Текст книги "Лабиринт: искусство принимать решения"

Это вообще один из главных парадоксов: чем лучше идут дела, тем выше риск неудачи, поскольку в таком случае мы менее всего склонны что-либо менять. Тем временем, бешеная скорость, с которой все вокруг развивается, делает стабильность и столь желанное долгосрочное планирование, на алтарь которого мы кладем столько времени и сил, весьма рискованным предприятием.

Сегодня неготовность в кратчайшие сроки изменить свою линию поведения приравнивается к столь же стремительно наступающей катастрофе.

Какой-то известный спортсмен выразил эту мысль примерно так:

Мой главный враг – вовсе не соперник и не травмы. Наибольшую опасность таят в себе мои прошлые победы. Ведь с каждым днем, что я провел в лидерах, моя мотивация тренироваться еще усерднее уменьшается.

Честно сказать, не помню, кто именно произнес эти слова, но я сразу же выучил их наизусть, поскольку они превосходно описывают коварную ловушку новой нормы. Эта же мысль приводит нас к классической дилемме из области управления процессом преобразований, знакомой каждому, кто хоть раз пробовал изменить порядок работ в организации, команде или даже группе приятелей, собравшихся вместе покататься на лыжах. Люди любят стабильность, они создают ритуалы и всегда – сознательно или же нет – предпочтут те решения, которые будут оберегать привычный порядок вещей. Они будут подбирать аргументы, оправдывающие отказ от предложенных изменений, или, в крайнем случае, будут откладывать их до последнего. Прорваться сквозь эту установку, вытряхнуть людей из зоны комфорта и спровоцировать преобразовательный процесс – одна из ключевых задач, стоящих перед каждым лидером. (Подробнее мы поговорим об этом в главе 7.)

Итак, если вы всерьез обеспокоились тем, насколько легко сделаться такой индейкой, тогда пристегните ремни, – дорога нам предстоит ухабистая.

Глава 3
Которая вас не слишком обрадует

Но познакомит с тремя весьма скверными советчиками.

В 1961 году известный, хотя и подвергавшийся разного рода критике психолог Стэнли Милгрэм из Йельского университета пристально следил за процессом над высокопоставленным нацистом Адольфом Эйхманом. Израильская разведка Моссад выследила Эйхмана в Аргентине и доставила его в Иерусалим, чтобы предать суду за военные преступления. На процессе Эйхман последовательно выстраивал линию защиты, настаивая, что он был лишь рядовым исполнителем, солдатом, обязанным подчиняться вышестоящему руководству. Он позиционировал себя беспомощной пешкой, которая, по его словам, не может указывать королю. Поэтому, резюмировал он, он вовсе не должен был представать перед судом; на его месте, на скамье подсудимых, должны находиться те люди, которые отдавали ему приказы. Избранная Эйхманом стратегия защиты, впрочем, мало ему помогла: 12 декабря 1961 года его признали виновным и приговорили к смертной казни через повешение. Приговор был приведен в исполнение шесть месяцев спустя.

Поведение Эйхмана на процессе заставило Милгрэма задуматься. Он решил провести серию экспериментов с целью проверки, насколько же люди подвержены влиянию авторитета и власти. Наиболее известен следующий его эксперимент: группе студентов было объявлено, что они являются помощниками Милгрэма в эксперименте по выявлению и измерению связи между наказанием и когнитивной способностью человека. Задачей студентов было приводить в исполнение «наказание» – подавать на электроды, подсоединенные к телу испытуемого (актера, по просьбе Милгрэма весьма талантливо игравшего свою роль), разряды тока от 15 до 450 вольт. С каждым разом напряжение должно было все возрастать, переключатели были четко и ясно промаркированы и снабжены надписями вроде «Слабый разряд» (15 вольт), «Опасно! Тяжелое поражение» (375 вольт) или «XXX» (450 вольт). Реакция «испытуемого» (отлично отрепетировавшего свою роль) была соответствующей: при подаче 150 вольт он начинал просить о прекращении эксперимента, при 285 истошно кричал от боли. Как только «экспериментаторы» начинали сомневаться, стоит ли продолжать (то есть продолжать повышать вольтаж), входил «руководитель эксперимента» – также актер, облаченный в лабораторный халат, обладающий внушительной внешностью и властным голосом. «Руководитель» заявлял, что эксперимент необходимо продолжать, вне зависимости от реакции «испытуемого». Это ужасает, но 65 % участников подвергли человека потенциально смертельному удару током в 450 вольт[13]13
  См. nature.berkeley.edu/ucce50/ag-labor/7article/article35.htm.


