Текст книги "Наследники империи"

Возглавляемая Ваджиролом процессия беспрепятственно подошла к пирсу, у которого швартовались шлюпки с иноземных кораблей, и северянин уже начал подумывать, что мланго большие перестраховщики – если они опасались только городских стражников, то, зная пароль, Ваджиролу незачем было брать столько охраны, – как вдруг из-за покосившихся сараев, в которых рыбаки хранили свою нехитрую снасть, высыпало полторы дюжины Белых Братьев. Тускло поблескивавшие в свете звезд мечи не оставляли сомнений в их намерениях, и окружавшие Мгала моряки, не дожидаясь приказа, обнажили широкие тесаки, которые абордажные отряды испокон веку предпочитали любому другому оружию.

Появившийся откуда ни возьмись в руках Ваджирола длинный свисток издал пронзительную трель, и Мгал решил, что по крайней мере часть услышанного им этой ночью от городского судьи является правдой и байку о побеге узника Мартогу придется заменить историей о похищении заключенного имперцами. Впрочем, глядя на решительный вид Белых Братьев, можно было предположить, что уважаемый Амбириш бросил в бой все свои силы и сам возглавляет их. Так что запросто может статься, Мартогу не перед кем будет оправдываться…

Размышления эти не помешали северянину внимательнейшим образом следить за развернувшейся перед его глазами схваткой. Белые Братья, поторопившись выскочить из-за сараев, позволили тем самым мланго перестроиться и лишились преимущества внезапной атаки, однако в первые же мгновения боя численное превосходство нападавших дало себя знать. Два матроса упали на землю, не успев пустить в ход свои грозные тесаки, но остальные оградили Ваджирола кольцом свистящей стали, и Мгал порадовался, что в руках Белых Братьев не было столь любимых ими арбалетов.

Блеск и звон клинков будоражили северянину кровь, и, хотя поначалу он не собирался принимать участия в схватке, гибель еще одного моряка подвигла его подхватить выпавший из ослабевшей руки тесак и, встав над коченеющим трупом, заполнить брешь в рядах защитников Ваджирола.

Стремившиеся закончить бой до появления ночного дозора, Белые Братья рубились столь яростно, что морякам пришлось туго и примкнувший к ним Мгал едва успевал отражать сыпавшиеся на него удары. Противник северянина отменно владел клинком, грудь его защищал бронзовый нагрудник, и некоторое время он казался совершенно неуязвимым, однако, раз за разом уходя от сокрушительных ударов, Мгал сумел приноровиться к стилю меченосца и, уловив нужный момент, сделал стремительный выпад, затем еще один. Воин глухо вскрикнул – правая рука его повисла плетью, но он все же успел перебросить меч в левую. Мгал рванулся вперед, чтобы прикончить противника, и чудом ушел от рубящего удара слева.

Пришедший на помощь раненому дрался так, словно ничуть не дорожил своей жизнью, и северянин вынужден был податься назад. Сверкающее лезвие мелькало в опасной близости от его лица, горла, живота, но это была атака безумца – такой бешеный темп не мог сколько-нибудь долго выдержать даже самый закаленный боец. Одно неверное движение могло стоить пренебрегавшему защитой противнику жизни, и, парируя удар за ударом, Мгал терпеливо ожидал неизбежной при таком напоре ошибки. Вот меч нападающего метнулся в сторону, традиционный каскад ударов – сверху, снизу, завершающий выпад в сердце – должен закончиться уходом в оборону… Вместо этого безумец продолжал атаку, и северянин, предугадав следующее движение, парировал верхний рубящий удар, после чего кончик его падающего тесака косо чиркнул по груди противника.

Звякнула рассеченная кольчуга, и в этот момент Мгал разглядел лицо нападавшего.

– Заруг?!

– Да! – гневно, как ругательство или проклятье, бросил раненый и, отступая, подобно копью метнул меч в лицо северянину. Тот отпрянул в сторону.

– Вот ведь неуемный…

Раздавшийся сзади радостный вопль мланго заставил Мгала обернуться. Толпа матросов неуклюжим галопом неслась по пирсу, горя желанием принять участие в схватке, а к месту сражения уже подходила еще одна шлюпка.

