Текст книги "Путь Кейна (сборник)"

Несильный вроде бы удар выбил из легких воздух и заставил вспомнить об осторожности. Слишком уж этот пацан быстр. Слишком. И потеет чересчур сильно. Неужели каким зельем перед схваткой накачался? Затягивать драку не хотелось, но иного выхода не оставалось, и пришлось уйти в глухую оборону в надежде подловить противника на какой-нибудь ошибке.

Вот тут и началась настоящая игра в кошки-мышки. Рем пытался меня достать, я уклонялся и искал малейшие возможности для контратаки. Но чем дольше продолжалась схватка, тем тревожней становилось у меня на душе. Желай горец выиграть чисто, просто бы вытолкнул меня за круг. Но почему-то ни одной имевшейся возможностью не воспользовался, зато всячески пытался попасть в горло, висок, глаза и переносицу.

Уж не намеревается ли он меня покалечить или вовсе отправить во тьму? Очень на то похоже – до сих пор серьезных увечий удавалось избегать только за счет ускорившейся от волнения реакции. Пока движения Рема запаздывали на какие-то доли мгновений, но вот только долго так продолжаться не могло. Рано или поздно я ошибусь, и тогда мне придется худо. Хорошо, если жив останусь.

Как же быть? Остановить бой, просто выскочив за прочерченный по полу круг? Только лишь из-за беспочвенных подозрений? Боюсь, тогда у меня появятся другие, куда более серьезные проблемы. Нет, мы еще побарахтаемся.

Стараясь, чтобы со стороны никто ничего не заметил, я попытался воспользоваться несколькими безусловно запрещенными приемами. Рем легко раскусил мои ловушки, и в глазах у него заплясали огоньки злого веселья. Вскоре бой полностью вошел в навязанную им канву, и стало понятно, что вот-вот – он меня достанет. Подловит и достанет. И будет выглядеть это последствием нанесенного в пылу драки неосторожного удара. Проломленный висок, раздавленные хрящи горла, выдавленный глаз…

И что делать? Рисковать и рвать жилы незнамо ради чего? Или выйти из боя с наименьшими потерями?

Времени на раздумья не оставалось, и, качнувшись вбок, я неожиданно прыгнул вперед в безнадежной попытке дотянуться до Рема. Обозник среагировать не успел, и его кулак врезался мне точно в солнечное сплетение. Даже не попытавшись устоять на ногах, я отлетел назад и, покатившись по полу, вылетел за пределы круга. Перед глазами мелькнуло донельзя удивленное лицо Арчи, а потом моя голова врезалась во что-то твердое… Звезды и темнота…

Очнулся я уже в комнате с приложенной к затылку мокрой тряпкой. Помимо терзавшей голову тупой боли ныли руки и рассеченная бровь. Принюхавшись, прикоснулся к лицу и поднес пальцы к носу. Надо же, мазью какой-то намазали. Позаботились…

Неяркий огонек ночника заливал помещение тусклым желтоватым светом. На соседней кровати храпел Шутник. Больше в комнате никого не было. Внизу пируют? Не колеблясь, я перевернулся на другой бок, натянул свалившееся на пол одеяло и постарался уснуть.

Вниз спускаться не буду. Завтра все новости узнаю. И с Ремом тоже завтра потолкую. А сейчас горячку пороть незачем. Да и голова раскалывается. И пусть только кто-нибудь вякнет, что я не пытался победить.

Еще как пытался. Вот если б на ножах…

Геладжио. День первый

Выстроившаяся к восточным воротам Геладжио вереница телег двигалась медленно. Нет, даже не так – она двигалась чертовски медленно. Мы уже битый час глотали вылетавшую из-под колес обгонявших нас обозов Торговой гильдии и копыт дворянских коней дорожную пыль, а замощенный булыжниками пятачок перед городскими стенами так и продолжал маячить в отдалении.

И чего они там волынку тянут? Понятно, что стражники на воротах в надежде прицепиться к чему-нибудь и выжать из путника мзду перетряхивают багаж сверху донизу. Но все же – что-то слишком уж долго мы здесь торчим.

