Текст книги "Туума"

Опасливо спустив ноги с кровати, она осмотрела лунную комнату: тяжелое трюмо с овальным зеркалом, похожее на стул великана, а рядом странная картина, на которой нагой парень протягивает руку парящему старику в белой футболке – так она восприняла композицию Микеланджело. Все было большим, все ей нравилось. Но тут же в воображении возник сюжет, в котором вся эта масштабность обрушивается и расплющивает ее. «Боже, что со мной? – мысль подшипником ударила по вискам. – Ничего не помню… Накачали меня чем-то, что ли?»

Она подошла к трюмо, покрутилась перед зеркалом и осталась довольна своей внешностью: стройная белокурая девочка лет шестнадцати. Внезапно у нее закружилась голова, девочку стошнило. Упершись ладонями в колени, она сделала глубокий вдох. Пришло облегчение: мир перестал качаться, а руки и ноги налились силой. Девочка подошла к выключателю и ударила по нему пальцами, но свет не загорелся. Она нашла на полу сумочку и высыпала ее содержимое на кровать: помада, потертый айфон, полторы тысячи рублей разными купюрами, зеркальце, большие ножницы, связка ключей и четки с крестом. Айфон поманил, и девочка с нетерпением включила его. Яркость экрана беспощадно резанула по глазам, и пальцы выпустили айфон. Когда же девочка подняла его, он отказался включаться. Измучив кнопку частыми нажатиями, она со злостью отбросила бесполезный гаджет.

«Меня точно чем-то накачали, – подумала она. – Я даже имени своего не помню… Вот попала!»

Вылетев в коридор, она чуть не потеряла равновесие перед лестницей. Аккуратно спустилась в просторную гостиную с широкими лунными окнами и ахнула при виде грандиозной хрустальной люстры. Бесчисленные ледяные капли ловили и вбирали в себя серебро. Зачарованная, девочка утратила равновесие. От падения в голове слегка прояснилось, хрустальный дурман рассеялся.

Что-то мешкообразное раскинулось у столика, заставленного бутылками и стаканами. Девочка, осторожно приблизившись, разглядела округлое тело в сером блестящем халате. Гора живота, из которой росли короткие волосатые ноги, похожие на надземные корни, рывками поползла вверх и, достигнув предела, резко сдулась – тело «поздоровалось» храпом, источая миазмы пота и перегара.

– Просыпайся! – потребовала девочка. – Просыпайся, я тебе говорю!

В ответ – храп.

Девочка пнула мужчину ногой и застонала – его бок оказался на удивление твердым.

– Зачем, а? – промычал мужчина, не открывая глаз. – Прекрати. Дай поспать.

Девочку отвлек волчий вой, и она подошла к окну, пытаясь хоть что-то разглядеть. Шаг – и все изменилось, будто сокрытые воспоминания прорвались в сознание, не оставив места для реальности…

…Она бежала по лесу с волками, чувствуя под ногами биение сердца земли. Могущество переполняло ее – земля давала силу, воздух давал силу, лес давал силу, небо давало силу. Она была венцом творения. Мир был ее и для нее. И Тот, Чье Присутствие угадывалось во всем, отступал перед ней. Он считал ее равной.

Деревья остались позади, и она ступила на священную землю. Волки не смели следовать за ней. Все стороны света сходились здесь. С этого места все началось, им же все и закончится. Начало и конец, альфа и омега.

Перед ней возвышалось Древо Мироздания, Древо Жизни, Вечное Древо, и она победоносно смотрела на него, запрокинув голову. Ее душа стала восторгом. Но восторгом без ужаса, без трепета, без благоговения.

Волки смешались с другими животными, пришедшими к священному месту, в небе закружились птицы – все живое следило за тем, что сделает человек. Следил и Тот, Чье Присутствие угадывалось во всем.

Она закрыла глаза и сделала глубокий вдох, готовясь к поступку. «Знает Бог, – послышался шепот, – что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы станете богами, знающими добро и зло». Она ликовала с видом завоевателя, осадившего последнюю крепость: этот день настал!

– Ну что, будете брать или нет? – с легким раздражением спросил кто-то, и девочка удивленно уставилась на возникшего перед ней парня в одежде продавца магазина техники. – Решайтесь, это выгодное предложение. Акция действует последний день.