– Мгал! – Возникшая словно по волшебству фигура могла принадлежать только Гилю. – Хватит махать мечом! Батигар похитили нгайи, ей грозит смерть!

– Кристалл у Ваджирола!

– Хватайте мальчишку! Вяжите Белых Братьев! Глядите за северянином!

– Лив и Бемс дерутся с белыми дьяволами! Им не выстоять без тебя! Беги на Якорную улицу!..

Дюжий телохранитель Ваджирола сграбастал Гиля за шиворот, а недавние соратники северянина, оставив Белых Братьев прибывшему с «Кикломора» подкреплению, уже разворачивались, чтобы отрезать ему путь в город.

Бежать на помощь друзьям и бросить кристалл? А как же Менгер и Дорога Дорог, о которой так вдохновенно говорил Эмрик? И как бы он поступил на его месте?..

– Не дайте уйти северянину! Взять живьем!

– Гиль, я вернусь! – рявкнул Мгал. В два прыжка достиг преграждавших ему дорогу моряков, взмахнул тесаком… Но мланго уже расступились, не желая оказаться на пути разъяренного северянина, вид которого соответствовал его страстному желанию крушить все вокруг.

– Живьем!.. – саркастически пробормотал один из моряков, провожая почтительным взглядом уносящуюся во мрак фигуру. – Такого не очень-то и мертвым возьмешь, а живьем брать – он из нас штабель сложит! Видали в деле!..

Мгал со всех ног мчался к Якорной улице, проклиная себя за то, что оставил кристалл и Гиля в руках Ваджирола. За то, что был непростительно беспечен и угодил в' тюрьму. За то, что не проявил и половины той предусмотрительности, которая порой так раздражала его в Эм-рике. Не будь он раззявой, его друзьям ничего бы не угрожало и кристалл остался бы при нем…

Громоподобный рев Бемса достиг ушей северянина прежде, чем тот увидел верзилу-дувианца, из последних сил отбивающегося от полудюжины Белых Братьев. Городских стражников, как и следовало ожидать, поблизости не было. «Когда они нужны, их и Вожатый Солнечного Диска не сыщет!» – пронеслось в голове Мгала, и, издав боевой клич, он врубился в кучку облепивших Бемса воинов.

Тесак его, мгновенно окрасившийся кровью, разил направо и налево, а яростный рык, которому позавидовал бы глег-щитоносец, окончательно убедил Белых Братьев в том, что на них обрушился шквал или какое-то иное стихийное бедствие, принявшее по воле Небес человеческий облик. Ободренный подмогой, Бемс, взревев как оскопляемый бык, с удвоенной силой заработал огромной шипастой булавой, и кольцо нападавших развалилось, рассыпалось, обратилось в бегство.

Помогая Лив подняться на ноги и освобождая ее от веревок, которыми Белые Братья, подобно паукам, успели опутать свою полубесчувственную жертву, Мгал убедился, что серьезных ран девушка не получила. Ссадины, царапины, синяки и мелкие порезы, которыми отделался Бемс, также свидетельствовали о том, что нападавшим, по-видимому, было приказано захватить их в плен, но не убивать.

– Вовремя ты появился, еще бы немного – и повязали нас! – возбужденно проговорил верзила, оглядывая поле боя. – Гляди-ка, все ноги унесли! А я думал, несколько голов таки проломил! Обидно!

– Может, и проломил, да они с перепугу не заметили, – утешил северянин не на шутку огорчившегося приятеля. – Пошли в гавань, там имперцы Гиля схватили, может, удастся его выручить. – Он сам не верил своим словам, но что еще оставалось им делать?

– Так это мальчишка тебе о нас рассказал? Не напрасно, значит, я его за подмогой послал. Думал, он стражников приведет, а вместо них… Погоди, – хлопнул себя толстяк ладонью по лбу, – откуда ты-то тут взялся? Тебя же в тюрьму уволокли!..

Поддерживая девушку, которая, судя по всему, еще мало что соображала, Мгал с дувианцем двинулись в гавань. Рассказав в нескольких словах о том, как он очутился на Якорной улице, северянин в свою очередь узнал, что Бемс и Лив, вернувшись в «Счастливое плавание» и поговорив с трактирщиком, отправились к тюрьме, надеясь разведать там что-нибудь о судьбе своего товарища.

