Текст книги "Бегство из Центральной Азии"

Глава VI
Домашняя жизнь сартов и киргизов

Внутренняя жизнь центрально-азиатских народов мало известна европейцам, потому что тщательно скрывается от посторонних глаз. Европейцы, кроме случайных сведений в области семейных обычаев, не знают ничего.

Мое длительное пребывание в сартской семье уже описано. Я также имел возможность познакомиться с центрально-азиатскими традициями во время своих многочисленных странствиях по Туркестану и Киргизской степи, поэтому рискну прервать последовательность моего рассказа своими наблюдениями, понимая, что это будет интересно и познавательно для читателя.

Не только европейцы, но даже русские, живущие в городах Туркестана, склонны видеть в женщинах – узбечках, киргизках, туркменках, а также в женщинах Хивы, Бухары и Кашгара – рабынь, проводящих всю свою жизнь в гаремах и призванных угождать капризам мужей, как своих хозяев. Европейцы считают, что местные обращаются со своими женами, как с вещью, что здесь обычным делом считается торговля женщинами, как рабами, и особенно высокая цена назначается за девушек.

Эти взгляды совершенно ошибочны. Для того чтобы понять положение женщин на Востоке, здесь я говорю о Туркестане, прежде всего необходимо освободиться от обычных для нас европейских понятиях о браке. В восточных странах институт брака значительно отличается от нашего, сложившегося и менявшегося под влиянием христианских идеалов, в соответствии с которыми брак является сакральным действием, связью, санкционированной церковью, а не обычным гражданским актом. В языке узбеков, киргизов, кашгарских, татарских и других близких диалектах даже нет слов, соответствующих нашему слову «женитьба». Говорят только «взять женщину». Также нет подходящего эквивалента слову «любить», существует только пара фраз – «якши корамун», дословно – «хорошо подходишь», что равнозначно словам «я люблю». Глагол «карауджа», который употребляется в похожем контексте, означает «смотреть, наблюдать, контролировать, следить».

Семейная жизнь оседлого населения, сартов, с одной стороны, и кочевников, киргизов и туркмен, с другой, сильно отличается друг от друга, поэтому у них существуют различия и в положении женщин. Давайте сначала рассмотрим жизнь сартов.

Сарты берут своих женщин и расстаются с ними также легко, как мы поступаем со служанками. Жених платит родителям невесты калым, который зависит от положения родителей, молодости и прелести невесты. За девушку калым выше, за женщину – ниже. В реальности это может быть сумма в четыре или пять рублей. Они приобретают женщину как служанку или вещь для дома, только определенного сорта. Обычные человеческие чувства остаются сами по себе; преданность, любовь, дети могут скрепить договор, но по правде говоря, отношение сарта к женитьбе точно такое же, как к любому гражданскому контракту. И хотя сделка проходит с благословения духовного лица – муллы, но это простая формальность. Верующие мусульмане все начинают с молитвы: режут ли овцу или рубят дрова, собирают ли урожай риса или снимают виноград, покупают ли дом или продают лошадь.

Следуя такому отношению к браку, сартская женщина принимает свое положение служанки мужа. Зато и процедура развода у них самая простая в мире. Если сартская женщина не довольна своим супругом, если он обращается с ней плохо, не удовлетворяет ее потребности, не дает ей достаточно одежды или пренебрегает ею, она просто идет к кази, просит развод и получает его достаточно легко. Часто женщина может пойти на развод только потому, что у нее нет новой праздничной одежды. Только материальный вопрос своего будущего существования удерживает ее от решительного шага. Чтобы не остаться в бедности, она получает содержание от бывшего мужа. Женщина уходит от одного мужа к другому точно так же, как слуга в Европе, при условии наличия спроса на нее.

Развод для обеих сторон не помеха для возобновления нового брака между бывшими супругами точно так же, как и последующий развод, и только после седьмого развода мужчина не может возобновить брак с этой женщиной. Если возобновление старого брака неприемлемо, при разводе муж трижды произносит слово «талак» (развод), полностью и навсегда разрывая отношения с женщиной.

