Текст книги "Туума"

– Кто я? – обратилась к пророку девушка с фиолетовыми волосами. – Кто я, посланник? Бог спасет меня?

– Ты – дитя Божие, – по-отечески улыбнулся ей проповедник. – Одна из ста сорока четырех тысяч избранных.

– Аллилуйя! – воскликнули в толпе.

– Прими Духа Святого! – прогремел пророк, коснувшись лба девушки. Она упала на траву и задергала руками и ногами, словно пытаясь танцевать лежа.

– Тебе хорошо, дитя? – спросил ее ласково проповедник.

– Я – в раю. Махррака. Ашрралгра. Агшара.

– Примите дар Духа Святого, все примите! – завопил пророк, подняв над головой руки полукругом. – Дар Духа! Кгрракатака!

Верующие повалились на землю, выкрикивая что-то неразборчивое, неподдающееся осмыслению, дикое.

– Беги, – сказал голос Коровьеву. – Попадешься ведь. Этот человек – мощный экстрасенс, поэтому опасен. Беги!

*

Проснувшись рано утром, Виктор увидел Александра, дремавшего в кресле. Тот сквозь сон уловил движение и открыл глаза.

– Как поспали? – спросил Александр, устраивая сумку с философской тетрадью между собой и подлокотником.

– Нормально, хоть и видел странные сны, – ответил Виктор, принимая сидячее положение. – Да и трудно было определить, снится ли это или же происходит наяву.

– И что же вам снилось?

– Не могу точно описать, – Виктор протер глаза. – Пока я видел сны, они были понятными и логичным. Но сейчас все это выглядит как поток бессвязных образов, фраз, событий. Например, мне снилось, что я – пациент психиатрической лечебницы…

– Наверное, это под впечатлением от нашего разговора о массовом безумии. А вообще, сны могут многое рассказать, если подобрать к ним ключ. Что еще вам снилось?

– Не могу вспомнить точно – все почти выветрилось из памяти. Ах вот, вспоминаю один сон: я нахожусь внутри яйца и пытаюсь разбить его, чтобы выбраться. Наконец у меня получается. Но вдруг я обнаруживаю, что на самом деле не в яйце, а в чреве матери. Начинаются роды, и меня выталкивает к свету. Я слышу крик новорожденного – свой крик.

– Ну что ж, с днем рождения вас! – Александр улыбнулся.

Виктор поднялся на ноги и сказал:

– Куда ночь – туда и сон. Так, кажется, говорила… моя мама… А теперь нужно искать мальчика.

Они спешно позавтракали и вышли на улицу. Александр захватил сумку с философской тетрадью. Сначала он думал взять еще и нож, но глядя на лезвие, испытал неприятные чувства – что-то дикарское, кровожадное стало проявляться в нем. Ему представилось, что он может зарезать человека, и в душе мелькнул намек на дикое удовольствие от убийства. Испугавшись себя, Александр отложил нож. Впрочем, у Виктора был молоток, и Александр утешил себя тем, что беззащитными они не останутся.

Виктор остановился и провел глазами по домам: поселок как поселок – ничего необычного. Так может, проблема в его голове? Может, он действительно болен?

– Не могу поверить, что мир перестал быть… нормальным, – сказал Виктор.

– Возможно, еще одно свидетельство ненормальности мира перед нами, – пробормотал Александр. – Там на дороге странный человек, видите?

– Пойдемте к нему.

Приблизившись, они увидели мужчину в плавках. Он бегал глазами по исписанным листам, которые разложил перед собой на асфальте, и улыбался, как филателист, завладевший редкой коллекцией марок.

– «Луна серебрит», – прочел он. – Боже, как хорошо! А это: «руки-крылья». Толково, толково…

– Доброе утро! – обратился к мужчине Виктор. – Чем вы заняты?

– Сагу, я закончил сагу, – ответил тот, не отрывая глаз от рукописи. – Это седьмая книга. Называется «Кровавое небо». Хорошее название, не находите?.. «Стальной взгляд», – продолжил читать автор. – Да-да, это верное описание… А у роковой женщины белозубая улыбка… А тут что? «Он пустил скупую мужскую слезу»… Хорошо, хорошо!

– С вами все в порядке? – осторожно спросил Александр.

