Текст книги "Посылка для капитана"

– Пойдемте отсюда.

Валя взяла свою спутницу под руку, и они перешли на противоположную сторону улицы, где за деревьями расположился небольшой сквер.

Анастасия достала из сумки полиэтиленовый пакет с полустершейся рекламой какого-то магазина, разорвала его по шву, расстелила на мокрой лавочке.

– Садись.

Валентина скомкала пустую сигаретную пачку, швырнула в сторону урны.

– И даже бандероль мою не успел получить. Обидно. Я ведь сразу поняла, что он ее не открывал, а мне так хотелось ему приятное сделать.

– Сама вязала, или мать?

Анастасия вспомнила про свитер, шарф и перчатки из мягкой, нежно прилипающей к рукам шерсти.

– Нет, ну что вы? – глаза девушки увлажнились. – Это я в Теберду на практику ездила, пошла в выходной на местный рынок, там и присмотрела. Мне так понравилось. Это из меха горной козы.

Неожиданно выглянуло солнце, и дождь сразу закончился. Потеплело.

– А что за практика? Где-то учишься?

– Медицинское училище заканчиваю. У нас все поближе к дому стремились, а я наоборот – подальше, вот на Кавказ и отправили.

– Путешествовать любишь? – улыбнулась Анастасия.

– Мать достала. Всё пилит и пилит. Решила, хоть какое-то время одной пожить.

– А она знает, где ты сейчас?

– Вот еще!

Откуда-то на улицы высыпал народ. Похоже, все просто устали от этого многодневного, унылого дождя. Устали сидеть по домам, устали смотреть в телевизор. Молодая мамаша выкатывала из подъезда коляску с ребенком, два парня просвистели на роликовых досках. Жизнь шла своим чередом.

– Анастасия Васильевна, у меня к вам просьба. Я понимаю, что времени прошло всего ничего, и, наверное, вам это больно, но вы не могли бы сводить меня на могилу к отцу?

– Отчего же не сходить? Пойдем хоть сейчас, здесь недалеко.

Они прошли сквер, и вышли к автобусной остановке.

– Ты у меня еще поживешь, или торопишься обратно домой?

Анастасии нравилась эта девушка, простая и понятная, чуть-чуть, может быть, взбалмошная, с переменчивым настроением, как и погода в этом северном городе, но кто из нас не помнит себя молодым.

Она хоть и сказала, что им близко, но кладбище было достаточно далеко от города.

Они вышли из пустого автобуса на конечной остановке, прошли мимо гранитной мастерской, притулившейся у кладбищенских ворот.

– Потом сюда заглянем, надо будет памятник присмотреть.

Валентина оглянулась вокруг.

– Последний раз на кладбище была еще совсем маленькой, когда бабушку хоронили.

– Счастливая ты. Скорбное место, пореже бы здесь бывать, да ведь от жизни разве спрячешься? Тут и родители мои покоятся.

Анастасия вспомнила, как хоронили отца, тихо умершего на ночном дежурстве в больнице, когда остался подменить коллегу, загулявшего на свадьбе дочери в соседнем городе.

Отец с утра неважнецки себя чувствовал, но никогда не отказывал, когда его просили о подмене.

Спустя год следом за отцом ушла и мать, так же тихо и незаметно. Просто сердце остановилось во сне.

Анастасия посмотрела в конец аллеи, где спряталась родительская могила. На кладбище было совершенно безлюдно.

– Ну, вот мы и пришли.

Свежий холм на могиле Владимира осел от дождей, и вид имел не очень.

Крест покосился, того и гляди завалится на сторону, ленты на венках съехали вниз и мокли в грязи.

– Это теперь только к весне, когда земля окончательно осядет, тогда уже можно будет и оградку и памятник…

Анастасия аккуратно прошла к деревянному кресту, выправила его, расправила ленты, прислонила поближе к основанию креста фотографию мужа в рамке под стеклом.

Валентина подошла совсем близко к могиле, присела на корточки.

– Анастасия Васильевна, а кто это?

Она в упор смотрела на фотографию мужчины в морском кителе.

– Это не мой отец!

