Текст книги "Братья (продолжение Кристины)"

С улицы доносится грохот – приехали мусорщики и опорожняют контейнеры на помойке. Беру телефон, чтобы посмотреть время – на экране новое уведомление и индикатор включенного интернета. В вайбер уведомление от Наташи, которая не празднует день рождения: Кристина не пришла? Если нет, то у меня есть подозрения, куда она могла пропасть. Она меня прикончит, если узнает, что я тебе вот это так сказала, но будет лучше, если ты узнаешь это раньше. К ней тут всё подкатывал какой-то парень, Никита, я только имя знаю и всё. Ну, это всё. Дай знать, если что узнаешь.

Закрываю вайбер и смотрю в потолок. Темнота сгустками клубиться по углам, фантазия дорисовывает абстрактные образы. Сейчас я отчётливо вижу распятого Христа.

Открываю окно и закуриваю. Ясное небо, звёзды освещают город, а высота манит испытать себя. на прочность… Именно когда всё идёт кувырком или резко что-то ломается – мне хочется сбежать, спрыгнуть вниз, долететь до асфальта, а потом взмахнуть крыльями и навсегда сбежать на небо. Кристина снова пропала, но сейчас сама, ничего мне не сказав и за несколько часов до исчезновения она писала мне смс, чтобы я купил хлеб.

Если она писала про хлеб, значит, она не планировала исчезать, иначе ей было бы всё равно на то, куплю я хлеб или нет. Она сказала, что идёт на день рождения, который, как выяснилось и не должен был состояться. Наташа мне написала про какого-то Никиту, который приударил за Кристиной. Если позволить себе побыть немного параноиком, то выходит, что Кристина пошла встретиться с этим парнем, но что-то пошло не по плану и вот, она никак не появляется дома. На звонки не отвечает тоже, хотя телефон включен. Если он не выключится в течение пары дней, значит кто-то его регулярно заряжает и Кристина жива, а если выключится, то это хоть и не является фактом в пользу её смерти, но будет явным подтверждением неприятностей.

Офицер, перед тем, как меня отпустить отказался принять заявление о пропаже Кристины. С момента исчезновения должно пройти 48 часов и только тогда заявление принимают, пояснил он.

Открываю окно и закуриваю. Глубоко вдыхаю дым, набирая полную грудь до упора. Он обжигает глотку, а потом серой струёй вырывается наружу, когда я запрокидываю голову. На шкафу что-то отражает свет фонарей, мятое и блестящее, как фольга.

Я понимаю, что когда я достану этот небольшой свёрток, то пойму, что всё покатилось к чёрту в то время, когда я себя убеждал, что как раз нормально. Приношу табуретку и встаю не неё. Маленький блестящий свёрток из фольги, мятый, по краям рваный. Такое чувство, что его несколько раз уже открывали и завёртывали обратно.

Разворачиваю свёрток – несколько белых таблеток, под которыми такая же белоснежная пыль.

Глава 6 Кристина

Возвращаюсь домой. Прошла неделя с того момента, как я выписался из больницы. Меня даже никто не пытался найти. Такое чувство, что интерес я представлял только для Дениса, которого забрала на тот свет авария.

Захожу в коридор опираясь на костыль – нога всё ещё в гипсе. Что-то не так. Кристина спит, а когда я пытаюсь её окликнуть, то никак не реагирует на меня. Даже не разувшись я иду к ней, очень громко цокая костылём по полу. Тормошу – не просыпается. Она как будто под сильными снотворными. Я чувствую, что что-то здесь не так, что-то произошло… Я её вытащил из этого ада, как мне казалось, но сейчас я задаю себя вопрос и не могу на него дать ответ: а был ли это ад для неё?

Осматриваюсь – рядом с кроватью на тумбочке лежит пластинка таблеток и одной не хватает. На оборотной стороне пластики написано «Хлорпротиксен». Понятия не имею, что это за препарат, но Кристина мне ничего ни о каких лекарствах не говорила, а значит, что всё это не просто так.

Я убираю пластинку таблеток в карман и ухожу на кухню. Чай, кофе или пара банок пива, которые я с вечера убрал в холодильник. Скорее всего пиво лучше подойдёт, по крайней мере оно снимает напряжение. Ненадолго, но снимает. Потом обычно становится хуже.