Священное Древо исчезло – его заменило искусственное, стоящее в выставочном павильоне. На пластмассовых ветвях вместо плодов познания добра и зла висели айфоны. Девочка отпрянула, ее сознание освободилось от видений.

Лунный дом вернулся. Метнувшись к спящему мужчине, она с рычанием вонзила в его лицо ногти. Бедолага тут же проснулся и оттолкнул ее ногами. Вскочив, он выставил перед собой ладони, но сразу опустил их, увидев нагую девчонку.

– Тепло ночью, можно и голой походить, – ухмыльнулся мужчина. – Не правда ли?

– Свинья! Что ты со мной сделал?

– Я? Да я тебя первый раз вижу.

– Что я здесь делаю? Как я сюда попала?

Мужчина провел взглядом по синим стенам с изумлением скептика, которому неожиданно явились призраки.

– Черт… – выругался он.

– Что не так?

– Я тоже не узнаю это место.

Девочка скрестила руки на груди: «Ну-ну, так я тебе и поверила!»

Мужчина с силой потер лоб, будто пытаясь распрямить скрюченные мысли. Его физиономия, защищенная твердокаменным щеками-щитами, просияла, и он выхватил из кармана халата смартфон с таким энтузиазмом, словно это был лотерейный билет, суливший выигрыш. Палец ловко забегал по экрану.

– Что там? – спросила девочка.

– Не узнаю ничего в телефоне, будто он не мой, – ответил мужчина через полминуты, опустив смартфон. – Понимаешь, детка, я вообще ничего не помню. Ничего, будь оно неладно. Ни-че-го! Я не помню, как меня зовут, не знаю, где мы и как здесь оказались.

Девочка упала на диван и обхватила голову руками.

– Я тоже, – ответила она и зарыдала.

– Черт, голова разрывается. Хочется, чтобы это был сон, но нет – во сне башня так не болит. Надо выпить.

Мужчина схватил бутылку и сделал несколько глотков.

– Чувствую, как кожа на лице разглаживается, – довольно сказал он.

Но девочка не слышала – она отдалась плачу. Мужчина взял стакан, наполнил его и сунул ей под нос. Девочка выпила большими глотками и закашлялась.

– Вот и ладненько, – обрадовался мужчина, выпрямляясь. – Думаю, мы поладим.

*

Виктор привстал на локтях. Укрытый пледом, он лежал на твердом, как доска, диване. Одежда была сухой. Сколько же времени прошло?

– Вам лучше? – послышался вопрос.

Повернув голову, Виктор увидел сидящего в кресле усатого мужчину, который постукивал пальцами по подлокотнику, будто нажимая на невидимые клавиши. Освещения не хватало, чтобы определить его возраст – пятьдесят ему или шестьдесят?

– Голова трещит, – ответил Виктор. – Ливень давно закончился?

– О каком ливне вы говорите? – удивился усач. – Вы потеряли сознание рядом с моим домом, но никакого ливня не было.

Виктор попытался сесть, но картинка перед глазами задрожала и начала размываться.

– Лежите, лежите, – забеспокоился усач. – Поесть, кстати, не хотите?

Виктор кивнул, и усач принес тарелку холодного супа – истинный минимализм из лука, моркови и картошки. Впрочем, еда оказалась на удивление вкусной и резко улучшила самочувствие.

Они познакомились – хозяина звали Александром. Он выслушал рассказ Виктора, тяжело вздохнул и сказал:

– Я тоже не помню многого, но проблема не в этом. Дом, вещи, фотографии, записи – все это хранит информацию обо мне, но она не совпадает с крупицами моих воспоминаний. Тот, кем я себя чувствую, кем являюсь как личность, не совпадает с тем, что я раскопал о своей реальной жизни. Я помню, что занимался философией, писал книги и выступал перед слушателями. Конечно, воспоминания призрачны, будто это было очень давно, но они есть. И при этом воспоминания не соответствуют реальности. Я нашел убедительные доказательства того, кто я на самом деле: всю жизнь я проработал строителем, а когда вышел на пенсию, то поселился здесь.

– Как вы думаете, что происходит? – спросил Виктор.

– После вашего рассказа у меня появилась теория. Вы когда-нибудь слышали о психических эпидемиях?