Анастасии показалось, что она перестала понимать происходящее, будто бы всё то, что так ладно стало отстраиваться с этой девчонкой в последние час-два, вдруг снова рушится и летит комом с горы.

– А кто же это, по-твоему?

– Я не знаю, кто этот человек, но это не мой отец!

Валентина присела на маленькую узкую лавочку возле соседней могилы.

– Это мой муж, девочка, с которым я прожила без малого десять счастливых лет. Это и есть твой отец, ты уж поверь мне.

Анастасия встала рядом, обняла девушку, но та резко высвободилась, дернула молнию на куртке, сунула руку во внутренний карман.

– Вот, смотрите!

На старом черно-белом снимке стояла группа молодых офицеров.

Анастасия сразу заметила Владимира, стоявшего вторым справа рядом с бравым капитаном второго ранга, больше никого на этой фотографии она не знала, как ни вглядывалась.

"Конца семидесятых годов снимок, или начала восьмидесятых. Володенька мой еще лейтенант. Господи, молодой то какой!"

– И что? – она вернула фото девушке.

– Так вот же мой отец! – наманикюренный ноготь стукнул по усатому, круглолицему мужчине, который уж точно не был моряком, о чем свидетельствовали летный комбинезон, и высокие ботинки на шнуровке.

Летчик? Истребитель, не иначе. Летчик морской авиации, скорее всего.

– А почему ты решила, что он твой отец?

– Да потому, что мать мне на него показала!

Анастасия ничего не понимала.

Она допускала, что на кладбище происходят порой мистические, необъяснимые человеческому разуму вещи, но чтобы так реально?

Если этот мордатый – отец девушки, то кто – же тогда Владимир, и зачем Валентина именно к нему приехала из далекого Новороссийска, а перед этим прислала бандероль с теплыми перчатками, свитером и шарфом?

– Эта фотография много лет лежала у нас дома, – понимая, что настало время объясниться, начала Валя. – Когда я была маленькой, то не придавала ей значения, а недавно взяла, да и спросила у матери, кто это такие, что за люди на снимке? Мать вначале молчала, а потом со злостью так говорит, отец твой, дескать, лыбится здесь, скотина. Пьяная была, как обычно. А потом я, совершенно случайно, точно такую же фотографию, но только уже увеличенную, и в рамке, увидела дома у подруги своей Люськи – вот и её отец здесь! – Валентина показала на мужчину в форме капитана первого ранга в центре.

Она замолчала, словно осеклась, словно вдруг осознала, что сказала что-то такое, чего не надо было говорить.

Анастасия терпеливо ждала.

– Ну, а потом, – словно нехотя продолжила Валентина, – потом получилось так, что мне понадобилась помощь. На мать рассчитывать было нечего, и я решила поехать к отцу. И вот – приехала. Ай, ладно.

Она сжала кулаки, засунула их глубоко в карманы куртки.

– Адрес тебе мать дала? – осторожно спросила Анастасия.

– Где там? Она уж как звать её скоро помнить не будет. У Люськи взяла.

"Совсем ничего не понимаю" – думала Анастасия. – Совсем ничего. Или Володя мне чего-то недоговаривал, умалчивал, таил глубоко в себе?

Люська… Дочь капитана первого ранга… Она же совсем девчонкой была, когда этот снимок делали, а то и вообще её даже на свете не было. Ничего не понимаю. Совсем ничего".

– Я Люську попросила, а она девка ушлая, – продолжила рассказ Валя. – Сняла фотку со стены, а там, на обратной стороне, папаша подписал для памяти, кто есть кто, вот Люська моего и срисовала. А потом, пока отец спал, слямзила у него из стола записную книжку, и на нужную букву нынешний адресок моего отца нашла и мне сообщила, вот и всё.

Анастасия усиленно пыталась разобраться, кто есть кто в этой запутанной истории. Так получалось, что по сегодняшнему адресу Владимира, пусть и покойного, но всё же, проживал совсем другой человек, к которому и приехала эта девушка.

И не просто приехала, а еще и посылку заранее послала.