[Закрыть].

Этот, а также последующие эксперименты Милгрэма показывают, с какой готовностью мы принимаем на веру мнения и взгляды того, кого считаем экспертом. В аналогичную ловушку можно попасть при знакомстве с человеком, которого нам представляют как авторитетную фигуру. Исследования показывают, что некоторые атрибуты, не связанные напрямую с компетенцией или опытом, могут влиять на наши представления о том, обладает ими тот или иной человек или нет. Человека вполне могут счесть более сведущим и авторитетным, если он кажется хорошо обеспеченным, например, имеет дорогие часы, машину, одет в хороший костюм и так далее (как в случае с внушающим доверие белым халатом в эксперименте Милгрэма)[14]14
  Эндрю Макафи, профессор МТИ и Гарвардского университета, описал этот феномен, назвав его «эффектом гиппопотама» (англ. HiPPO effect – highest-paid person’s opinion, «мнение высокооплачиваемого человека»).


[Закрыть]. И, как бы абсурдно это ни звучало, столь же значимым фактором является… рост человека. Согласно проведенным исследованиям, высокие люди вызывают большее доверие, в том числе и в политике[15]15
  Согласно исследованию Грегга Мюррея из Техасского технологического университета, более высокий кандидат на пост президента США имеет более высокие шансы на победу. wsj.com/articles/voters-size-up-2016-presidential-candidateswhos-the-tallest-1445996933.


[Закрыть]. Подытоживая, можно сделать неутешительный вывод: если кто-то сознательно и умело попытается манипулировать нами при помощи подобных уловок, наши шансы сохранить объективность стремятся к нулю. В процессе принятия важного решения чей-то авторитет вполне может сбить нас с верного курса.

В статье «The perils of obedience» («Опасность подчинения») Милгрэм комментирует результаты проведенных экспериментов:

Жесткая авторитарная позиция противопоставлялась нравственному императиву испытуемых (участников), призывавшему не причинять вреда другому человеку; и несмотря на просьбы, стоны и даже крики «жертвы», власть руководителя все равно с завидным перевесом одерживала верх. Именно эта поразительная готовность взрослых людей подчиняться приказу, «до упора» ответственно выполняя его, и является главным открытием нашего эксперимента. И именно ее, всего скорее, нам и требуется объяснить[16]16
  S. Milgram, The Perils of Obedience, 1973. См. также S. Milgram, Obedience to Authority: An Experimental View (Harper and Row, 1974), 5 / Стенли Милгрэм. Подчинение авторитету. Научный взгляд на власть и мораль. Альпина нон-фикшн, 2016, c. 27.


[Закрыть].

Подобную угрозу мы можем наблюдать в окружающем нас мире постоянно. Яркий пример, с поправкой на куда меньший масштаб, чем в эксперименте, – кастинг актеров для рекламного ролика. Благодаря маркетинговым исследованиям мы прекрасно знаем, что статный человек с проседью, в белом халате вызовет несоизмеримо больше доверия, рекомендуя, например, некое болеутоляющее, чем молодой человек из субкультуры эмо, с проколотой бровью и в рваном свитере. Хотя последний может действительно разбираться в вопросе, будучи, скажем, студентом-фармацевтом, в то время как человек в халате – просто актер. В более радикальной форме этот механизм можно наблюдать в преступном мире – в виде строгой иерархии и многочисленных ритуалов, принуждающих нижестоящих членов банды к подобострастию и беспрекословному повиновению.

В мире же бизнеса такая ловушка известна как… «харизматичный лидер».

Харизма трудно поддается определению. Чаще всего о ней говорят как о человеческом качестве, которое мотивирует и вдохновляет окружающих. Впрочем, история знает и куда менее расплывчатое определение харизмы, данное не где-нибудь, а в Новом Завете, где определяются такие дары (то есть «харизмы»[17]17
  От греч. Χάρισμα – «дар <от Бога>».


