Текст книги "Берег мой ласковый"

14

До впереди идущего танка оставалось метров четыреста, когда колонна вдруг остановилась. Из люка второй машины высунулся военный в офицерской шинели со светлыми погонами и стал махать руками. Он что-то кричал.

Потом из грузовиков стали выпрыгивать солдаты и выстраиваться в цепь.

«А-а, – понял Силантий, – они ведь знают, что где-то здесь мое пулеметное гнездо. Задача солдат теперь обнаружить меня и отдать под танковые залпы. Так они меня должны ухлопать».

Он хмыкнул, криво усмехнулся.

– А хрен вам с маслом, умники! Я хочу еще с вами повоевать самое маленечко. Достаньте меня сперва, гопота чухонская.

И жалко ему в эту минутку было только одного: не успел он напоследок скрутить да выкурить последнюю цигарочку.

Цепь шла с интервалами шагов в десять – пятнадцать. Густо шла. Танки стояли и ждали, когда появится цель? Когда до солдат оставалось метров восемьдесят, Батагов открыл огонь. По старому обыкновению, он аккуратно выцелил офицера, идущего в середине цепи, поймал на мушку его грудь и нажал на гашетку. Пулеметная пуля летит быстро. Пока падал офицер, Силантий прошелся огнем по всей цепи. Оставшиеся в живых солдаты залегли. Батагов продолжал стрелять и по ним. От упавшей на землю цепи к нему доносились стоны раненых, предсмертные крики убитых.

«Сейчас шарахнет передний танк», – только и успел подумать Силантий, как из жерла пушки вылетел темно-красный огонь, и снаряд пролетел у него над головой. Разорвался, ударившись о ствол стоящего сзади дерева. Заскрипела перерубленная пополам лесина, ее вершина свалилась и гулко, с хрустом сучьев ударилась о землю.

– Все, пора уходить, – сказал сам себе Батагов, – второй снаряд будет в цель.

Он погладил горячий казенник своего верного «Максима», сказал ему:

– Прощевай, друг. – И быстро отполз на вторую позицию, где лежали приготовленные заранее автомат и винтовка с патронами.

В ту же секунду раздался оглушающий взрыв танкового снаряда, уже прицельного. Он ударил в землю под самый пулемет, отчего тот искорежило и отбросило в сторону. Вместо пулемета осталась только большая, глубокая воронка. До Батагова долетели рыхлые комья земли. Уши от страшного снарядного треска закупорила глухота. Осколки не задели его, пролетели над головой.

Теперь солдаты должны были подняться и идти вперед, продолжить прочесывание местности. Но произошло неожиданное. Люк второго танка опять открылся – и снова появился силуэт офицера в серебряных погонах. Он размахивал руками и что-то кричал. Солдаты из крепко поредевшей цепи поднялись на ноги, подхватили под руки или подняли на плечи раненых и ушли к своим машинам. Убитые остались лежать на земле. Как сообразил Батагов, их позже соберет похоронная команда. Сейчас убитые не нужны, солдаты идут в атаку.

Когда все погрузились, офицер дал команду двигаться вперед. Колонне больше ничего не угрожало: вредоносный пулемет, создавший столько проблем немецкой и финской армии, наконец-то был уничтожен.

Силантий понял, что на этой позиции он бесполезен. Скоро танки приблизятся к третьей его боевой точке. Надо срочно быть там!

Несколькими пружинистыми бросками он перенес тело к канаве, идущей вдоль дороги. Низко пригнувшись, чавкая сапогами в стоящей на дне канавы воде, заливая свои кирзачи, он добрался до подбитого Колькой Борисовым танка, обогнул его и тут же оказался около грузовика, пробитого его пулями и стоящего поперек дороги. Залег за передком. Перед ним на склоне канавки, на молодой, пробивающейся из-под земли траве лежали две его противотанковые гранаты.

Танки были уже близко, метрах в ста, настоящие тяжелые немецкие танки. Не то что та живопырка, уничтоженная Колькой Борисовым и им.

Машины шли одна за другой ладным, ровным строем, словно на каком-то параде. В другой раз и этот строй, и их могучий, всесокрушающий вид напугали бы, наверно, крестьянского сына Силантия Батагова. Разве кому-то можно встать супротив эдакой армады? Какой силой пересилить? А уж что тут может поделать один почти безоружный солдатик?