– Конечно, со мной все в порядке, – писатель раздраженно глянул на вопрошающего. – Даже чудесно, ведь я закончил роман. Сидел тут триста тридцать три года и триста тридцать три дня. Сидел и писал. А теперь закончил. Дать почитать?

– В другой раз, – ответил Виктор. – Простите, но мы спешим, – он взял Александра под руку.

– Вам не понять. Тогда не мешайте, – мужчина в плавках снова углубился в текст. – «Воцарилась тишина»… «Кошачья грация»…

– Сумасшедший, – прошептал Александр, когда они отошли. Виктор кивнул в ответ.

Четверть часа они шагали в молчании, осматривая поселок. Кроме писателя им никто больше не повстречался. Лес и дома были погружены в тишину, и казалось, будто нет никакого конфликта между естественным и рукотворным, между природой и цивилизацией. Искусственное стало… диким.

Виктор решил отвлечься от неприятных мыслей с помощью разговора.

– А что снилось вам? – спросил он.

– Плохой сон.

– Не хотите рассказывать?

– Почему же? Мне, друг мой, снился заброшенный парк: сломанные скамейки, полуразрушенные беседки, застывшая карусель, коричневые от ржавчины качели, заросший травой асфальт. Люди боялись друг друга и старались держать дистанцию. А потом я увидел детей – мальчика и девочку лет пяти-шести. Сначала они невинно обнимались, но потом стали стягивать друг с друга одежду. Голые, прижавшись телами, дети покатились по дороге… И я проснулся.

– Мерзость.

– Знаете, меня поразило не столько увиденное во сне, сколько сама атмосфера, которую я уловил. Это был душевный холод, как будто между людьми пропала всякая связь, всякое единство, всякое тепло, и холодное, как космос, одиночество овладело душами. До конца не могу избавиться от этого неприятного переживания, друг мой.

– Что ж, ваш заросший парк из сна чем-то похож на этот поселок, – задумчиво произнес Виктор.

– И это меня пугает, – прошептал Александр.

*

– У меня почти нет времени, Вадим. Просыпайся.

Потрескивая клешнями, на стуле у окна сидело чудовище с головой сома, окруженной светом. Но когда глаза Вадима привыкли, свечение пропало.

– Это сон? – шепотом спросил Вадим.

– Сон, явь – разницы нет, – ответил Ангел.

– Что тебе от меня нужно?

– Я же говорил: миры соприкоснулись. И у меня появилась возможность поговорить с тобой. Ведь мне всегда были интересны люди. Люди – это наша религия, ты знал?

– Я тебя не понимаю. Какая еще религия?

– Ваш мир для нас – потусторонний. И мы верим в людей.

– Еще скажи, что у вас и свои неверующие есть.

– Есть, есть, не сомневайся. Напрочь отрицают существование вас. Считают, что вы – выдумка. Я спорил с ними, говорил, что собственными глазами видел тебя, но они считают меня помешанным. У них, как и у вас, современных людей, очень мало фантазии.

– Фантазии?

– Возьми хотя бы лес за окном. Что видит современный человек? Лес – и не более. А древние умели видеть духов, полубогов, единорогов, фей, кентавров. Земля, небо, ветер, ручей, солнце – все было живым. И не было границы между небесным и земным. А потом миры разошлись, и только теперь все возвращается к истокам.

– Ты хочешь, чтобы я поверил в гномов и домовых?

– А почему бы и нет? Домовые, кстати, не любят, когда их игнорируют. Они долго терпели, но больше не будут… Прости, времени не осталось, мне пора. Жаль, что я не успел тебя обо всем расспросить, но мне нужно лететь на епархиальное собрание. Нельзя опаздывать, а то архангел ругать будет. Не натвори тут ничего, пока я собрании, хорошо?

Когда Ангел исчез, Вадим встал с кровати, подошел к освободившемуся стулу и недоверчиво потрогал его. Одевшись, он сразу же направился в спальню Сонина. На стук не ответили. Приоткрыв дверь, Вадим шепотом спросил:

– Борис Леонидович, к вам можно?

– Входите.

Сонин лежал на спине, потный, будто только из бани, и белый, как мясо хека. Его живот быстро расширялся и так же стремительно сужался, словно гигантское нервное сердце.

– Плохо мне, – простонал он. – Не могу уснуть. Как только закрываю глаза – приходят они. Забыться бы мне, забыться!