Банка слегка шипит, когда я её открываю. Несколько глотков проносятся нотками расслабление по всему телу, даже нога под гипсом стала чувствовать себя немного комфортнее, хотя иногда она заставляет меня чуть ли не лезть на стену. Зуд. Нет ничего хуже ноги, которая сильно чшется под гипсом и ты ничего не можешь с этим сделать. Это похоже на то, что у тебя чешется нога, а ты сидишь на каком-нибудь важном рабочем собрании и не можешь себе позволить разуться и почесать ногу. Только в таком случае можно выйти в туалет и облегчить свои страдания, но я гипс снять не смогу ещё месяц.

У меня нет как такового перелома, но сама кость не в порядке. Она пошла трещинами и при любом давлении, особенно если я встану на эту ногу – трещины могут расползтись. Теперь мне приходится хромать в гипсе. Раньше мне казалось, что жалеть калек и инвалидов это нормально, сейчас, оказавшись в подобном положении я понимаю, что жалость к таким людям только заставляет их чувствовать себя ещё более ничтожными.

Выдыхаю дым в открытое окно и почему—то вспоминаю Кемаля. Он ведь практически отказался от меня, когда я ввязался во весь этот ад. Можно ли считать это предательством? Не думаю. Это были мои проблемы, которые я сам себе создал самостоятельно и никто, включая Кемаля не должен был ввязываться в них вместе со мной.

Я был один, бежал в своей лабиринте, который выстроил сам и благополучно заработал амнезию, забыв, где вход, а где выход. Войдя, я потерял то место, через которое вошёл и не видел для себя иного исхода, кроме как добраться до выхода и сделать всё правильно. Единственное, что помогало мне найти силы на каждый последующий шаг, который я совершал избитым, с отрезанным соском или туша сигарету о шею своего брата – это была Кристина. Именно сама мысль, что её надо спасти была моим стимулом, который помогал всегда вставать на ноги и несмотря ни на что бороться.

Из комнаты доносится шум – кажется Кристина проснулась. Она медленно заходит на кухню и останавливается в дверном проёме. Карие глаза смотрят на меня сквозь волосы упавшие на лицо, губы шевелятся:

– Ты давно пришёл?

– Да, – я выкладываю на стол пластинку таблеток, найденных в комнате, – а это что?

– Успокоительное, – отвечает она и садится за стол напротив меня. – Ты думаешь так легко слезть с той дряни, на которую меня там подсадили?

– Тебе нужно к наркологу…

Звонит телефон, я открываю глаза и обнаруживаю себя лежащим на кровати. Никакой кухни, таблеток и Кристины. Номер скрыт, я отвечаю:

– Да.

– Привет Артём, ты помнишь меня?

– В смысле? Вы кто?

– Какая разница, а? – Человек с хриплым голосом смеётся.

– Большая, ты кто?

– Я тот, кто поможет тебе получить Кристину обратно, Артём. Ты ведь любишь Кристину? – Снова смех. Денис? Нет, я уверен на сто один процент, что это не он.

– Где она? – Слышу я собственный крик.

– Погоди, сейчас.

– Что? -В трубке шорох, шаги, ещё что-то, но я почти уверен, что этот человек сейчас меня не слушает. Спустя десяток секунд я слышу женский плач, потом голос возвращается:

– Короче, сама Кристина мне на фиг не нужна, но ты пригодишься. Ты её любишь?

– Где она?

– Ты её любишь, Артём?

– Где она? Эй, ты!

– Артём, вопросы игнорировать нехорошо, ты это знаешь? Ты любишь Кристину?

– Да, люблю.

– Как думаешь, её жизнь стоит жизни плохого парня? – Снова хриплый смех.

– Что тебе от меня нужно?

– Артём, ты опять игнорируешь вопросы… Ты понимаешь, что от твоих ответов сейчас очень многое зависит? Под очень многим я подразумеваю жизнь Кристины.

– Да, стоит, – отвечаю я.