В этот момент Силантия ничего подобное не смущало и ничего больше его не волновало. Он вышел на последний свой бой. Были только немецкие танки и он, красноармеец, вооруженный двумя гранатами РПГ-40. Две суровые силы, вставшие против друг друга.

В голове у Батагова работала только одна солдатская мысль: как надежнее подбить передний танк, чтобы он потом перекрыл путь всем остальным?

Граната лобовую броню не возьмет. Она у немецкого танка около четырех сантиметров, а РПГ пробивает только два.

Выход тут один – надо действовать так, как учили на танковом полигоне, пока часть Силантия стояла в резерве. Надо пропустить танк и ударить гранатой в заднюю часть, где броня тоньше и где располагается двигатель.

Теперь вопрос: как оказаться позади танка? Если находиться сбоку машины, пока она проходит вперед, сразу попадаешь под пулеметный огонь идущих сзади танков. Изрешетят в одну секунду.

То же самое, если пропустить танк, спрятавшись в канаве, выскочить уже сзади… Тут точно швырнуть гранату не успеешь…

Похоже, как и на полигоне, надо будет подлечь под танк, пропустить его над собой и тогда бросить гранату в мотор.

Больше Батагов уже ни о чем не думал. Задача, поставленная им перед самим собой, была ясна: подбить передний танк, чтобы он вместе с уже стоявшими поперек дороги танком и грузовиком плотно перегородил путь вражескому наступлению на железную дорогу и станцию Лоухи, куда прибывали воинские эшелоны.

Расчистка дороги – это время, а дополнительное время даст нашим войскам возможность лучше подготовиться к отражению немецкого наступления.

Немецкий танк наползал на него, словно гигантское, черное, квадратное животное, издающее страшное лающее рычание. И тогда Силантий, перекосив в изрядной злобе лицо, крикнул ему в лоб, во всю черно-стальную махину:

– Иди сюда, падла, я тебе ужо!..

И поднял с земли свои гранаты.

Когда передний танк подошел совсем близко, когда Батагов оказался в его мертвой зоне, он резко выпрыгнул из канавы и лег на сырую землю прямо перед танком. Глядя на него, приподнявшись слегка на локтях, поправил тело, чтобы оказаться ровно между гусеницами.

Танк своим страшным, тяжеленным грохочущим телом, казалось, навалился на него и решил задавить его, искромсать, оставить только изуродованное мокрое месиво. Все тесное пространство вокруг заволокла темнота.

Он и в самом деле какими-то острыми частями изодрал на спине шинель и едва не уволок Силантия за собой. Но тот впился в землю всеми силами, как только мог…

Как только брызнул в глаза дневной свет, Батагов с двумя гранатами – по одной в каждой руке – вскочил на ноги и прицельно бросил одну в то слабое для танка место, где стальная решетка закрывает двигатель. Он целил в эту самую решетку. И попал! Он в это мгновение испытал чувство, сладкое для всякого солдата – чувство победы над врагом. Успел испытать это чувство! Он попал гранатой именно туда, куда и должен был попасть – он разбил двигатель вражеского танка!

В следующее мгновение он был убит.

Силантий смог сделать только движение, чтобы перехватить вторую гранату. Но не успел завершить это движение.

Его сразило наповал слишком много металла, прилетевшего в его тело. Это были пулеметные пули, выпущенные из второго танка, перерубившие его, и осколки корпуса брошенной им самим гранаты. Он оказался слишком близко от взрыва. Батагов упал на сырую дорогу…

Передний танк задымил. Колонна встала.

Поднялся люк на башне второго танка. Из нее показался офицер с алой окантовкой серебристых погон оберштурмбаннфюрера СС. Держа около лица микрофон рации, он стал выкрикивать команды для всей колонны. Это был командир танкового полка дивизии СС «Север», разворачивающей наступление на русскую железную дорогу Мурманск – Вологда.

По его команде прибежали солдаты и принялись тушить пожар на переднем танке. Они в канаве набирали воду в ведра и поливали ее в люк двигателя. Им помогал танковый экипаж.

Одновременно командир полка дал указание солдатам, находящимся в грузовиках, прочесать местность на предмет обнаружения и уничтожения живой силы противника, способной напасть на колонну.

Оберштурмбаннфюрер спустился с танка и в сопровождении двух солдат лично осмотрел всю близлежащую территорию. Он ходил среди деревьев и кустов и качал головой. Повсюду было много трупов финских и немецких солдат, валялось оружие. Офицер искал боевые позиции красноармейцев, уничтоживших так много его солдат. Их должно быть не менее взвода, полагал он. Но нашел только один пулеметный окоп да одну свежую могилу.