– Кто они?

– Уроды из дешевого фильма ужасов. Тошнит от них.

– Чем я могу помочь?

– Принесите вина. Нет, лучше виски.

– Я не думаю, что это хорошая идея. У вас же интоксикация.

– Мне всего пару глотков, – прохрипел Сонин. – Чтобы нервы успокоить и заснуть.

Вадим спустился вниз. Наташа еще спала. Он наполнил стакан виски и отнес Сонину. Стакан тут же был опустошен.

– Спасибо. А теперь оставьте меня, – попросил Сонин и отвернулся, укрываясь одеялом с головой.

– Но… – растерялся Вадим. – День на дворе, не время спать.

– Потом, потом, через полчасика…

Вернувшись на кухню, Вадим размешал ложку кофе в холодной воде, а потом вышел с чашкой во двор. Открыв ворота, он ступил на пыльную дорогу и зашагал в сторону тихого леса с приятными тенями. Когда Вадим вошел в сосновое царство, то подумал, что не знает слов, с помощью которых можно выразить лесные запахи. Назвать их насыщенными? Или приятными? Или… живыми? Но ведь и сотни других запахов бывают насыщенными, как впрочем, и приятными. Где-то он слышал, что никто точно не знает, сколько всего существует запахов, но заявляли, что сотни тысяч. Сотни тысяч явлений, феноменов, для которых нет слов и которые нельзя объяснить, нельзя описать, нельзя выразить!

А звуки? Попробуй перевести их разнообразие в текст – ничего не выйдет.

А цвета, оттенки?

А Бог? Как описать его? Как объяснить? Как понять?

– Ванечка, дорогой, как я рада тебя видеть, – из-за сосны вышла женщина лет семидесяти. Она была одета в белые, как в рекламе отбеливателя, брюки, а также в лиловую блузку, идеально-новою, безупречную, словно ненастоящую. В руках, по-старчески дрожащих, женщина держала корзинку.

– Доброе утро, – отозвался Вадим. – Вы меня с кем-то спутали.

– Шутник, какой же ты шутник, Ванечка, – заулыбалась женщина. – Не думала, что встречу тебя.

– А что вы делаете в лесу? – Вадим решил не сообщать, что не узнает собеседницу.

– Собираю грибы, Ванюша, чем же мне еще на пенсии заниматься? Давно тебя не видела. Куда ты пропал? Ты хоть бы иногда навещал меня, Ваня. Я же помню тебя еще пухленьким малышом.

– Что тут интересного случилось, пока меня не было?

– Ох, Ваня, да что тут может случиться? Остались одни пенсионеры. Иногда молодежь приезжает погостить, а так – запустенье. Кстати, слышал, что случилось с Амасиком?

– Нет. Честно говоря, я не помню, кто это.

– Армянин, такой здоровый, волосатый, он еще на рынке торговал. Неужели не помнишь? Коротка же у вас, молодых, память. Так вот, Ванюша, – пенсионерка вплотную приблизилась к Вадиму, вытянула шею и перешла на шепот, будто рассказывала тайну, – когда умерла его жена, Амасик сильно заболел. Врачи сказали, что это – нервное. Ноги у него парализовало, и теперь он передвигается на инвалидной коляске. И знаешь, что он заявил недавно? Говорит, всю жизнь в тайне испытывал физическое тяготение к мужчинам, а женщин терпеть не мог, но боялся признаться жене и родственникам. Теперь Амасик клянчит у всех деньги на операцию, говорит, что хочет изменить пол.

– Как меняется жизнь!

– Ладно, дорогой мой, побрела я, а то нужно еще обед готовить. Рада была видеть тебя, Ванечка.

– До встречи.

Когда пенсионерка скрылась из виду, появился Ангел. Вадим недовольно посмотрел на него, отпил из чашки и побрел дальше. Ангел заковылял рядом.

– Прости, что оставил тебя, – сказал он. – Но теперь я наконец свободен. Господи, как же я не люблю наши епархиальные собрания – на них архангел всегда несет чушь, слушать противно!

– Что тебе от меня нужно? – рассердился Вадим.

– Хочу задать вопрос. Почему ты утратил веру?

– Оставишь меня в покое, если я скажу?

– Обещать не могу, но постараюсь не докучать.