Я украдкой потер припухшую шишку на лбу, вздохнул и огляделся. Стоять нам здесь еще час – и это в лучшем случае. А в худшем… Ну, вообще к полудню даже при самом паскудном раскладе в порту должны быть. Если еще на воротах ни к чему не прискребутся.

С моря подул холодный ветер, и я поежился. Тоска зеленая. И настроение дрянь. Самое досадное, с этим резким обозником Ремом по душам потолковать так и не получилось. Точнее, конечно, не по душам потолковать, а душу из выродка вытрясти. Вот уж не повезло так не повезло: с постоялого двора обоз с самого ранья уехал. Я все надеялся, что по дороге дружина их нагонит, да не срослось. Хотя они точно в порт направлялись – хозяин постоялого двора скрытничать не стал. Что ж, видно, не судьба.

Ладно еще дружинники мне в упрек проигрыш в поединке не ставят. Все же люди бывалые и мастерство Рема по достоинству оценили. Ну а ворчание Язвы не в счет, этот недоносок всегда чем-то недоволен.

Городские стены приближались медленно. Как я уже говорил – чертовски медленно. Но все же приближались. Уже стали различимы черные щели бойниц, длинные тени падали от выступающих фортов, а лучи восходящего солнца явственно высвечивали отличающиеся по цвету пятна свежей кладки недавно обновленных стен.

На стенах, несмотря на уже взошедшее солнце, поблескивали шлемы и наконечники копий городской стражи. Все верно: больно у прибрежных городов соседи беспокойные. Того и гляди, или пираты, или островитяне нагрянут. Вон и хибары выросшего вокруг дороги на Геладжио поселка нигде к городской стене ближе, чем на три полета стрелы, не располагаются, а на перепаханном и обильно политом соленой морской водой пустыре, начинавшемся сразу за рвом, не растут даже сорняки. Да, это уже спокойные земли Приозерья! Но, с другой стороны, и до лихого Заозерья им далеко.

Зябко ежившийся под порывами промозглого ветра Шутник натянул на уши неведомо где раздобытую войлочную шапчонку и повернулся ко мне:

– Мерзкая погодка.

– И не говори. – Я запнулся о торчащий из дороги камень и зашипел от боли. Мне-то к холоду и сырости не привыкать, а южанам совсем паскудно должно быть. – И не говори.

– А сапог-то твой того, каши просит, – не особо весело усмехнулся Габриель, перехватив мой взгляд на полуоторванную подошву.

– Если б каши, – вздохнул я. Надо сегодня же обувью заняться, а то скоро босиком ходить придется. – Слушай, Шутник, вот говорят: Геладжио – самый крупный порт на Западном побережье, а посмотри кругом – халупы почище чем у нас в Альме на южной окраине.

– Это же Горелый. – Увидев ясно проявившееся на моем лице непонимание, Шутник прокашлялся и соизволил объяснить: – Этот поселок при каждой осаде дотла сжигают. Сами же горожане и сжигают.

– Зачем? – не понял я.

– А ты подумай! До ближайшего леса – хорошо, если не день пути, не корабли же на осадные лестницы и щиты разбирать?

– И что, каждый раз отстраиваются? – Я отмахнулся от бежавшего по обочине водоноса – чумазого пацана лет тринадцати и огляделся по сторонам.

– А куда деваться? Отстраиваются. Не одни, так другие. Свято место пусто не бывает. – Габриель вытер нос, на конце которого уже довольно давно покачивалась капля, и, высморкавшись в пальцы, стряхнул сопли на дорогу. – Как бы до дождя в город попасть.

– Какой дождь? – Я посмотрел на небо. Не сказать, что там ни облачка, но насчет дождя Шутник явно загнул.

– Поверь моему опыту, Кейн, – подмигнул мне Габриель. – У меня на такие дела нюх. Я как-то раз к оркам в плен попал, так вот их шаман мне и говорит: «Хочешь жить…»

Вполуха слушая очередную байку Шутника, я медленно переставлял ноги в едином ритме вяло бредущей к воротам колонны. Сам не заметил, как получилось, но после дебоша на постоялом дворе мы с Габриелем… не то чтобы сдружились, так, сошлись. А куда деваться? Все же не так тошно, когда поговорить есть с кем. Заозерцы те больше друг друга держатся.