До полуночи они болтались возле здания Городского Совета, в подвалах которого содержали взятых под стражу преступников, и там-то их и разыскал Гиль. Он был твердо уверен, что Мгала нынче же ночью доставят на борт «Кикломора», и предложил напасть на стражей, которые поведут его в гавань. Юноша был так убежден в успехе задуманного им предприятия, что Бемс и Лив без особых возражений последовали за ним. По дороге Гиль начал рассказывать им, как по совету трактирщика отправился побеседовать с нищими, обосновавшимися на базарной площади, и те, подобно хозяину «Счастливого плавания», обвинили в похищении Батигар чернокожих кочевниц, прозванных бай-баланцами Девами Ночи. Ничего путного о нгайях юноша, правда, сообщить не успел, ибо рассказ его был прерван нападением Белых Братьев.

Зорко осматриваясь по сторонам, Мгал вывел своих спутников к коптильням, от которых даже в предрассветных сумерках была видна изрядная часть гавани. Опасаясь засады, а то и встречи с высланным на его поиски отрядом мланго, северянин не рискнул идти прямо к пирсу, на который высаживались матросы с «Кикломора». Тяжело опиравшаяся на его плечо Лив, не проронившая с момента их встречи ни слова, походила больше на сомнамбулу, чем на жизнерадостную, полную сил девицу. Бемс заметно прихрамывал, да и сам Мгал чувствовал предательское колотье в боку, живо напоминавшее ему о Глеговой отмели. Из неглубоких, пустяковых в общем-то ран, полученных ими во время стычки с Белыми Братьями, продолжала сочиться кровь, и ясно было, что встреча с мланго может кончиться для них плачевно. Впрочем, одного взгляда оказалось достаточно, чтобы убедиться – принятые предосторожности совершенно излишни. «Кик-ломор» снялся с якоря и на веслах уходил в открытое море, увозя кристалл Калиместиара, Гиля и, если Бемс верно понял юношу, Рашалайна.

При виде истаивающего в фиолетовой дымке трехмачтового судна Мгал испытал почти незнакомое ему чувство отчаяния, но потом мысль о том, что чернокожий юноша и отшельник сделают все возможное, дабы ключ от сокровищницы не был использован во зло кому бы то ни было, несколько успокоила его. Гиль обладал удивительными, еще не полностью осознанными им самим способностями и мог совершить такое, о чем простой смертный-и помыслить не смел. Рашалайн, если уж на то пошло, тоже знал и умел несравнимо больше, чем можно было ожидать от прозябавшего в уединенной пещере старца. Выяснить бы, что это за нгайи, выручить Батигар и… В конце концов империя Махаили не за семью морями лежит и кристалл Калиместиара – не пустяк, следы его они и в стране мланго как-нибудь да разыщут…

Лагашир вернулся в дом городского судьи только к ужину, и лицо его было чернее ночи. Дожидавшиеся мага за накрытым столом Мисаурэнь, Эмрик и Хималь уже по долгому отсутствию ушедшего на заре Магистра поняли, что планы его по каким-то причинам изменились, но и представить себе не могли, сколь скверными окажутся принесенные им известия. Выпив укрепляющий напиток, собственноручно приготовленный из найденных в кабинете Фараха снадобий, Лагашир с нескрываемым отвращением поковырял двузубой вилкой в аппетит-нейших блюдах и сообщил, что вчера днем Мгал схвачен был городскими стражниками и отведен в тюрьму. Этой ночью он бежал оттуда при помощи имперцев, корабль которых на рассвете вышел в открытое море. Кстати, весь город говорит о таинственном исчезновении отшельника Рашалайна, и нашлись рыбаки, уверявшие, что видели, как он вчера вечером поднимался на борт «Кикломора».

– Здорово! Значит, Мгал уплыл в Махаили? – нарушил воцарившуюся в столовой тишину Эмрик.