– Не припомню. А что это?

– С ума, мой дорогой друг, сходят чаще всего не поодиночке, а вместе. В истории можно найти тысячи примеров, когда одни и те же симптомы безумия вдруг охватывали целые города. Тут ключевое слово «вдруг» – живут люди обычной жизнью, и вдруг становятся одержимы какой-то идеей или верой. Этому сопутствуют очень сильные эмоции, будто человек находится под действием наркотика – от эйфории, до отчаяния. Еще можно наблюдать агрессию, истерию, панику, коллективные галлюцинации, навязчивые идеи, спутанность, расстройство памяти, суицидальные мысли…

– Смотрю, вы в этом специалист.

– Я же сказал, что написал несколько книг… если это, конечно, не ложные воспоминания.

– Происходит что-то ненормальное, но себе я кажусь здоровым человеком. – заметил Виктор.

– А вы думаете, что сумасшедший отчетливо понимает, что он болен? Он скорее будет отрицать свою болезнь.

– Иными словами, Александр, вы уверены, что все мы сошли с ума?

– Сейчас нельзя быть уверенным ни в чем, друг мой. И даже в том, что я сказал. С ума сойти могли не все, а только вы, или только я. А вдруг это я – сумасшедший, а вы – моя галлюцинация? Или наоборот. Но и не исключено, что мы вполне здоровы, ведь психологические особенности еще не признак безумия.

Александр на несколько секунд отдался своим мыслям, а потом продолжил:

– У нас нет почвы под ногами. У нас не стало прошлого, но пока нет и будущего. Возможно, его и вовсе не будет. Мы во тьме, потерялись, не знаем, что произошло и куда идти. Поэтому не стоит спешить с ответами.

– Я знаю точно одно: мне нужно найти сына, – встрепенулся Виктор.

В окно постучали, но рассмотреть за темным стеклом ничего не удалось. Впрочем, стук больше не повторился. Громко потрескивала свеча. Или нет – не было никакого потрескивания, а только так казалось в тишине.

– Не нравится мне все это, – прошептал Александр.

– У вас есть оружие? – спросил Виктор.

Александр приподнял футболку и показал чехол с охотничьим ножом.

– Не люблю ножи, не люблю насилие, – сказал он. – Но когда появились вы, то я перестраховался. Надеюсь, понимаете меня, друг мой, ведь самозащита допустима. Впрочем, мне начинает казаться, что не только самозащита допустима…

– Но как поразить ножом галлюцинацию? – спросил Виктор, грустно улыбнувшись. – Если мы обезумели, то как отличить настоящую опасность от мнимой, реальность от иллюзии?

– Это, друг мой, и предстоит выяснить, – Александр спрятал нож, опуская футболку. – А сейчас вам нужен сон. Если утром ваше самочувствие наладится, я помогу с поисками.

– Но на улице кто-то ходит!

– Я прослежу, чтобы не случилось ничего плохого. Доверьтесь мне, друг мой.

Александр ушел в соседнюю комнату и вернулся с молотком. Он положил его возле дивана и сказал:

– Простите, в целях безопасности был вынужден забрать инструмент. А теперь отдыхайте!

…В полудреме Виктор перенесся в свет, точнее – в белизну: белел кафель, белели окна и двери, белели шкафы, белели потолки. Люди в белых халатах быстро передвигались по коридору, обходя пациентов в разноцветных пижамах.

Маленький кабинет, в который вошел Виктор, показался просторным, потому что его обманчиво расширяла белизна и пустое бесцветное небо за окнами. За столом, опять же белым, в окружении белых бумаг сидел человек в белом халате и заполнял черными буквами белую историю болезни.

– А, это вы, – сказал он, откладывая ручку. – Вас что-то беспокоит?

– Да, у меня проблема. Я потерял память.

– А почему вы думаете, что это проблема?

– Но я многого не помню.

– Поверьте, вся информация о вашей жизни внутри вас, глубоко-глубоко внутри. Наша психика ничего не забывает. Она не забывает, она скрывает.

– И что мне теперь делать, чтобы вспомнить свое прошлое?

– Зачем вам это? Вы не думали, что потеря памяти – не проблема, а шанс? Шанс познакомиться с самим собой. Это проще, когда сознание очищено. Ваша психика отсекла все ненужное – радуйтесь!