Несомненно, закон, приспосабливающийся к соответствующим условиям, находит лазейки в любых случаях. Обычно для женщины развод нужен лишь для того, чтобы привлечь к себе внимание остывшего к ней мужа. Бывшей жене достаточно вступить в брак с другим мужчиной хотя бы на один день или просто ненадолго уйти к другому мужчине, чтобы первый муж пожалел о потере. Тогда он может опять начать все сначала: жениться, разводиться и заново жениться на своей бывшей жене.

Гаремы в том виде, как их представляют себе европейцы и как они выглядят в Турции и Египте, были в Туркестане только у ханов, эмиров и у придворных с высоким положением.

Богатые же сарты часто женятся на молодых девушках, а потом передают их какому-нибудь бедному родственнику или служащему, у которого нет денег для уплаты калыма. Но все это делается в уважительно-корректной манере, и все формальности строго соблюдаются, как говорится, с благословения муллы и с обязательным приглашением к плову и чаю. Ни закон, ни религия, ни обычай не чинят препятствий этим кратковременным бракам. Так, в письме бухарского эмира содержится целый список указаний женщинам, обязанностью которых был поиск для него невест. Он подробно определял, каким условиям должны удовлетворять эти прелестные юные девочки в возрасте тринадцати-четырнадцати лет. После нескольких дней брачного блаженства возвышенная личность передавала этих чаровниц в установленном порядке своим чиновникам и придворным. Такие порядки и обычаи полностью исключают теплые и романтические чувства.

Поэзия сартов, как уже было отмечено, очень бедна, фактически она ограничена несколькими песнями.

Киргизы же – очень поэтичный народ. Они обожают музыку и песню, создают импровизации.

Известный русский писатель и поэт Всеволод Крестовский[44]44
  Крестовский Всеволод Владимирович (1840–1895) – русский поэт и прозаик, литературный критик. Наиболее значительным произведением считается его роман «Петербургские трущобы».


[Закрыть] несколько лет тому назад опубликовал книгу очаровательных стихов под названием «Песни Испании». На самом деле песни были переведены не с испанского, а с киргизского и были собраны в Западной Сибири. Перевод на русский сделал для Крестовского образованный киргиз Чокан Валиханов[45]45
  Валиханов Чокан Чингисович (1835–1865) – казахский историк, этнограф, фольклорист, путешественник и просветитель, офицер Генерального штаба Российской армии, действительный член Русского географического общества.


[Закрыть].

В нашем мире существует странная ситуация. Среди казанских татар и в Персии постоянно отмечается избыток незамужних женщин. Часто в этих регионах высокопоставленные и предприимчивые муллы организовывают продажу невест в Туркестан, где получают за них от киргизов и туркмен очень высокую плату. Таким образом очень легко создать семью, заплатив калым, часть которого получают родители невесты, а часть – мулла, в виде комиссионных. Одно время это считалось настоящей работорговлей, и пресса регулярно по этому поводу поднимала шум и крик. Но как можно назвать рабыней девушку, если она, недовольная своей семейной жизнью, может обратиться к мулле за защитой, расторгнуть брак и затем выйти замуж за другого мужчину? Фактически положение женщины в Туркестане намного лучше, чем у русской женщины-крестьянки, которая до сего времени является существом бесправным. Развод для крестьянок невозможен, даже если ее муж жестоко третирует ее, вплоть до того, что может безнаказанно забить до смерти. Незадолго до революции тяжесть положения крестьянок была признана властью и их жизнь была облегчена. Теперь женщина могла оставить своего мужа, жить отдельно от него, имея свой собственный паспорт.

Среди степных киргизов существует замечательная игра, которую, несмотря на все усилия, мусульманское духовенство бессильно пресечь. Игра заключается в следующем: вся молодежь садится верхом на лошадей, причем самых сильных и быстрых отдают девушкам вместе с хорошим, толстым кнутом. И начинается бешеная скачка. Игра заключается в том, что молодой человек должен догнать и поцеловать девушку, в то время как она скачет так быстро, как только может, и даже защищает себя кнутом, удары которого с трудом выдерживают сильные мужские руки, а ведь можно получить удар и по голове. Здесь не обязательно победа достается самому крепкому парню даже на самой быстрой лошади, а скорее тому, кто нравится девушке.

