Текст книги "Мысли из-под фуражки"

Клуб любителей животных

Если солдат боится, что его накажут за травму или болезнь, – он и отрыв конечности скроет.

Майор медицинской службы В. Белый

Как-то в конце зимы в медпункт воинской части приходит солдат и сует под нос хирургу перебинтованную руку.

– Порезался? – спрашивает врач.

– Да не-е-е, – мнётся солдат.

– Прижал чем-нибудь?

– Ну, типа того.

Врач разворачивает нечистую тряпицу, и в нос шибает довольно неприятный запах. Повязка скрывает несколько рваных ран, которые уже начали гноиться.

– Ты что, мочу прикладывал?

– Да не-ет, – идёт в отказ солдат.

– Когда была травма?

– Так с неделю назад.

– Чего же ты, подлец, неделю сидел?!

– Так я боялся, что накажут.

Врач рану обрабатывает и замечает некоторые странности. Раны симметричны. И очень напоминают…

– Боец, а кто тебя укусил?

– Никто, товарищ майор! – вскакивает солдат. Глаза таращит, лицо честное-честное. Короче, палится по первому разряду.

– А ну, сознавайся!

Солдат в отказ. Но майор не отступает. И постепенно вырисовывается следующая картина.

В прошлом месяце солдаты были на стрельбах, на одном из дальних полигонов. И прибилась к ним какая-то собака. Подкармливали её сухарями и супом, зверюга и носилась следом за бойцами. А в один прекрасный момент чего-то ей не понравилось, она и цапнула пациента за руку.

– Собака где? – бледнеет врач. Он-то знает, что такое бешенство.

– Да на полигоне осталась!

– Собаку ловите – и на обследование! Всех контактных – ко мне!

Что тут началось! Сержанты на солдат ревут! Командир части на себе волосы рвёт! Из столицы команда проверяющих вылетает. На полигон целая бригада собирается с верёвками и кусками брезента – собаку ловить. Между делом обнаружился ещё один пострадавший, которого собака куснула В ПАХ! Как и первый боец, он свою травму скрывал и лечился народными средствами.

На следующий день бойцы приволакивают в медпункт чёрную дворнягу, которая скулит и огрызается.

– Эта? – спрашивает врач.

– Точно эта! – хором отвечают солдаты.

Собаку – на обследование. Бойцов – в изолятор. И только неспокойна душа у майора. Что-то ему во всей этой истории не нравится. Идёт он в палату к первому пострадавшему и начинает его расспрашивать.

– А собака большая была?

– Да обычная собака, по колено мне.

– А какой окрас?

– Рыжая, с чёрным хвостом. И уши чёрные.

Врач свирепеет и идёт к «бригаде охотников».

– Вы какую собаку мне притащили?

– Ту, что по полигону бегала, – разводят руками солдаты.

– Так это же не та собака, которая бойцов покусала!

– Вроде, та, – мнётся сержант.

– Где собака? – рычит майор.

Слово за слово, и оказывается, что после второго укуса, солдаты медлить не стали и собаку из автомата завалили. Труп прикопали где-то на полигоне, а когда начался шухер – приволокли на обследование какую-то левую дворнягу.

Минут двадцать майор высказывал солдатам всё, что он о них думает. А потом загрузил в «буханку» пострадавших и расстрельную команду и повёз их на полигон.

Последующие два часа напоминали картину из какого-нибудь американского детектива. Поникшие солдаты ходят по заснеженному полю и ищут место последнего успокоения дворняги. За ними с каменными лицами два врача-офицера и сержант-водитель. Иногда группа останавливается. Солдаты мямлят:

– Да вроде, здесь.

И начинают копать. А снежок прошёл, скрыл все следы. Попробуй найди через две недели. Ходили несколько дней. Но тело невинно убиенной нашли и на экспертизу отправили. К счастью, бешенство не обнаружили, так что погибла псина совершенно зря.

А кого ещё полгода любили на каждом собрании? Правильно – майора медицинской службы. Ибо не усмотрел за свои клубом любителей животных.

День рождения старшего лейтенанта

Служба в армии по контракту – это очень важное и полезное для Родины дело. Особенно если ты вчерашний «пиджак» и все армейские премудрости типа строевой подготовки и пришивания шевронов только в фильме «ДМБ» видел.

Привыкнуть к особому режиму жизни в погонах очень трудно. Моя жена, например, так и не сумела проникнуться духом военного городка и становиться офицерской боевой подругой отказалась наотрез. Мол, у неё же маникюр и каблуки.