– Но как, как я могу познакомиться с собой?

– Нужно извлечь сокровище из глубин. Понять самое главное.

– Все это – общие слова. Что конкретно мне делать? – настаивал Виктор.

– Выйти на свет.

С этими словами в окно вошло сияние, и кабинет утонул в нем.

*

– Замерз, Вадим? – послышался голос. Тот, к кому обращались, поднялся на ноги и осмотрелся. Над стенами полуразрушенной церкви изрядно поработало время, но в некоторых местах луна все же находила фрагменты тысячелетних ликов. Слева чернел крест, похожий на старую телевизионную антенну. У противоположной стены стоял прилавок. Вместо икон висели плакаты, рекламирующие сладости. Центральное пространство храма занимали столики с неубранной посудой.

– Ты ко мне обращаешься? – спросил Вадим, пытаясь рассмотреть темную фигуру, стоящую в алтаре.

– Кроме тебя никого ведь здесь нет. Терирем.

– Кто ты такой?

– Я? Я – ангел. Твой ангел-хранитель, Вадим.

– Почему я вижу тебя? Я умер?

– Сложно ответить. Миры соприкоснулись. И трудно определить, где мы – на земле или на небе. Я и сам сбит с толку. Но почему тебе это так важно знать? Ничего ведь не изменится.

– Это, наверное, сон, – простонал Вадим, потирая затылок. – Кошмар…

– Может, и сон. А может, и явь. Или же и то, и другое одновременно. Терирем.

– Безумие…

– А может, и безумие. Но что есть безумие?

– Если ты ангел, то тогда расскажи мне о Боге. Какой он?

– Странный. Даже по нашим меркам.

– И как тогда можно верить в такого… странного Бога?

– А ты разве в него не веришь? – удивился Ангел. – Так вот почему ты покинул свою паству?

– Какую паству?

– Ты же пастор! Или забыл? – Ангел засмеялся.

Вадим промолчал.

– Но мне кажется, что ты водишь меня за нос, – заявил Ангел.

– Почему?

– Потому что я вижу перед собой глубоко верующего человека. А говоришь, что атеист.

– Я не лгу: я не верю в Бога.

– Все верно. Твое неверие и есть форма веры.

– Это игра слов – не более.

– Обычный атеист принимает отсутствие Бога как должное, как безоговорочную истину, и не предается сладким мукам богоискания, как делаешь это ты. Проблема Бога абсолютно выпадает из его жизни. Для него не верить – естественно, а вера – извращение. Ты же, прогрессируя в своем неверии, все больше поглощен идеей Бога. Интересный ты атеист, Вадим. Атеист, обиженный на Бога, в которого не верит, ха-ха!

– Я избавился от иллюзии Бога, но пока не знаю, чем заполнить пустоту.

– А если ее можно заполнить только Богом?

– Но есть же люди, которые не верят и не мучаются? Ты сам говорил!

– Но я не человек, и поэтому не так хорошо знаю человеческую природу, чтобы быть уверенным.

– Хорошо, если Бог есть, то чего он хочет от меня? От нас?

– Я не знаю, что в голове у Старика. Я даже не знаю, есть ли у него голова. И я не уверен, что ему от вас что-то надо.

– Зачем он нас сотворил?

– У меня есть догадки, но если я их изложу, то у тебя появятся новые вопросы, на которые я, к сожалению, ответить не смогу. Одним словом, запутаю я тебя, терирем.

– Я хочу видеть тебя, выйди! – потребовал Вадим. – Хочу знать, кто говорит со мной о Боге.

– Что за пафос, Вадим, да еще и в такой ситуации? Прекрати, это не идет тебе. Пафос вообще никому не идет.

– Покажись!

– Ну хорошо, хорошо…

Неустойчивой походкой из мрака алтаря вышло существо с туловищем человека и головой сома. Переливаясь слизью, она торчала пастью вверх, но не ровно, а под углом, как Пизанская башня. Два длинных шланга-уса спускались по узким плечам до пояса. Вместо кистей рук у чудовища были клешни. Остановившись, оно расширилось красно-черными, как у фламинго, крыльями, и Вадим, отпрянув, упал.