[Закрыть]) Духа Святого, как пророчество, чудотворчество и исцеление. Поэтому спустя какое-то время правителей, религиозных и военных лидеров стали называть «харизматичными», наделенными своей огромной властью, словно даром, и, соответственно, осененными благодатью. Отсюда и появилось современное понимание харизмы как некоторой личностной характеристики, позволяющей тем, кто ею обладает, пользоваться бесспорным авторитетом и влиянием.

В новом значении харизма обрела широкую популярность в корпоративном мире приблизительно с начала 1090-х годов. Именно ее более всего искали в кандидатах на руководящие должности. Так, помимо требуемой квалификации, соискатель должен был продемонстрировать, насколько убедительно он умеет говорить, передавать вербальные и невербальные сигналы, как справляется с трудностями и так далее. Все искали крепких умом и сильных духом людей, способных как зажечь, так и усмирить толпу.

Однако спустя какое-то время стало ясно, что не все эти «харизматичные» руководители способны привести компанию к успеху (а во многих случаях они же явились непосредственными виновниками грандиозных провалов). Дело было в том, что окружающие, слепо веруя в своего харизматичного лидера, были готовы следовать выбранному курсу, не задавая вопросов. В результате необходимость в каком-либо внутреннем обсуждении важных вопросов постепенно отмирала, и когда руководитель принимал неверное решение, в его окружении не оказывалось никого, кто знал бы, как спасти ситуацию и компанию от последствий этого решения. Находясь под очарованием харизмы, мы совершенно не склонны задавать вопросы и критиковать. А следовало бы.

Акционеры французской компании Vivendi выучили этот урок на собственном горьком опыте, когда у руля компании находился безмерно харизматичный Жан-Мари Мессье. В 1996 году он был назначен главным управляющим Compagnie Générale des Eaux (CGE), основанной в 1853 году декретом императора Наполеона III. В 1860 году CGE занималась орошением полей и поставкой воды в Лион, а затем получила концессию на поставку воды в Париж. Десятилетие за десятилетием компания планомерно и успешно расширяла свое присутствие на рынке. В 1980-х годах она делала крупные инвестиции в сфере коммунальных услуг, транспорта и энергетики. У Мессье, однако, было свое видение развития компании: он решил трансформировать CGE в… глобальный медиахолдинг. Ему удалось вдохновить своей оригинальной идеей владельцев компании, и в 1998 году CGE была переименована в Vivendi. С новым именем компания смело начала распродавать свои ключевые активы, параллельно направо и налево скупая медикомпании, вроде оператора связи Maroc Telecom, рекламного агентства Havas Media Agency и ведущей кинематографической компании страны Pathé. Однако воистину революционные масштабы дело приняло в декабре 2000 года, когда Мессье объявил о слиянии с телевизионной сетью Canal+ и одновременным поглощением канадской Seagram Company, владевшей на тот момент среди прочих активов Universal Studios. Впрочем, на этом наполеоновские планы Мессье вовсе не заканчивались, он явно вошел во вкус. После многочисленных покупок и поглощений долги Vivendi Universal (как теперь называлась компания) составляли примерно 37,1 миллиарда евро; никакого конкретного плана по получению скорой прибыли из новых активов представлено не было. Вишенкой же на этот замечательный торт рухнул огромный лопнувший пузырь доткомов[18]18
  Экономический пузырь, существовавший в 1995–2001 годах, связанный с появлением огромного количеств новых интернет-компаний.


[Закрыть] и последовавший за ним обвал фондовой биржи в 2001 году. Все это вылилось в грандиозное падение курса акций Vivendi: если в 2000 году на Парижской бирже они торговались по 150 евро за акцию, то спустя два с половиной года ее цена составила 10 евро. Сразу после этого Мессье был уволен. Годовые потери Vivendi составили 23,3 миллиарда евро, что стало в то время своеобразным рекордом среди французских компаний. Vivendi пришлось приложить массу усилий, чтобы хоть как-то выкарабкаться из этой грандиозной ямы. А вот Жан-Мари Мессье неожиданно обнаружил, что ему это вряд ли удастся: его заключили под стражу и признали виновным в мошенничестве и манипуляциях курсом акций. История Vivendi Universal является классическим примером того, насколько опасным может быть харизматичный лидер, который может не только выбрать неверную стратегию, но и легко убедить окружающих слепо ей следовать.