– Я тоже так подумал. Но с выводами торопиться не стал и решил отправиться за достоверными сведениями к городскому судье. Меня, видите ли, помимо всего прочего заинтересовало, какое участие принимал во всем этом Мартог. Точнее, я хотел знать, на каком основании он велел схватить Мгала. Хималь, помнится, говорил, что Бай-Балан потому и растет так быстро, что городские власти не преследуют чужеземцев за преступления, совершенные ими за морем.

– Совершенно верно! – подтвердил юноша, баюкая на перевязи раненную в ночной стычке руку.

– Городской судья принял тебя? Он рассказал тебе что-то новое? – поторопил мага Эмрик.

– Поначалу он показался мне человеком, стремящимся скрыть свои мысли за потоком пустых слов. Но после того как я покрутил у него перед носом боевой жезл, которым предусмотрительно снабдил меня наш уважаемый хозяин, речи Мартога наполнились смыслом и он подробнейшим образом рассказал мне о причинах, побудивших его взять северянина под стражу. В порыве красноречия он поведал мне даже то, о чем я вовсе не собирался его спрашивать. Мартог сообщил, что Мгал не уплыл на «Кикломоре». Утром соглядатаи городского судьи видели его на базаре беседующим с какими-то нищими побирушками, после чего он купил лошадей и вместе с двумя спутниками выехал из города. А поскольку побег из тюрьмы – проступок не шуточный, за ним немедленно была послана погоня.

– Это меняет дело, – протянула Мисаурэнь. – Удалось ли тебе узнать, кто сопровождал северянина? – Девушка проспала чуть ли не весь день и все же чувствовала себя неважно, но благодаря заботам Хималя, более или менее сносно разбиравшегося в снадобьях отца, силы постепенно возвращались к ней.

– Я надеюсь, ты расстался с Мартогом по-дружески? Он наверняка разузнает, где ты живешь, а нам портить отношения с городским судьей совершенно ни к чему!

– Мы расстались друзьями, – успокоил Хималя Лагашир. – Памятуя, что этот жезл у тебя последний, я не стал демонстрировать Мартогу его боевые качества, и правитель Бай-Балана оценил мою сдержанность. Он был настолько очарован мною, что указал, в каком направлении поскакал Мгал, и по секрету добавил, что посланные в погоню стражники не будут из кожи вон лезть, чтобы схватить северянина. Мартог произвел на меня впечатление здравомыслящего человека, который очень не любит осложнять свою жизнь чужими заботами и предпочитает договариваться со всеми полюбовно.

– Хм-м… Клянусь Усатой змеей, все это плохо укладывается у меня в голове! – недоверчиво пробормотал Эмрик, поглядывая на Магистра без особой приязни. – Узнав все это, ты, надо думать, захотел поговорить с теми самыми нищими, ради беседы с которыми Мгал рискнул появиться на базаре, чего делать бежавшему из тюрьмы ни в коем случае не следовало?

– Верно. Я отправился на базар и узнал, что северянина интересовала судьба Батигар, похищенной, как говорят знающие люди, по приказу старосты какой-то отдаленной деревни, дабы откупиться ею от Дев Ночи. Эти кочевницы сильно досаждают здешним селянам.

– Стало быть, Мгал умчался спасать Батигар! Очень на него похоже, – проворчал Эмрик. – А кто сопровождал его?

– Лив и Бемс. Куда делся Гиль, мне выяснить не удалось, но пока вы собираетесь в дорогу, я попробую это сделать. Нам уже приходилось связываться друг с другом при помощи «второго зрения», а по знакомой тропинке можно идти и с завязанными глазами.

– Ты хочешь ехать на поиски северянина немедленно? – удивленно спросил Хималь. – Но какой смысл пускаться в путь на ночь глядя?

Магистр поднялся из-за стола, всем своим видом показывая, что спорить тут решительно не о чем.

– Ты ведь сам еще не вполне здоров! Мисаурэнь тоже не оправилась от вчерашнего, да и Эмрику после заключения у Белых Братьев…

– Знаю, однако времени у нас в обрез. Мгалу свойственно передвигаться так стремительно, что он обгоняет слухи о своих деяниях. Пока след еще горяч, отыскать его будет нетрудно, а мы и так медлили слишком долго. – Лагашир явно чувствовал себя виноватым в том, что они упустили северянина, и видно было, что никакие доводы не заставят его переменить решение. – Позаботься, чтобы у нас было все необходимое, и, главное, раздобудь быстрых лошадей. На тонгах, что стоят у тебя на конюшне, мы Мгала вовек не догоним.