– Хорошо, я отвечу. Я не верю в Бога, потому что не вижу и не чувствую его. В Евангелии говорится, что Бог стал человеком и был распят, искупив наши грехи. Но в мире все равно слишком много зла, слишком много страдания. И Бог не вмешивается. А люди остаются прежними.

– Но при чем тут Бог? Зло же вы творите, а не он.

– Если Бог есть, то почему он не карает за зло?

– Грех сам наказывает грешника. Грех таит в себе самом расплату. Разве ты не знал?

– Не вижу я этого, не вижу! Да, иногда расплата наступает, согласен, но редко. И если страдание – расплата за грех, то почему страдает невинный? Почему Бог не предотвращает зло?

– Ты забываешь, что людям дана свобода, и Старик то ли не хочет, то ли не может ее нарушить.

– Но почему Бог не входит в жизнь человека, если тот его свободно и сознательно просит?

– Миллионы людей уверены, что Бог с ними.

– Я думаю, они лгут сами себе.

– Но почему, терирем?

– Потому что люди не меняются, понимаешь? Вера почти никого не меняет, не спасает. Многие ли способны на реальную святость? Многие ли способны дорасти до высот веры? Да почти никто!

– Я все понял, терирем! – обрадовался Ангел. – Так ты не веришь в Бога, потому что не веришь в человека, верно?

– Если Бог есть, то он, наверное, пошутил, когда поставил перед немощным и грешным человеком высокие идеалы. Мне кажется, что Бог просто издевается над нами. Разве это не издевка – указать людям на так называемую истину, в свете которой они обречены сгореть? Хотя порой я думаю, что тут нет злого умысла, и люди – всего лишь Божья неудача.

– Да уж, ну и запутал всех нас Старик.

– Я ответил на твой вопрос. Теперь уходи.

– Исполняю!

*

Виктор вздрогнул, когда услышал крик.

– Кажется, это в том доме, – сказал Александр, показывая рукой. – Дверь открыта, поспешим.

Они вбежали внутрь и столкнулись с тревожным беспорядком: букет роз умирал в хрустальных осколках, отодвинутый от стены диван обнажил пыльный прямоугольник пола, а перевернутому столу отломали ножки.

В глубине дома послышался плач. Виктор с занесенным молотком осторожно приоткрыл дверь в ближайшую комнату и кивком пригласил Александра следовать за собой.

Они вошли. На полу сидела девушка, всматриваясь в картину, закрепленную на мольберте, и скребла ногтями кровоточащие колени.

– Что с вами, милая? – взволнованно спросил Александр.

Девушка медленно повернула голову и удивленно посмотрела на гостей.

– Мы услышали крик и вошли, – объяснил Александр. – Тем более что дверь была открыта.

Она встала и оглядела комнату, а затем указала на картину:

– Я только что была там. Как такое возможно?

Виктор подошел к картине, изображающей то ли раздутую тучу, то ли море, волнами напавшее на небо. Мокрые черные и синие тона переливались, впадая друг в друга то ли в борьбе, то ли в желанном слиянии. Прищурившись, Виктор разобрал посреди сине-черного буйства крошечного человечка, на которого указывал тонкий женский палец.

– Это и есть я! – выкрикнула девушка. – Я… только что была там.

«Но ведь это я на картине, а не она!» – подумал Виктор, но озвучивать свою мысль не стал. Вместо этого он повернулся к Александру и спросил:

– А вы что видите?

– Саму жизнь.

– Жизнь?

– Нас выбросило в этот враждебный мир с его неведомыми законами, – ответил Александр, не отрывая глаз от картины. – И от человека мало что зависит. Мы можем в любой момент умереть. Мы не можем быть уверены в грядущем дне. Наши планы никогда не воплощаются полностью. Нам остается лишь принимать новые вызовы. И делать то, что можем, что в наших силах. Такую философию я вижу на картине. Здесь изображен человек в лодке посреди бушующего океана, которого волна может раздавить в любой момент. Но он все равно пытается удержаться…

– Зачем объяснения? – с обидой в голосе сказала девушка. – Это красиво, а красота не имеет смысла, она иррациональна. Даже если она так пугает…

– Красота, – задумчиво протянул Александр. – Красота может и убить… Кстати, милая леди, мы не успели познакомиться. Вы помните, как вас зовут?