Здесь тоже была нестыковка. Если ты едешь к отцу в гости, то почему не взять собой в подарок, купленные в далекой Теберде свитер, шарф и перчатки. Уж козий пух рук не оттянул бы. Зачем было почтой отправлять впереди себя? Что-то тут не чисто.

Разгадка пришла неожиданно.

– Слушай, а твоя Люська не могла перепутать?

– Что значит перепутать? Я же ей пальцем на фото ткнула конкретно: вот этот мордастый меня интересует. Как можно перепутать, когда сама мать мне на отца указала, хоть и пьяная была.

Анастасия вспомнила, что читала в какой-то книге, как один человек, будучи левшой, делал всё совсем иначе, нежели обычные люди, к тому же еще и писал не слева направо, а наоборот, справа налево.

– Валюш, а твоя подруга часом не левша?

– А при чем тут левша, не левша?

Девушка засунула фотографию обратно в карман.

– Ну, да, вроде бы левша. Это я сейчас привыкла и почти не замечаю, а раньше смотрела на нее и удивлялась, как так вообще можно писать – левой рукой и с наклоном каким-то дурацким? Левша, точно. А что это меняет?

Анастасия взяла девушку под руку.

– Ты только успокойся, и давай немножко порассуждаем, или лучше пофантазируем. Дай мне, пожалуйста, фотографию.

Когда снимок оказался в руках Анастасии, она стала не торопясь рассматривать его, водя пальцем по строю бравых офицеров, словно пересчитывая их бессчетное количество раз слева направо, справа налево.

– Вот посмотри! – обратилась она к Валентине. – Ты не находишь здесь ничего странного?

– А что тут может быть странного? Ну, стоят мужики, решили сфотографироваться на память после учений каких-нибудь, маневров, ну, я не знаю…

– Вполне возможно, что после учений, или даже маневров, – улыбнулась Анастасия. – Иначе, почему стоят вместе и моряки и летчики? А ты не видишь никакой закономерности в том, что тот, кого ты считаешь своим отцом, и мой покойный муж стоят на фото почти в одинаковых позициях?

– Что значит в позициях? – Валя наклонилась к снимку совсем близко.

– А то, что оба стоят вторыми от края, только твой отец от левого, а мой муж Владимир – от правого.

– Не понимаю…

Валя подняла глаза, беззащитно посмотрела в лицо Анастасии.

"Господи, какая же она еще девчонка, – подумала та. – То палец в рот не клади, а то такая робкая, беспомощная"

– Скажи, как твоя Люська узнала, кто есть кто по фамилиям?

Валя посмотрела на снимок еще раз.

– Кажется, на обратной стороне её снимка были все переписаны по фамилиям, и по именам. Люськин отец – мужик серьезный, порядок во всем любил.

– Вот этот порядок её и подвел. Тебя, то есть. – улыбнулась Анастасия.

– Не знаю, сказалось ли то, что подружка твоя левша, или эта её особенность вообще не имеет к делу никакого отношения, но мне думается, что твоя Людмила, стремясь записать, как зовут второго слева, на самом деле записала второго справа, то есть моего покойного мужа Владимира. Фотография ведь обратной стороной была развернута.

Глаз Валентины потемнели, то ли от злости, то ли от обиды.

– То есть, получается, Людка подумала, что её папахен написал имя и фамилию на спине каждому, кто был на снимке, а на самом деле всё вышло наоборот, шиворот навыворот?

– Выходит, что так.

Фотография вновь оказалась в руках Анастасии.

– Нет, ну, скажи, разве не дура эта Люська, а? Да и я тоже хороша, нечего сказать.

Валентина обреченно опустилась на скамейку и… рассмеялась.

Глава 6

Анастасия никогда бы не подумала, что сможет не только привыкнуть к этой странной, на первый взгляд, девушке из далекого южного города, но и, что называется, прикипеть к ней сердцем за такое короткое время знакомства.

Что-то связывало их, что-то роднило.

Она не могла это сформулировать, дать определение чувству, которое испытывала к Валентине, но та, действительно, стало ей родной.

Кто встал между ними, кто породнил их?

Владимир, которому Валя прислала посылку, и к которому тряслась несколько дней в душном плацкартном вагоне, или упитанный морской летчик, нахально улыбающийся со старой фотографии?