С этими словами маг вышел из-за стола и двинулся к лестнице, ведущей к отведенным гостям комнатам. Вслед за ним отправилась за своими скудными пожитками Мисаурэнь, а Эрик обратился к Хималю:

– Не могу ли я быть полезен тебе чем-нибудь?

– Нет. Со сборами затруднений не будет. Лагашир предупреждал, что вы можете выехать из Бай-Балана в любой момент и все уже давно приготовлено. Вот разве что ты пожелаешь выбрать себе оружие по руке… Не стесняйся, я кое-что должен Лагаширу и буду рад услужить его друзьям.

– Услужить друзьям?.. – задумчиво повторил Эм-рик. – Что ж, если так, стесняться и впрямь нечего…

Сборы в дорогу заняли у спутников мага совсем немного времени, и, когда он спустился в столовую, Эмрик и Мисаурэнь уже поджидали его.

– Ну как, удалось тебе выяснить, где сейчас Гиль? – спросила девушка, которой до смерти не хотелось рыскать по городу в поисках чернокожего целителя. При проходе через Глегову отмель парень держался молодцом, и было бы досадно, попади он здесь в какую-нибудь заваруху, но после схватки с Белыми Братьями, а потом еще и со стражниками им с Эмриком следовало показываться на улицах Бай-Балана как можно реже, а еще лучше – поскорее уносить из этого города ноги.

– Полагаю, Гиль вместе с Рашалайном находятся на борту «Кикломора», – ответил маг и вопросительно взлянул на появившегося в дверях Хималя. – Все готово? Тогда в путь!

Единороги скакали день и ночь, словно сами они и всадницы их выкованы были из металла и усталости не ведали. Остановки на сон и еду становились все короче, гортанные возгласы, которыми обменивались нгайи, звучали все тревожнее. Батигар плохо понимала наречие кочевниц, а на языке Края Дивных Городов свободно могла говорить только Очивара – предводительница отряда, не снисходившая до бесед с новообретенной рабыней. Шигуб, знавшей десятка три слов на языке бай-баланцев, удавалось кое-как объясняться с бывшей принцессой, и она по мере возможности обучала ее самым употребимым выражениям, но успехи пленницы оставляли желать лучшего. Их хватило на то, чтобы сообразить – безумная скачка вызвана тем, что нгайи боятся дождя, однако чем же он их страшит, девушка уразуметь так и не сумела.

Грязно-лиловые грозовые тучи время от времени в самом деле затягивали небосвод, и порой Батигар казалось, что нгайи гонятся с ними наперегонки, яростно понукая и без того рысящих во всю прыть гвейров. Поведение Дев Ночи было похоже на игру. Они поглядывали на хмурящиеся небеса с таким ужасом, будто боялись безвозвратно погубить свои парадные одеяния, но, поскольку таковых у них не имелось, рисковали только вымокнуть и лишиться покрывавших их черно-красные тела узоров, нанесенных цветной глиной. Тщетно пыталась Шигуб объяснить девушке, что затяжные ливни превратят степь в сплошное болото, передвигаться по которому будет совершенно невозможно. Слова ее не доходили до Батигар, и причина этого заключалась не в одном лишь языке, а еще и в том, что ей трудно было представить болото на месте спекшейся и потрескавшейся от зноя земли. Она помнила, что о дождях, являвшихся для здешних жителей и милостью богов и стихийным бедствием, любил порассуждать и Нжиг, но понять его волнение, равно как и тревогу нгайи, Батигар не могла, пока собственными глазами не увидела, что представляют собой сезонные ливни.

Это случилось в ночь возвращения отряда Черных Дев в родное становище. Усталые гвейры вынеслись на вершину очередного, ничем не примечательного холма, и перед девушкой открылся расцвеченный алыми огнями костров распадок. На склонах двух холмов стояло несколько десятков пирамидальных шатров, принадлежавших одному из кланов огромного, рассеянного по необъятной степи племени нгайи. Несмотря на позднее время, в становище было оживленно: вокруг костров сновали женские фигуры, распадок оглашали обрывки песен, неразборчивые крики, радостные восклицания, откуда-то издалека доносилось возбужденное мычание больших длинношерстых быков, являвшихся главным достоянием нгайи.