Положение женщин кочевников Туркестана, киргизов и туркмен, полностью отличается от положения женщин оседлого населения. Оно сохраняется в том же состоянии, как и в древности, не меняясь в течение веков даже под влиянием ислама. Калым за невесту очень высок, он может достигать сотен или даже тысяч рублей; иногда плата растягивается на несколько лет, как было и в старые времена Ветхого Завета. Обычно помолвка объявляется, когда невеста и жених еще в колыбели, и тогда же начинается выплата калыма. Согласие обручаемой пары, конечно же, не требуется.

Киргизская девушка обладает наибольшей свободой до вступления в брак. Ее ничто не сдерживает, она может любить того, кто ей мил и иметь столько романов, сколько ей пожелается. Ее поведение не только не обсуждается публично аульным обществом, но считается совершенно непростительным выдавать девичьи секреты и обсуждать их. Будущий жених не имеет претензий к увлечениям своей невесты, его очередь придет в надлежащем порядке, количество же ее любовников фактически свидетельствует о ее прелести. Даже наличие ребенка не уменьшает ее ценности. Дети – богатство, и для каждого разумного мужчины они желанны. Обсуждение возможно только по вопросу пребывания ребенка: остается ли он в роду своей матери, либо отправляется вместе с нею в род жениха.

Когда киргизская девушка выходит замуж, она становится не только собственностью мужа и его семьи, но также и его рода, который она не имеет права оставить. Клановая система очень строго соблюдается среди киргизов. Поэтому после смерти мужа или даже жениха вдова не становится свободной, она – предмет наследования и передается брату или другому родственнику мужа, который может быть даже несостоятелен для брака по возрасту.

Однажды в Тургайской степи я был свидетелем киргизской свадьбы. Дочь моего друга – двадцатидвухлетняя девушка – выдавали замуж за девятилетнего мальчика, который унаследовал ее от своего старшего брата, недавно умершего. Бедная девушка была вынуждена подчиниться решению получить девятилетнего ребенка в качестве мужа. А он в это время играл в счастливом неведении, не сознавая важности событий, происходящих с ним.

Как прирожденные скотоводы, киргизы придают огромное значение кровному родству не только среди животных, но и среди людей. Один мой киргизский друг жаловался на неразумные поступки своего юного сына и сильно удивлялся, от кого тот мог унаследовать дурные качества.

– Его мать ведь была из очень хорошего рода, – говорил он, забывая при этом, что сам также мог передать дурное наследство сыну.

В другом случае богатый киргиз, которого я хорошо знал, не имел детей. Он часто бывал у моего русского друга, имевшего чудных детей – двух мальчиков и девочку. Киргиз часто приезжал к ним в гости со своей женой, которая не могла сдержать слез, видя маленьких детей, завоевавших ее сердце. И однажды киргиз предложил моему русскому другу остаться на несколько дней в его ауле.

– Я уеду ненадолго в другой аул, – сказал он. – Моя жена отчаянно хочет иметь таких же прекрасных детей, как и твои.

Несмотря на субординацию по отношению к своему мужу, киргизская женщина играет очень важную роль в семейной жизни, в особенности старшая жена. Без ее совета и согласия, которые обычно даются по секрету, не принимается ни одно важное решение. Она пользуется уважением не только семьи своего мужа, но и всего клана или даже региона.

Знаменательным примером независимой позиции женщины может служить Курманжан-датка – «Царица Алая», которая умерла относительно недавно. В 70-х годах XIX века она была главой кыпчаков, или горных киргизов Алая и Памира. Под ее правлением эти горные номады оказали очень сильное сопротивление генералу Скобелеву, знаменитому завоевателю Ферганы. Только благодаря превосходству современного оружия и методов ведения войны, русский генерал одержал победу. Впоследствии ее сыновья долго занимали официальные посты в системе уездного управления царской России. В начале XX столетия Курманжан-датка, которой в то время исполнилось 90 лет, получила в дар от царя Николая II драгоценное бриллиантовое ожерелье стоимостью в десять тысяч рублей.