Анастасия присела рядом, обняла Валентину.

– Ну, и что нам теперь делать? Кого искать будем? Пойдем лучше домой, тебе отдохнуть надо.

Валя прижалась к ее плечу, шмыгнула носом.

– Мне уезжать надо, Анастасия Васильевна, и поскорей.

– А куда ты так торопишься, поживи у меня, отдохни. Я отпуск возьму на работе, чтобы тебе не скучно было, походим куда-нибудь, у нас театр неплохой, музей краеведческий.

– Вы очень добрая, Анастасия Васильевна, спасибо вам за всё, а за сегодняшний день – особенно. Если бы не вы, я бы сейчас в следственном изоляторе парилась, и еще неизвестно, что бы со мной завтра было.

– Ну, ты напраслину-то не возводи, сама же сказала, что у них ничего бы не получилось против тебя.

Валя молчала, только смотрела куда-то поверх деревьев, словно высматривая что-то удивительное и незнакомое ей, родившейся и выросшей далеко отсюда.

– Анастасия Васильевна, а как вы думаете, я смогу найти своего отца, ну, того, настоящего?

– А почему же нет? – улыбнулась Анастасия. – Придешь к своей Люське, снимете со стены фотографию, только, смотрите, снова не перепутайте. Надеюсь, в записной книжке отца твоей подруги и его адрес есть, – она показала на сияющего летчика.

– Адрес то, может быть и есть, но фотография ведь давно делалась.

– И что с того?

– А то, что времени много прошло, отец уже, наверняка, в отставку вышел, уехал, в другом городе живет. Ваш – то муж покойный уже сколько лет как в отставке был?

– Но бандероль твоя дошла, – снова улыбнулась Анастасия. – Не думай заранее плохо, надейся на лучшее, и все будет хорошо. Пойдем домой, а то сейчас опять дождь начнется.

Через десять минут они уже подходили к кладбищенским воротам.

– Вы хотели зайти в контору по поводу памятника.

– В другой раз.

Быстро темнело.

Они сели в подошедший пустой автобус.

"Хорошо, все-таки, день заканчивается. – думала Анастасия. – Многое встало на свои места, а дальше, как-нибудь, всё само собой устроится. Завтра возьму за свой счет недельку, может в монастырь съездим, глядишь, и полегче девчонке станет, да и мне тоже."

Автобус плавно катил по хорошо уложенному асфальту, в салоне было тепло и спокойно.

– Валя, а ведь ты сказала, что приехала не просто проведать отца, а за помощью. Что-то случилось серьезное?

Валентина молчала, уставясь в окно, за которым не торопясь проплывал промокший от дождей редкий перелесок, уходящий к сопкам.

– Да какая теперь разница? Отца то ведь все равно здесь нет.

Анастасия плотно привалилась к плечу девчонки.

– А что, без отца уже никто и помочь не сможет? Опять же, сама посуди, ведь вы с ним почти и не виделись никогда, на какую помощь ты рассчитывала? Тебе, может быть, деньги нужны? Сколько?

Валя низко опустила голову, Анастасия успела заметить, как глаза девушки налились слезами.

– Меня, наверное, скоро убьют, вот я и рассчитывала на отца, думала, защитит.

От такого неожиданного признания Анастасия выронила сумку.

– Девочка моя, ты только не пугай меня, ради бога.

Хотя, она прекрасно понимала, что ничего не знает о жизни этой девчонки, кроме того, что та сама о себе рассказала.

Да и что она успела ей рассказать менее чем за сутки знакомства? То, что учится в медицинском училище, и то, что мать алкоголичка?

Автобус повернул на улицу, ведущую к дому.

– Давай сейчас выйдем, пройдем одну остановку, в магазин заглянем, а то в холодильнике пусто. Что на ужин есть с тобой будем? – попыталась переменить тему Анастасия.

Они вышли на остановке как раз напротив того самого универсама.

– Ну, уж нет, сюда мы больше ни шагу, хватит с тебя вчерашнего.

Анастасия взяла девушку под руку и повела через дорогу.

– Тут есть небольшой магазинчик в подвале вот этого дома.