И у меня не раз возникал когнитивный диссонанс при виде того, что происходило в армии. Вот лишь один пример.

Приезжаю в пятницу вечером домой. А в субботу у меня день рождения. Любимая жена расстаралась: накрыла стол, купила вина и сидит напротив меня в полупрозрачном халатике, многозначительные взгляды кидает, видимо, подарок задумала.

Правильно говорят: нельзя заранее отмечать – примета плохая.

Только мы налили по первому бокалу – звонок!

– Старший лейтенант Гушинец, в течение часа явиться в расположение части!

– Где горит? – спрашиваю я.

– Разговорчики! – рычит телефон. Но снисходит до ответа: – В медицинский пункт части с признаками острой респираторной вирусной инфекции поступил капитан Гоглидзе.

– Ну и зачем по такому делу меня в часть срывать? – наглею я. – Что, ОРВИ капитана Гоглидзе до понедельника без эпидрасследования не потерпит? Я понимаю, если бы сотня солдат заболела. А тут одни капитан. Да ещё с таким банальным диагнозом.

– Ты офигел, лейтенант? – удивляется трубка. – Капитан Гоглидзе три дня как прибыл из отпуска, который проводил на исторической родине у родителей, а именно в Грузии.

– Вот, блин, – расстраиваюсь я. Придётся ехать.

Поясняю: было это в ту тревожную весну, когда с востока, из монгольских и китайских степей, наступала на Европу волна то ли птичьего, то ли свинского гриппа. И посему было постановление: всех заболевших, прибывших из стран, по которым этот грипп ходит, изолировать и проверять нещадно, до посинения. А Грузия числилась в списке опасных стран.

Делать нечего. Собираюсь. Жена ворчит.

– Вот куда ты поедешь на ночь глядя?

– Молчи, супруга, не видишь – Родина зовёт.

– А я тоже зову. И подарок приготовила, – намекает жена.

– Если я сейчас останусь и буду с тобой подарки дарить, то в понедельник у меня буду такие же подарки от полковника Савченко. В особо извращённой форме, – поясняю я.

Жена расстраивается, набрасывает на прозрачный халатик что-то мохнатое, бесформенное и полностью асексуальное. И идёт сериал смотреть, всем своим видом выражая протест, обиду и предложение предать Родину.

Еду в часть. В течение часа прибыть не получается. Потому что крыльев у меня нет, автомобиля тоже. А электричка по расписанию ходит. Приезжаю в сумерках.

Медпункт на ушах. В изоляторе громко с грузинским акцентом орёт капитан Гоглидзе. Угрожает всех зарезать, если его тут же не отпустят домой, к жене и детям. Бледный начмед держит спиной дверь изолятора. За столом – три эпидемиолога и один подполковник.

– Опаздываешь, – цедит сквозь зубы старший по званию.

– Я пробовал угнать общественную электричку, – честно признаюсь я. – Но водить их не умею. Там вместо руля какие-то рычаги.

– Надо было попутку ловить!

Ага, попутку. В сумерках на кривой борисовской дороге. Ню-ню.

Всей толпой проводим эпидрасследование. Очерчиваем круг контактных лиц. У-у, контактных за три дня – человек полтораста. Это если не считать гражданских, стариков и детей. Дело пахнет керосином и эпидемией.

Наваливаемся на капитана Гоглидзе. Берём смывы из носоглотки.

– Вези, – подполковник торжественно вручает мне пробирки. – Ты самый молодой.

– Куда? – удивляюсь я.

– В НИИ эпидемиологии, в столицу, – бодро улыбается подполковник. – Я узнавал: у нас в стране только там анализ на птичий грипп делают.

Потрясающе. Между прочим – десять вечера. До Минска ещё полтора часа. К полночи буду, как Золушка.

– А до завтра не подождёт? – робко замечаю я.

– Поговори у меня тут! – рычит подполковник.

Вручили мне тяжеленную сумку-холодильник, поставили туда пробирки и дали мне прощального пенделя. А сами сели водку пить, прямо в моём кабинете. Я слышу, как в пластиковых контейнерах холодильника вместо льда вода плескается, но молчу. Иначе до полуночи придётся ждать, пока вода замёрзнет. А грипп я и так довезу, за пару часов в консервационных средах ничего с ним не случится.