Большинство харизматичных лидеров обладают ярко выраженной индивидуальностью, они самоуверенны, невероятно амбициозны и часто подвержены нарциссизму. Жан-Мари Мессье не был исключением: с давних пор он имел привычку сокращать свое имя в виде «J2M» («Ж» и два «М»), а в его окружении было в ходу сокращение «J6M» («Ж» и шесть «М») – Jean-Marie Messier, Moi-Même, Maître du Monde, то есть «Жан-Мари Мессье собственной персоной, хозяин всего мира»[19]19
  AfP, «Jean-Marie Messier, l’homme qui se croyait ‘maître du monde», Le Point, May 29, 2010. lepoint.fr/bourse/jean-marie-messier-l-hommequi-se-croyait-maitre-du-monde-dossier-portrait-29-05-2010-460652_81.php.


[Закрыть].

Чрезмерные амбиции мешают нам увидеть реальность, что может привести к неверным, зачастую иррациональным решениям. Взгляните на компанию Groupon, в 2010 году олицетворявшую инновационный подход в сфере технологий и медиа. Основанная в 2009 году Эндрю Мэйсоном, компания вышла на онлайн-рынок с прорывной концепцией, становясь связующим звеном между группами людей, заинтересованных в щедрых скидках и акциях, и розничными фирмами, готовыми их предоставить. Партнерство с Groupon сулило большую выгоду продавцам услуг и товаров, так как подобный клиентских ажиотаж неизменно приводил к росту продаж, экономии на логистике и хранении и, конечно же, возможности широко разрекламировать свой продукт или новинку. Привлеченные хорошими расценками у местного дантиста или парикмахера посетители затем становились их постоянными клиентами. Идея Мэйсона отлично сработала, и Groupon вскоре сделался настоящей интернет-иконой, вроде Facebook или YouTube, в очередной раз подтверждая, что самое главное в Сети – это хорошая задумка. И вот, в конце 2010 года Groupon получает весьма щедрое предложение: Google выразил намерение приобрести компанию за ошеломляющие 6 миллиардов долларов. Предложение выглядело очень соблазнительно для компании, сражающейся за рынок со все возрастающим количеством конкурентов. Тем не менее Мэйсон наотрез отказался от сделки, аргументируя это тем, что планирует размещение акций компании на бирже. И он сдержал свое слово. 4 ноября 2011 года состоялся дебют Groupon на публичных торгах; в первый же день стоимость акций компании взлетела на 31 %, обеспечивая щедрые дивиденды инвесторам, ослепленным поразительными идеями и особым видением Эндрю Мэйсона.

Помните тот киношный трюк, да?

Год спустя…

К ноябрю 2012 года акции Groupon торговались по цене 2,5 доллара за штуку, а стоимость всей компании оценивалась в 2,7 миллиарда долларов – более чем в два раза меньше суммы, предложенной Google. В своем ежегодном рейтинге Герб Гринберг из CNBC назвал Эндрю Мэйсона победителем в номинации «Худший CEO 2012 года». 28 февраля следующего, 2013 года совет директоров и акционеры компании приняли единогласное решение освободить основателя компании от занимаемой должности. Мэйсон принял это решение достойно и с известной долей юмора. Вот слова из его прощального послания сотрудникам компании:

Спустя четыре с половиной потрясающих года, что я провел на посту управляющего Groupon, я принял решение, что мне следует уделять больше времени семье. Шутка. Сегодня меня уволили. Если вы сейчас задаетесь вопросом «почему?», то вы, пожалуй, не слишком внимательны. Долг управляющего компании – нести полную ответственность за ее судьбу[20]20
  Цит. по Nicholas Carlson, «Groupon CEO Andrew Mason’s Honest, Charming Goodbye Memo: ‘I Was Fired Today», www.businessinsider.com, February 28, 2013.


[Закрыть].

После увольнения Мэйсона новым управляющим был назначен его партнер, сооснователь компании Эрик Лефковски. Он отметил, что отказ Мэйсона от предложения Google основывался на его неколебимой уверенности в будущем росте компании и в том, что ее реальная стоимость в несколько раз превышает сумму, предложенную поисковым гигантом из Маунтин-Вью.