Она показала на серую громадину с колоннами, возвышавшуюся над всей улицей с её трех, максимум пятиэтажными строениями.

Она чувствовала, как Валентина затаилась, словно поняла, что сболтнула что-то лишнее, или же наоборот – ждет, когда её попросят рассказывать дальше.

Анастасия никак не ожидала, что девушка сама захочет продолжить свой рассказ.

– У нас в группе мальчишка есть – Женька.

Валентина остановилась посреди дороги, словно не хотела больше никуда идти.

– Представляете, Анастасия Васильевна, одни девчонки в группе, двадцать шесть девчонок, и всего лишь один парень – Женька.

Валентина чуть слышно всхлипнула.

– Ну, что же тут такого? Бывает. Ему, наверное, хорошо с вами. Как в цветнике, небось, чувствует себя с девчонками то.

– Да он парень не особо заметный, что есть он, что нет его. Мы к нему привыкли, и почти не замечаем, даже иногда прямо при нем о своих женских делах болтаем.

Валентина подошла к стене дома, стукнула костяшками пальцев по железу водосточной трубы, прислушалась.

"Чудная она, все-таки, то оторва настоящая, а то дитё малое"

Анастасия поняла, что не надо стараться вытягивать из девушки слова, она сейчас сама всё расскажет, и, похоже, расскажет всё, как на духу, как даже матери не рассказала бы.

– А врач из Женьки получится от бога. Получился бы, – тихо поправилась Валентина, опустив голову.

– Он ведь два раза в медицинский институт поступал, и оба раза неудачно. Пошел санитаром в больничный морг работать, представляете? Он как рассказал мне, как ночами дежурил, когда покойников привозили, это же ужас. Ладно, там, когда дед старый дома в постели умер, а когда молодая девушка на машине всмятку, или браток какой на разборке застреленный, все кишки наружу, а то и мозги?

– И что же он, всё равно не поступил, даже после морга?

– На экзаменах вступительных срезался. На элементарном погорел. Ну, не даются ему эти точные науки, и в школе, как сам мне рассказывал, плохо учился, не успевал по многим предметам. А вот врачом быть хотел. Особенно после того, как мать совсем молодой еще умерла, а они с отцом ничем помочь не могли, только смотрели, как она угасает с каждым днем, да врачей слушали, которые тоже ничего сделать не могли, а лишь говорили: "Готовьтесь…"

Анастасия согласилась. Ей это было знакомо.

Конечно, есть целеустремленные люди, которые, что бы ни случилось, какие-бы препятствия жизнь не ставила, все равно дойдут до своей цели рано или поздно.

– Срезался, но не сдался, – продолжила Валя. – Поступил в медицинское училище, к нам же без экзаменов берут. Ничего, говорит, буду медбратом работать пока, а потом, все равно, врачом стану, назло им всем стану.

– Молодец какой. – восхитилась Анастасия. – Ну, и как он теперь? Вы ведь скоро заканчиваете учебу?

Валя растерянно потрогала карман куртки, где еще совсем недавно лежали сигареты.

– Женька пропал. Я думаю, что его убили.

– Как убили? – зябко передернула плечами Анастасия. – Кто убил?

Ей показалось, что Валентине внезапно стало плохо, она сильно побледнела, губы затряслись.

– Женькин дед как-то рассказал ему про буксир, который во время войны приплыл к нам в город из Америки. Представляете, маленький такой неуклюжий кораблик, который легким штормом перевернуть ничего не стоит, доплыл к нам из Соединенный Штатов Америки. Почему, зачем, какая нам была в войну от него польза, никто не знал. Никто, кроме Женькиного деда, который в СМЕРШе служил. И это специально было так задумано, чтобы он один к нам шел, потому, что большие караваны судов, которые направлялись в Советский Союз с военной техникой по линии второго фронта, так называемого, немцы выслеживали и топили. Да вы и сами это прекрасно знаете, кино то смотрели?

– Знаю, Валечка, знаю. И кино смотрела и книгу читала. Кстати, одна такая есть в библиотеке мужа, Валентин Пикуль, кажется, написал.