Другая «датка», туркменская женщина, была главой туркмен в транскаспийской провинции[46]46
  Гульджемал-хатын (1836–1919) – правительница Мургаба, при ее активном содействии в 1884 году Мургабский оазис был присоединен к России, была верной сторонницей царизма.


[Закрыть]. Не имея никакого официального поста, даже никем и никогда не избираемая, она пользовалась огромной популярностью среди всех туркмен. Благодаря ей туркмены смогли оказывать длительное сопротивление вторжению большевиков и введению коммунистического режима.

В истории тюркских народов выдающиеся женщины играли очень важную роль. Нет ни малейших причин сомневаться в истории Геродота о царице массагетов[47]47
  Одно из скифских племен.


[Закрыть] Томирис, разбившей войска самого персидского царя Кира – покорителя Азии. Историки считают этот рассказ мифом, но он прекрасно согласуется со всем, что нам известно о кочевниках Азии. Нет никаких сомнений, как считает профессор Ф. Г. Мищенко[48]48
  Мищенко Федор Герасимович (1848–1906) – профессор, русский историк античности, перевел с древнегреческого языка «Географию» Страбона, «Историю» Геродота, «Историю» Фукидида, «Всеобщую историю» Полибия.


[Закрыть], что скифское племя массагетов является предками киргизов, живущих сегодня в Тургайской степи, где до сих пор сохранились такие названия как река Массагетка и гора Массагет.

Не будь у нас огромного преимущества в вооружении, кто знает, возможно, наш великий герой генерал Скобелев разделил бы участь Кира. Имя Томирис, как и другие скифские имена, – тюркского происхождения. Это имя означает «гнуть или ковать железо», от тюркского «темир» – «железо» и напоминает имя другого знаменитого воина Азии – Темурленга или Тамерлана, отдаленного потомка его знаменитой соотечественницы Томирис. Внимательно читая рассказы Геродота об амазонках и их происхождении, приходишь к несомненному убеждению, что амазонки были женами тех самых тюркских мужчин-номадов, которые ушли воевать в дальние страны. Первый слог в их названии – тюркское слово «мать», передающее саму идею женщины. В таком случае замечательное описание Геродотом скифов, их манер и обычаев, не оставляет места сомнениям в том, что он описывал предков этих самых людей, которые сегодня называются киргизами, именно они в то очень далекое время населяли степи Южной России и Западной Сибири.

Из описания положения женщин народов Туркестана, которое осталось неизменным в течение тысяч лет, очевидно, что полигамия так глубоко укоренилась в их обычаи и в жизнь семьи, что восточные женщины, вероятно, просто потеряли всякое чувство ревности, но с другой стороны, чувство зависти друг к другу очень сильно окрепло. Они считают нормальным, что их муж делит свою любовь между несколькими женщинами, но если одна из них будет получать больше прекрасных платков и нарядных платьев, чем остальные, одно это может переполнить чашу женского терпения.

Характеризуя законодательство Советского правительства в делах по браку, как и в других направлениях, можно увидеть множество противоречий. В своих законах о браке и разводе коммунисты похоронили христианские семейные традиции, но они не посмели коснуться брачных прав и полигамии мусульман. И не сомневаясь в позиции отрицания любых религий, они разделили свои субъекты на две категории, исходя из их религиозной принадлежности. Христиане могут менять своих жен так часто, как захотят, но они не могут иметь более одной жены во время одного брака, в то время как мусульмане не имеют никаких ограничений в количестве жен.

Следуя логике, марксистские последователи должны были устранить противоречия и уравнять права этих двух групп так же, как они устранили не только религиозные и моральные основы института брака, но также и его эстетический базис.

После отступления о семейной жизни трайбов[49]49
  Tribe (англ.) – племя, клан, род.