– Отлично. Ты знаешь, где находится шаурма стрит? Так вот, рядом с этой палаткой есть дом, у которого в торце стоит старый дымоход. Один из его камней выдвигается в самом низу. Там ты найдёшь инструкции для действия в пять утра. Ты понял?

– Да, – связь оборвалась.

Я понял, какой дом он имел ввиду. Это несколько шагов от моей квартиры. Выходит, он знает, где я живу… Но это не тот момент, когда всё пошло не так, когда понимаешь это, то всегда с опозданием.

Это необратимость, и она очень последовательна. В какое-то мгновенье ты проходишь этап, когда что-то начинает отклонятся от заданного курса, но незаметно, незначительно. Со временем отклонение нарастает и наступает момент, когда ты понимаешь – всё пошло не так. Радикально и бесповоротно. Ты спрашиваешь себя: а в какой момент всё покатилось к чёрту? А ответ дать не можешь, потому что его не существует. Это может быть как лишняя ложка сахара в чай или неосторожно брошенное слово, а может быть ты приехал куда-то чуть позже, чем стоило бы. И именно это минутное опоздание заложило трещину в фундаменте того дома, который ты так долго строил, вымеряя каждый миллиметр. И именно благодаря этой трещине дом в какой-то момент рушится, а ты стоишь и не понимаешь… Когда всё пошло не так? Это необратимость, которую нельзя изменить, но если принять правила игры – понимаешь, что ты можешь повлиять на исход.

Электронные часы показывают 00:01. Это тоже необратимость – никто и никогда не вернёт минуту назад ушедший день.

Глава 7 Джони

Автобус прыгает на каждой кочке, дождь размывает грязь а стёклах, а дворники размазывают её по лобовому стеклу. Я прислушиваюсь к радио, в треске помех различаются слова песни Машины Времени – Перекрёсток семи дорог. Эта песня всегда ассоциировалась у меня с детством. Отец часто включал её, когда мы с ним ездили на рыбалку. Мы мне приходилось брать с собой свои сигареты – воровать у отца было слишком опасно. Я отходил и купил где-нибудь в лесу, там, где отец не смог бы меня увидеть. Денис с нами обычно не ездил, у него были свои дела и он не любил песню «Перекрёсток семи дорог». Он любил гулять с друзьями. Когда ему стукнуло семнадцать – он словно выпал из семьи. Не пошёл никуда учиться, а нашёл работу и снял квартиру.

Когда мой брат зарабатывал деньги, я зарабатывал цирроз печени в дешёвых барах и недорогих супермаркетах. Я много пил, тоже бросив школу. Мне были интересны рок-н-ролл, пиво и рок-концерты. И Кристина. Один раз, после очередной ночной тусовки в рок-клубе я переспал с подругой – наутро меня мучила совесть. Я думал о том, как Кристина читает дома книгу или спит, веря в мою верность, пока я трахаю какую-то шлюху. Этот период продлился недолго, всё оборвалось, когда я уснул под трубами избитый местными.

Автобус тормозит и я выхожу, опираясь на костыль. Кристина не захотела со мной ехать, сославшись на плохое самочувствие, а я не мог остаться дома. Я ведь ни разу и не был на могиле Джони. Когда его выковыривали из машины – он уже мало походил на человека. На телевидении это просто скрыли, размыв картинку там, где разорвано человеческое тело. Но все таки эти ошмётки мяса, торчащие кости и разбитый череп оставались моим другом. Другом, которому обязана жизнью Кристина. Если бы не он, я никогда не смог бы её вытащить из того ада.

Выйдя из автобуса и оперевшись на костыль – достаю зажигалку. Золотистая и царапанная, надпись «PlayBo…». Последняя буква стёрлась. Я чиркаю пальцем и искры зажигают пары бензина скопившиеся в фитиле – я добываю огонь и подкуриваю.

Мелкий дождь впивается в волосы, холодные струйки воды забираются под одежду, проползают до поясницы, заставляя моё тело дрожать.

Я не тороплюсь с тем, чтобы скорее пройти вперёд – я хромаю до остановки, чтобы сесть под какой-никакой крышей на лавочку и спокойно докурить сво сигарету не думая о навязчивом дожде.