– Идти дождь – один, два людей – нести горе, смерть. Становище – людей много – нести радость. Видеть праздник – ждать дождь. Он идти, расти новая трава, новая жизнь, – объяснила Шигуб.

Сидевшая в заднем седле Батигар пробормотала в ответ что-то невразумительное, к этому времени скачка на гвейре так утомила ее, что она обрадовалась появлению становища не меньше своих чернокожих хозяек. А те, оглашая воздух душераздирающими воплями, уже гнали единорогов к шатрам.

Возвращение отряда переполошило все становище, и начавшее было затихать веселье разгорелось с новой силой. Подкинув в костры сухой травы и бычьих лепешек, нгайи приветствовали появление соплеменниц столь пронзительными криками, что в ушах Батигар засвербило. Сбежавшиеся со всего становища Девы стащили прибывших с седел и поволокли к большим медным котлам, распространявшим соблазнительный дух мясной похлебки, сдобренной пахучими травами. В руки им совали бурдюки с пенящимся хмельным напитком, которого, по-видимому, уже вдоволь напробовались все, от мала до велика.

На некоторое время и о привезенной дани, и о Батигар как будто забыли, и оставшаяся в седле девушка с интересом осматривалась по сторонам. Потом, однако, усталость взяла свое, костры стали терять четкие очертания, расплываться перед ее глазами, превращаясь в мерцающие алые пятна. Радостные возгласы и пение слились в неразличимый шум, отдаленно похожий на рокот морского прибоя, и Батигар уже начала погружаться в трясину сна, когда на лицо и обнаженные руки ее упали первые капли дождя.

С криками «бар-вар! бар-вар!» толпа нгайй ринулась к единорогам и принялась отвязывать притороченные к их спинам тюки и корзины. Затем девушка ощутила, как кто-то дергает ее за лодыжку, и увидела Шигуб. Глаза нгайи горели сумасшедшим огнем, рисунок на лице размазался, а рот был растянут в улыбке, обнажавшей все зубы до единого.

– Бар-вар! Айдаху джай вар силагиби! У-хор! – провозгласила она хрипло и торжественно. Сообразив, что светлокожая рабыня ничего не понимает, Шигуб снова дернула ее за ногу и нетерпеливо приказала: – Слезать! Бежать шатер! Бар-вар! Дождь идти! Быстро!

Испуганное и в то же время восторженное выражение лица нгайи позабавило Батигар, а мысль о том, что ее отведут в шатер и она, наконец, сможет как следует выспаться, показалась столь заманчивой, что, перебарывая сонную одурь, девушка спрыгнула с седла и последовала за Шигуб.

Крепко ухватив свою подопечную за руку, нгайя потащила ее через становище, не останавливаясь ни у костров, подле которых плясали ее сверстницы, ни у снятых с огня котлов с вкусно пахнущим варевом, ни у группы старух, каркающими голосами изъявивших желание взглянуть поближе на новую рабыню. Слишком утомленная, чтобы задавать вопросы и выказывать хоть какой-то интерес к происходящему вокруг, Батигар послушно доковыляла до шатра, и тут небеса разверзлись. Грянул оглушительный раскат грома, и на землю обрушилась сплош– ная стена воды, скрывшая от глаз девушки и разом погасшие костры, и Дев Ночи, и усеянные шатрами склоны распадка.

– Это бар-вар! Мы успеть! – прокричала Шигуб в .самое ухо Батигар, и больше та не смогла разобрать ни слова в грохоте громовых раскатов, треске молний и реве тяжких струй невиданного доселе ливня.

Девушки не успели задернуть полог шатра и мгновенно промокли до нитки, но Шигуб это нисколько не смутило. Сделав еще одну попытку перекричать шум воды и раскаты грома, она прекратила это бесполезное занятие и, издав протяжный торжествующий вопль, скрылась в потоках дождя.