Не менее интересная история связана с другим гигантом, штаб-квартира которого находится в Редмонде. Период с 2000 по 2014 год вряд ли запомнится акционерам Microsoft как веселый пикник. Стив Балмер – невероятно харизматичный глава компании (его назначили в январе 2000 года), любимец камер и прессы (поищите ролики с ним на YouTube), вместе с тем не мог похвастаться столь же громкими успехами Microsoft на рынке. На момент назначения Балмера акции Microsoft на рынке торговались по цене 60 долларов за штуку, а рыночная капитализация компании установилась на отметке, превышающей 500 миллиардов долларов. Несмотря на исключительно позитивные прогнозы, последовал затяжной спад, усугубившийся кризисами 2001 и 2008 годов. В итоге, к концу 2012 года акции Microsoft упали до отметки в 26 долларов за штуку, а стоимость компании – до 300 миллиардов долларов, что даже превышало исторический минимум трехлетней давности, когда цена компании едва превышала 160 миллиардов. Сравнение за тот же период с другими гигантами индустрии еще более расстраивало инвесторов компании: например с 2000 по 2012 год стоимость акций Oracle на рынке удвоилась, с 17 до 32 долларов за штуку, Google – со 108 до 400 долларов, Apple – c 25 до… 530 долларов.

В августе 2013 года Балмер объявил о своем намерении покинуть пост генерального директора в течение 12 месяцев. 4 февраля 2014 года на эту должность был назначен бывший исполнительный вице-президент Сатья Наделла, проработавший в Microsoft 22 года. Как только было объявлено о назначении нового CEO, акции компании взлетели. В дальнейшем Наделла с лихвой оправдал чаяния инвесторов: в следующие три года цена акций удвоилась, прибавив к капитализации компании еще 300 миллиардов долларов. Что особенно важно, благодаря действиям нового руководителя, вне зависимости от их финансового успеха, в компании возродился чуть было не позабытый новаторский дух.

Впрочем, харизма может обернуться и куда большими бедами. Одним из наиболее харизматичных и убедительных лидеров в мире бизнеса за последние лет 20 был глава Enron, выпускник Гарварда Джеффри Скиллинг. Гарвардский же профессор Ракеш Хурана, детально исследовавший деятельность Enron, писал в своей статье в Harvard Business Review:

Один из бывших менеджеров Enron описал обстановку в высшем руководстве компании как «культуру подхалимажа и соглашательства». Например, глава финансовой службы Эндрю Фастоу был настолько очарован Скиллингом, что назвал в честь него своего сына и нанял для постройки дома того же архитектора, что проектировал дом генерального директора[21]21
  Rakesh Khurana, «The Curse of the Superstar CEO», Harvard Business Review, September 2002. hbr.org/2002/09/the-curse-of-thesuperstar-ceo.


[Закрыть].

Джеффри Скиллинг обладал невероятной внутренней энергией, благодаря которой с легкостью убеждал всех верить в его идеи. Например, он без труда убедил совет директоров – вы готовы? – отменить необходимость соблюдать нормы морали для высокопоставленных руководителей компании. Столь же эффективно он «обрабатывал» проверяющих дела компании аудиторов. Все завершилось грандиозным скандалом в 2001 году: Enron рухнула, а Джеффри Скиллинг был приговорен к 24 годам тюрьмы. Эндрю Фастоу провел за решеткой более пяти лет и вышел на свободу в 2011 году.

ПРАВИЛО № 3

Чем больше вы кем-то восхищаетесь, тем критичнее стоит подходить к оценке решений этого человека.

Чем привлекательнее кажутся чьи-либо идеи, тем тщательнее их стоит проверять на реалистичность.

Харизматичное лидерство имеет еще один серьезный недостаток. Даже если в настоящее время компанию возглавляет надежный, не совершающий ошибок, всегда принимающий правильные и этичные решения человек, даже в этом случае будущее готовит хитрую ловушку, а именно – преемника. Множество фирм потерпели неудачу лишь оттого, что не смогли найти достойную замену первоклассному лидеру. Как видно из примера Apple, задача найти «второго Стива Джобса» совсем не из легких.