– Ну что, увидел? Можно идти? Здесь сквозит, а я не хочу заболеть, – сказал Ангел.

– Что ты за зверь? – выкрикнул Вадим. – Сатана?

– Нет, но напомню, что дьявол – тоже ангел. Слушай, а кого ты ожидал увидеть? Благолепного юношу в белых одеждах? Ты вообще помнишь, как серафимы описаны в Библии?

– Ты уродлив!

– Уродлив? – обиделся Ангел. – Тогда ты точно не готов встретиться с Богом. Ведь что ты скажешь, увидев его, когда у тебя такие вкусы? Да и чего ты так испугался? Ты же вроде с ангелами уже имел дело, или все эти твои «служения исцеления» с изгнанием бесов – надувательство?

– Уйди! Оставь меня! – завопил Вадим.

– Ладно, думаю, достаточно для первого знакомства, – согласился Ангел и тут же исчез, как при монтаже, когда в одном кадре есть фигура, а уже в другом – пустое помещение. Через миг растворилась и церковь. Вадим очутился у реки, рассеченной луной. Часть берега захватил особняк, оберегаемый высоким забором.

Фонари не горели, наталкивая на мысль, что в доме никого нет. Звонок не сработал, и Вадим заколотил в ворота. Во дворе послышались шаги.

– Кого там черти принесли? – недовольно спросили за металлической преградой.

– Я заблудился, – ответил Вадим. – Мне нужна помощь.

– Поздновато для прогулки, не находите?

– Говорю же, я заблудился.

– Ладно, сейчас. Но учтите, я вооружен.

Дверь открыл невысокий плотный мужчина в серебряном халате. Короткие руки и ноги, растущие, казалось, прямо из живота, производили впечатление недоразвитости. Впрочем, голова в этом мясном образовании была знатная – она сидела на шее-тумбе, разросшись щеками. В одной руке толстяк сжимал нож, в другой – фонарь. Свет слепил глаза, и Вадим поморщился.

– Милости просим, – оценив дорогую одежду Вадима, пригласил хозяин услужливо-ироничным тоном и, кланяясь, отошел в сторону.

Они прошли в дом. В беззащитном перед луной зале светился «цветок» – фонарик сунули ручкой в стакан и поместили посреди стола. Хозяин усадил Вадима на диван рядом с девочкой-подростком. Она не стеснялась короткого платья и пьяно улыбалась, прислонив вытянутый бокал к оголенному плечу. Толстяк плюхнулся в кресло, пробормотал что-то про романтическую атмосферу и потянулся к стоящей на полу бутылке. Нашелся и стакан, который он тут же наполнил и передал Вадиму. Сам же без стеснения пил прямо из бутылки.

– Рассказывайте, – обратился он к гостю. – Что с вами случилось?

Вадим замялся, подбирая слова.

– Ему, наверное, тоже память отшибло, – хихикнула девочка и сделала глоток.

– Так что, Наташа права? – заметив изумление на лице гостя, спросил толстяк.

– Права. Я очнулся на берегу…

– Что-то помните? – перебил хозяин.

– Имя. Вадим – так меня зовут. И…

– И? Ну же, продолжайте.

– Помню, что я – пастор.

– Кто-кто? – весело переспросила Наташа.

– Пастор. В церкви.

– Батюшка, что ли? – хихикнула она.

– Нет. Не совсем…

– У нас та же проблема с мозгами, – вздохнул хозяин и приложился к бутылке. – Еще нет света и позвонить нельзя. Но мне все же удалось о себе кое-что узнать. Меня зовут Борис Леонидович Сонин, и я…

– Алкоголик, – закончила за него Наташа и засмеялась.

Хозяина это тоже развеселило, и он подмигнул девочке.

– Но со мной все не так просто, как кажется, – толстяк достал из кармана скомканную листовку и протянул ее Вадиму. «Голосуй за своего! За Бориса Сонина!» – призывала листовка. Кроме надписи на ней было и изображение: подвернув рукава белоснежной рубашки и забросив на плечо пиджак, Сонин улыбался, стоя на фоне церкви. Все недостатки его физиономии, включая бородавку на щеке, были убраны. Под изображением размещалась подпись: «Народный губернатор».

– Так вы политик! – воскликнул Вадим.

