.

– Как спалось?

– Лучше, – опустила глаза Валентина. – Простите меня за всё, Анастасия Васильевна, я только теперь понимаю, что без вас я бы пропала в этом городе.

– Ничего бы с тобой не сделалось, если бы не глупила.

Настя понимала, что уже поздно ворошить старое, докапываться, почему Валентина так повела себя в магазине в тот злосчастный вечер, что заставило её пойти на воровство?

И словно прося прощение за оброненную с утра фразу, предложила.

– Слушай, давай я тебе нашу бухту покажу, куда мы с Владимиром любили ездить. Там так красиво, ты даже представить себе не можешь.

Она прекрасно понимала, что девушка, выросшая на берегу Черного моря, видела красоты получше суровых северных, но Валентину нужно было чем-то занять, отвлечь.

– Сейчас до площади, а после на автобус сядем и через полчаса будем на месте. Там столько чаек!

Произнесла и подумала: "А то она чаек у себя не видела? Да еще побольше, чем у нас, а уж пожирнее – это точно."

– Подожди! – прошептала Анастасия, приникнув к глазку, когда они уже одетые подошли к входной двери.

Валентина побледнела.

– Кто там?

– Да никого! Просто не хочу, чтобы Шмулевич нас видел. Мужик хороший, но постоянно, стоит куда пойти, он тут как тут на лестничной площадке, и вопросы разные начинает задавать.

На лестничной площадке было чисто.

Быстро спустились на первый этаж, толкнули подъездную дверь.

– Да здравствует свобода! – негромко выкрикнула Анастасия навстречу солнечному свету, бившему через весь двор прямо в лицо.

Они вышли и арки на тихую, безлюдную улицу, витиевато убегающую вниз к площади.

– Пошли посредине!

Настя взяла Валентину под руку, чтобы не упасть на крутом спуске, и они засеменили по старому булыжнику, которым замостили эту старинную улицу еще перед войной.

Позади вежливо тренькнул звонок, и подруги расступились.

Мальчик лет двенадцати катился на велосипеде вниз по улице, аккуратно притормаживая.

Обогнал путниц, проехал метров двадцать, остановился и, обернувшись, начал внимательно всматриваться в лицо Анастасии.

– Знакомый? – улыбнулась Валентина.

Длинные, давно не стриженые, вихры выглядывали из-под старой вязаной шапочки, сдвинутой почти на самый затылок, а ясные светлые глаза мальчишки смотрели то ли насмешливо, то ли вызывающе. Оранжевая спортивная куртка с разъехавшейся молнией была заляпана грязью, похоже, юный велосипедист еще не достаточно хорошо освоил свою машину.

– Лицо приметное. Я бы запомнила. Нет, не знаю такого. В нашем дворе его точно нет.

Мальчишка толкнул педали и поехал дальше.

Валя подошла к ветке маленькой, чахлой березки, спрятавшейся за давно не крашеным штакетником, оторвала листок, растерла между пальцев, понюхала.

– Надо же, совсем по-другому пахнет, не как у нас.

– Да у вас и берез то нет, наверное – улыбнулась Анастасия. – Все больше пальмы.

Неожиданно снизу, где улица вливается в площадь, послышался визг тормозов, а следом глухой звук удара, и короткий визг велосипедного звонка, как крик о помощи.

До площади внизу оставалось метров сто, но уже было ясно, что там произошло что-то нехорошее.

Старые "Жигули" уперлись смятым бампером в стену дома, куда влетели после того, как вывернули с корнем изрядный кусок металлической ограды газона.

Водитель, дед лет семидесяти, в потертой вельветовой тужурке, непонимающим взглядом осматривал вмятину.

Дед находился в ступоре, иначе бы сразу после аварии поспешил на помощь пострадавшему.

Метрах в пяти от разбитой машины валялся велосипед, а чуть поодаль лежал мальчик, с минуту назад обогнавший на спуске Валю с Анастасией.

Тело ребенка казалось изломанным, левая рука была неестественно подогнута под себя.

Валентина в одну секунду оказалась около него и, встав на колени, приложила ухо к груди.

– Дышит!

Она постаралась как можно аккуратней выпрямить руку мальчика, но тут же громко крикнула: "Кровь!"

Анастасия была рядом, она увидела, как Валентина пыталась перехватить руку мальчишки чуть выше того места, откуда вдруг сильно пошла кровь. Скорее всего, была задета вена.

– Он живой?