Второй (после харизмы) скверный советчик, всем нам давно и хорошо известный, – это конформизм.

На многих бизнес-тренингах и конференциях можно услышать апокрифичную историю, главными действующими лицами которой являются обезьяны, связка бананов и некие малоприятные ученые. По слухам, в 1960-х годах состоялся следующий эксперимент: в лабораторной клетке над лестницей была соблазнительно подвешена связка бананов. В клетку запустили несколько обезьян, которые, заметив бананы, предсказуемо бросились с криками и тумаками вверх по лестнице. Когда же самая быстрая обезьяна достигла цели, вместо заслуженной награды ее, а вместе с ней и всех остальных, ожидал неприятный сюрприз. Любая попытка сорвать бананы запускала оросительную систему, которая обдала клетку со всеми обитателями ледяным душем. Вскоре обезьяны уяснили, что подниматься по лестнице за бананами – плохая идея, так что они бросили свои попытки добыть лакомство и оставались внизу. После этого ученые проделали интересный трюк. Одну из обезьян заменили новичком, который, естественно, с энтузиазмом запрыгнул на лестницу, недоумевая, почему этого не делают остальные. Реакция группы тоже была вполне естественной и предсказуемой: как только новичок полез на лестницу, на него напали и отогнали от нее подальше. Новичок едва ли понял причины произошедшего, но также уяснил, что пытаться лезть вверх по лестнице – затея не из лучших. Далее ученые одну за другой заменяли обезьян из первоначальной группы на новичков. Всякий раз история повторялась: новичок пытался достать бананы, группа отгоняла его от лестницы. Вскоре в клетке не осталось ни одной обезьяны, побывавшей под ледяным душем. Удивительно, но даже теперь новичков продолжали отгонять от лестницы! Урок был усвоен и «Не залезай на лестницу» стало императивом, влияющим на поведение группы по отношению к новым индивидам. Даже не зная причин своего поведения, они все равно атаковали каждого новичка, пытавшегося забраться на лестницу.

Существуют разные мнения по поводу того, проводился ли подобный эксперимент в действительности, а источник, на который обычно ссылаются, вообще посвящен рассмотрению иного вопроса[22]22
  G.R. Stephenson, «Cultural Acquisition of a Specific Learned Response among Rhesus Monkeys», 1967. scribd.com/doc/73492989/Stephenson-1966-Cultural-Acquisition-of-a-Specific-LearnedResponse-Among-Rhesus-Monkeys.


[Закрыть]. Тем не менее можно повторить вслед за Джордано Бруно: se non è vero, è molto ben trovato[23]23
  Итал.: если это и неправда, то хорошо придумано.


[Закрыть]. В общем, даже если такого эксперимента никогда и не проводилось, то сам механизм группового обучения широко применим и касается каждого.

В психологии этот феномен называют аккультурацией, иначе говоря, ассимиляцией новой поведенческой модели. В контексте бизнеса это означает, что новый сотрудник, чтобы быть принятым в коллектив, должен как можно скорее адаптироваться и перенять типичные модели, установки и ритуалы, принятые среди коллег.

Тема выстраивания корпоративной культуры обрела в последние годы широкую популярность, что и неудивительно – чем более развитой культурой обладает компания, тем она эффективнее. Однако с точки зрения принятия решений она может иметь и недостатки. Ведь помимо известной унификации поведенческих моделей и ценностных установок, такая культура часто выражается и в унификации мышления среди сотрудников. А она является не менее скверным советчиком, чем авторитет, и по той же самой причине – так как препятствует объективной оценке ситуации.

Начинается все с момента приема на работу. Должно быть, вас это удивит. Но представьте, что вы подыскиваете нового сотрудника, и в конце концов у вас появляется список из четырех кандидатов, каждый из которых обладает внушительным послужным списком, опытом, высококвалифицирован и профессионален. На собеседовании вы замечаете, что с тремя из них вы, в целом, неплохо понимаете друг друга, однако с четвертым – будто бы настроены на одну волну. Вы сразу же находите общий язык, одинаково мыслите и даже используете сходные обороты речи.

Так кто же получит работу?