[Закрыть] среди которых я провел так много лет, возвращаюсь к рассказу о моих странствиях.

Глава VII
Укрытие среди киргизов

Стало очевидно, что как можно скорее я должен покинуть дом Акбара. Было решено вернуться к моему киргизскому другу Джакши-баю, посоветоваться с ним и найти другое убежище.

Но ехать даже ночью было опасно, потому что надо было пересекать реку по мосту, где всегда стояла охрана, а она останавливала и проверяла всех. Правда, если ехать очень поздно, была вероятность того, что охрана может спать, но если постовые спать не будут, то они обязательно меня остановят, так как местные никогда не ездят поздно ночью. Можно поехать и засветло, когда по дороге движется много людей, но в это время охрана более бдительна, и я могу легко привлечь их внимание. После определенных колебаний я принял средний вариант.

Около десяти вечера лошадь Акбара была оседлана. Его младший сын сел позади меня: он должен был вернуть лошадь обратно. Со стороны мы выглядели похожими на местных, которые часто ездили на лошади вдвоем, чего русские никогда не делали. Я был грузен и весил более восьмидесяти килограммов. Когда добавился еще вес мальчика, около сорока килограммов, бедная лошадь начала спотыкаться, но потом выправилась и зашагала довольно резво.

На мне была охотничья куртка, высокие ботинки, сверху сартский халат и меховая шапка. Издали я легко походил на местного, но вблизи любой мог заметить по моему лицу, что я русский. Одеться совсем как сарт было еще опасней: станет понятно, что я специально пытаюсь скрыть свою национальность. Было решено, что простой халат не вызовет подозрений, так как русские в целях экономии часто носили их вместо пальто.

Когда мы подъехали к мосту, мальчик потихоньку соскользнул с лошади и, прячась среди деревьев, стал наблюдать, что случится со мной. Конечно, бедный паренек был совершенно прав, зачем ему было втягиваться в мое рискованное и опасное предприятие.

Красные охранники, уставшие от дневных забот, отдыхали, занимаясь игрой в карты. Они не обратили никакого внимания на одинокого всадника. Я медленно пересек мост и на другой стороне реки быстро повернул в степь.

Недалеко от двора Джакши-бая я послал мальчика узнать, что к чему, а сам спрятался за деревьями. Ждать пришлось очень долго. Наконец, паренек вернулся в ужасном волнении. Он сказал, что Джакши-бай лежит больной, а во дворе стоит красная кавалерия, пришедшая за фуражом для своих лошадей.

Было очень опасно здесь оставаться.

Мальчик повел меня дальше в степь к другому богатому киргизу, другу Акбара. Ночь была душной, яркие сполохи молний предвещали непогоду.

Киргиз встретил меня самым дружественным образом, пришлось объяснить ему, что я землемер, работающий в степи и попавший в непогоду, и прошу у него разрешения на приют и ночлег. Он предоставил мне помещение в виде веранды, открытой в степь.

Гроза становилась все сильнее, горизонт освещался все более продолжительными сполохами и гром гремел беспрерывно. В Туркестане грозы весной не редкость, но они обычно быстро прекращаются.

Непогода мало беспокоила меня, голова была занята проблемой моего дальнейшего пути и ближайшего будущего. Положение было очень трудным. Здесь я был абсолютно беззащитен, красногвардейцы и комиссары находились повсюду. Не было никакого транспорта, деньги заканчивались. Мой небольшой, но такой необходимый багаж остался у Акбара. С собой был только «курджун», парная переметная сума, и в ней – все, что я имел. Беспрерывная гроза и неутихающее внутреннее беспокойство долго не давали мне уснуть.

Рано утром я услышал голоса моего хозяина и какого-то незнакомого человека, спрашивающего о госте.

– Это землемер, он работает здесь, в степи, – отвечал мой хозяин.

Затем наступила тишина. Через одну или две минуты я услышал голос человека, читающего Коран, и было заметно, что арабские слова он произносил со странным акцентом. Было очевидно, что чтец не местный. Чтение звучало долгое время, и я догадался, что это была молитва за выздоровление какого-то больного.