Анастасия боялась крови, но оказавшись в ситуации, когда от твоих действий напрямую зависит жизнь человека, а в данном случае ребенка, она забыла о своем страхе и хотела лишь максимально помочь Валентине.

– Живой. Скорее всего, потерял сознание от удара, сейчас главное кровь остановить.

– Эй, дед!

Валентина повернулась к водителю разбитых "жигулей".

– Чего сидишь? Давай, в себя приходи. Звони в скорую. Телефон есть мобильный?"

Дед судорожно закивал седой бородой, словно вспомнил что-то, и начал охлопывать себя по карманам.

– Анастасия Васильевна, давайте, я буду на артерию давить, отпускать нельзя, а вы – тяните у меня из джинсов ремень.

Анастасия не сразу справилась с замысловатой пряжкой, но вскоре та звонко отстегнулась, и ремень из дорогой кожи скользким ужом намотался вокруг ладони.

– Обматывайте вот здесь. Нет, чуть повыше!

Валентина давала команды четко и уверенно, словно не первый раз оказывала помощь пострадавшим на улице.

– Всё. Спасибо. Дальше я сама.

Она ловко перехватила ремень, обмотанный вокруг предплечья мальчика, и стала его стягивать, словно выкручивая постиранное на речке белье.

– А вы пока дедом займитесь, по-моему, он так и не врубился, что произошло, и о чем я его попросила.

Но дед, оказывается, уже всё сделал, и сделал довольно правильно.

Позвонил в "скорую", точно указал место происшествия, затем набрал номер дорожно-патрульной службы.

Подбежал к своей разбитой машине, нырнул под крышку багажника.

– Вот, возьми, дочка, вдруг пригодится.

Он протянул Валентине небольшой пластиковый короб автомобильной аптечки.

Из немногочисленного и совсем не нужного содержимого самым подходящим оказался эластичный жгут, которым Валя перетянула предплечье мальчика именно так, как их учили, а брючный ремень сняла и передала Анастасии.

– Как хоть это всё произошло?

Анастасия рылась в дедовой аптечке в поисках нашатыря, её беспокоило, что мальчик не приходит в сознание.

Голова разбита не была, разве что волосы испачкались при падении.

Валентина пощупала пульс – всё нормально.

– Как он на меня выскочил – ума не приложу, я ведь на зеленый ехал, и скорость невысокая была, из моей старушки больше то не выжмешь. Может, тормоза у его велосипеда не сработали?

Дед был бледен, его трясло.

"Вполне может быть, – подумала Анастасия. – Ведь не специально же он тебе под колеса въехал, а вот если бы ты, дед, катился чуть быстрей на своей, как ты говоришь, старушке, глядишь и проскочил бы парень, если у него, действительно, тормоза были не в порядке»

Рядом прогудела сирена "Скорой помощи", а с противоположной стороны улицы, сверкая проблесковыми огнями и оглушая округу спецсигналом, подъехала машина дорожно-патрульной службы.

Врач – крепкий бритоголовый мужик лет сорока, быстро подошел к мальчику, лежавшему без движения, поставил на землю саквояж.

– Отойдите все.

Волосатая рука с закатанным по локоть рукавом ослепительно белого халата попыталась отстранить Валентину в сторону.

Та подвинулась, но жгут, который стягивал предплечье парня, из своего туго сжатого кулачка не выпустила.

– А вы молодец, – оценил врач профессиональное наложение жгута. – Имеете опыт?

– Сегодня первый раз на практике, а, вообще то, я медучилище заканчиваю.

– Тогда можно спать спокойно.

Врач сразу оценил серьезность раны, поэтому мягко, но настойчиво забрал из рук Валентины жгут, быстро подтянул его и завязал тугим узлом, освободив себе, тем самым, руки для основной работы.

– Ну, где ты там?

Из "скорой" вылез фельдшер, парень лет тридцати, по одному только помятому лицу, которого можно было сразу понять, как хорошо он где-то накануне гулял.

– Видите, какой у меня помощник? Так что попрошу вас помочь мне, коллега.

Врач раскрыл свой саквояж.

– Рану, конечно, не осматривали? Правильно, кровоток мог усилиться, и мы бы тогда не успели.

– Артерия акселяриус?

– Браво, коллега. Теперь вижу, что наших медсестер учат не только правильно капельницы ставить.

Вале была приятна похвала этого, по всем приметам, видавшего виды мужика, но покраснеть она не покраснела, слишком уж была сосредоточена.