Опытный офицер, он понял, что здесь воевал, вел огонь только один русский пулеметчик, похоронивший своего убитого второго номера. Только один!

Потом он внимательно осмотрел подбитый разведывательный немецкий танк, нашел танкистов… Этот танк состоял в штате его полка, и это были хорошие танкисты… Остановился около разбитой пулеметными очередями бортовой машины…

Немецкий подполковник был поражен всем увиденным. На дорогах войны такого он еще не встречал. Он всегда был уверен во всепобеждающей мощи немецкого оружия и в доблести солдат вермахта. Так было везде – и в побежденной Европе, и в России. А эти два рядовых красноармейца ухлопали не меньше взвода и разрушили несколько единиц техники. Это было невообразимо!

А какая самоотверженность! Тот красноармеец, которого расстрелял его танк, шел на верную смерть, действовал смело и расчетливо. Оберштурмбаннфюрера неприятно кольнула мысль, что среди своих солдат он таких явных подвигов не наблюдал…

Подполковнику не хотелось, совсем не хотелось затрагивать эту щекотливую и довольно досадную тему, но он сейчас не смог бы отложить ее – слишком сильно было впечатление от увиденного. И подполковник сформулировал ее:

«Германии трудно будет победить Россию, если за нее воюют такие солдаты».

У оберштурмбаннфюрера запокалывало сердце.

Он вернулся к своему танку. Тело убитого красноармейца уже было отброшено на обочину дороги. Офицер заставил себя вглядеться в его лицо. Что-то должно быть в нем, не понятое еще, не постигнутое… Да нет, не было в нем ничего особенного. Самое обыкновенное, крестьянское, мужицкое лицо, каких он видал уже сотни среди русских пленных, да еще заляпанное дорожной грязью…

И эта обыкновенность почему-то еще более раздосадовала немецкого офицера. Было очевидно, что он не понял чего-то главного…

К нему пришли с докладом, что никаких красноармейских формирований поблизости не обнаружено.

– Это я и без вас знаю, – хмуро сказал офицер и дал команду собрать около его танка экипажи первых десяти машин и солдат, участвовавших в поиске.

Он заставил солдат перенести тело красноармейца к обнаруженной могиле и выкопать еще одну.

Подполковник построил своих солдат около тела Батагова и сказал:

– Этот русский солдат наш враг, и мы сделали правильно, что убили его. Враги рейха должны быть уничтожены! Так будет с каждым, кто выступит против немецкого оружия! В то же время, – тут голос подполковника повысился, приобрел оттенки парадности, – доблестная немецкая армия свято чтит подвиг любого солдата, если он погиб в бою, защищая интересы своей страны, и проявил при этом солдатскую отвагу и мужество. Их солдатский подвиг должен быть для нас примером. Я бы хотел, чтобы храбрые солдаты моего полка умели воевать так же достойно, как этот поверженный нами русский солдат. Он один в неравной борьбе сумел на два дня задержать наше наступление на передовые порядки красных.

И отдал команду похоронить его рядом с могилой другого красного бойца.

И этот приказ был выполнен.

15

В шестьдесят восьмом полку двадцать третьей гвардейской стрелковой дивизии имелись данные только о том, что вторая рота шестнадцатого батальона в неравном бою с противником погибла полностью. Никто не получал данных о последних боях рядовых Батагова и Борисова и о том, как они погибли. Местность, где они воевали, была занята противником. Поэтому бойцы стали числиться пропавшими без вести. Их семьи не получили «похоронок» – сведений об их гибели, которые давали право на государственное вспомоществование, то есть на помощь государства, которая помогла бы выжить в суровое военное время. Дети Силантия Батагова чудом не умерли голодной смертью, выжили только благодаря помощи добрых людей.

Холмики над солдатскими могилами давно сровнялись с землей. Теперь никто не знает, что здесь лежат герои, совершившие славный подвиг во имя Родины.

И это судьба не только их, а миллионов наших солдат.

И только каждую весну лесная птица – огромный краснобровый, черно-сизый глухарь, в восторженном брачном упоении задрав бородатую голову, распушив веером свой хвост, ломая когтистыми лапами нежный весенний ледок, голося азартную вековечную песню, важно проходит мимо этих затерянных в лесу могил.