– Али… Алина… – неуверенно ответила девушка. – Кажется, я больна… Туман в голове… А кто вы?

Виктор представился и коротко рассказал, что произошло с ним и его спутником.

– У меня ночь в голове, – растеряно сказала Алина. – Я не уверена, что меня зовут именно Алиной, но это имя… мне его будто шепнули… Я помню, как была там… в картине… только что, до вашего прихода… И больше ничего не помню, ничего не знаю.

– Вы – художница? – спросил Александр. – Это же ваша работа?

– Кажется, да.

– Алина, вам стоит пойти с нами, – предложил Виктор. – Мы пытаемся разобраться в происходящем.

– Я не готова. Хочу собраться с мыслями.

– Если понадобится помощь, отправляйтесь в дом Олега, – посоветовал Виктор и объяснил, по какой дороге идти. – Мы скоро тоже придем. Я надеюсь, что мальчик вернулся и ожидает меня.

– Спасибо, я запомнила, – ответила Алина.

Виктор кивнул Александру, и они вышли.

*

– Раука! Рауксна! Раука! Рауксна!

Вадим остановился и прислушался: голоса доносились из глубины леса. Попытался разобрать слова, но у него резко закружилась голова, а мысли спутались в перекати-поле. Руки ослабели и выронили кружку. В голове забарабанил вопрос: «Неужели это мантра так пагубно действует на меня?»

Паника понесла Вадима прочь. Когда он вернулся в дом, то увидел на диване Наташу. Она сидела, обхватив голову руками – Наташа страдала от похмелья. Ей стало хуже от шума, который издавал Вадим, и в ее глазах, похожих на два розовых леденца, появилась злость.

Покружившись у двери в нервных раздумьях, Вадим взлетел по лестнице прямо в спальню Сонина.

– Борис Леонидович, Борис Леонидович, просыпайтесь! – умоляющими голосом позвал он.

– Мне плохо, уйдите, – раздраженно ответил Сонин из-под одеяла. – Зачем вы меня беспокоите, а?

– Нам нужно ехать. Мне кажется, здесь небезопасно.

– Вам многое кажется. У вас, сумасшедших… или святых… свои причуды… Оставьте меня в покое, прошу.

– Но я не шучу. В лесу я слышал голоса. Нам нужно ехать.

– Голоса… Идите к черту с вашими голосами, – Сонин раздраженно дернул ногами, как бы пытаясь отпихнуть назойливого гостя.

Вадим махнул рукой, хлопнул дверью и поспешил вниз. Наташу он нашел на кухне, где она жадно пила лимонад.

– Плохо тебе? – спросил Вадим.

– Нормально. А тебе, дядя, чего от меня с самого утра надо? – разозлилась она.

– Тут есть автомобиль?

– Сбежать собираешься? В гараже стоит, – Наташа допила и вышла, бросив банку прямо на пол.

Вадим слегка отодвинул штору и, придерживая ее указательным пальцем, выглянул в окно. За спиной он услышал голос:

– Извини, но я все же твой ангел-хранитель, поэтому должен быть начеку. И вот я здесь. Чего ты так испугался, расскажешь?

Обернувшись, Вадим увидел назойливое чудовище, стоящее там, где только что была Наташа.

– А чего боятся люди? – ответил он. – Неизвестности. И того, что нельзя контролировать. Невыносимо осознавать, что твоя жизнь зависит от случая.

– А если она зависит от Старика?

– Я в это не верю.

– Но что тебе мешает поверить? Ты ведь таким образом исцелишься от страха.

– Я хочу найти истинные ответы, а не ложные. Ложные создают лишь иллюзию решения проблемы, не более.

– А если Бог явится и самолично ответит на все твои вопросы, ты успокоишься?

Вадим задумался, а потом ответил:

– Он не явится.

– Ну почему же? Я же тебе явился. Терирем.

– Я не верю, что ты существуешь.

– Думаешь, я – галлюцинация?

Вадим не ответил – его внимание привлек стук в дверь.

– Откройте! – потребовали со двора. – Немедленно откройте!

– Как бы то ни было, – сказал Ангел, – но стук уж точно реален.

*

– Что это за чертовщина? – спросил Виктор.

– Круги, – Александр нахмурился. – Больше я сказать ничего не могу.