Сажусь на металлическую лавочку – она сухая и сюда не капает дождь. Кроме меня здесь ещё двое молодых людей – девушка и парень. Она крепко к нему прижимается, а он обнимает её за талию. Я смотрю на них и думаю, что им так повезло не оказаться в моём положении. Они младше меня на каких-то лет пять, но они совершенно не знают насколько у жизни бывают острые шипы и что лучше работать за скромную зарплату, чем как я, срубить куш, а потом оказаться между молотом и наковальней без памяти и сил.

Иногда я ловлю себя на том, что чувствую себя стариком, который недавно отметил своё семидесятилетие. Наверное, возраст исчисляется всё-таки не в годах, а событиях и в том, что ты из них извлекаешь. Чем больше набиваешь своим лбом опыта – тем старше становишься. Тее может быть двадцать пять, но ты будешь уже будешь смотреть на всё уставшими глазами, понимая, что далеко не всё так просто и у твоей жизни есть цена, которую кто-то сможет заплатить, если это будет нужно. А ещё ты можешь просто кому-то перейти дорогу, даже руководствуясь благими намерениями – ты её перейдёшь и потом обязательно найдётся тот, кто поставит свои интересы выше твоей жизни.

Сегодня романтики говорят, что деньги не главное, нужно держаться за что-то человеческое, истинное. Мой опыт говорит совершенно иначе: при мне совершались сделки по купле-продаже человеческих жизней. Они ничего не стоят, на самом деле. Большинство людей будут только рады, что их кто-то купил. Например наркоманы, попавшие в реабилитационный центр. Я бы не сказал, что им там плохо. Они обретают веру и приносят деньги своим хозяевам, которых никогда не увидят в лицо. Они не просят не то что денег за свою работу – они и едой не интересуются до тех пор, пока кто-нибудь не приведёт их в столовую. Даже изголодавшись до обморока они не кинуться на то, что лежит в тарелке – сначала молитва, потом приём пищи.

Мне никогда не было жалко этих рабов. Они настоящая обуза для семьи, кошмар, заставляющий страдать тех, кому не посчастливилось оказаться их родственниками.

Останавливается автобус, тоже грязный, тоже ПАЗ. Почти такой-же, на котором я сюда приехал. Девушка и парень заходят в него. Парень забирается первый, а потом подаёт руку своей спутнице – дверь закрывается и они навсегда исчезают из этой небольшой сцены на остановке. Тушу сигарету, встаю и опираясь на костыль иду на кладбище.

Тропинка от дороги мира живых к земле мёртвых не зарастает. Я аккуратно хромаю, иду между проржавевших оград и старых памятников.

Ему никто даже не поставил памятника, только крест с фотографией увеличенной с паспорта. Когда он говорил, что тут у него толком никого нет – я думал, что он всё-таки преувеличивает. Когда-нибудь я найду деньги и поставлю ему новый памятник.

Достаю золотистую зажигалку Zippo и подкуриваю, тем самым поминая Джони. Глубоко вдыхаю дым, а потом выпускаю его струйкой – он врезается в стену и рассеивается по кухне. Смотрю на затёртую надпись на зажигалке и даю себе обещание, которое не могу сдержать уже несколько лет – нужно установить Джони памятник.

На часах 2:35 – нужно выходить и посидеть где-нибудь в темноте. Я хочу увидеть того человека, который заложит послание в трубу. Буду убеждать сея в том, что могу быть умнее.

Глава 8 Старый дымоход

Выхожу из дома укутавшись в кожаную куртку. Длинные волосы я собрал в хвост, чтобы не бросались в глаза. Пусть сейчас всем и пофиг на то, какая у тебя причёска, но в этих районах достаточно тех, кто считает, что каждый должен жить «по понятиям». Понятием, созданным теми, кто оказался в тюрьме за воровство и убийство, у кого встаёт член на мужскую задницу. Эти люди, верящие в понятия – десятками поступали к нам на «реабилитацию», когда я был со всем этим связан. И многие, очень многие, не могли выбросить из головы этих правил жизни и убивали друг друга за неосторожно брошенное слово.