Как и в военном сорок втором году, он каждую весну приносит лежащим в земле солдатам добрые весточки из родных мест…

16

Наверно, когда мой дед уходил на войну, он очень печалился, что не успел достроить свой дом и дошить свой карбасок.

И не увидел, не покачал на руках своего сына Витеньку, которого так ждал. Виктор, мой дядя, родился уже после гибели своего отца.

Когда я сижу на морском берегу и вспоминаю своего деда, я всегда вглядываюсь в морскую даль. И чудится мне, что там, за морским горизонтом, в туманном мареве плывет карбасок. Сидит в нем за легкими веселками мой дедушка и плывет из дальней-дальней дали к родному берегу.

Стоит яркий летний денек, и солнышко красит в розовый цвет родную сторонку. На берегу стоит деревня Яреньга, в которой родился и жил до войны мой дед. И вся она в розовом цвете, и крыши домов тоже розовые. По-над крышами в небе висят купола деревенской церкви и их золото так же все в розовых оттенках.

И выходит из деревни, выхаживает на морской бережок его семья – жена Мария, дочки Оленька и Ульянка. Они идут, держа за руки друг друга. А вокруг них бегает его сынок Витенька в драных, но чистеньких штанишках. И шалит, и шалит…

Семья выходит к самой морской кромке. Все прикладывают руки «козырьками» поверх глаз и вглядываются в морскую даль. Они не видят заветный карбасок, но высматривают его за морским горизонтом. Они знают точно, что лодка его там, в туманном мареве. И они зовут к себе своего Егора.

– Эй, – кричат они, – плыви к нам быстрее! Мы ждем тебя! Очень ждем!

А дед видит их, слышит их зов и кричит им громко, как можно более громко:

– Я зде-есь! Я плыву к вам! Дождитесь меня!

Но семья не может пока его разглядеть и расслышать. Они просто знают, что он плывет к ним.

Все время плывет.

Беляк и Пятнышко

1

В самом центре города Архангельска горит Вечный огонь. В короткие белесые северные ночи пламя его, бледное и желтое, тускловато помаргивает средь серого гранита и совсем почти не освещает прозрачную ширь середки северного лета. Разве можно осветить маленьким огнем бесконечную светлость белых ночей? В ту пору Вечный огонь заметен лишь вблизи.

Зато зимней холодной черной ночью огонь раздувается прилетающим с полуночных краев северным холодным ветерком «Сиверко», который шквальной своей рванью расплескивает пламя в разные стороны. И отблески огня прыгают по площади, залетают в окна окружающих домов, улетают далеко в небо и красят в розовый цвет падающие на город снежинки.

Рядом с Вечным огнем стоит странный памятник. Вряд ли кто-нибудь из российских граждан видал что-нибудь подобное в других городах мира.

Это памятник гренландскому тюленю. Он словно бы только что вышел из Северной Двины, которая течет за его спиной, прополз, опираясь на ласты, через пляжный песок и вскарабкался на высокий камень-постамент. Громадный, бронзовый, он поднял высоко голову и глядит с обелиска на город, на людей. Глядит внимательно, пронзительно и придирчиво. Он словно всматривается в лица горожан, в их сердца и задает очень важный для них и для себя вопрос: правильно ли он поступил, отдав за живущих в этом городе людей столь невозвратимо много. Взгляд его и тревожный, и требовательный, ведь он отдал за этот город свою жизнь.

Ему хотелось бы, чтобы это было совершено не напрасно, чтобы люди оценили его жертву и помнили о нем.

Многие, особенно приезжие, удивляются совсем не нужной с их точки зрения сентиментальности жителей Архангельска.

– При чем тут тюлень? Не лучше ли было поставить памятник собаке или, например, кошке, или какому-нибудь там оленю. Они, эти животные, много полезнее для человека, чем это ластоногое существо.

Я сам слышал такие разговоры.

Давайте простим их. Люди просто не знают предмета, о котором судят. Они не ведают сути событий, происходивших, впрочем, совсем не в такие уж давние времена…

2

Девочка Аня Матвеева приехала в заполярный город Мурманск. Приехала она на поезде, конечно же не одна – кто бы отпустил ее, подростка, в дальнюю дорогу без надежного сопровождения? Время военное, лихое, в разоренной беспощадной войной стране всякое случалось на дорогах. Бывало, что и взрослые люди пропадали не за понюх табаку, попав ненароком в какую-нибудь случайную дорожную заваруху. А тут деревенская девчонка, нигде еще не бывавшая сиротинка – безотцовщина. Ее облапошить – любому жигану в радость, раз плюнуть.