Про артерию акселяриус им в училище, конечно, не рассказывали, хотя, вполне возможно, что когда-то и прозвучало в аудитории это непонятное латинское слово.

Еще школьницей Валя отдыхала у бабушки в далекой, полувымершей деревне в центре России.

Баба Маня ставила с утра самовар, ловко отпиливая тонкой ножовкой от ствола срубленной накануне высохшей березки маленькие, аккуратные чурочки, которые бросала в сияющее огнем черное, ненасытное жерло самовара.

Неожиданно сзади подкрался шатающийся по двору петух и примостился клевать высаженную бабкой рассаду заморских цветов, до которых та была большая любительница.

Баба Маня, конечно же, это заметила, потерпеть такого нахальства не смогла, вот и замахнулась на петуха березовой веткой, но вдруг охнула, осела кулем на землю, обхватила левой рукой правую, ставшую неподвижной, словно плеть, и завыла от боли.

Маленькая Валя перепугалась, подумала, что у бабушки плохо с сердцем, и она сейчас умрет, как умерла с месяц назад их соседка, еще совсем не старая тетя Надя, возившаяся в огороде, и вдруг ни с того, ни сего упавшая лицом в грядку. Врач тогда сказал, что умерла от сердца.

Мать Валентины, у которой заканчивался отпуск, и она собиралась вечером ехать на станцию, побежала по деревне, и скоро привела небритого низкорослого, но довольно упитанного мужичка вполне городского вида, хоть тот и был в старой, выгоревшей добела телогрейке, и вымазанных глиной сапогах.

Незнакомец велел раздвинуть на терраске стол, а бабушке – лечь на него животом и светить правую руку до самого пола.

Распорядившись, ушел курить.

Через десять минут вернулся, снял телогрейку, встал возле стола.

– А теперь терпи, бабуся!

Вале было плохо видно, что там мужик делает с её бабушкой, она лишь заметила, как тот взялся своими руками за её правую, и что-то стал поворачивать.

Бабушка коротко, но громко вскрикнула, раздался глухой щелчок…

– Можете вставать. Только потихоньку, не торопитесь, и на руку пока не опирайтесь.

Мужик, бывший, оказывается, врачом-хирургом, приехавшим в отпуск к кому-то на том конце деревни, потянулся за своей телогрейкой и направился к двери.

– Вы, бабушка, просто неудачно взмахнули рукой, вот рука из сустава то и вышла. Но это ничего. Главное, что кость артерию акселяриус не задела.

– Носилки давай быстрей! – крикнул лысый врач своему нерадивому напарнику.

– А можно мне с вами?

Валентина помогла уложить мальчишку на носилки.

– Конечно можно. Вы кем пострадавшему будете?

– Мы просто прохожие. На наших глазах всё произошло, – ответила девушка.

– Ну, тогда поехали, просто прохожие, – врач посмотрел на Валентину и улыбнулся каким-то своим мыслям.

Глава 9

Мальчик продолжал оставаться без сознания.

Врач контролировал давление. Молодой фельдшер окончательно протрезвел и виновато хлопал глазами. Шофер включил сирену, до больницы оставалось совсем немного.

– Доктор, а отчего у мальчика такая рана, словно кто-то ножом ударил? – поинтересовалась Анастасия.

Врач внимательно посмотрел в лицо неудачливого велосипедиста, потрогал пульс, озадаченно покачал головой, обернулся в сторону шофера.

– Михалыч, поднажми!

– Нож не нож, но то, что рана достаточно глубокая, и может быть нанесена металлическим предметом, делаю предположение, что его поранила велосипедная цепь, которая соскочила в момент удара. А она была грязная, в масле, и поражение глубокое, вот это меня и тревожит больше всего, как бы не началось заражение.

Водитель выключил сирену.

Машина влетела в больничные ворота. У приемного покоя уже встречал санитар с каталкой. Молодой фельдшер выскочил из салона чуть ли не на ходу, кинулся открывать заднюю дверь, взялся за ручки носилок. Подоспевший санитар помог положить мальчика на тележку и быстро покатил её по пандусу к дверям приемного отделения. Врач поспешил следом.

Анастасия с Валентиной вышли из машины, остановились недалеко от двери.

– А нам туда можно? – спросила Анастасия у Валентины.

– Конечно, ведь мы сопровождающие, только пока будем там только мешать. Мальчика, скорее всего уже везут в операционную. Для его веса и роста у него достаточно большая потеря крови, и нельзя терять ни секунды. Постоим пока здесь. Я покурю, можно?