Полночь. Тащусь с сумкой и опасным вирусом в общественном транспорте. На сумке – знак бактериологического оружия. Люди смотрели «Обитель зла», поэтому в метро отсаживаются от меня подальше. Представьте: едет военный медик в форме, а на коленях у него подозрительный ящик. В голливудских блокбастерах зомбиапокалипсис начинается именно так.

В темноте ищу НИИ эпидемиологии. Тоже, я вам скажу, не ближний свет. Наука у нас, как назло, в каких-то заводских подворотнях. Но я же военный! Нашёл.

Стучу в закрытые стеклянные двери. Никого. Во всём здании – ни огонька. Звоню подполковнику: так мол и так, никого нету.

– Ищи! – пьяным голосом командует начальство. – Я по телефону с профессором Ивановым договаривался. Он должен тебя ждать.

Хожу вокруг здания, как американский шпион. Ищу вход. На мои крики и стуки выходит сонный дедушка-сторож.

– Отец, где тут профессор Иванов? Я ему вирус птичьего-свиного гриппа привёз.

– Иванов? – удивляется сторож. – Иванов ещё в пять вечера домой поехал.

– А про меня ничего не говорил.

– Говорил, – вспоминает дедок. – Сказал, что ему какой-то сумасшедший полковник звонил, что ему вирус опасный везут. Так профессор посмеялся и послал его.

Вот это новости! Вымаливаю у дедка телефон профессора. Звоню. Полпервого ночи, между прочим.

– Алло? – сонным голосом отзывается трубка.

Объясняю ситуацию офигевающему светилу вирусологии.

– Военные, вы что там, совсем страх потеряли?! – рычит профессор. – Я на вас жаловаться буду.

Рассказываю, что я человек подневольный, что мне Родина и полковник приказали. На мои слезливые просьбы профессор смягчается. Интеллигенция всё-таки.

– Ладно, оставь пробирки в холодильнике в моём кабинете. Приду в понедельник – посмотрю.

– Но надо сейчас.

– Молодой человек, – с бесконечным терпением в голосе объясняет учёный. – У вашего грузина обычное ОРВИ, и зря вы его мучаете. Случай подозрения на Н1Ы1 в этой республике был в другом конце страны. Да и вообще – чепуха всё это. Так и скажите вашему генералу.

Радуюсь выполненному заданию, желаю профессору спокойной ночи и звоню подполковнику.

– Какой понедельник?! – орёт начальство. – Надо немедленно!

– Так профессор дома спит.

– Что значит спит?! Привези его в институт. Особо опасная инфекция! Родина под угрозой!

– Звоните ему сами, – от усталости я обнаглел.

Дал телефон профессора полковнику. Через минут двадцать подполковник перезванивает.

– Ладно, оставляй у него в кабинете, – голос у начальства притих. Видно, профессор его послал, и совсем не по-профессорски. – А сам – ноги в руки и обратно в часть! Будем эпидрасследование проводить и контактных изолировать.

Два часа ночи. Электрички уже не ходят. Бреду по трассе с пустой сумкой, в форме, усталый и злой. Редкие машины освещают меня фарами и проносятся мимо.

Наконец рядом тормозит фура с брестскими номерами.

– Боец, куда тебе?

– В часть подвезёте?

– До поворота с трассы подкину. А там ты уж как-нибудь сам.

От поворота – три километра через лес. Ну ничего, дойду.

Светает. Приползаю в кабинет, где на диване и креслах храпит пьяное начальство. На столе – пустые бутылки, открытые консервы и корки засохшего хлеба. Полковников хочется пнуть, но вдруг проснутся. Беру запасную шинель и иду спать в автоклавную, где отвратительно воняет переваренными средами и убитыми культурами микробов, зато никто не храпит.

С днём рождения, блин!

Похождения одного прапорщика

Есть у меня знакомый – типичный прапорщик. В смысле – хитрый до невозможности и никогда не пройдёт мимо того, что плохо лежит. А то, что лежит хорошо, переложит в другое место и всё равно сопрёт. Служил этот прапорщик исполняющим обязанности начальника медпункта, пока в часть не прислали молодого врача-лейтенанта. А когда врач приехал – перевели на какую-то другую должность по продовольственному профилю. Ну и тут наш прапорщик развернулся на всю катушку.

Мужик, кстати, был толковый. При нём медпункт всегда стоял укомплектованный, крыша не текла (что редкость для здания 50-х годов постройки), при проверках всё было в порядке, а что выпадало из этого порядка, приводилось в норму в течение получаса. И потом в столовой все по струнке ходили. Начпрод его даже хвалил на собраниях.