Стоял месяц март 1945 года. Война шла уже к завершенью. Смертельный ее вихрь, покружив над российским северо-западом, разметав деревни, спалив лес, унесся на Запад и крушил теперь города Польши и Германии, коверкал людские судьбы и везде оставлял после себя только выжженную землю и незаживающие язвы неизбывного человеческого горя.

В почти совсем разрушенный и малолюдный Мурманск Аня приехала через притихшую и обугленную Карелию. Весь этот город, раскиданный по черным, опаленным пожарами сопкам, всего полгода назад сотрясался от взрывов снарядов и бомб, и был теперь похож на погашенный гигантский костер с еще теплыми, раскиданными по земле головешками – недогоревшими остатками бывших человеческих жилищ. Ане показалось, что прямо через город проехал тяжелый, гигантский, размером до небесной выси, сокрушительный каток лютой войны. Проехал и раздавил все, что жило в нем раньше.

На улицах, посыпанных углями и пеплом, почти не было людей. Только кое-где сновали, подгоняемые резкими командами охранников, безликие худые фигуры, одетые в серые лохмотья – силуэты немецких пленных. Разрушив город, они теперь его восстанавливали.

Но мурманский морской порт работал. Он снабжал возрождающийся город, корабли и воинские части всем необходимым, через него переправлялись в глубину России товары ленд-лиза, отсюда уходили на рыбный и зверобойный промысел суда морского пароходства.

3

Аня приехала с бригадой зверобоев. Ей самой, ее маме и их родне – дедушке Илье – стоило больших хлопот, чтобы она попала в эту бригаду. Входило в нее всего-то пятнадцать человек, а желающих участвовать в зверобойном отряде от деревни набралось человек двадцать пять. На колхозном собрании долго судили-рядили, привередливо обсуждали каждую кандидатуру. Это потому, что зверобои испокон веку хорошо зарабатывают, а всякая семья хочет, чтобы и в их дом пришла копеечка.

– Почему эт Аньку зуйком посылать? – допытывались односельчане, – лучше парня какого. У ей силенок не хватит шкуры по льду таскать да туши. Парня надо!

Аня с мамой сидели среди односельчан, волновались. Мать рвалась выступить и сказать хоть пару слов, да понимала: бесполезное это занятие. И слушать не станут, знамо дело – мамка за дочку хлопочет. Хуже только будет. Но сказал веское слово дед Илья, уважаемый в деревне человек.

– Я вам так скажу, селяне, эта девка мужика хорошего стоит. Я в прошлом годе сиживал с ей на Никольской тоне, дак знаю. И на веслах гребет в погодушку, и кашеварит не хуже наших женочек. Труженица она, надо брать ее.

Сопротивлялись некоторые. Выступала Калинична, самая напористая деревенская крикунья:

– Ты, Илья, хоть и рыбак самолучший, а не прав ты! Родню свою ташшишь. А другим ведь тоже надо рублик да другой заработать.

Дед Илья был родным дядей Аниной матери – братом ее отца, и крыть ему было нечем. Так бы, наверно, и заклевали девочку и не поехала бы она на зверобойку, но слово взял председатель колхоза Майзеров. А его мнение, чего уж там, самое авторитетное:

– Тут надо по-хорошему, по-человечески подойти. Все же знаем, что у Анны нашей Матвеевой год назад похоронка на отца пришла, и она, девочка эта, младших братишек своих вытягивает. Как взрослая женщина работает в колхозе все лето, во все каникулы. Мать у нее с туберкулезом – это всем известно, а Анна всего-то в седьмом классе, вы же знаете. Надо бы помочь семье этой.

Председатель, сидя в президиуме, опустил голову, спрятал покрасневшие глаза, помолчал. Потом рывком голову поднял и уже с улыбкой сказал притихшему залу:

– А, кроме того, надо бы поддержать будущего нашего зоотехника. Матвеева Анна летом будет поступать в сельхозтехникум по нашей путевке, а потом, значит, к нам и вернется, в наш колхоз.

Все дружно захлопали, и Аню включили в бригаду, которая отправлялась на промысел гренландского тюленя в район Зимнего берега Белого моря.