Когда они впервые прошли мимо овала, нарисованного на заборе, то не предали этому никакого значения. Но вскоре окружности стали попадаться все чаще и чаще. Они были и на стенах, и на асфальте, похожие то на следы от брошенного в воду камня, то на символ олимпиады. И апогеем – фасад, всецело покрытый кругами красного и желтого цвета.

Из странного дома выметнулся бородатый мужчина в монашеском облачении и побежал по дороге, озадаченный чем-то своим.

– Эй! Эй, постойте! – позвал Виктор.

Монах остановился и, повернувшись, спросил:

– Чего вам нужно?

– Вы не знаете, куда все подевались? Где люди?

– Люди? – монах посмотрел на Виктора так, будто перед ним был умалишенный. – Вымерли.

– А что произошло? Эпидемия? Война? Катаклизм?

– У меня нет времени на празднословие. Мне нужно идти.

– Куда?

– В Китеж-град. Никак не могу найти туда дорогу – иду-иду, но все время возвращаюсь, будто по кругу хожу. Видимо, сатана меня путает. А может… – монах побледнел, – уже поздно, и я вечно обречен искать Китеж-град? Нет, нет, быть не может…

– А где мы сейчас? И где этот Китеж-град?

– Нет времени, нет времени, прощайте! – с этими словами монах стал удалятся пружинистой походкой.

*

– Я с гостем, – предупредил Вадим.

Сонин, серый как крыса, и блестящий как спортсмен после тренировки, но уже живой и в перспективе вполне дееспособный, сидел на кровати в одних трусах, задумчиво уставившись в стену. Он даже успел приоткрыть окно, чтобы проветрить комнату. Мокрое одеяло валялось на полу, больше похожее на мятые-перемятые лохмотья.

Лицо человека, которого привел Вадим, покрывала щетина, чем-то напоминающая шипы и как бы говорящая: несъедобен. А если и съедобен, то явно противен на вкус. Незнакомец был одет в джинсовую куртку, застегнутую до последней пуговицы, хоть и легкую, но все же не для лета. Лицо его затемнял козырек кепки. Вадим назвал фамилию гостя: Коровьев.

А дальше последовала история, которая показалась Сонину полусумасшедшей фантасмагорией, наркоманским абсурдом, белой горячкой, где фигурировали сектанты и их «шабаш» с конвульсиями и припадками. Абсурд в сочетании с похмельем напрягал как сознание, так и тело, и с каждым словом Сонину становилось все хуже и хуже. Он не выдержал и раздраженно прервал мучителя:

– Какого черта вас принесло? Вы хотите, чтобы я разобрался с вашими чокнутыми сектантами?

– Вы должны быть благодарны за то, что я вас предупредил об опасности, – обиделся Коровьев.

– Предупредил он… – пробурчал Сонин.

Он потянулся к подушке и, перевернув ее, пробормотал:

– Где же он? Ах да!

Сонин поднял с пола халат и достал из кармана смартфон, но через несколько секунд небрежно отшвырнул его и со вздохом сказал:

– Вне сети. Отрезаны от мира.

В спальню вошла Наташа и показала на окно.

– Вы… вы видели? – спросила она. – Кто они такие, кто?

Сонин подошел к шторе уверенной, но недовольной походкой начальника, решившего раз и навсегда навести порядок в своем ведомстве. Резко отодвинув ее, он выглянул в окно. Двор наполняли люди. Сонин насчитал двенадцать человек, выстроившихся в три ряда, среди которых выделялся старик в розовой ночной рубашке до колен, явно женской.

На первый взгляд могло показаться, что гости делают зарядку, но потом их движения стали походить скорее на танец. Они то раскачивались с вытянутыми руками, имитируя парящих птиц, то волнообразно выгибались змеями, то крутились на месте. В конце концов «танцоры» замерли, руками изображая круги над головами.

– Что это за любители здорового образа жизни? – спросил Сонин. – Это не те сектанты, о которых вы рассказывали?

– Не похожи, – ответил Коровьев, выглянув из-за его плеча.

– Не похожи? Или вы не уверены?

– Это не они.

Сонин надел халат, скрутил на животе пояс, затолкнул ноги в турецкие тапки и покинул спальню.

– Я хочу уехать, – Наташа с мольбой посмотрела на Вадима. – Они пугают меня.