Анастасия и сама обратила внимание, что мальчик был очень худенький, как недокормыш какой-то, как только с таким велосипедом управлялся? А, может, сегодня как раз и не справился?

– Вы знаете, Анастасия Васильевна, вы только не подумайте, что это какая-то бравада, но я сегодня себя как на войне почувствовала, а самое главное – страха никакого не было, у нас ведь многие девчонки в группе крови до ужаса боятся. Спросишь какую, зачем в училище медицинское шла, выучилась бы лучше на повара, и сыт, и пьян, и нос в табаке, так нет же, говорит, там котлы тяжелые с борщом поднимать надо. А то, что в больнице говно из-под лежачих будет забирать, это её не волнует.

– А таких это, действительно, не волнует. Они за бесплатно и не подойдут к тебе, – согласилась Анастасия. – Когда мужа в больницу положили, я не отходила от него, всё сама делала. Можно, конечно, договориться, но я не захотела, противно мне было это.

– Надо идти, – Валентина щелчком отбросила окурок в сторону урны.

– Не знаю, есть ли у них кровь, а парню, наверняка, переливание потребуется. Пойдемте, сейчас всё выясним. У вас какая группа, Анастасия Васильевна?

В коридоре приемного отделения было тихо и пустынно, только на клеенчатом топчане у стены чуть постанывал бомж, прикрывая грязным тряпьем черт знает где обожженную ногу. Из кабинета вышел дежурный врач – молодой мужчина с чеховской бородкой и в круглых очках с металлической оправой – настоящий земский доктор.

– Простите, сейчас доставили мальчика с места аварии, велосипедиста, – робко спросила Анастасия, пока Валентина, присев на корточки, осматривала ожог на ноге у маргинала.

Врач оторвался от какой-то бумаги, которую читал на ходу, посмотрел поверх очков.

– Мальчика готовят к операции. Вы кто, родственники?

– Да!

Валентина поднялась с корточек, подошла совсем близко к врачу.

– Если нужна кровь, то у меня первая группа, резус положительный.

– Спасибо, – сухо ответил чеховский персонаж. – У нас кровь, слава богу, пока еще есть. Но вы, все равно, не уходите. Можете присесть здесь, в операционный блок вас не пустят.

И скрылся так же быстро, как и появился.

За стол под настольной лампой села дежурная медсестра.

– Пойдемте туда, – Валя показала Анастасии в конец коридора, где стоял небольшой деревянный диван. – Операционная в той стороне.

Больница жила своей обычной жизнью. За то время, что Анастасия с Валентиной провели на жестком диване и страшном сквозняке – сифонило со стороны лестницы, скорее всего где-то было открыто окно – карета скорой помощи подъезжала еще раз пять, или шесть.

Первой была девушка с отравлением, её так страшно рвало в разноцветные ситцевые платки, что сопровождавшая её мать еле успевала их менять.

Потом привезли работягу электрика, сорвавшегося на стройке со стремянки и сломавшего ногу. Мужик озорно шутил и беззлобно материл свое начальство, но, похоже, его устраивала перспектива весьма продолжительного больничного на казенных харчах, да еще и с сохранением заработной платы. Из беглого рассказа о себе следовало, что был он одинок, неустроен, проживал в общаге, и всё такое.

Последней привезли старую тетку, избитую мужем до состояния изумления видавшей виды дежурной медсестры. Тетка была сильно пьяна, но нарядно одета в платье с блестками и, почему-то, в одной туфле. Отчаянный супруг сопровождал благоверную, виновато жмурясь и поддерживая под локоток.

– Я выйду ненадолго, Анастасия Васильевна, – Валентина похлопала по карманам в поисках зажигалки.

Наверху стукнула дверь, на лестнице послышались шаги, кто-то спускался вниз. Валентина подошла к перилам, задрала голову вверх.

– Идет! – прошептала она Анастасии.

Та поднялась и тоже подошла к перилам, подняла кверху голову.

Было видно, как в такт шагам постукивала по деревянным крашеным перилам знакомая рыжеволосая рука в закатанном до локтя белом халате.

– А вы чего тут сидите? – удивился врач скорой помощи. – Я думал, вы уже давно дома чаи гоняете.

У Анастасии отлегло от сердца. Судя по настроению врача, с мальчиком всё было хорошо.

– Как наш пострадавший, доктор?

Валя так крепко сжала в кулаке зажигалку, что костяшки пальцев побелели.

Врач посерьезнел, помрачнел, сердце Анастасии ухнуло вниз.