– Еще я женат, – Сонин показал кольцо на безымянном пальце. – К слову, жена – так себе, хотелось бы и получше. Кроме того, у меня две дочки: одной – около четырнадцати, другой – не больше десяти. Это если судить по глупым фото в телефоне…

– По… почему глупым? – спросила Наташа пьяным голосом.

– Вся семья в теплых свитерах, – пояснил Сонин, – сидит на удобном диване у камина и показательно улыбается – разве это не глупое фото? Передрали у американцев манеры, знаете ли…

– Мило же, – протянула Наташа.

– Противно, – скривился Сонин. – Но это меньшее из зол. А насущная проблема состоит в том, что у нас потекли мозги… Хотя к черту память! Жизнь и так в самом разгаре. У нас есть выпивка. И с нами Наташа. Ура!

Он чокнулся с девочкой.

– А что вы не пьете, святой отец? – спросил Сонин.

– У нас не принято такое обращение, – сделал замечание Вадим. – А от выпивки я, если позволите, откажусь.

– Извините, не знал. Ну что ж, о себе я рассказал, а вот Наташе повезло меньше – о ней мы так ничего и не узнали, кроме того, что она юна, красива и находится в гостях у очаровательного мужчины. И неважно, как ее зовут, ведь ей, как мне кажется, вполне подходит именно это имя – Наташа.

– Мне тоже особо нечего рассказать, – признался Вадим. – Помню сон: я был в заброшенной церкви вместе с чудовищем, которое назвало себя ангелом-хранителем…

– Мо… может, мы все под наркотиками? – предположила Наташа.

Сонин изобразил смущение, а потом сказал, смеясь:

– Я только алкоголь держу.

– Ты уве… уверен? Вон ему, – девочка указала кивком на Вадима, – ангелы являются. У меня тоже были…галлю… галлю…

– Галлюцинации, ты хотела сказать?

Наташа кивнула, но дальше разговор продолжать не стала – побежденная алкоголем, она свернулась в комочек и уснула. Платье задралось, обнажив бедра. Вадим поспешно отвел взгляд.

– Слушайте, а ведь юная леди дело говорит, – тихо сказал Сонин. – Вдруг мы действительно под наркотиками? А-а-а-а, к чертям все проблемы, – он влил в себя очередную порцию алкоголя. – Еще чуток поговорим и пойдем спать. А завтра все прояснится. Ведь если нельзя решить проблему, нужно расслабиться и ждать, пока все само наладится.

– Наверно, вы правы, – ответил Вадим. – Другого выхода я тоже не вижу.

– Мы оторваны от мира, как будто попали на необитаемый остров, – заметил Сонин. – Я б уже с ума сошел, если б не пойло.

– А может, мы и так уже сошли с ума?

Сонин сымитировал испуг, да так искусно, что лишь неожиданная улыбка, последующая за этим, выдала его.

– Ну и шутки у вас! – воскликнул Сонин.

– Не до шуток мне.

– Слушайте, а вы уверены, что являетесь пастором? – политик прищурился.

– Я ни в чем не уверен.

– А как вы думаете: может, это нас Бог наказывает?

– Если бы я знал! – простонал Вадим. – Но я даже не уверен, существует ли он.

– Ничего себе! Неожиданно честно. А я вот как мозгую: Бога мы создаем по своему образу и подобию, и даже если бы он существовал, каждый все равно бы видел его по-своему. У дураков, знаете ли, и Бог – дурак. Ведь каждый верующий, умен он или глуп, видит Бога через призму себя. Улавливаете, да?

Вадим кивнул.

– Ладно, Бог с ним, с Богом, но церковь – это стопроцентный бизнес и власть, и дураки ей только выгодны. Правда, особой власти у нее уже нет…

– Да? – перебил Вадим. – И у кого же она? У губернаторов и президентов?

– Не смешите меня. Есть финансовые круги, которые стоят и над губернаторами, и над президентами, и над попами. В их руках СМИ – этот самый «зомбоящик», который задурит мозги похлеще любой религии. Вот где реальная власть. Да и что за верующие нынче пошли? Свечку поставить и яйца освятить – это, знаете ли, несерьезно…

– Мне кажется, вы переоцениваете влияние вашего «зомбоящика», – возразил Вадим.