О, что это был за дождь! Такого Батигар не только никогда прежде не видела, но даже не подозревала, что подобное вообще возможно. Это был всем дождям дождь! Тугие струи хлестали по шатру, и кожаные стены его гудели подобно огромному барабану. Потоки воды вмиг превратили высохшую до звона землю в черную грязь, а в вышине продолжало грохотать, как будто рушился и раскалывался вечный небосвод. Ливень, грозивший затопить весь мир, казалось, не думал униматься, напротив, набирал силу, входил в раж. Журчали, кипели и пенились ручейки, ручьи и реки бегущей с холмов, смывавшей все на своем пути воды. Было мгновение, когда Батигар почувствовала, как покачивается земля под ногами и дрожит, будто раненый зверь, приютивший ее шатер. Девушка была уверена, что и его вот-вот смоет, сметет, сорвет с кольев рычащий и грохочущий вал, но вскоре убедилась, что опасения ее напрасны. Окружавшие шатер канавы, перебираясь через которые она едва не переломала ноги, исправно отводили воду, а натертое бычьим жиром, продымленное и пропитанное какими-то хитроумными составами кожаное покрытие почти не пропускало влаги…

Да, такого дождя Батигар видеть еще не доводилось! Но не только дождь поразил ее воображение. При свете частых ветвистых молний она могла разглядеть, что Девы Ночи, которые, как ей казалось, смертельно боятся дождя, теперь приветствовали его как кормильца и благодетеля. Когда ливень чуть-чуть стихал, из шатра видно было, как скачут под потоками льющейся с неба воды голые чернокожие фигуры. Батигар слышала их радостные крики, визг, смех и хихиканье! Забыв о погасших кострах и недовольно взревывающих где-то поблизости единорогах, нгайи резвились как малые дети, гонялись друг за другом, шлепались в грязь, катались по раскисшей, превратившейся в черное месиво земле, и зрелище это было, право же, не менее поразительным, чем стена воды, вновь и вновь обрушивавшаяся с небес и словно плотным занавесом отделявшая заходящихся в дикой пляске обнаженных женщин от глядевшей на них во все глаза принцессы.

Странная эта, безумная ночь длилась и длилась, и наступил момент, когда Батигар ощутила, что сна у нее не осталось ни в одном глазу, усталость многодневной скачки забыта, зато от холода зуб на зуб не попадает и зверски хочется есть. Впрочем, вполне может статься, что голод она почувствовала, лишь когда на пороге шатра возникла фигура совершенно голой и мокрой Шигуб, держащей в одной руке полупустой бурдюк, а в другой – маленький котелок, заботливо прикрытый закопченной крышкой.

– Холодно! До чего же холодно! Я вот-вот сдохну от этого проклятого холода! – пробормотала Батигар, которой при виде Шигуб стало еще холоднее.

– Жарко! Уф! – промолвила Дева Ночи и, отстранив принцессу, нырнула в чрево шатра. Батигар последовала за ней, хотя в темноте не могла разглядеть даже собственной руки. Споткнувшись о какую-то кожаную подушку, упала в пахнущее травами и шерстью тряпье, и , тут в глубине шатра вспыхнул слабый огонек. Оставив зажженный светильник и принесенный с собой котелок, Шигуб присела перед своей подопечной на корточки и сунула ей в руки бурдюк.

– Пить! Быть здорова! Жарко! Пить! – настойчиво произнесла она и, видя, как морщится Батигар от исходящего из бурдажа кислого запаха, залилась хриплым смехом. Отсмеялась и ткнула горлышко ей в губы. – Надо пить!

Вонючая жидкость брызнула в лицо пленнице, рука Шигуб стиснула плечо будто железным обручем, и она против воли глотнула раз, другой. «О, Даритель Жизни, кончится ли когда-нибудь этот кошмар!» – мысленно взмолилась Батигар. Незнакомый напиток обжег глотку, грудь, костром запылал в животе, и девушка вдруг ощутила, как тело ее расслабляется, жаркие волны подхватывают, качают… Она сделала еще пару глотков, губы ее растянулись в улыбке, и из горла вырвался похожий на кашель смех.