Настроение, надо сказать, у всех было несколько пришибленное. А как иначе? Денег из общака оставить в трактире пришлось изрядно. Теперь одна надежда – выгодно трофей из Храма Серебряной Луны пристроить. А это оказалось вовсе не просто, по крайней мере, купцы на ярмарке с серебряным шаром, от которого так и несет непонятной волшбой, связываться побоялись. Надеюсь, в Геладжио нам улыбнется удача, и местные скупщики окажутся менее пугливыми. Очень на это надеюсь, тень их забери! Дальше мне с дружиной будет не по пути, а отправляться в дорогу без медного щита за душой не очень весело.

Задумавшись, я конечно же пропустил байку Шутника мимо ушей, но тот уже начал новую, к которой стали прислушиваться не только шедшие неподалеку Семен Лебеда, Влас Чарка и Арчи, но и вовсе случайные попутчики. Плюнув на дурные предчувствия, я выкинул из головы мрачные мысли и начал похохатывать вместе со всеми. Нет, все же Шутник – прирожденный рассказчик. Ему б, вместо того чтобы кистенем махать, с циркачами гастролировать и байки травить – озолотился бы.

И погоду он действительно будь здоров чует: когда мы наконец добрались до ворот, начал накрапывать мелкий противный дождичек.

– А ну, куда прете! Заворачивайте! Заворачивайте! Кому сказано? – размахивая руками, заорал на нас старший стражник – пожилой ветеран лет сорока с располосованной ножевыми шрамами щекой. – Куда с оружием прете?!

– А в чем дело, любезный? – вальяжно поинтересовался Дубрава, доставая из украшенного серебряным шитьем футляра для бумаг мелко исписанные листы с синими церковными печатями и красными «орлами» совета дружин. – Все бумаги оформлены.

– Не положено! – даже не взглянув на патенты, уперся ветеран. – В сторону! В сторону отходите!

Молодые стражники за его спиной в ожидании скандала поудобней перехватили короткие копья, из окна сторожевой будки выглянул писец.

– С какой стати? – не сдвинулся с места Дубрава и расправил и без того неузкие плечи. Позади нас недовольно заворчали, но стоило Язве обернуться, как бормотанье моментально стихло. – Вот эти церковные патенты…

– Господин… – Словно почувствовав, что отступать мы не собираемся, из сторожевой будки выскочил худющий писец с перепачканными чернилами пальцами.

– Анджей Арк-Дубрава[12]12
  Арк – официальная приставка к родовым именам нетитулованного дворянства в Империи.


[Закрыть], эсквайр, – шагнул к нему навстречу наш предводитель. – Почему нас не пропускают?

– Господин Арк-Дубрава, магистрат Геладжио временно приостановил действие церковных патентов на ношение оружия в пределах городских стен. – Субтильный писец, наряженный в какую-то серую невыразительную хламиду, ничуть не стушевался, когда к нему вплотную придвинулся куда как более физически развитый Дубрава. – Но, разумеется, вам и двум вашим оруженосцам никто не воспрепятствует оставить оружие при себе.

– Отменили? Какого ляда? – нахмурился вставший рядом с Дубравой Арчи. – А церковные эдикты ваш магистрат отменять еще не начал?

Старший охранник смерил здоровяка возмущенным взглядом, но сдержался: одно дело – простым бродягам нахамить, другое дело – челяди благородного господина, пусть даже и всего лишь эсквайра.

– У вольных городов есть такое право, – напомнил нам писец.

– И во сколько нам обойдется ваше разрешение на ношение оружия? – поинтересовался, выделив слово «ваше», Арчи, который пришел к выводу, что речь идет о всего-навсего новом поборе.

– Что вы, что вы, никаких исключений, – замотал головой писец. – Мы таких патентов не выдаем.

– Моряки – народ горячий, чуть что – сразу за сабли хватались, ну и приезжие им под стать, – поддакнул ветеран, проигнорировав весело фыркнувшего Висельника. – Горожане жаловались…

– Вы хотите сказать, мы вообще не сможем попасть в Геладжио? – обмозговав полученную информацию, пришел к выводу, что лезть напролом не стоит, Анджей.