Пришлось притвориться спящим, чтобы дождаться ухода муллы. Прошло много времени, прежде чем я рискнул выглянуть и, никого не увидев, встал.

Вокруг простирались поля клевера и другие посевы, на пригорках виднелись усадьбы местных земледельцев, обозначенные куртинами высоких тополей. Дом моего хозяина состоял из внутреннего двора и нескольких маленьких темных комнат. С широкой наружной веранды открывался вид во все стороны. Киргизы привыкли к свободе и простору степи, и, даже принимая оседлый образ жизни, сохраняли древние обычаи и привычки номадов, потому строили дома на открытых местах.

Хозяин принес лепешку, молока и спросил, где я работаю, где живу и так далее. Я сказал, что обслуживал этот район раньше.

– Да, я помню, – ответил он. – Я помню, как готовил самовар для вас.

Тут и я тоже вспомнил его. Около пяти лет назад он и еще трое других мужчин арендовали у меня участок земли для выращивания хлопка. Хотя борода сильно изменила мою внешность, он узнал меня – у киргизов чудесная память на лица, и зачастую они узнают людей, которых они видели лишь однажды много лет назад.

Был прекрасный день, солнечный и яркий. Все вокруг зеленело, даже крыши построек были покрыты зеленой травой, украшенной алыми маками. После моего долгого заключения, каким наслаждением было просто бродить или лежать, растянувшись на траве у арыка. Это было настоящим блаженством – упиваться красотой природы, свободой, вдыхать чистый, ароматный воздух. Но наслаждение омрачалось ощущением опасности.

В полдень, когда я сидел на берегу канала, обдумывая различные варианты, куда и как продолжать мой путь, худой смуглый человек с орлиным носом подошел ко мне. Он был одет, как сарт, но на голове была красная феска. Он вежливо приветствовал меня, сел и начал рассказывать о себе.

– Я – мулла, – объяснил он. – Здесь читаю молитвы за выздоровление маленького сына нашего хозяина. Он болеет давно, но сейчас ему намного лучше.

– Я не сарт, – продолжал он. – Я араб и был арестован вместе с другими людьми генерала Юденичав[50]50
  Юденич Николай Николаевич (1862–1933) – генерал от инфантерии (1915), российский военный и политический деятель, один из руководителей Белого движения.


[Закрыть] районе Эрзерума и отправлен в Сибирь. Там было очень холодно. Я бежал через киргизскую степь в Туркестан. Здесь большевики взяли меня и отправили на фронт против атамана Дутова, но я бежал и оттуда, и теперь, как видите, обитаю среди сартов и киргизов. Они обращаются со мной очень уважительно, учитывая мое духовное положение и ученость. Приглашают и платят за чтение молитв. Я вижу, что вам плохо, как и всем приличным, образованным людям. Пойдемте со мной в горы; там мы найдем еду и кров. Мы будем в безопасности и сможем жить спокойно среди киргизов.

– Нет, – ответил я. – Я не могу так поступить. У меня есть дело, которое нельзя оставить.

– Но это нехорошо – жить среди жестоких убийц, они хуже, чем собаки. Не служите большевикам, – мулла говорил горячо и серьезно. – Послушайте, давайте вместе уйдем в горы…

Я не мог воспользоваться его предложением, хотя соблазн был высок. Прежде всего, нельзя было прерывать контакты с моими друзьями в городе, отношения с которыми поддерживались с огромным трудом. Я получал от них новости даже здесь, к тому же не мог бросить свои вещи у Акбара, поэтому чудесная жизнь, которую мне предлагали, не входила в мои планы. Главная мечта, которая казалась выполнимой, – пройти до Китайского Туркестана в Кашгар, где еще были старое Русское консульство и Британское генеральное консульство, и через них существовали связи, хотя и отдаленные, с цивилизованным миром.