– Правда? – живо откликнулась девушка. – А там про этот буксир ничего не сказано?

– Не помню, надо перечитать. Ну, а что было с ним дальше, с буксиром этим?

– Дальше? Так вот, дед сказал Женьке, что на этом буксире везли одну штуку секретную, разработанную одним американским ученым, выходцем из России, который на свои деньги и нанял этот буксир, чтобы доставить свое изобретение в целости, в сохранности, и, самое главное, незаметно.

Валя рассказывала живо, интересно, и было ясно, что она слышала эту историю от своего приятеля Женьки не один раз.

Анастасия слышала от мужа много разных морских историй, и взаправдашних, и выдуманных от начала до конца, но рассказ Валентины её увлек.

– Так доплыл или не доплыл к нам буксир этот?

– В том то всё и дело, что доплыл, но взорвался метрах в ста от берега. Дед говорил, что подорваться на немецкой мине он не мог, так как фарватер был нашими моряками давно расчищен. Магнитная мина, лежащая на дне, вряд ли на него среагировала, масса не та, это вам не танкер, не линкор. Немецкая подлодка, даже если она к нам и проскочила, вряд ли стала бы тратить торпеду на какой-то там жалкий буксир. Но он, тем не менее, затонул. Причем от взрыва.

– А не могла на борту взорваться та штука, ну, то самое секретное оружие, которое ваш эмигрант изобрел?

Валентина задумчиво потерла лоб.

– Женька говорил, что это было не оружие, а что-то такое… И по размеру очень небольшое, в маленьком сейфе помещалось, который в капитанской каюте стоял.

– А поднять катер со дна нельзя было, или, чтобы водолаз туда опустился? Ведь сто метров от берега – это же не очень глубоко?

Анастасия посмотрела на часы – не опоздать бы в магазин.

– Ну, и чем дело-то кончилось, какова роль Женьки по всей этой истории?

Валентина округлила глаза, перешла на шепот.

– Незадолго до своей смерти дед рассказал Женьке про этот груз что-то очень важное, о чем никто больше не знал, потому, что дед был последним в этой цепочке оставшихся в живых свидетелей.

Глава 7

– Женька, ну, почему ты так долго, ведь мы же договаривались?

Валя в сердцах захлопнула мобильник, по которому уже раз, наверное, десять пыталась дозвониться до своего друга.

Вот так всегда.

И даже неделю назад, когда она через Люську, а та через своего отца, плотно занявшегося бизнесом после увольнения в запас, достала билеты на концерт заезжей поп-звезды, даже тогда Женька ухитрился опоздать настолько, что идти под самый занавес уже не было смысла.

Валентина тогда здорово на него обиделась потому, что ей не столько хотелось посмотреть на подувядшего кумира материной молодости, сколько лично убедиться, что поет он, все-таки, под фанеру, хоть и божится в обратном в многочисленных интервью.

А билеты были что надо – четвертый ряд партера.

Валентина и память в телефоне зачистила, чтобы побольше видео влезло, и старый театральный бинокль где то нашла, это для четвертого то ряда, но Женька опоздал, и осталась девушка без козырей в предстоящем назавтра споре с подругами – вживую поет этот артист, или только рот под фонограмму разевает?

Ладно. Проехали. Но сегодня в Доме офицеров выступают артисты знаменитого московского театра. И снова опоздать?

К остановке подъехал автобус, но кроме двух дам пенсионного возраста – счастливых обладателей билетов на спектакль, из него никто не вышел.

– Валюш, прости! – прозвучал за спиной знакомый голос.

Видок у Женьки был не для театра: сильно помятые, перепачканные чем-то черным, джинсы, футболка не первой свежести, да к тому же еще и с большой прорехой подмышкой.

До начала представления было еще несколько минут, и до Дома офицеров рукой подать, но ни о каком посещении культурного мероприятия уже не могло идти речи.

– Ну, а теперь-то ты откуда такой, горе мое?

Девчонки в группе часто задавались вопросом, что могло связать, в общем-то, достаточно видную Валентину Снегиреву с этим худосочным недотепой Евгением Булгаковым.