– Согласен, – ответил пастор, прикусив губу. – Нам нужно поспешить. Я скажу Борису Леонидовичу…

Спустившись, Вадим увидел, как Сонин, прихватив со стола недопитую бутылку виски, выскочил во двор. Пастор замялся, а потом все же последовал за ним.

– Убирайтесь ко всем чертям, собаки! – крикнул Сонин «танцорам» с порога. – Иначе перестреляю, сукины дети! Что молчите? Кто здесь главный? Я вас спрашиваю, сволочи!

Чудаки не обратили никакого внимания на Сонина и даже не пошевелились, продолжая изображать круги.

– Если вы сейчас же не уберетесь, я вызову полицию, – пригрозил Сонин, спускаясь по ступеням – Хотя к черту полицию – я вас сам, своими же руками прикончу, гады.

– Борис Леонидович, может, нам стоит переждать внутри? – тихо спросил Вадим, стоя в двери.

– Переждать? – вспыхнул Сонин. – Да я их сейчас всех перестреляю. Слышали, скоты?

Можно было бы сказать, что угрозы наконец подействовали, если бы «танцоры» хоть как-то проявили страх, но они ушли, апатичные и вялые, словно им вдруг стало скучно.

– Что это за чокнутые, а? – Сонин повернулся к Вадиму и сделал несколько нервных глотков. – Ваши овцы, святой отец? Или новая секта, свихнувшаяся на йоге?

– Не знаю. Я их не помню. Нам нужно уезжать, Борис Леонидович. Теперь вы это понимаете?

– Не вижу причин здесь оставаться, – Сонин задумчиво посмотрел на бутылку, а потом спросил:

– Кстати, а вы водить умеете?

*

Сонин оделся в белый спортивный костюм с надписью «Russia», флагом на рукаве и гербом на груди, и отправился на кухню, чтобы собрать в дорогу продукты. Со стороны могло показаться, что он готовится к пикнику. Коровьев, забившись в угол, настороженно следил за остальными. Вадим устроил неспокойную воронку в чашке, размешивая кофе.

– Я не знаю, кто я, – начала вслух размышлять сидящая за столом Наташа. – Не знаю, где я и что со мной. Не знаю, где моя мамка, где мой папка…

– А вдруг я твой папка? – подмигивая, ответил Сонин. – Но я бы предпочел, правда, состоять с тобой в других отношениях.

Наконец пакеты были собраны, и все отправились в гараж. Сонин усадил Вадима на водительское сидение своего джипа. Тот до последнего сомневался, что умеет водить, но когда руки легли на руль, знания вернулись, а вместе с ними и уверенность.

– Молодец, – обрадовался Сонин, севший рядом с Вадимом. – Это как кататься на велосипеде – никогда не забудешь.

Наташа и Коровьев заняли места сзади. Джип выполз на лесную дорогу, неровную и пыльную. Сонин глотнул из бутылки и предложил остальным, но никто его не поддержал.

– Скучно с вами, – огорчился он. – Ничего, мне больше достанется.

Наконец внедорожник выехал на трассу. Растрепанный мужчина средних лет, одетый в багровый клетчатый пиджак, катил по разделительной полосе шину. Вадим опустил стекло и громко поздоровался, но на него не обратили внимания.

– Вы меня слышите? – попробовал он еще раз начать разговор, но ему ответили молчанием.

Сонин попросил остановиться, а потом вывалился из машины, подбежал к незнакомцу и преградил ему путь.

– Эй, мужик, ты глухонемой? Чего молчишь, а? – напал Сонин.

Мужчина что-то недовольно пробубнил в ответ, развернулся и покатил шину в обратную сторону.

– Это ты на каком языке со мной говоришь? – нахмурился Сонин, а затем обратился к спутникам:

– Кто-нибудь понял, что сказал этот козел?

– Нет, – отозвался Вадим. – Но мне кажется, что он все же говорит по-русски.

– Тогда почему я ничего не понимаю?

– Не знаю. Я тоже ничего не понимаю, хоть слова и кажутся знакомыми. Дело то ли в ударениях, то ли в интонации, поэтому в результате ничего и не разберешь.

– Подтверждаю, – вставил Коровьев.

– Ну и черт с ним, а нам надо ехать, – махнул рукой Сонин и вернулся в машину.