Накануне вечером хозяин сказал нам, что собирается к своим стадам в горы и здесь останутся только женщины. Это был вежливый намек на то, чтобы мы покинули дом. Естественно, он догадался, что я не землемер, и на самом деле скрываюсь от советских властей.

Итак, мы с арабом отправились на поиски другого места, где могли бы остановиться на ночь. Сначала мы зашли в дом когда-то богатого киргиза, которого большевики обобрали до нитки. Комиссары забрали весь его скот и все запасы зерна и фуража. Когда мы объяснили ему ситуацию, он печально ответил:

– Большевики лишили меня всего имущества. Если они увидят, что я даю пристанище двум беглым, то они заберут и мою жизнь, и в придачу жизнь моей семьи.

Тогда мы пошли к знакомому мне киргизу, но из двери дома вышел его родственник, который, признав меня, ужасно испугался:

– Ради бога, тахир,… как вы не боитесь ходить открыто, когда большевики повсюду ищут вас? Вы не должны оставаться у нас. Комиссары и красногвардейцы из русской деревни непременно появятся здесь.

Мы ушли. Араб философски заметил:

– Если мы не можем найти приют среди богатых, давай попытаем счастья среди бедных.

И мы пошли к его знакомому бедному киргизу, который жил у дороги.

– Я приму вас с радостью, – сказал он, – хотя я живу рядом с дорогой, по которой проезжают сотни комиссаров, но я так беден, что ничем не привлекаю их внимание.

Он дал нам лепешек, яиц и поиграл для нас на комузе. Весь его дом состоял из одной маленькой темной лачуги и веранды. Я уснул сразу и был спокоен всю ночь, но утром лишь случай сохранил меня.

После завтрака я поднялся и стал осматриваться вокруг. И тут я увидел своего хозяина, молча бегущего к дому через поле и отчаянно машущего мне руками. Я взглянул на дорогу и там, к своему ужасу увидел экипаж, запряженный парой лошадей, погоняемых людьми, одетых в черную кожу. За ними рысью следовали десять красногвардейцев. В одно мгновение я прыгнул через перила веранды, и вся группа быстро промчалась мимо, не заметив меня.

Я прокрался в лачугу, куда вскоре вошел мой хозяин, сильно возбужденный:

– Это были комиссары из ЧК. Сосед рассказал мне о них, и я побежал предупредить тебя. Еще бы чуть-чуть – и я бы не успел. Ты сиди и жди здесь, пока я схожу и хорошенько осмотрюсь кругом. Пока я не вернусь, не выходи – это очень опасно!

Мое положение было отчаянным, и, казалось, не было пути к спасению. Я вспомнил про одного знакомого сарта, по имени Давлет, живущего где-то неподалеку. Он был очень находчивым парнем. Я решил, что Давлет сможет найти мне надежное укрытие, но не знал точно, где он живет. Единственный способ найти его – пойти на базар и спросить о Давлете в «чайхане» или чайной.

Когда хозяин вернулся с новостями, рассказав, что комиссары поехали по селениям и не вернутся назад этой дорогой. Ободренный этими известиями, неожиданно для себя я решил сам пойти на базар и найти Давлета, хотя это и было рискованным поступком.

Убедив своего хозяина принять немного денег, которые я держал на черный день, я попрощался и пошел в поселок. Араб составил мне компанию до окраины поселка, потом тепло пожал мне руку и мы расстались.

В поселке я сразу направился в самую большую чайную. Едва я вошел, как молодой сарт, сидящий там, тут же поднялся и быстро пошел навстречу мне.

– Ну, теперь все, – подумал я, похолодев от ужаса. – Если он агент ЧК, то сдаст меня и вызовет охрану.

Он подошел прямо ко мне и спросил:

– Что привело вас сюда?

– Я работаю здесь, меряю землю по соседству, – ответил я, как можно спокойней. – Я ищу сарта по имени Давлет.

– А, подрядчика. Я полагаю вы хотите, чтобы он снабжал провизией ваших людей? – сказал парень громким голосом так, чтобы все сарты, сидевшие вокруг, могли его слышать. – Подождите в задней комнате, а я пошлю за Давлетом. Сегодня базарный день, я уверен, он где-то здесь на базаре.