Но вот страдал человек клептоманией, тут уж никуда не денешься. Иду как-то вечером со службы вдоль забора части. Темно, осень, в голове – кавардак, потому что прибыло молодое пополнение, все сопливые, кашляют, перемешались с разными штаммами из разных концов синеокой, того и гляди эпидемия разразится. А дня два назад в одной из казарм что-то с водопроводом случилось. Приехали городские сантехники, раскопали весь тротуар, развалили половину плаца, ну это они любят, это нормально. Полгородка без воды, но мы потерпим. Хуже, что у командира при взгляде на весь этот кавардак давление зашкаливает. Не приемлет душа советского офицера бардака сантехников. Но зима на носу, надо экстренно всё чинить, поэтому и командир молчит.

Короче, накопали труженики разводного ключа траншей, проломили забор. А возле одной траншеи набросали длиннющих металлических труб. Каждая – метров пять, точно. И в диаметре с ведро. Вот иду я и слышу, как возле траншей кто-то увлечённо сопит и трубой гремит. Подкрадываюсь в темноте, как Бэтмен. Так и есть! Мой любимый прапорщик. Подогнал свою «Шкоду» к траншее и пытается в салон хэтчбека пятиметровую трубу всунуть. «Шкода» сопротивляется. Да и труба весит неслабо. Но наш прапорщик – это несгибаемый человек. Если он задумал что-то стырить, то законы физики его не остановят. Открыл окно и через окно трубу всовывает. Сопит, как паровоз.

Минут пять я любовался, как прапор бегает вокруг несчастной малолитражки, пронзая её насквозь длиннющей металлической трубой. Потом мне надоело смеяться, и я вышел из сумрака.

– Саша, вот какого фига ты делаешь?

– А? – испуганно присел прапор.

– Сдалась тебе эта труба. Куда ты её повезёшь? Ей на приёме металлолома цена – копейки. Больше бензина спалишь. Хотя о чём я? Бензин у тебя казённый.

– Фу, товарищ старший лейтенант, это вы, – прапор снимает кепку и вытирает лицо. – А я уже испугался, что командир.

– Труба тебе зачем? – не отстаю я.

– Да тёще на дачу, – машет рукой прапор. – Хочу слив сделать подальше, а то прямо под дом течёт. Вы не сомневайтесь, я всё рассчитал и померял. У сантехников всё равно две трубы лишние будут.

– Так ты две трубы стырить собираешься?

Прапор критически смотрит на свою крошечную «Шкоду», нанизанную на трубу, как бабочка в коллекции. А потом с уверенностью Влада Цепеша пожимает плечами.

– Не, ну а чё? Влезет.

– Короче, Александр, прекращай дурью маяться и оставь трубы в покое. Выгружай обратно.

– Ну това-а-арищ лейтенант…

– Выгружай, выгружай. А то ещё две недели казарма без воды стоять будет.

Прапор поворчал, но начал трубу из салона вытаскивать.

И вот я же отлично знал, что стоит мне уйти, как через некоторое время он вернётся и всё равно трубы стырит. Но не дежурить же возле траншеи всю ночь?! Дождался, пока «Шкода» скроется в темноте, и пошёл домой.

А труб сантехникам, кстати, хватило.

И вот везучий же был, гад. Как-то с двумя поварихами из солдатской столовой они целый месяц экономили сосиски. Набрали килограмма по три на каждого. А как вынести? Вокруг части забор с колючкой. На КПП кроме солдат-срочников ещё и офицеры стоят. А ну как глянет, что повариха в сумке выносит?

Мудрствовать не стали: обмотались сосисками под одеждой и пошли. Только поварихи через обычный выход, а прапор через забор, по вечной армейской «тропе Хо Ши Мина». Поварихи – женщины пожилые, грузные, решили рискнуть и пойти через КПП, потому что «война с забором» была в разгаре и верх ограды мало того, что солидолом измазали, так ещё колючки в три ряда накрутили.

И тут им не повезло. То ли кто-то из подчинённых их сдал, то ли звёзды на погонах так сошлись. Но в тот день на КПП стоял злобный подполковник зампотылу. И вот он-то поварихам не только в сумки заглянул, но и в душу, в смысле за пазуху. А там сосиски, которые по всем документам ещё две недели назад солдаты съели.