– Оружие с клинками более двух ладоней длиной подлежит сдаче в хранилища, – объяснил писец. – Сбор за охрану – медный шлем с каждого клинка за седмицу хранения.

– Обдираловка! – возмутился Язва. – Ты, чернильная душа…

– Помолчи, – шикнул на него Дубрава. – Медяки готовьте. Лебеда, Чарка, оружие оставляйте.

– А нам бы поклажу еще досмотреть, – заикнулся было старший стражник, но поймал столь красноречивый взгляд Дубравы, что сразу стушевался и даже подался назад. Стражник-то он стражник, но с благородным связываться себе дороже. Тем более, никаким барышом здесь и не пахнет: только слепой не увидит, что наша дружина за последнее время, мягко говоря, поиздержалась.

Твою тень! Медяки готовьте! А они есть, эти медяки? Мне ж за два меча платить придется. Ладно, пару шлемов я наскребу, но если с продажей серебряного шара заминка выйдет – останусь на мели.

– Сколько мы в городе пробудем? – спросил у Дубравы Арчи, явно задетый тем, что оставить оружие приказали не ему. И чего гоношится? Ясно ведь – сабли в городе более эффективны, чем длиннющий фламберг. Да и молот никто сдать не потребует.

– Платите за седмицу. – Дубрава ухватил писца за рукав хламиды и потянул в сторону. – А скажите, любезный, таверну «Морской змей» еще не спалили?

С таверной «Морской змей» за прошедшее с последнего визита Дубравы в Геладжио время ничего непоправимого не произошло. И не могу сказать, что меня это сильно обрадовало: предоставленные нам комнатки в мансарде были тесными, темными и весьма обветшалыми. После прошедшего дождичка с потолка капала вода, а воздух был сырым и, мягко говоря, прохладным. Думаю, город немного бы потерял, реши кто спалить это злачное место – уж больно бандитские рожи были у завсегдатаев. Так и вертится на языке слово «пираты». Только бороздят эти пираты не волны Олькского моря, а подворотни и темные улочки Геладжио.

Неужели нельзя было найти более приличное заведение? Или общак дружины находится в столь плачевном состоянии, что такие расходы уже не потянет?

– Клоповник, – пробурчал я, возвращая толстую иглу и катушку просмоленных ниток Шутнику, который развалился на соседней кровати. Сапог с горем пополам удалось привести в порядок, но долго подошва не продержится.

– Видали и хуже. – Габриель стянул лохмы кожаным зажимом и посмотрел на потолок. – Ты даже не представляешь, насколько хуже.

– Да я разве спорю? – вздохнул я, подставил ладонь под мерно капавшие с потолка капли воды и с тоской огляделся по сторонам.

И хуже, конечно, бывало, куда без этого. Спать в чистом поле тоже не сахар, но там хоть клопов нет. А «Морской змей» – самый натуральный клоповник.

Дощатые стены не оштукатурены и даже толком не зашпаклеваны – ветер по комнате так и гуляет. На грязном полу подозрительного вида пятна, меж рассохшихся досок ставен щели в палец толщиной. Одна радость – белье свежее постелили, да подушки сухой соломой набиты.

А Шутнику хоть бы хны, вообще все как с гуся вода. А чего ему, с другой стороны, расстраиваться? Даже цеп в хранилище сдавать не пришлось – отбрехался. Только за кинжал раскошелился. А я три медных шлема выложил, почти последних, между прочим. Теперь о новых сапогах можно и не мечтать.

– Как думаешь, сдаст сегодня серебро Дубрава? – задумался я.

– Сегодня? Сомнительно это. Но тут уж как Ильга-торговец решит.

– Ты бы это, поаккуратней с еретическими святыми, – невольно поежился я. – Не поминай, как говорится, всуе.

– Да ладно, ты ж на меня не донесешь, – хохотнул Шутник.

– Вот именно – не донесу. Поэтому и осторожней: как-то нет желания потом рядом с тобой на соседней дыбе болтаться.

– Прям уж на дыбе!