Вадим нажал на педаль газа. Через несколько минут скорость пришлось сбавить – трасса наполнилась другими людьми с шинами. Некоторых из них приходилось объезжать. Вадим заметил одинокого мальчика лет десяти, толкающего велосипедное колесо. Казалось, ребенок воспринимал происходящее как игру, которая ему очень нравилась.

Повстречался им и парень студенческого возраста в наушниках. Он двигался, пританцовывая. Музыка, гремящая в двух выпуклых овалах, выплескивалась на окружающих тошнотворным шумом.

Сонину весело помахала рыжая девчушка, одетая в легкое розовое пальто и белые сапожки, но на его вопросы отвечать не захотела и отвернулась.

– Кажется, я ей больше не нравлюсь, – отметил Сонин, а после пристал к низкому мужчине в шубе и пышной меховой шапке, пытаясь начать с ним разговор. В ответ тот недружественно посмотрел на политика и покрутил пальцем у виска. Сонин выругался про себя, поднял стекло окна и присосался к бутылке.

– Кто они, как думаете? – спросил Вадим.

– Кто они? – повторил Сонин вопрос, вытирая пальцами губы. – Откуда идут? Зачем им эти шины? Почему они не хотят говорить? Почему мы их не понимаем? Почему они одеты тепло? Почему дети одни, и где их родители? Почему вон тот коротышка считает меня сумасшедшим?.. Вы знаете ответы? Я – нет.

Наташа захныкала. Сонин попытался ее утешить и предложил выпить. Она согласилась и сделала неуверенный, боязливый глоток.

Они проехали несколько километров и натолкнулись на перевернутый микроавтобус. На обочине возле него стоял крепкий мужчина с дорожной сумкой. Это был первый человек на трассе, который не катил шину. Сонин приказал остановиться и, не выходя из машины, обратился к мужчине:

– Вы меня понимаете?

– Понимаю, как ни странно. А я-то уже решил, что тут одни психи.

– Кто вы и что здесь делаете?

– Мое имя Андрей. Произошла авария – перевернулся автобус. Я потерял сознание, а когда очнулся, то ни водителя, ни пассажиров не было… А я…

– Дайте угадаю. Вы – ничего не помните, так? – опередил Сонин.

– Как вы узнали? – удивился Андрей.

– Я оракул, – Сонин грустно улыбнулся. – Но вы хоть вещи свои изучили? Что-то узнали?

– Со мной – паспорт и кое-какие другие документы. Я, кажется, возвращался домой… В паспорте указана прописка: Саранск, улица Дальняя. Вы знаете где это?

– Понятия не имею, – ответил Сонин. – Поехали с нами, может и найдем ваш Саранск.

Андрей согласился и сел в машину.

Через пятнадцать минут дорога завела путников в поселок, где они причалили к забору, за которым стоял человек в военной форме.

4

Вавилонская башня, проклятая Вавилонская башня!

Проклятое одиночество!

И проклятый мир!

Мир, представляющий собой зеркала.

В зеркалах не увидеть Другого.

– Итак, подведем итоги, – сказал Гамов и оглядел присутствующих.

Сонин, пьяный, потный и расслабленный, был похож на курортника, только что вернувшегося с пляжа. Ему было жарко. Он снял спортивную кофту и отбросил на спинку своего кресла. Рядом с ним, скрестив руки на груди, стоял Вадим. Он как бы отключился от внешнего мира, обдумывая услышанное. Еще одно кресло занимал Виктор. Ему так и не удалось найти сына ни в поселке, ни в лесу. Он вернулся не так давно, все расспрашивал Олега, не появлялся ли ребенок. Гамов был уверен, что никакого мальчика не существует, это всего лишь фантазии Виктора, но спорить не стал, не для того собрались. Ольга, Наташа и Александр сидели на диване. Коровьева можно было наблюдать на стульчике за барной стойкой. Андрей выглядывал в окно и напряженно думал о чем-то своем. Иногда из кармана на груди он доставал фото, смотрел на него, а потом клал обратно. На лестничных ступеньках сидел некто Назар – бледный понурый молодой человек. Он очнулся без памяти в соседнем доме, но, казалось, не считал это чем-то ненормальным. В любом случае, его не интересовало, что с ним произошло. О себе он почти ничего не рассказал и постоянно жаловался на самочувствие, поэтому его оставили в покое.