Крику было! Поварихи играть в Марата Казея не стали. Сдали прапора как соучастника. Зампотылу мчится в городок, в общежитие к Сашке, а тот уже сидит в тапочках, телевизор смотрит и пиво пьёт. А что? Имеет право вечером выпить. И по всей комнате запах варёных сосисок. Только самих сосисок – даже шкурок не осталось. Сашке кто-то позвонил с КПП, что поварих замели и раскручивают, так этот кадр за пять минут все три килограмма сожрал. Вместе со шкурками.

Поварих с позором уволили, а вот Сашке, кроме свидетельств поварих, и предъявить нечего. Не пойман – не вор. Правда со столовой сняли и перевели в ремонтные мастерские. Но это всё равно, что шкодливого кота поближе к «Вискасу» передвинуть.

А как-то отмечали у прапора его новые звёзды. Зазвал он к себе в блок общежития половину медиков части, накрыл стол, сидим, пьянствуем, байки травим.

После третьей чашки чая захотелось мне по физиологической надобности. Захожу в удобства к прапорщику и наблюдаю над бачком полотняную занавеску с синими печатями Министерства обороны. Понятное дело – стырил простыню в медчасти и приспособил. Ну, это грешок маленький. Но вот дёрнул же меня чёрт занавеску отодвинуть. Сгубит меня любопытство. И в тот же миг я почувствовал себя Хэнком Шрейдером из сериала «Во все тяжкие», который, сидя на унитазе, понял, что его свояк Уолтер Уайт – глава наркомафии.

За простыней открылась солидная ниша, доверху забитая уходящими в темноту серыми брикетами. Их было столько, что я даже считать не стал. Ткнул пальцем – мыло. Серые брикеты хозяйственного мыла. Причём столько, что Сашке до конца жизни хватит. Ещё и детям останется. Как у меня в части при таком снабжении моющими средствами солдаты ещё поголовно не завшивели?

Когда до моего дембеля оставалось месяца два, Саше дали долгожданную квартиру в новостройке, в двух шагах от городка. Так, чтобы не спалиться, прапор вещи перевозил ночью. Потому что ночью казённых печатей на простынях не видно.

Необычные истории про взятки

Ещё один рассказ о взятках в медицине.

После окончания медицинского университета меня послали в интернатуру в один из областных центров нашей страны. Там меня мигом взяли под опеку серьёзные дамы из центра гигиены и эпидемиологии, и всего через пару дней теории я в качестве врача-интерна носился за ними по объектам города с проверками.

Приезжаем в городскую больницу. Картина стандартная. В процедурном кабинете расколоты плитки пола, в хирургии казённая зелёная краска пузырится на стене. Короче, скучно.

– А сейчас, Павел Владимирович, мы пойдём в морг, – командует моя куратор.

Ну, в морг так в морг. Морги я люблю. Там тихо, и никто жалобы не пишет.

Заходим в кабинет заведующего, и я вижу удивительную картину. Вдоль стены в два ряда стоят огромные жестяные бидоны, в которых обычно с фермы молоко возят. Но, судя по царящему в кабинете запаху, сегодня в них вовсе не молоко. Заведующий встаёт нам навстречу.

– Здравствуйте, Елена Евгеньевна. Вы снова в наши стены? Всегда рады. Сразу пишите: в секционном зале три расколотые плитки, каталку пора менять к чёртовой матери и санитар, паразит, с утра нетрезв, ну это его обычное состояние. Более нарушений в моём хозяйстве нет, можете даже не проверять.

– Нельзя не проверять, – качает головой моя куратор.

Рысью пробегаем по моргу, не обращая внимания на синие пятки, торчащие из-под простыней с казёнными печатями. Всё действительно в порядке. А санитар храпит в подсобке. Возвращаемся в кабинет. Пишем бумажки.

На прощание заведующий широким жестом открывает один из бидонов. К потолку взлетает сбивающий с ног запах.

Берёт железный ковшик, трёхлитровую банку и отливает нам чистого медицинского.

– Ну что вы, Сергей Иванович, – пытается отказаться куратор. – У нас в отделе со взятками строго.

– Спирт, Елена Евгеньевна, – это не взятка! – наставительно говорит «повелитель смерти». – Спирт – это жизненная необходимость.

– Отдайте тогда интерну, – распорядилась куратор. – Ему ещё в коллектив вливаться.

Про то, как я ехал в переполненном автобусе с благоухающей банкой и все мужики принюхивались, умилялись глазами и вертели головами, – это отдельная история.