Очевидным кажется выбор четвертого кандидата, и большинство нанимателей попадают в эту ловушку, известную как клонирование, – то есть наем на работу тех, кто имеет схожие привычки и когнитивные механизмы, кто обрабатывает информацию аналогичным образом и делает примерно такие же выводы. Компании, в свою очередь, усугубляют ситуацию постоянным культивированием единых целей, целостности команды и тому подобных установок. Всему виной фундаментальное заблуждение:

гармоничный коллектив = сплоченный коллектив = эффективный коллектив

Обсуждения проходят гладко, выводы делаются быстро, все счастливы и довольны; ну и что, что все это – ценой неверных решений?

ПРАВИЛО № 4

Чем настойчивее все вокруг твердят, что что-то «невозможно», тем скорее вам стоит это проверить. Желательно несколько раз.

Описанные выше скверные советчики – это худшее (и чаще всего встречающееся) сочетание факторов, влияющих на принимаемые решения. Представьте, насколько сложно будет команде, во всем согласной друг с другом и со своим харизматичным лидером, с богатой и признанной всеми историей успеха, вдруг выйти из зоны комфорта под натиском черного лебедя! Кроме того, выходить из зоны комфорта – пресловутого status quo, и не нужно, ведь он покоится на огромном авторитете лидера и подкреплен прошлыми успехами команды; команды, которая во всем единодушно согласна с ним. Никакой конструктивной критики или обоснованного спора в таких условиях быть не может, а следовательно, не сможет случиться и открытой дискуссии. Только в одном случае эта ситуация могла бы стать еще хуже: если к двум советчикам добавить третьего – невозвратные затраты.

Итак, прошу любить и жаловать нашего третьего скверного советчика!

Несмотря на расхожее мнение, «Конкорд» не был первым в мире сверхзвуковым пассажирским самолетом. За целых два месяца до первого полета британско-французского лайнера, 31 декабря 1968 года, состоялся полет спроектированного Андреем Туполевым и произведенного на Воронежском самолетостроительном заводе советского Ту-144. В июне 1969 года он стал первым пассажирским лайнером, преодолевшим звуковой барьер, опередив «Конкорд» на четыре месяца.

Однако несмотря на проигрыш в этой гонке, «Конкорд» в конечном итоге собрал все лавры, полностью затмив и вытеснив Ту-144 с рынка. Тому был целый ряд причин, не в последнюю очередь недоработанность и, как следствие, ненадежность Ту-144, что привело к двум катастрофам, первая из которых случилась во время Парижского авиасалона 1973 года, чем существенно подпортила репутацию самолета. К тому же, вдоволь натешившись пропагандистскими лозунгами о том, как они уделали капиталистические страны, Советы обеспокоились высокой стоимостью производства и обслуживания коммерческих пассажирских лайнеров. Так что без особого сожаления производство Ту-144 было закрыто в 1978 году, спустя три года и всего лишь 55 выполненных регулярных рейсов.

С «Конкордом» же ситуация была диаметрально противоположная. Получая щедрые правительственные субсидии от Британии и Франции, British Aircraft Corporation и Sud Aviation, производившие «Конкорды», рекламировали свое детище как пионера трансатлантических перелетов, чем быстро привлекли внимание более дюжины авиалиний. Помимо вполне ожидаемых Air France и BOAC (British Overseas Airways Corporation), собственные «Конкорды» захотели иметь такие компании, как Lufthanca, Japan Airlines, American Airlines, Air Canada, Singapore Airlines. Но затем, в связи с нефтяным кризисом 1973 года, цены на топливо взлетели и вкупе с высокой ценой лайнера, а также опасениями о загрязнении окружающей среды выхлопными газами и безмерно шумными двигателями, это заставило практически всех потенциальных покупателей отказаться от сделки.

Массовый демарш авиакомпаний поставил под вопрос целесообразность производства «Конкордов», что еще больше взвинтило цены на них. К середине 1970-х годов стоимость выросла в шесть раз по сравнению с запланированной; как во Франции, так и в Англии все громче раздавались голоса тех, кто считал более разумным заморозить проект. Но прекратить разработки сейчас означало потерять все вложенные в дело средства, не говоря уже об огромном репутационном ущербе, который получили бы правительства обеих стран. Поэтому работа продолжалась, не в последнюю очередь благодаря щедрому бюджетному финансированию, и «Конкорды» наконец поступили в распоряжение французских и британских пассажирских авиалиний. Регулярное их использование началось в 1976 году.