– А в церковном подвале жизнь тоже не сахар. – Я развалился на заскрипевшей кровати. – Так думаешь, сегодня шар продать не получится?

– Не-а. – Габриель натянул сапоги и подошел к окну. – Нам бы за седмицу покупателя найти. И то это вилами по воде писано.

– А за каким лядом мы тогда в Геладжио приперлись? – Удивился я столь безрадостной перспективе.

Нет, мне сюда в любом случае пришлось бы тащиться, но другим-то мало радости здесь целую седмицу куковать.

– Ну сам посуди… – Шутник отвернулся от окна и присел на перекошенный подоконник. – Что на серебре следы темной волшбы остались, слышал? И плавь ты его, распиливай – не избавиться от них, хоть тресни. А попробуй продать – любой законопослушный торговец первым делом в Инквизицию донесет. Что дальше будет, догадываешься?

– Плакали наши денежки. – Я поправил подушку под головой.

– Ладно бы денежки, Кейн. Тут и без головы остаться можно. Это если на кол не посадят.

– Добрый ты, Шутник.

– Да уж, не злой. – Габриель соскочил с подоконника, заложил руки за спину и, скрипя половицами, прошелся по комнате. – Скупщики краденого тоже не вариант – тут и нужных людей знать надо, и хорошо, если треть цены дадут.

– Выходит, приплыли?

– Почему – приплыли? У вас в Северных княжествах серебро в цене.

– Так серебро и золото туда только Церковь вывозить может, – уселся я на кровати. – Да и при чем здесь Геладжио?

– А Геладжио здесь при том, что корабли отсюда в Альме заходят. И покажи мне капитана, который контрабандой не балуется. Остается только на нужных людей выйти. Они, конечно, свою выгоду поимеют, но и мы внакладе не останемся.

– Может быть, может быть, – задумался я. – А почему бы нам самим в княжества не отправиться? В тот же Тир-Ле-Конт? Я там несколько не самых щепетильных торговцев знаю. Провезли бы уж как-нибудь через границу – всяко выгодней серебряный шар пристроили.

– Не, тогда в Заозерье к началу похода на орков обернуться не успеем. Да и не стоит овчинка выделки, по большому счету.

– Дался Дубраве этот поход, – фыркнул я.

– Кто там горланит? – прислушиваясь к доносящимся из коридора голосам, наклонил голову набок Габриель. – Семен?

– По голосу Арчи, – предположил я, протирая промасленной тряпицей метательные ножи.

Мне б клинками по-серьезному заняться, но времени нет: Дубрава общий сбор в четыре пополудни назначил, а еще по городу пробежаться надо.

– Арчи? Он же по делам в город умотал? С чего бы так скоро вернулся?

– Да он это, я тебе говорю.

– Он так он, – не стал спорить Шутник. Достав из дорожной сумы еще с постоялого двора припрятанную бутыль с вином, он вытащил пробку и отхлебнул из горла. – Будешь?

– Не-э, – отказался я и поднялся с кровати.

– Как знаешь, – не стал настаивать Габриель. – Ну что, по бабам? Я тут одно заведение поблизости знаю – «Распутная русалка», там такие девахи…

– Если только вечером. Мне сначала кое-кого навестить надо. – Я толкнул заскрипевшую дверь и выглянул в коридор.

– Смотри, я в «Русалке» буду! Если что, как в Селедочный переулок пройти, тебе кто угодно объяснит. – Шутник отложил кистень на рассохшийся стул и, развязав кошель, высыпал монеты на застеленную одеялом кровать.

– Угу, – выходя, промычал я, уверенный, впрочем, что так скоро не освобожусь. И пусть мне всего одного человека найти надо, но город незнакомый, да и вряд ли тот дома сидит, меня дожидается.

Я уже подошел к лестнице, когда мое внимание привлекли громкие голоса, доносившиеся из-за двери в самом конце коридора. До крика дело не дошло, и слов разобрать не удалось, но разговор шел на весьма и весьма повышенных тонах. Никак Арчи с кем-то ругается? Точно, он. Странно, в эту комнату вроде бы Анджей Дубрава въехал.