Вторую необычную взятку мне дали уже в армии, когда я ездил с проверками по отдалённым частям. Как-то зимой тянусь в леса и болота Беларуси на раздолбанной «буханке». В сумке грохочут пробирки для микробиологических смывов, фуражка норовит улететь на свободу. Челюсти приходится сильно сжимать, чтобы на очередной кочке зубы не выбило. А сержанту-водиле всё пофиг. Он вовсю курит, болтает и подпрыгивает на кочках синхронно со своей тачанкой.

Прибыли на место. Иду для начала в столовую, составляю разгромный акт за тараканов и плесень в подсобке. В казарме терпимо. Весной там подтекал потолок, и видны следы его торопливого замазывания. На продовольственном складе на полу следы помёта грызунов. А в остальном для крошечной лесной части всё вполне прилично.

Напоследок оставляю медиков. Дописываю все бумажки и обращаюсь к мрачному завстоловой.

– Подскажите, а где у вас медпункт?

– Медпункт дальше по коридору. Только там никого нет.

– Почему это нет?

– У фельдшера день рождения сегодня. Он не вышел.

Вот блин! Тянуться сюда во второй раз нет никакого желания.

– А далеко фельдшер живёт?

– Да сразу за забором части. Мы все тут, в посёлке, живём. Местные.

– Позвоните ему, что ли. Пусть уж на полчаса ради проверки явится. Больше, честное слово, держать не буду.

Завстоловой звонит. Через минут десять прилетает полный красномордый мужик с умильной улыбкой и характерным запахом спирта.

– Лейтенант, ну ты что, какая проверка?! У меня как раз баня поспела! Вот тебе ключи от медпункта, у меня там всё в порядке, потому что нет ни хрена, кроме угля активированного! А потом – раздевайся и заходи. Василич тебе покажет, куда идти.

Первый раз принимал санминимум у фельдшера в трусах и в парилке.

А один из моих коллег поехал проверять десантную часть. Так ему в качестве взятки предложили прыгнуть вместе с личным составом с парашютом. Коллега был парень отчаянный, поэтому тут же согласился. Мало того, что прыгнул, ещё и фотки свои довольные во все соцсети выложил. «Я перед прыжком, я в самолёте, я лечу! Мама – я живой!»

Наш командир узнал – орал долго. А потом издал приказ:

«В целях предотвращения травматизма личного состава ЗАПРЕТИТЬ участие офицеров СЭЦ в спортивно-массовых мероприятиях проверяемых частей». Так что я через неделю на танке катался уже безо всяких фотографий.

Ещё одна история случилась с моим коллегой, который работает в кабинете МРТ. Как-то приходит к нему на процедуру солидный товарищ с больной спиной. Делает снимки поясничного отдела. Коллега, ожидаемо, обнаруживает грыжу, скидывает внутренний мир пациента на диск и вручает клиенту.

Солидный товарищ благодарит, морщась от боли. И вручает доктору большую шоколадку с кучей немецких букв на ярких боках.

Доктор шоколадки не ест. Потому что он здоровенный дядька, сто двадцать килограммов. Ему бы колбаски и пива. Поэтому шоколадка благополучно уходит на презент медсестре Анечке из хирургии. Анечка шоколадки не ест, потому что скоро лето, а ей ещё в Турцию ехать. И шоколадка оказывается у медсестры Светочки из терапии. Светочка шоколадки не ест, потому что… Просто не ест – и всё.

За месяц шоколадка совершает цикл по всей больнице. Её дарят секретарю главного, ею подлизываются в столовой.

Шоколадка становится переходящим знаменем, универсальной валютой. Её яркая обёртка мелькает то тут, то там, пока не возвращается обратно в кабинет МРТ.

Приходит доктор с утра на работу, а в кабинете сидит лаборант Виталик и жрёт переходящее знамя, аж чавкает. Потому что он с утра не позавтракал.

– Приятного аппетита, – говорит доктор.

– Угу, мг-г-г, чаф-чаф, – отзывается лаборант. И вдруг удивлённо выпучивает глаза.

Потому что с очередным укусом из обёртки появляется краешек знакомой до боли зелёной купюры. И Виталик осторожно вытаскивает на свет Божий целых сто долларов. Сто долларов, которые благополучно совершили цикл по больнице и незнамо сколько ещё ходили бы, если бы лаборант не счавкал их носителя.

Виталик – человек честный. Поэтому доктору долю отстегнул. Процентов десять.