Поднимается ветер, а звезды скрывает слой облаков. Луну тоже. Я иду, медленно, чтобы не привлекать внимания. Мимо меня проходит наряд полиции. Один из патрульных смотрит на меня, но ничего не говорит. Наверное, видит меня здесь уже не первый раз. Его лицо тоже показалось мне знакомым.

Протягиваю наушники и включаю с телефона музыку. Чёрный Обелиск, начиная с альбома «Снизу Вверх». Из отечественных исполнителей я всегда любил именно их. Что-то есть в этой группе такое, что упускают другие. Многие гоняться за зрелищем или излишней атмосферой, а у них просто искренняя музыка. В наушниках играет песня «Простите меня». Простите меня, те кого я предал, простите меня, те кого разлюбил. Простите меня, я не ведал, что делал, простите за то, что обещания забыл – в этом есть своя искренность.

Я часто думал о том, почему мы слушаем музыку в наушниках, вместо того, чтобы насладиться ей, лёжа у себя дома на удобном диване включив колонки. Та реальность, в которую мы выбираемся переступив порог своего дома, зачастую слишком далеко от той частоты, на которой вибрирует душа. Музыка помогает достигнуть резонанса с реальностью.

Ставлю песню на паузу:

– Привет, Армен, сделаешь шаурму с сыром?

– О, какие люди! Ты чего так поздно? – Улыбается мне смуглый парень и упирается локтями в подоконник своей палатки.

– Не спится что-то, да и дома давит что-то всё…

– Обычно с такими делами идут в ночной бар, а не шаурму кушать! – Всё также иронически продолжает продавец.

– Шаурму то сделаешь?

– Сделаю, конечно. С тебя сто двадцать рублей. И всё-таки, что ты ночью тут делаешь?

– Гуляю, говорю же.

– Эх, ладно. Сейчас готово будет. Кофе будешь?

– Ага.

– Чёрный, без сахара?

– Точно.

Смотрю на дымоход, старый как этот город, пока Армен возится с шаурмой. Никого. Ночь. Сейчас можно встретить либо местного алкоголика, который точно знает, где можно достать ещё, либо наряд полиции. А ещё тех, кто пока не закончил гулять, но это не здесь. Это дальше. В лесопарке.

Ночной город мне нравится больше. В это время даже рекламные вывески перестают выглядеть такими навязчивыми, хотя сейчас их лучше видно. Людей практически нет, машин тоже. Только иногда кто-то проскакивает на огромной скорости, пользуясь тем, что дороги свободны.

Даже воздух становится чище, ведь толпы перестают взбивать пыль в загазованном городе. Только сравнив ночной воздух с дневным, понимаешь, что днём всё наэлектризовано, а часам к трём ночи напряжение спадает. Можно часами смотреть на небо и никакая суета не будет тебя торопить как можно скорее насладиться видом.

–Твоя шаурма, Артём. И кофе.

– Спасибо Армен.

Откусываю шаурму и делаю глоток кофе. Иду во двор, где скоро должен появится кто-то, кто оставит мне «послание». Я могу, конечно, договориться с Арменом и сделать из его палатки наблюдательный пункт. Но он очень общительный парень, ему нужно с кем-то разговаривать, что-то рассказывать. А я не хочу этого, мне нужна тишина.

Сажусь у забора в конце двора прикрытый кустами и смотрю на трубу. Шаурма становится меньше и меньше, погружаясь в меня и я чувствую, что могу просто недоесть её. Кофе недопить я не могу.

Уже через час наблюдения за этой трубой, мне кажется, что я смогу нарисовать её по памяти один в один. Я учту все детали, каждую трещинку и даже особенности отвалившихся на половину скоб, играющих роль лестницы. Интересно, а когда эта труба последний раз использовалась по назначению? Наверное, меня тогда ещё не было, а мои родители тогда не были знакомы.

Небо медленно светлеет и, временами мне кажется, что эта труба пляшет. На часах четыре утра, но по-прежнему к этой трубе никто не подходил. Я закуриваю и запрокидываю голову вверх. Нет, это не небо такое красивое, просто я хочу отдохнуть от этой трубы. Если кто-то туда подойдёт – я услышу.

