Текст книги "Бегство из Центральной Азии"

Мельница располагалась в очень уединенном месте, окруженном оросительными каналами, был только один проход в сторону тенистой тополиной аллеи. Густые ивы, массивные вязы и множество белых акаций росли вокруг. К мельнице прилегал крошечный двор с маленькой темной хижиной и террасой, где я сейчас находился. Двор сообщался с мельницей через маленький проход, в который крупному мужчине было бы трудно протиснуться, и он закрывался специальным затвором. Очень маленьким низким лазом можно было проползти и попасть со двора на берег большого канала. Когда становилось темно, я мог выходить этим путем прогуляться вдоль берега или по полям.

В сравнении с моими прежними убежищами, это было поистине роскошным. Я мог гулять по двору даже в дневное время, наслаждаться солнечным светом и чистым воздухом, купаться в канале, наблюдать за птицами на деревьях и читать. На одном из больших вязов было гнездо иволги и несколько маленьких красных чечевиц (Carpodacus rubicilla) оживляли ряд ив. Наши туркестанские голуби (Peristera cambayensis) слетали вниз в маленький дворик вместе с белыми трясогузками. Теперь, наконец, я опять мог жить относительно свободно, наслаждаясь светом и картинами окружающей природы.

Давлет принес мой багаж вместе с пасхальным куличом и крашеными яйцами, переданными из Ташкента, как говорится, лучше поздно, чем никогда, и несколько газет и писем. Большевистские издания были полны тревоги. Армия адмирала Колчака[51]51
  Колчак Александр Васильевич (1873–1920) – В 1900–1902 гг. и в 1908 г. участвовал в полярных экспедициях, организованных Российской Академией Наук по изучению Северного морского пути. Участник Русско-японской войны. Участник I мировой войны в качестве командующего Черноморским флотом (1916) в звании вице-адмирала. В 1918 г. в Омске Колчак был назначен Верховным правителем России. Воевал против Советской России. В 1920 был расстрелян.


[Закрыть] уже приближалась к Уралу. В письмах моих друзей сообщалось, что казаки атамана Дутова были недалеко от Казалинска. Советские комиссары в Туркестане топили свой страх в вине. Похоже, что мои мечты могли стать реальностью. Все это ободряло меня и давало надежду.

Через какое-то время владелец чайной пришел вечером навестить меня и принес последние новости и слухи, которые он узнал от сартов и киргизов. Он рассказал мне о партизанской борьбе против большевиков в Фергане и о киргизском восстании в долине Чаткала.

Однажды Давлет сообщил о том, что мой знакомый В. хочет встретиться со мной. Я знал его не очень хорошо, но у него была репутация надежного, честного человека. На следующую ночь тайком он пришел через маленький лаз от мельницы. Это был первый русский, встреченный мной с тех пор, как я покинул Ташкент. Он рассказал мне о последних событиях и предложил свою помощь.

– Я не совершаю каких-либо действий против большевиков, но считаю своим моральным долгом помогать тем, кто не жалеет своей жизни в борьбе с ними, – сказал он.

Мы обсудили положение в деталях и решили, что он поможет мне уйти в уединенное горное укрытие в долине одного из притоков Чаткала, где я смогу прожить до зимы. Он пообещал раздобыть для меня необходимые документы, выданные советскими властями, но на другое имя, чтобы я смог пройти красногвардейские посты.

Жизнь при коммунистах наполнилась красными лентами, бесчисленными пропусками, удостоверениями, паспортами и мандатами, и никто не мог покинуть город и пройти в ближайшую деревню или по главной дороге без документа. Но некоторые большевики были настолько продажны, что любой документ на любое имя при желании и при деньгах было нетрудно добыть. Хороший пример продажного чиновника представлял собой начальник милиции города Ташкента, «шеф охраны», как его называли, «ангел-хранитель города», как он сам себя величал, латыш по имени Цируль[52]52
  Цируль Фриц Янович (1886–1925) – настоящая фамилия Цирулис. Член РСДРП(б). С 1904 г. в г. Ташкенте. Сидел в тюрьмах 7 лет и 2 мес., в ссылке – 2 года и 6 мес. Начальник охраны г. Ташкент (1917), начальник Ташкентской новогородской милиции и заведующий отделом управления Ташкентского Новогородского исполкома (1918–1922), председатель ГПУ Туркестана (1922). Начальник управления Московской рабоче-крестьянской милиции (1923–1925). Погиб в автокатастрофе. После гибели Цируля его имя было присвоено московской школе милиции и клубу милиции.


[Закрыть].

На самом деле он был пекарем, едва умевшим читать и писать, имел двенадцать лет уголовной отсидки в прежние времена за грабеж с насилием и убийством. Его освободили из тюрьмы при Керенском[53]53
  Алекса́ндр Федорович Ке́ренский (1881, Симбирск, Российская империя –1970, Нью-Йорк, США) – политический и общественный деятель; министр, затем министр-председатель Временного правительства (1917), один из лидеров российского политического массонства.


[Закрыть]. Цируль, не колеблясь, отправлял людей на смертную казнь. Собственноручно пытал и допрашивал неугодных. Из рук такого «товарища» мой друг получил для меня «мандат» безопасности для проезда в горы, конечно, под вымышленным именем. В этом документе, заверенном ЧК, утверждалось, что мне его вручили лично.