– Когда кажется – креститься надо. Ой, простите, это не про вас, – Сонин хохотнул. – Если СМИ не так уж и влияют на людей, то кто же, а?

– Вы забыли про интернет.

– А в интернете что, нет СМИ?

– Есть, но интернет – свободная зона, где каждый может разместить любую информацию, создать сайт или блог…

– И многие будут этот блог читать без рекламы и раскрутки, а? Да и не понимаете вы того, как изменился подход к болванам: теперь не нужно ничего прямо запрещать. Открытая цензура не только не нужна, но и вредит делу. Достаточно болвану внушить внутреннюю цензуру, и он будет иметь дело только с той информацией, которую ему подсовывают, а альтернативную точку зрения игнорировать, заведомо считая ее ложной.

Сонин, опустошив бутылку, бросил ее на пол и пнул ногой.

– Интернет-интернет, – пробубнил он. – А слышали ли вы об информационных импульсах? Это когда запускается тема, в которую втягиваются все пользователи сети. Обсуждение бурлит, спор перерастает в священную войну, но на деле все это спровоцировано кукловодами и ими контролируется. Именно манипуляторы определяют, чем будут жить массы, о чем думать, чем наполнять мозги. Удивлены? Да-да, все информационные потоки под контролем, слышите?

Вадим попытался вставить слово, но Сонин поднял палец и прервал его:

– Говорите, что хотите, а я знаю, на что способен «зомбоящик». Покажи раз, покажи два, еще раз повтори – и в это уже почти все верят. Несколько таких кампаний – и люди превращаются в стадо баранов. Они впадают в экстаз и готовы рвать на куски врага, которого придумает пропаганда. Они уверены, что творят историю, что они – герои. Хвалят себя и хвалят других таких же «героев». Баранов накачивает так называемое независимое телевидение, и они при этом верят, что имеют свою уникальную точку зрения: это же у врага зомбирование, а у нас правда! Что, не согласны? Не хочу вас обижать, но ведь и ваша… церковь… использует те же приемы, что и «зомбоящик». Но сколько человек охватывает ваша организация, а? Миллионы по всему миру? А СМИ охватывают почти всех.

– В ваших словах есть правда, – вздохнул Вадим.

– В церкви так же, как и везде: человек преследует выгоду, одну лишь выгоду. И одни доят других.

– Исключений нет?

– Какие исключения? Тут чистяк, закон. Человек – та еще скотина. У каждого в голове только выгода. И ради другого мы шевелимся лишь тогда, когда это в наших интересах. Иных вариантов нет.

– Хотелось бы поспорить, но мозг работает плохо, – Вадим потер лоб.

– Утомил я вас, да? Вижу, что утомил, – Сонин поднялся. – Идите за мной, выберете себе комнату. Думаю, все мы заслужили отдых.

*

Александр зажег свечу в своей комнате, и она осветила столик, на котором лежали тетради, а также книжный шкаф, стоящий рядом. У шкафа лежала небольшая сумка, предназначенная для переноса книг. Он подошел к полкам и провел рукой со свечой вдоль них. Взгляд выхватил следующие экземпляры: Ницше «Так говорил Заратустра», Эрих Фромм «Иметь или быть», Александр Зиновьев «Я мечтаю о новом человеке», Хосе Ортега-и-Гассет «Восстание масс». Но своих книг Александр не наблюдал. Он отчетливо помнил, что был автором нескольких трудов, но тогда где они? Или это воспоминание – лишь фантом?

Александр достал с полки «Восстание масс». Открыв книгу, он прочел: «Особенность нашего времени в том, что заурядные души, не обманываясь насчет собственной заурядности, безбоязненно утверждают свое право на нее и навязывают ее всем и всюду. Как говорят американцы, отличаться неприлично. Масса сминает все непохожее, недюжинное, личностное и лучшее. Кто не такой как все, кто думает не так, как все, рискует стать отверженным. И ясно, что «все» – это еще не все. Мир обычно был неоднородным единством массы и независимых меньшинств. Сегодня весь мир становится массой».

Вернув книгу испанского мыслителя на свое место, Александр вздохнул. «Безумные массы поистине сметают все личностное и лучшее», – подумал он, качая головой.