Он проводил меня в уютную маленькую комнату позади террасы, где никого не было, и сказал мне:

– Вы не представляете, как я рад видеть вас живым и здоровым, тахир!

– Но кто вы? – удивленно спросил я его.

– Конечно, вы не знаете меня, – ответил он. – Но я вас знаю. Я Саид, племянник Акбара.

Мой новый друг настойчиво угощал чаем, лепешками и делал все, чтобы я чувствовал себя комфортно.

Вскоре пришел Давлет и в его обычной деловой манере спросил, не нуждаюсь ли я в деньгах?

– Сколько вам нужно? Я готов достать для вас, – говорил он.

– Денег мне нужно немного, но больше всего я нуждаюсь в укрытии, – ответил я.

– Хорошо! Здесь вы будете в безопасности. Не беспокойтесь! Владелец чайной – хороший парень, он не выдаст вас, а завтра я найду надежное место.

Я спокойно просидел в этой маленькой комнатке до самого вечера, и все это время мой юный друг не покидал меня. Посетители, время от времени заходившие в комнату, не обращали на нас никакого внимания.

После ужина с превосходным пловом хозяин чайной вывел меня во двор и открыл сарай, где хранилось сено. Он посоветовал мне не беспокоиться и сказал, что здесь можно спать без опасений. Из предосторожности он закрыл дверь на замок и положил ключ себе в карман.

Я лег на кучу люцерны и сразу уснул.

Следующим утром я проснулся от веселого щебетанья ласточки. Птица, сидевшая под притолокой двери, деловито издавала не совсем мелодичные, хотя и приятные короткие звуки. Она построила свое гнездо под потолком, и весь долгий, утомительный день, который я провел взаперти в этом жарком сарае, маленькая птичка много раз влетала, садилась на дверь и ободряла меня своим щебетанием. У меня было такое чувство, что ее целью было помочь мне преодолеть обрушившиеся неприятности, она будто хотела сказать: «Не горюй! Не отчаивайся! С тобой будет все хорошо!» Это действительно помогало мне, я лежал, слушая ее успокаивающие, ласкающие слух короткие песенки. Я нуждался в такой поддержке в эти самые тяжелые, черные, наиболее безнадежные дни моей жизни, сидя здесь, в этом запертом несчастном сарае, без надежды на будущее…

Внезапно в сарае появилось еще одно живое существо. Это была ласка – хитрый безжалостный хищник. Тихо, с удивительной ловкостью она карабкалась по вертикальной стене, пролезая, как змея, среди потолочных балок и кровли, стараясь подобраться к ласточкиному гнезду. Но птицы построили свой маленький дом так искусно, что он был абсолютно недосягаем даже для такого ловкого маленького разбойника. Исследовав весь потолок в бесплодных попытках найти путь к гнезду, ласка, отчаявшись, сползла по стене вниз и исчезла.

Поздно ночью, когда все легли спать, хозяин чайной пришел с Давлетом и племянником Акбара Саидом. Они провели меня в другое найденное ими безопасное место.

Мы шли довольно долго, и, наконец, в глубине темной тополиной аллеи подошли к воротам, возле которых нас поджидал незнакомый мне сарт. Была очень темная ночь, и я, следуя за хозяином ощупью, вошел, очевидно, на какую-то веранду. Сарт сказал мне:

– Вы будете здесь. Можете ложиться спать, а я пойду на мельницу и закрою ворота.

Мне ничего другого не оставалось, как нащупать руками на полу одеяла и лечь.

Ночью мне снилась великая победа белых, триумфальный марш победившей армии на большом параде; я слышал крики радости, когда оркестр играл музыку финальной сцены из оперы Глинки «Жизнь за царя». Когда я проснулся, вернувшись в реальность, мне показалось, что звуки музыки и колоколов продолжались. Я открыл глаза и украдкой огляделся: огромное колесо мельницы, вращаясь, скрипело и пищало – это и был триумфальный марш, который я слышал во сне!