На улице было по-прежнему мерзко: дождь уже стих, но в воздухе висела противная морось. По узеньким улочкам текли стремительные ручьи, бурлящие потоки которых несли дохлых крыс, конский помет, солому, щепки и совсем уж непонятный мусор. Вскоре все это окажется в одном из каналов, чтобы немного позже навсегда исчезнуть в море.

На улице было немноголюдно: жители города старались пережидать последствия непогоды дома, но в переулок к «Морскому змею» то и дело заворачивали насквозь промокшие подозрительные личности.

Пропустив ватагу подвыпивших матросов, я вздохнул, поднял воротник и осторожно сошел с крыльца. Впрочем, осторожность оказалась тщетной – дырявые сапоги сразу же хлебнули воды и размокшей дряни, толстый слой которой покрывал подгнившие доски мостовой.

Стараясь держаться поближе к стенам домов, крыши которых почти смыкались над улицами, я вышел из переулка и начал пробираться против течения стремительно мчавшегося мне навстречу потока. Насквозь промокшие ноги моментально закоченели, а пальцы потеряли чувствительность, но, к счастью, вскоре уровень воды снизился, и бурлящим ручьям стало хватать ливневых стоков. Или это мостовая стала выше?

Скорее, конечно, второе – все это время я поднимался в горку. Вот и улочки уже пошире стали и домики поаккуратней, да и под ногами не осклизлые доски, а грубо обработанные булыжники. Все правильно – это у порта, в самой низине, городская беднота селится, да всякое отребье в злачных местах ошивается. Те, кому достаток позволяет, комнаты, а то и дома в более престижных районах подальше от порта присматривают.

С соседней улицы вывернули три стражника в одинаковых синих камзолах с зелеными обшлагами. Широкие поля шляп от дождя обвисли, промокшая до последней нитки одежда липла к телу. Сразу видно, что не в кабаке во время дождя отсиживались, а улицы патрулировали. Странно. Неужели спрятаться не успели?

Воспользовавшись подвернувшимся случаем – последнее время навстречу никто не попадался, – я поинтересовался у них, как пройти на улицу Кожевников. Плотного сложения усатый стражник лет сорока с явственно выпиравшим животиком внимательно меня оглядел и что-то неразборчиво пробурчал насчет третьего поворота налево.

Дорогу мне пришлось спрашивать еще четыре раза. Запутанные улочки начали действовать на нервы, и, не выдержав, я согласился на предложение остановленного мной курьера за медный щит провести к нужному дому. По пути постоянно поправлявший съезжающую на лицо шапочку парнишка пересказал мне все городские сплетни, так что расстались мы вполне довольные друг другом. Он с честно заработанным медяком, я с кое-какой информацией для размышления.

Остановившись неподалеку от нужного дома, я огляделся по сторонам, по привычке проверил ножи и перебежал на другую сторону улицы. На первый взгляд, все спокойно. Разве что людей не видать, но это нормально: кто от непогоды по домам и кабакам попрятался, кто в поте лица на хлеб насущный зарабатывает. Только стража да нищие под дождем мокнут. Но попрошаек отсюда, пожалуй что, с палками погонят, а стражники на одном месте торчать не могут, им закрепленный участок обходить надобно.

Хм… Район-то этот хоть и не самый престижный, но улица смотрится весьма даже ничего себе. И пусть застроена не особняками, но двух– и трехэтажные дома, некоторые даже с огороженными высокими заборами двориками, производили самое благоприятное впечатление. Видно, что с определенным достатком люди живут. Мастеровые, средней руки торгаши, может, даже портовые служащие и занимавшие не самые высокие должности в городском магистрате чиновники.

Нужный мне человек ни мастеровым, ни служащим не был. И хоть состоял он в весьма уважаемой в Геладжио Гильдии корабелов, не думаю, что на его ладонях отыщется хоть одна мозоль от рубанка или топора. Соседи считали Гаспара Мерини, в определенных кругах известного как Плотник, мелким торгашом-перекупщиком, частенько прогуливающимся по самой кромке закона, но никто из них даже предположить не мог, что этот всегда спокойный и уравновешенный человек последниюю пару десятков лет являлся не последним деятелем преступного сообщества города.