– Легко? Жарко? Быть здорова, надо есть! – Шигуб отняла у Батигар бурдюк и водрузила ей на колени котелок. Девушка сняла крышку и вытащила из густой похлебки кость с разварившимся, одуряюще пахнущим мясом. В памяти всплыли изящные застолья во дворце Бер-гола, которые портил лишь сам Бергол, но что за польза вспоминать об изысканных трапезах минувшего? Она вонзила зубы в теплое мясо и услышала поощрительный смех Шигуб. Что-то знакомое почудилось ей в этом смехе: точно так же смеялась Мисаурэнь – крохотная обворожительная ведьма с высокой грудью и осиной талией – прежде чем нашла смерть в водах, омывающих Глегову отмель… Но нет, она не собирается предаваться бесплодным воспоминаниям! Чтобы бежать отсюда и вернуться в Бай-Балан, ей надобно быть сильной!

Батигар в один присест покончила с мясом, обглодала кость и, наклонив котелок, сделала несколько глотков густого душистого варева. Почувствовала, как ее прошибает пот, и уже без колебаний приняла из рук Шигуб изрядно полегчавший бурдюк.

– Вейк! Пить вейк, смеяться, жить! – Видя, что пленница вошла во вкус, Дева Ночи попыталась отобрать у нее бурдюк, но Батигар не собиралась отдавать сосуд с живительным напитком. Чего ради?!

– Попробуй возьми!

– Взять? – переспросила нгайя и потянулась за бурдюком.

Принцесса подалась назад, завалилась на спину и вдруг увидела над собой сверкающие глаза, ощутила, как колено Шигуб раздвигает ей бедра. Ладони чернокожей девушки стиснули ее плечи, скользнули по груди, проникая под мокрые лохмотья. Батигар рванулась, спасаясь от чутких пальцев, ласково сомкнувшихся на ее сосках, вскрикнула… Рот нгайи накрыл ее губы, Дева Ночи впилась в них, словно намеревалась высосать из принцессы жизнь, и та неожиданно почувствовала, что не хочет и не может противиться более своей мучительнице. Раскинув руки и ноги, она отдала свое жаждущее ласк тело умелым рукам и губам чернокожей девы, отзываясь стонами и содроганиями на каждое ее прикосновение.

Нежные и вездесущие, пальцы Шигуб становились все настойчивей, все смелей и уверенней. Блуждая по телу принцессы, они заставляли его выгибаться, трепетать и корчиться от предвкушения чего-то невыносимо сладостного. Это было совсем иначе, чем с Мисаурэнью, но по-своему прекрасно. Дева Ночи, казалось, не ласкала, а истязала свою прекрасную пленницу, и все же та, до крови кусая губы, обливаясь потом и слезами, испытывала ни с чем не сравнимое блаженство, когда отвердевшие пальцы нгайи, подобно железному клину, впивались в ее распаленное лоно, терзали горящие соски, стискивали ягодицы…

Батигар чувствовала себя тестом, из которого Шигуб лепит нечто невообразимое, и в какой-то миг, не в силах вынести пронзительного наслаждения, оттолкнула раздиравшие ее руки. Нгайя, недовольно фыркнув, отстранилась, и девушка ощутила такую пустоту, такое страшное разочарование, что сама вцепилась в свою мучительницу, беззвучно моля простить ей невольное сопротивление. И та, как будто понимая, что испытывает ее жертва, вновь приникла к ней жаркими губами, и сладостный кошмар продолжался под аккомпанемент непрекращающегося дождя, барабанившего по коже шатра то тише, то громче, то тише, то громче до самого рассвета.

– Эскальдиор Гносс, мастер Нагат явился по вашему приглашению, – доложил слуга и, дождавшись краткого:

«Проси!» – скрылся в колоннаде, отделявшей храм Вечного Света от Ректуриона – Дома паломников. Приехав около полутора лет назад в Нинхуб, Гносс решил пожить несколько дней в Ректурионе, ибо приготовленный для него Нагатом особняк показался ему слишком помпезным, да так, за недосугом, и не присмотрел себе более подходящего жилища. Из окон Ректуриона были видны гавань и устье Лианжа, до центра города – рукой подать, а паломники за полвека успели до такой степени загадить прекрасное здание, что, по мнению Гносса, их не следовало и близко подпускать к храму, построенному великим Терзиной.