Глава 9 С первым днём лета

Экран телефона утверждает, что сейчас уже 4:45 утра, но никто так сюда ничего и подкладывал, о это не значит, что ничего не нужно проверять. «Посылка» могла здесь быть уже больше суток. Нео внезапно орошает меня ледяным дождём. Без прелюдий в виде нескольких капель, без нарастающего ветра – сразу ливень.

Бегу и прячусь от стихии под навесом у подъезда. Труба совсем рядом и никуда от меня не денется, но дождь я всё-таки пережду. Вдруг там бумага и то, что на ней написано смоет дождём? Придётся выждать.

Сажусь на корточки оперевшись спиной на металлическую дверь, за которой начинаются лестничные пролёты и ступеньки, брошенные окурки и чужие судьбы.

Дождь барабанит по машинам выдавая почти музыку. Кристина всегда любила дождь, интересно, она сейчас его слышит? Она мне говорила, что дождь, он всегда грустный, потому что он стучится в окна и двери, но никто и никогда его не впускает, от него прячутся под зонтом и крышами. Всё дело в одиночестве, а дождь такой его символ. Это красивая теория взятая со страниц добрых книг, но мне всегда казалось иначе… Дождю всё-равно ждут его или нет, спрячутся от него или будут танцевать под ним. Он льёт только потому, что так хочет, что просто может себе это позволить.

Закуриваю и смотрю в ветхий забор, отделяющий цивилизованный центр города от руин. Прямо там, за этим покосившимся деревянным забором старая двухэтажка выстроенная ещё при Сталине. В её вот уже год никто не живёт. Она стала пристанищем для бомжей, собак и местной молодёжи. Идеальное место для того, чтобы делать что-то запрещённое в тайне от лишних глаз.

Облако дыма выходит за пределы «безопасной» зоны и попадает прямо под дождь и исчезает. Дождь смывает всё: следы, грязь, а ещё прибивает пыль, но он и отделяет меня от некоторых ответов на мои вопросы, часть которых может случайно оказаться в трубе. Но скорее всего, там чьё-то фото, которое по планам позвонившего ночью человека, скоро должно украсить новую могилу.

Дождь стихает – небо успокоилось. Даже слёзы рано или поздно заканчиваются, даже на небесах. Я встаю и, выбросив окурок прямо в лужу иду к трубе. Возле неё нет асфальта, только сплошная грязь уже покрывшая мои кроссовки. Присаживаюсь на корточки и чувствую, как по телу проносится дрожь. Руки уже не такие верные мне – они трясутся и подкуривают ещё одну сигарету. Чтобы подготовится.

Я не знаю, что там должно быть за одним из старых камней. А ведь строитель, который закладывал трубу даже не подозревал, что через много лет, скажем, через пятьдесят или шестьдесят кто-то спрячет туда инструкции для убийства. Такой своеобразный способ передавать информацию без интернета.

Аккуратно поддеваю пальцами кирпич – не двигается, и я принимаюсь за следующий. Прохожие недобро на меня смотрят – вот-вот так и полицию вызвать могут, решив, что я наркоман, который просто ищет закладку. Благо, сейчас здесь почти нет людей, только кучка тех, у кого смена начинается очень рано и далеко, так что им попросту приходится в пять утра уже быть в пути.

Один из кирпичей поддаётся и я выдвигаю его, а потом просовываю туда ладонь. Какая-то коробочка, большая. Выдвигаю ещё несколько кирпичей. Схватив её пальцами – тяну на себя. Вместо того, чтобы сразу открыть – убираю её под куртку и иду домой.

– Эй, ты тут что, всю ночь просидел? – Окликает меня Армен.

– Не, а с чего ты взял?

– Я не видел, чтобы ты обратно домой возвращался.

– Ну и зря, – отвечаю и я прошу его сделать кофе.

Кофе – это такая попытка отсрочить открытие коробочки. Я действительно боюсь узнать о её содержимом больше, чем факт того, что она не пустая.

– Как на личном то, брат? – Продолжает разговор Армен, протягивая мне кофе, – с тебя двадцать пять рублей!

– Обдираловка, Армен, двадцать пять за растворимый кофе? Позавчера же был двадцать.

– Не я устанавливаю цены, сам знаешь.