Последний раз окинув взглядом пустынную улицу, я зашел в распахнутые ворота двора и остановился перед скопившейся в подворотне лужей. Вот ведь! Тут и утонуть можно запросто.

– Чего тебе? – Сидевший во дворе под навесом здоровяк, и сложением, и одеждой напоминавший ученика молотобойца, положил на лавку мешочек, в котором шуршали мелкие – всего в фалангу указательного пальца длиной – жареные рыбешки, и уставился на меня.

– Мне бы мастера Гаспара, который Плотник. – Внимательно приглядевшись к молодому парню, я приметил выглядывавшую из-под края широкой рубахи наколку, несколько неуместную для законопослушного молотобойца, и смахнул с волос осевшую морось. И так уж вышло – мой безымянный палец при этом оказался согнут.

– Мастера Гаспара сегодня уже не будет, – прищурился здоровяк, от которого не укрылся мой жест. – Подходи завтра до полудня.

– Договорились, – кивнул я и не торопясь пошел к Подгорной улице, той самой, где мне повстречались городские стражники.

Что ж, с наскоку найти нужного человека не удалось. Это не беда. Главное – он никуда не уехал, не попал в тюрьму, просто не простудился и не умер, в конце концов. А что? С моим везением запросто. Но ждать до завтра – это терять целый день. А я и так упустил слишком много времени.

Помянув недобрым словом тень шляющегося невесть где Гаспара, я тяжело вздохнул, но все же решил, что без визита на городское дно обойтись никак не получится. И откладывать это дело в долгий ящик тоже нельзя – вечером бесследно исчезнуть в темных закоулках припортовых районов Геладжио шанс куда как выше. Об этом меня предупреждали знающие люди, а к их словам имело смысл прислушаться. Да и собственный опыт о том же говорит.

На этот раз служивые на улице не околачивались, а спешившие по своим делам горожане оказались на редкость неразговорчивыми. Так что минут через пятнадцать бесплодных усилий выяснить дорогу до площади Ворон мне ничего не оставалось, как окликнуть возницу, правившего медленно объезжавшей залитые водой выбоины телегой.

– Эх, ваша милость, никак, приезжий? – вздохнул седоусый дедок, огляделся по сторонам и, понизив голос, продолжил: – Воронья та площадь, Воронья, а площадью Ворон ее токмо душегубы промеж собой и зовут. Ну так, стал быть, сейчас по Корабельной до казармы городской стражи дойдешь, там развилка на бульвар Гравюр будет, но тебе не туда, а дальше до самой Чумной…

Я стоял, кивал и, в конце концов, даже уверился, что смогу найти нужную площадь, но самостоятельно добраться получилось только до казармы городской стражи – запутанные улочки города сбивали с толку и заставляли кружиться на одном и том же месте. Дежуривший у ворот казармы стражник скептически оглядел мой помятый камзол, но цепляться не стал и, криво усмехнувшись, все же показал, в какую сторону следует идти. Как ни странно, именно там площадь Ворон и оказалась. Правда, от казармы до нее пришлось топать и топать.

Остановившись на краю площади, я огляделся и сам себя поздравил с принятым решением не откладывать до вечера свой визит сюда. Даже район «Морского змея» смотрелся куда приличней, чем скопище хлипких трехэтажных хибар, которые окружили площадь Ворон так тесно, как жмутся к костру в холодную ночь озябшие путники. Да и сама площадь оказалась всего-навсего свободным от застройки пятачком, посреди которого стоял постамент солнечных часов с выломанным стержнем.

Я оглядел дома, потом, запрокинув голову, посмотрел на едва проглядывающее сквозь пелену облаков тусклое пятно солнца и хмыкнул. По всему выходило, что солнечные часы почти весь день находятся в тени. Интересно, это сразу так было или дома потом понастроили?

Как ни странно, в окрестностях площади было куда многолюдней, чем в более благополучных районах Геладжио: с криками и пронзительными воплями бегали клянчившие милостыню босые дети, рылись в наваленной куче мусора бродяги, нетвердой походкой прошаркал одетый в засаленные обноски пьяница, два явно поиздержавшихся морячка пытались снять уличную шлюху. И никто никуда не спешил. Даже распродававшая подозрительного вида пирожки торговка меланхолично провожала взглядами проходящих мимо людей и не пыталась привлечь внимание к своему залежалому товару.