В последующие годы эти лайнеры вызывали как восхищение, так и серьезные споры. С одной стороны, «Конкорд» стал символом выдающихся достижений технической мысли человечества[24]24
  Насколько «Конкорд» опередил свое время, доказывает хотя бы то, что спустя половину столетия после его официального запуска стали поговаривать о возобновлении производства сверхзвуковых пассажирских самолетов. Например, в первой половине 2017 года Boom Technology – стартап, основанный в 2014 году, заявил, что в их планы входит разработка подобных лайнеров, что привлекло внимание никого иного, как сэра Ричарда Бренсона. Согласно официальному заявлению компании, первые самолеты должны встать на взлетные полосы уже к 2023 году.


[Закрыть]; с другой же – беспримерной тратой бюджетного финансирования без каких-либо реальных шансов вернуть инвестиции. Эти споры постоянно возобновлялись на фоне то и дело появляющихся полных запретов на «Конкорды» или ограничений полета дозвуковой скоростью; многие аэропорты отказывались принимать лайнеры, опасаясь судебных исков от местных жителей из-за чудовищного шума двигателей.

Тем не менее «Конкорды» продолжали летать вплоть до наступления XXI столетия. Последним гвоздем в крышку гроба стала катастрофа 25 июля 2000 года в Париже, в которой погибли все 100 пассажиров, 9 членов экипажа и 4 работника аэропорта. Все полеты были приостановлены, и в 2003 году было решено отправить эти прекрасные и внешне, и технически, баснословно дорогие стальные птицы в авиационные музеи мира.

Легендарные лайнеры продолжают существовать не только в музейных застенках, но и на просторах социальной психологии, на сленге которой «синдромом Конкорда» называют невозвратные затраты.

Эффект невозвратных затрат заключается в иррациональном продолжении некоторого действия, успешность которого заведомо недостижима, но в которое вложено уже слишком много денег, времени и прочих усилий. Человек, попавший в эту ловушку, считает, что раз он уже претерпел значительные расходы, то останавливаться сейчас – значит попросту проиграть самому себе. Уверен, каждый сталкивался с подобной ситуацией.

Скажем, инвестор, вложивший в тонущий проект деньги, часто готов вкладывать еще и еще, поддерживая на плаву и проект, и свои иллюзии о грядущем успехе. Или заядлый игроман, до нитки проигравшийся в казино, ни секунды не сомневаясь, закладывает в ломбард часы и надеется на выигрыш, который покроет все его потери. Или машина, которая постоянно ломается, несмотря на бесчисленные часы в автосервисе (и которую по-хорошему стоило бы продать как можно скорее), которую вы, тем не менее, продолжаете чинить к большому удовольствию вашего механика. Нам тяжело даются решения, которые равноценны признанию собственной неправоты, и мы продолжаем упорствовать, выбрасывая на ветер деньги, время и силы.

Особенно опасной разновидностью невозвратных затрат является имидж, который тоже воспринимается как своего рода инвестиционный капитал. Ведь чем больше мы вкладываемся в то или иное дело, чем крепче наша с ним эмоциональная связь, тем сложнее занять нейтральную, объективную позицию при оценке ситуации. Один мой товарищ, работающий в сфере IT, когда-то давно заметил, что нет ничего сложнее, чем отказаться от продолжения проекта, который назван твоим собственным именем.

Поэтому нет ничего случайного в том, что невозвратные затраты были названы «синдромом Конкорда». Ведь с точки зрения экономики и развития технологий этот проект действительно следовало бы отложить «в дальний ящик», до лучших времен или того момента, когда новые технологии позволили бы сократить эксплуатационные расходы, снизить уровень шума и так далее. Но, к сожалению, вложения уже были сделаны, кроме того, громко было заявлено не только о поддержке со стороны авиалиний разных стран, но и о прямом участии правительств Франции и Соединенного Королевства Великобритании; ловушка невозвратных затрат захлопнулась, и ответственные лица уже не могли «сдать назад». Последовали многочисленные иррациональные экономические меры и сомнительные решения – все ради того, чтобы наконец выпустить готовый самолет на взлетную полосу.