– Да-да, ты всего лишь исполнитель, я знаю, держи, – протягиваю ему ровно, без сдачи. Две десятирублёвые монетки и одну пятирублёвую.

– Так как на личном то? Хмурый ты какой-то.

– Я просто не выспался. Да почти всё в порядке, кроме того, что Кристина от меня съехала не объяснив почему.

– Это старая история. Наверное, кого-то встретила.

– Может и так, ладно, бывай, – беру стаканчик с кофе со столика и иду в сторону дома.

Захожу – кажется, что я не был дома уже целую вечность и всё здесь давно покрылось пылью. А ведь не было всего лишь несколько часов… Наверное, время всё-таки измеряется хоть и секундами, но ощущается в количестве мыслей и эмоций, а вот их у меня было, особенно страхов и сомнений на несколько месяцев вперёд. И в основном такой спектр ощущений я испытал просто нащупав эту коробочку. Странно, что мне стал по-настоящему страшно только сейчас, а не когда я её доставал. Наверное, я просто не осознавал, что эта маленькая коробочка из под обуви и теперь я с ней один на один. Точнее, с её секретом.

Нарушив все свои правила – закуриваю прямо сидя на диване, приспособив под пепельницу кружку. Снимаю крышку и ловлю себя на том, что удары сердца начинают бить мне по ушам, а руки ходят ходуном, стряхивая пепел с сигареты, зажатой между безымянным и средним пальцами.

Крышка падает на пол, теперь нужно снять бумагу. Такую когда-то белую, но с жёлтыми пятнами. Под ней оказывается пистолет и, насколько я разбираюсь – пистолет Макарова, а рядом распечатанное на принтере письмо. Видимо, почерк отправитель решил скрыть. Сначала я беру пистолет и, на всякий случай проверяю обойму – два патрона. Откладываю пистолет в сторону, уложив рядом с собой на серый плед отдельно ствол и обойму понимаю, что меня трясёт. К горлу подкатывает ком, который вот-вот пробьёт рвота, а лёгкие начинают сильно зудеть. Затягиваюсь сигаретой так, что в итоге чувствую обугленную вату и сразу же подкуриваю следующую. Нет чувства, что это вторая подряд, наоборот, мне даже кажется, что я вообще несколько часов к куреву не прикасался.

Сделав несколько спасительных затяжек – я беру в руки письмо:

У тебя две цели. Плохой парень – вторая. Строго по порядку, это важно. Ну ты ведь понимаешь меня, Артём? Сначала тебе нужно будет найти одного человека, который сможет помочь найти тебе того самого плохого парня. Найти ты его сможешь в баре «Свои», он там барменом работает. На самом деле там несколько барменов, но у этого на правой руке наколка с анархией, а на пальцах написано punk. По букве на каждый палец. У бармена ты должен узнать, как найти Таракана. Такое вот прозвище у твоей цели.

Никаких имён, Артём, помни, своё не называй тоже. Можешь представиться как Джони, в честь своего покойного друга. Я хорошо его помню, он имел все шансы стать успешным малым, если бы не совесть. Хотя, та авария ничего особо не изменила. Если только самую малость.

Как только узнаешь, где найти Таракана – можешь убрать бармена, но я бы не советовал. Там везде камеры и, сам понимаешь, времени до ареста тебе может не хватить. В общем, прикинься покупателем. Таракан продаёт амфетамины и лсд, но не вздумай говорить это вслух! Скажи там, что интересуешься пылью или, скажем… Да сам проявляй фантазию в конце концов.

В обойме ты найдёшь два патрона, но шанса на промах у тебя всё равно нет. Ты должен выстрелить Таракану в голову так, чтобы он был неузнаваем. Для обычных людей, разумеется. Труп погрузишь в багажник его машины и мне плевать, как ты это будешь делать незаметно. Слишком грязная работа, поэтому сам её выполняй. Тело отвезёшь в какой-нибудь овраг, обольёшь бензином и подожжёшь. Лучше вези на свалку – там хотя бы он прогорит лучше, за счёт кучи мусора.

На правом указательном пальце будет перстень с выгравированными инициалами «Д.З.». Инициалы там мелким шрифтом, а вообще, на нём ты найдёшь уроборос. Эта такая змея, кусающая сама себя за хвост.