Да, учился прилежно, но опасаясь насмешек, что дальше медбрата не прыгнет, старался не откровенничать, хотя на вопросы однокурсниц, пусть часто с подковыркой, отвечал охотно.

Наверное, этим он и подкупил Валю, особенно, когда та услышала, что Женька, не сумев уберечь мать, обязательно решил стать врачом, чтобы спасти жизнь родителям других совсем еще юных, не оперившихся ребят, которым любовь и забота матери еще ой как нужны.

А Валя пыталась, как могла, спасти свою мать, которая была жива, но назвать это жизнью было трудно.

Девушка часто уходила из дому, ночевала у подруг в общаге, но потом поняла, что надо быть рядом с матерью, как бы это ни было трудно, иначе та совсем сопьется и сгинет где-нибудь под забором, или в заброшенном карьере за городом, где частенько находили мертвыми окрестных алкашей, и забредших на юг в поисках тепла бомжей.

– Валюш, давай сегодня не пойдем никуда, – тихо попросил Евгений.

– Мог бы этого и не говорить, все равно я с тобой в таком виде туда не пошла бы.

Девушка обиженно надула губы, кивнула головой в сторону Дома офицеров.

– Второй раз ведь уже, Жень, второй раз никуда не попадаем. Ну, как так можно?

– Прости, так получилось. Я только что из больницы. Дед сейчас умер.

Валя хорошо помнила этого немногословного старика, к которому они с Женькой приехали как-то в гости на майские праздники.

Яков Васильевич Булгаков жил в маленьком, аккуратном домике на окраине рыбацкого поселка. Точнее, поселок был когда-то рыбацким, но рыболовецкий совхоз куда-то сгинул в начале девяностых годов, потом от старого причала ушли в туманную даль два промысловых судна, хотя все поселковые знали, что ушли их кормильцы совсем недалеко – в порт, где в тихом затоне их скоренько разрежут на металл, который уйдет тем же морем к туркам.

Молодежь поселка какое-то время жила на пенсию родителей, а когда те перебрались на кладбище, разъехалась по городам в поисках лучшей доли и применения своим талантам, какие у кого были.

Вчерашний рыбацкий поселок стал дачным, поговаривали, что даже какая-то московская семья, включая бабушку с тремя внуками, очень выгодно прикупила просторный дом бывшего председателя бывшего рыболовецкого совхоза.

Дед встретил гостей радушно. Быстренько пожарил свежей рыбки, которая у него, по словам Женьки, не переводилась круглый год, на то оно и море, знай не ленись. Выставил на стол бутыль вишневой наливки.

После обеда поводил молодежь по маленькому, ухоженному саду, похвалился свежими саженцами, которые удачно, не в пример прошлого года, прижились и хорошо пошли в рост, обещая со временем давать хороший урожай.

Валя стеснялась спросить Якова Васильевича кем он был раньше, где работал до того как стал пенсионером и поселился в этом уютном, хотя и продуваемым всеми ветрами месте.

Иногда вопрос был готов сорваться с губ, но подмечая, как лицо хозяина маленького дома может чуть ли не ежеминутно меняться от добродушно благостного до сурового, словно высеченного из гранита, с характерно подчеркнутыми скулами и линией носа, Валентина резко отметала свое желание спрашивать о чем-либо вообще.

Она переадресовала свой вопрос Женьке, когда вечером они возвращались в город не небольшом утлом катерке, который каким-то чудом еще продолжал выступать в роли общественного транспорта, связывающего город с давно умершим рыболовецким совхозом.

– Дед у меня крутой! – ответил Женька. – В СМЕРШЕ служил в войну.

– А что такое СМЕРШ? Слышать что-то слышала, а вот подробностей не знаю.

– Это сокращенное от СМЕРТЬ ШПИОНАМ, обычная контрразведка, точнее специальное подразделение контрразведки, созданное во время войны, тогда ведь столько мрази к нам лезло – и диверсанты и провокаторы, ну, и шпионы, конечно. Вот дед их и отлавливал.

Сегодняшнее сообщение Женьки о смерти Якова Васильевича просто ошарашило Валю.