Почувствовав чей-то взгляд, я положил ладонь на рукоять ножа, но прислонившийся к стене дома оборванец, от которого так и несло едким ароматом дурман-травы, решил не испытывать судьбу и отвернулся.

А вот тебя-то мне, пожалуй, и надо. А то так еще полдня вокруг площади кружить придется.

Едва не провалившись, наступив на прогнившую доску мостовой, я подошел к старательно отворачивавшемуся парнишке и кашлянул.

– Чего тебе, баклан? А? – Оборванец ссутулился и отступил на шаг назад. – Чего надо, говорю?

– Родня твоя бакланы, – я провел под глазом костяшкой большого пальца, – а я вольный человек, по городам хожу, с людьми знакомства завожу.

– Ну и иди дальше. – Парнишка совсем разнервничался и сунул руки под рваную и неоднократно заштопанную куртку.

– Обязательно пойду. Только сначала с Лордом поговорю.

– Лорд? Не знаю никакого лорда. Может, тебе еще и герцог нужен?

– Нет, только Лорд.

– Не знаю такого. Понял, да?

– Да ну?

– Не нукай! Сказал: не знаю! – чуть ли не завизжал оборванец.

– А я думаю, знаешь. – Не особо резко, но так, что парень не успел отдернуться, я ухватил его за кадык и слегка сдавил. Из ладони оборванца выскользнула заточка и утонула в чавкнувшей грязи. – Проводи меня.

Парнишка попытался снова выдавить из себя, что ничего не знает, но лишь невнятно засипел. Широко распахнув глаза, оборванец ждал, когда ослабнет хватка, и по мере осознания того, что этого не произойдет, его глаза открывались все шире и шире. Вцепившись руками в мое запястье, он попытался освободиться, но, получив левой в скулу, обмяк и начал оседать на колени.

– Неприятности? – остановились рядом морячки, которые так и не смогли договориться со шлюхой.

– Земелю встретил, век не виделись, – специально растягивая слова, чтобы стал не так заметен мой северный акцент, ответил я и приобнял готового упасть в грязь парнишку.

– А, тогда ладно. – Удовлетворившись ответом, моряки отправились дальше.

– У тебя есть выбор. – Я немного усилил хватку, и оборванец тихонько захрипел. – Или ты прямо сейчас отведешь меня к Лорду, или отведешь после того, как я тебе что-нибудь отрежу.

– Отведу, отведу, только отпусти, – захрипел сразу поверивший в угрозу парень.

– Вот и ладно. – Одной рукой я перехватил его под локоть, второй дружески похлопал по спине и широко улыбнулся: – Дернешься – изувечу.

Оборванец побледнел и на подгибающихся ногах потащился по улице. Выйдя с площади, мы свернули в какой-то проулок, миновали заваленную мусором помойку – несколько грызущихся из-за кости собак, поджав хвосты, бросились наутек – и остановились перед спуском в городскую канализацию. В обложенном тесаными камнями темном провале журчала вода, и как я туда ни вглядывался, так и не смог различить никакого намека на лестницу.

– Туда, – покосился на меня парень и добавил: – Там выемки.

– Спускайся первым, – распорядился я.

Оборванец постарался скрыть кривую ухмылку, но, увидев вытащенный мной метательный нож, сразу поскучнел.

– И не думай, – на всякий случай предупредил его я.

Со спуском никаких сложностей не возникло: выемки в камнях сами ложились под руки и ноги, – а вот внизу захлестнувший чуть выше колена поток сточных вод едва не сбил с ног. Еще и темно, как у теней за пазухой.

Путь по длинным туннелям городской канализации в памяти отложился плохо. Попытка запоминать очередность поворотов оказалась тщетной – все внимание уходило на то, чтобы не оказаться смытым мутным потоком. И хоть ориентируюсь я в темноте весьма неплохо, парнишка мог дать мне в этом деле сто очков вперед. Или он просто маршрут наизусть помнит?