С тела снимешь перстень и уберёшь его в коробочку, которую сейчас держишь в руках 3 июня, то есть, три дня, считая сегодняшний у тебя есть. Добавишь туда записку, в которой укажешь где тело и фото сгоревшего тела.

Что ж, удачи тебе, Артём, и с первым днём лета!

Глава 10 Самая безумная ночь

Комната завалена старыми вещами. Такие есть у каждого – их жалко выбросить, но ими никто не пользуется вот уже не первый год. Как правило на этих полках между вещами прослойки пыли.

Вот уже пятнадцать минут я пытаюсь откопать в домашней свалке «недомусора» старый ноутбук, который когда-то принадлежал Денису, моему брату. Может быть там найдутся какие-нибудь ответы о том, что происходит сейчас. Мне как никому другому хорошо известно, что прошлое закладывает будущее и всегда при желании можно проложить эту дорожку. От настоящего к истокам.

На самой верхней полке за никому не нужной кофеваркой, которой я когда-то даже пользовался показались очертания корпуса ноутбука. Почему-то мне легче от мысли, что мне просто нужно снять кофеварку, а потом я смогу достать ноутбук. Открываю окно и закуриваю. Дым выходит на улицу, его подхватывает ветер и уносит. Навсегда и необратимо. События не имеют обратного хода, я не могу отступать, когда уже начал также, как сигаретный дым не вернётся в никотиновую палочку.

Смотрю на часы: 12:42. Бар «Свои» откроется только в 17:00. У меня четыре с минутами часа. Пистолет аккуратно лежит на столе рядом с письмом, которое мне нужно как напоминание, якорь, удерживающий меня на плаву. Сам по себе пистолет – просто оружие, а если к нему приложить это письмо, то он превращается в средство. Средство спасения Кристины.

Оглядываюсь на кровать, хотя на ней ничего кроме помятого покрывала нет. Я помню её – Ирина. Всего каких-то три недели, может быть, чуть больше, а кажется, что мы не виделись целую вечность. Ни тогда, ни сейчас, я так и не смог ответить себе на вопрос как так получилось.

Мы были просто друзьями, по крайней мере в этом мы старательно убеждали себя. Она жила со своим парнем, а я с девушкой и переходить границы дружбы было бы попросту нечестно.

Начало помятой постели было ещё несколько месяцев назад, когда мы сильно повздорили с Кристиной. Я тогда уже и не верил, что мы помиримся. Она собрала вещи и уехала к себе домой, где когда-то жила её бабушка. Странно, что не уехала к отцу, ведь это был бы и другой город. Он не так давно переехал в Крым. Деньги позволяют – звал Кристину, но она отказалась. Наверное, собрав вещи она так и не решилась уйти от меня. Иначе, она просто купила бы билет.

Я тогда пил пиво, много пива и сидел в интернете, листая бессмысленную ленту новостей. В ней попалась запись из фан-группы The XX, где был пост с их песней Angels. Это британский дрим-поп, а я люблю рок, в основном прог-рок, последние года два. То, что мне приглянулись эти британцы я объяснял их похожестью на пост-панк. Тот же минимализм в инструментах и ненавязчивость. Даже вокал настолько своеобразен, что если бы мне кто-то сказал, что это пост-панк – я бы даже не усомнился в истинности этих слов.

Я включил эту песню и она, как говорится, зашла. Под «зашла» я подразумеваю резонанс с тем, что люди называют душой. Как-то не туда я что-то нажал и открылась сама запись, а первый комментарий был от Ирины Макрищевой:

– Лучшая песня, которая у них есть.

– У них первый альбом ничего так, – выбил я на клавиатуре, а потом отхлебнул пива, толком не подозревая о том, что же там за первый альбом.

Она мне ничего не ответила. В комментариях. Но в личных сообщениях от неё появилось сообщение и мы разговорились. Общались мы довольно активно, наверное, дня два. Да, у меня были уколы совести, когда я думал о том как Кристина ждёт от меня звонка или извинений и не получает их. Но новое общение заняло слишком много места в моей жизни и совести не хватало места на то, чтобы как-то меня задеть. По-настоящему.