– Всё в порядке, хотя операция была не из простых. Рана, как я и говорил, серьезной оказалась.

– Вы были в операционной?

– Кто же меня туда пустит? Я всего лишь врач скорой помощи, и, к тому же, дежурство моё, – он посмотрел на циферблат больших наручных часов, обхвативших изрядно потертым кожаным ремешком крепкое рыжеволосое запястье – уже два с половиной часа как закончилось.

Неожиданно от входной двери в приемное отделение в самом конце коридора послышался грубый мужской окрик, затем возня, звон упавшего на каменный пол графина с водой, стоявшего на столе дежурной, а следом истошный визг её самой.

Врач скорой помощи устремился на шум.

Анастасия крепко схватилась за руку Валентины.

Она жутко боялась драк, после увиденной еще в детстве потасовки двух пьяных мужиков, когда один огрел другого по голове, подвернувшейся под руку доской, которая от удара переломилась, и сразу показалась кровь.

Маленькую Настю тогда вырвало, у неё сильно заболела голова, и еще несколько дней стояла перед глазами залитая кровью пьяная морда и ломающаяся с треском о голову доска.

На посту приемного покоя вдруг стало тихо. Послышался шорох веника, сметающего осколки графина, стук швабры, удаляющей воду, и тихий мужской говор.

На клеенчатом топчане, некогда занятым обожженным бомжом, сидели двое: врач скорой помощи и охранник супермаркета Роман Кречет, которому врач что-то тихо и убедительно внушал.

– Ты не меня, а вот их, Рома, благодари,

Врач показал на робко идущих по больничному коридору Анастасию с Валентиной.

– Это они твоего парня спасли, а точнее – девчонка вот эта, хороший врач из неё получится.

Анастасия чуть напряглась, когда Кречет поднялся с топчана во весь свой рост, ей даже показалось, что он стал еще здоровей.

Охранник супермаркета медленно подошел к Валентине и опустился перед ней на колени.

Глава 10

Когда изредка возвращалось сознание, то сразу начинала дико болеть голова, просто раскалывалась на части от тупой, однообразной боли, изматывающей душу, поэтому очередной провал в темноту беспамятства Женька воспринимал как благо. Опять же, туда в темноту уходила боль стянутых наручниками запястьев.

Вспомнить что-либо, сообразить, где он находится, как попал в это помещение, где было тихо и достаточно тепло, Женька не мог, мозг категорически отказывался напрягать хотя бы одну извилину, такая дикая была боль.

Казалось, в помещении не было окон, либо они были закрыты плотными ставнями, потому, что, периодически открывая глаза, он видел один и тот же рисунок на ковре, освещенный ночником, висевшим на противоположной стене, а какое время суток сейчас было, и было ли оно вообще это время, существовало ли оно теперь в его жизни, Женька знать не мог.

Он лежал на сухом тюфяке, набитом старой соломой, источавшей сухую пыль, от которой першило в горле и хотелось чихнуть, но Женька боялся это делать потому, что знал – тогда к нему сразу же придут.

И вообще, всё было немного загадочно и чуточку страшно.

Хотя, почему немного?

Женька давно знал, что за ним следят, даже видел пару раз своих топтунов, да те особо и не таились. Им надо было знать, куда пойдет их подопечный, с кем встретится, с кем поговорит, кого еще надо будет внести в список для дальнейшей слежки. Топтуны работали грубо, но основательно, было ясно – дело достаточно серьезное, а раз так, то мелочей тут быть не может, потому, что из мелочей всё и складывается. Поэтому загадок для Женьки уже, можно сказать, не существовало, а было лишь немного страшно.

Успокаивало одно. Он, наконец-то, нашел этот контейнер и даже успел спрятать его в надежное место, хотя пришлось здорово помучиться.

Контейнер был небольшой, но очень тяжелый. Две ночи Женька, беспрестанно нырял, кантуя его по дну залива к берегу, поднимать на борт лодки не хотел, да и не смог бы он сделать это в одиночку, поэтому действовал скрытно, под покровом ночи, такие уж высокие ставки были в игре, да и дед, опять же, незадолго до смерти просил его об осторожности.

Дед успел и тайник Женьке показать, и как хитроумные замки действуют объяснил.

Тайный схрон находился не под самим домом, иначе можно было через доски пола простучать, а далеко в стороне, недалеко от силосной ямы, лаз же в схрон начинался вообще на противоположной, дальней стороне огорода.

История тайника была примечательная.