Александр поставил свечу на столик и опустился в кресло. Он потянулся к одной из тетрадей и открыл ее. Она содержала записи о выполненных строительных работах и отчеты о закупленных материалах – информацию о многолетнем труде Александра. «А вдруг я никогда не был философом, автором интеллектуальных бестселлеров?» – подумал он и отшвырнул тетрадь к стене.

Другая тетрадь хранила философские заметки Александра. Он заерзал в кресле и с жадностью стал ее перелистывать. Водоворот записанных мыслей обрушился на него. «Мне кажется, я попал в грандиозный дурдом, где каждый не на своем месте, – прочел он. – Появился новый вид человека – «человек безумный», как окрестил его я. И этот человек еще не до конца явил себя, не прошел все стадии своего развития. Но близко, близко…» Перелистнув, Александр буквально проглотил глазами еще одну запись: «Есть два типа человека. Первый тип стоит на принципах свободы, творчества, индивидуализма. Эти люди тяготеют к развитию, к созиданию. Высшее, Подлинное, Прекрасное, Идеал – это все их ориентиры. Второй тип охватывает большую часть человечества. Это люди, любящие свободу только на словах, но не на деле. Им уютно в рабстве. Они глупы, но имитируют ум. Грязь они называют творчеством. Им хорошо в стаде, хоть они и трубят о «неповторимой личности» на каждом шагу. Исторически первый тип всегда терпел претиснения. Не только потому, что он не имел таких возможностей и ресурсов, как второй тип, – основная причина состояла в моральном принципе: не протився злу насилием. Я до сих пор сомневаюсь, правильно ли это. Насилие мне глубоко противно. Но, возможно, стоит отказаться от этого принципа? Не знаю, не знаю! Но если не отказаться, то как тогда победить в эволюционной борьбе? Второй тип укореняется в своем безумии, и скоро все будет разрушено, если его не остановить! Как быть, как быть?..»

Александр опустил философский дневник на колени и задумался: «А тот человек, который спит в соседней комнате – Виктор, к какому типу он относится? Кажется, он умеет слушать. Да, он явно не отличается высокими познаниями, но не является глупым. Чувствую, что он – свой, и займет нашу позицию в этой эволюционной борьбе».

Александр поднялся, вложил тетрадь в сумку для книг, повесил ее через плечо и вернулся к Виктору. Он сел в кресло, прижал к груди сумку и уснул.

3

Сон – это подлинный мир. А настоящий мир – это сон.

Мир взрослых – это мир извращенных и искалеченных детских мечтаний.

– Будь осторожен, Коровьев. Они где-то рядом, – услышал он внутренний голос.

– Да-да, я знаю, – мысленно ответил Коровьев, оглядываясь. – Я – сама бдительность, не беспокойся.

– Мельчайшая ошибка – и гибель.

– Все будет хорошо.

– Слышишь голоса? Проверь, кто это.

– Иду, уже иду.

Коровьев ступал почти бесшумно, напряженный, как горожанин, который поздно ночью возвращается домой через криминальный район. Но только путь его лежал по травянистому берегу. Он услышал голоса и спрятался в кустах. Осторожно выглянув, Коровеьв увидел большой палаточный лагерь, выстроенный вокруг шатра с изображением распятия. Люди, оглушенные, потерянные, беспомощные, слонялись по лагерю. Одни искали взглядом поддержки, другие смотрели недоверчиво и враждебно, третьи – со страхом, готовые на все, лишь бы избежать худшего, выжить, спастись.

Но потерянными были не все: амбал в белом пиджаке, рядом с которым люди казались детьми, зазывал к себе.

– Свершилось! – провозгласил он. – Господь грядет, как и предсказано в Откровении. Последние времена. И скоро мы узрим Бога, сходящего с Небес. Аллилуйя!

– Что случилось? – спросил кто-то в толпе. – Я ничего не помню.

– Я – пророк Илия, – ответил проповедник, – предвестник Страшного Суда. Ашмалахарга! Ашкараа! Имеющий уши слышать – да слышит!

Он произнес проповедь о том, что на глазах сбывается написанное в Откровении Иоанна Богослова, и грядет битва со Зверем. Мир, по словам проповедника, поглотил Вавилон. Человечество окончательно пало, утратив образ Божий и «потенциалы к спасению», поэтому будет предано огню. Спасутся только избранные.