Не то, чтобы она считала его еще достаточно молодым и крепким, жить бы да жить, но ей показалось, что осталась за ним какая-то недосказанность, как незаконченное важное дело какое-то, словно Женькин дед уже почти был готов сказать ей одной что-то очень важное, но смерть не дала ему этого сделать.

Как выяснилось, сегодня дед с Женькой шли по берегу в сторону города. Просто шли, разговаривая о чем-то. Внезапно деду стало плохо, сначала он сел на песок, потом закрыл глаза и тихо лег на бок.

Шоссе в этом месте где-то в полукилометре от берега. Внук взвалил деда на спину и потащил туда, где изредка проезжали машины. Пару раз падал, цепляясь за какую-то арматуру, старые ржавые трубы, торчащие из земли так, что обойти их было просто невозможно.

Четыре легковушки пролетели, даже не притормозив возле парня с лежащим на пыльной обочине стариком. Лишь крепкий, загорелый дальнобойщик с московскими номерами втащил старика в высокую большую кабину, а следом вскочил Женька. Сидевшая в машине ярко накрашенная девица в коротких шортах и полурастегнутой блузке, из которой почти вываливалась налитая загорелая грудь, стала подсказывать Женьке, как найти пульс, но парень и без нее знал, как это делать, как знал и то, что дед уже мертв.

Еще утром Яков Васильевич словно почувствовал, что часы его сочтены, и, собрав последние силы, оделся в добротный военного кроя костюм, натянул старые, но хорошо начищенные яловые сапоги.

Женька уже стоял у калитки. Он знал, что его скоро будет ждать Валя, но отказать деду он не мог, к тому же Женька был уверен, что успеет добраться до города к назначенному часу встречи у Дома офицеров.

Дед шел медленно, словно наощупь, как слепой. Казалось, он сверяется с какими-то ему одному известному приметами, чтобы не сбиться с пути.

Женька уже начал посматривать на часы, как вдруг дед остановился.

– Это здесь.

ОН показал на небольшую песчаную отмель в ста метрах от берега.

– Ты это о чем?

Женька считал, что знает деда достаточно хорошо, и если тот немногословно ронял куцую, и, в то же время, достаточно емкую, всё за себя говорящую фразу, типа только что прозвучавшей "это здесь", то это могла значить лишь одно – сейчас должен последовать продолжительный рассказ, который, наконец-то, дождался своего часа.

Дед был немногословен.

Женька даже удивился, когда приехавшая с ним в гости к деду Валентина, была одарена нескончаемыми разговорами, шутками, анекдотами, которые сыпались из Якова Васильевича, словно из рога изобилия.

Похоже, Валя ему просто понравилась.

Дед овдовел еще в войну. Женька любил рассматривать в старом семейном альбоме, пропахнувшем высохшими между страницами полевыми цветами, и чуть уловимыми духами, фотографию молодой, красивой женщины – дедовой жены, хотя какой он был тогда дед?

Женькин отец не любил рассказывать сыну про бабушку, была там какая-то недосказанность между отцом и дедом, тайна какая-то. На вопрос сына, что случилось с бабушкой, отец всегда уклончиво отвечал, что утонула в море, несчастный случай, а когда, став взрослей, Женька поинтересовался, где похоронена его бабушка, отец как-то резко ушел в сторону от вопроса и переменил тему.

А задавать тот же вопрос деду Женька просто не решился, то ли думал, что ему будет неприятным такое воспоминание о жене, то ли какая-то врожденная деликатность ему помешала, но вопрос так и остался открытым.

Женька лишь знал, что отношения отца с дедом резко ухудшились ни с того, ни с сего около десяти лет назад, после чего дед удалился в рыбацкий поселок, прекратив всякие сношения с сыном. А внуку был рад всегда, хоть тот и появлялся у него не часто.

Любовь Апполинарьевна – так звали Женькину бабушку, была, действительно, очень красивой женщиной, даже порядком выцветшая старая черно-белая фотокарточка, накленная на паспарту с выдавленной по краю золотой надписью "Привет из Крыма", не могла умалить изящных черт благородного лица, очень гибких, но достаточно сильных рук и красивых, стройных ног – бабушка позировала пляжному фотографу в купальнике.