Незадолго до конца войны нашим контрразведчикам удалось напасть на след банды из числа дезертиров, предателей, пособников фашистов, которые отсиживались в этом убежище на окраине рыбацкого поселка. Дед знал об этом укрытии, давно приметил место в прибрежных камнях, куда можно было незаметно, и относительно безопасно подплыть на лодке, потому, что контейнер лежал в ста метрах от берега и ждал своего часа.

Колеса дедовой садовой тележки сильно вязли в песке под тяжестью находки. Женька, несмотря на ночную прохладу, обливался потом, но, все-таки, вкатил поклажу на высокий берег, откуда удобнее всего, быстро и незаметно можно было добраться до схрона, где он и спланировал спрятать загадочный груз

К рассвету работа была закончена.

Женька вкатил тележку поглубже в лаз, катить до самого тайника уже не было сил, вернул на прежнее место замаскированный кусками дерна люк и пошел в дом. Бросил в стирку грязную, пропотевшую рубашку, наскоро умылся и упал на неразобранный диван. И лишь засыпая, вспомнил, что втаскивая ящик в тележку, забыл сунуть туда маску и ласты, которые остались лежать на берегу.

Сознание снова вернулось.

Словно вынырнув с глубины, Женька глубоко вздохнул. Сенная труха попала в нос, и он громко чихнул.

Почти сразу же в дверном замке провернулся ключ, и кто-то тяжело протиснулся в комнату.

Женька закрыл глаза, притворившись, будто до сих пор без сознания.

Вошедший подошел совсем близко, было слышно его тяжелое дыхание.

– Ну, давай, очухивайся скорей, у нас времени мало, – мужской голос был низким, прокуренным, и сиплым, обладателю такого голоса можно было дать и сорок лет, и шестьдесят, и даже больше, потому, что так могли говорить только очень хорошо тертые жизнью суровые мужики.

Говоривший стоял у Женьки в головах, поэтому он не мог видеть его лица, да и темновато было.

Но тут щелкнул выключатель, по глазам ударил свет, Женька зажмурился.

Совсем рядом стукнули ножки стула, придвинутого к Женьке, а затем и сам стул застонал под тяжестью грузного тела.

– Наручники снять?

Коротко стриженый ежик седых до стиральной белизны волос, хрящеватый, неоднократно перебитый в драках нос, коротко прижатые уши, и маленькие, колючие глаза.

А больше всего поражали густая сеть крупных морщин, изрезавших лицо вдоль и поперек, и цвет лица, словно раскаленная медь.

– Ну, давай, руки то.

Мужик быстро ткнул в тяжелые браслеты маленьким ключиком, и Женьке сразу стало легче, даже голову чуть отпустило.

– А ты думал как? – словно почувствовав его облегчение, произнес незнакомец. – Я, милок, знаешь, сколько в этих браслетах отсидел? До костей стер.

Сиплый отвернул рукава клетчатой байковой рубахи, и Женьку поразили не столько розовые полоски кожи вокруг запястьев, сколько обилие наколок не только на крепких, сухих кистях, но даже на пальцах.

– Ты куда ящик то дел? Нашел ведь, а? Ну, признайся.

Мужик пошарил в карманах меховой безрукавки, достал из портсигара туго набитую папироску, выдавил огонь зажигалки.

А голове, действительно, стало легче, и тут Женька вспомнил, что когда после той удачной ночи он пришел рано утром на берег, то маски с ластами там уже не было.

Из дачников, ныне заселяющих бывший рыбацкий поселок, сюда никто купаться не ходил, уж очень здесь каменисто, и волна бьет так, что не зайдешь, не выйдешь без синяков, а то и похуже чего с тобой море сделает. Волнами за ночь смыть маску с ластами тоже не могло, Женька их не на песок, как ему показалось, а на высокий камень положил, когда из воды выбрался и приготовился контейнер дальше тянуть.

Кстати, вода удалила и отпечатки колес груженой тележки. Это хорошо.

– А ручонки-то у тебя слабенькие, куда уж тут железо таскать, надорвёсси еще.

Мужик поднес голубоватое пламя зажигалки к папироске, которую держал как-то странно, чуть ли не всеми пальцами, и пыхнул сладковатым дымом.

"Наркота", – подумал Женька, в носу снова защекотало.

– Слабак ты, – повторил мужик. – Попробуй, такую дуру из воды подыми. Но хоть, где лежит то, нашел? Ведь ты же нашел? И маску с ластами на радостях забыл, да?