Через три недели все было готово, и поздно ночью за мной к уединенной мельнице прибыл В. с парой оседланных лошадей. Я вышел из маленьких ворот, пересек канал и уехал тайком от всех. Я слышал потом, что мельник, принесший утром завтрак, был очень удивлен моим исчезновением, ведь дверь была заперта, а ключ находился у него в кармане. Ужаснувшись моему исчезновению, он побежал к Давлету сообщить, что его гость пропал. Давлет успокоил его, так как был в курсе моих планов.

Тайный отъезд был абсолютно необходим. Я так долго жил в изоляции и все время так искусно прятался, что даже хорошо знавшие меня люди порой не могли предположить, где я; и теперь, заметая свои следы, я просто исчез. К этому времени большевики уже перестали искать меня. Они были сбиты с толку. Один из моих друзей, близкий к ним, получил сообщение от их собственного агента, что я нахожусь в Бухаре.

Следующим утром я верхом на лошади двигался в голове каравана из семи верблюдов, груженных пчелиными ульями. Я был одет как «товарищ» в поношенную старую солдатскую шинель, в грязную рубашку, на голове у меня была черная кожаная кепка. В кармане был советский паспорт с серпом и молотом на имя Николая Ивановича Новикова, с целым пакетом разрешений, сертификатов и мандатов, дававших мне право на проезд в горы в составе каравана пчеловодов. Теперь я был мирный и законопослушный гражданин Туркестанской Советской Автономной Республики. Началась новая жизнь.

Глава VIII
Наедине с природой

Меня очень тревожило одно обстоятельство. Друзья, которые организовали мое исчезновение, утверждали, что трудно спрятать мою «непролетарскую» внешность, хотя я и отрастил бороду. Еще во время допросов я узнал, что пролетарии раздражаются от одного вида образованного человека. Позже, во время скитаний по Семиречью, я был вынужден скрывать факт моей принадлежности к образованному классу. Большевики, русские крестьяне и киргизы могли заподозрить, что я не пролетарий, и поступить соответственно своему отношению к этому, а оно, в зависимости от случая, было враждебным, дружелюбным или безразличным.

Итак, я еду в горы, давая волю фантазии и размышлениям. Но в самом первом на пути поселке, посреди базарной площади, ослабли подпруги, и мне необходимо было перевьючить верблюдов. Все это делалось, к моей величайшей тревоге и беспокойству, на виду у красного патруля, стоявшего неподалеку. Двое солдат медленно подошли, явно желая задать мне вопросы, но я опередил их, сказав решительно:

– Не подходите близко к ульям, товарищи, пчелы могут вылететь и сильно вас искусать.

Солдаты поспешно отошли.

День выдался солнечным и очень жарким. Отвратительная кожаная кепка не имела никакой вентиляции, она притягивала солнечные лучи, которые пекли мою голову так, словно она оказалась в печи. Это становилось невыносимым, и через какое-то время я почувствовал, что теряю сознание и падаю с лошади.

Много раз в ушедшие счастливые дни я ездил один по этой самой дороге, но никогда, даже в самую жаркую погоду, не испытывал подобного состояния, имея на голове тропический шлем или светлую войлочную шляпу.

По дороге нам встречались красные патрули и комиссары, ехавшие в удобных экипажах, запряженных великолепными лошадьми, вероятно, реквизированными. Наш миролюбивый вид не вызывал подозрений, и большевики не приближались к ульям со злыми пчелами.

Весна была в полном разгаре: все было зеленым, птицы пели, воздух был чистым и прозрачным, а небо – темно-голубым и безоблачным.

По пути я увидел курьезную сценку, которую не могу не описать. Это было что-то вроде воробьиного турнира. Птицы сидели кругами вдоль дороги, а в центре такой импровизированной арены два петушка-воробья сходились в смертельной схватке. Остальная аудитория с большим интересом наблюдала за поединком и была абсолютно поглощена им. И только когда моя лошадь почти наступила на них, они неохотно взлетели. В Туркестане живут индийские воробьи (Passer indicus), отличающиеся от европейских видов. Я никогда до этого не видел и не слышал о воробьиных боях, да еще происходящих в присутствии зрителей, хотя подобная дуэль известна среди тетеревов и обычна у турухтанов (Machetes pugnax), которым вообще присуща драчливость.

Поздно ночью мы достигли речной долины, по которой верблюды уже не могли продвигаться. Мы остановились на берегу горного потока, разгрузились и отправили верблюдов обратно. Я остался один и неосмотрительно лег спать на веранде полуразрушенного строения. Ночью я был разбужен укусами огромных черных клопов (Reduvius fedschekianus, Oshanin). Эти ужасные существа были размером в два сантиметра, с длинным острым носиком, который они вонзали в кожу, оставляя красные следы, и место укуса болело и жгло огнем долгое время. В прежние времена туркестанские ханы, наказывая преступников, опускали их в глубокую яму, наполненную этими отвратительными насекомыми. В такую же яму эмир Насрулла бросил двух британских офицеров: полковника Стоддарта и капитана Конолли[54]54
  Английские офицеры, казненные в 1842 г. в городе Бухаре по приказу эмира Насруллы.


[Закрыть], прибывших в Бухару с дипломатической миссией в 1842 году. Их страдания были ужасны еще до того, как их вытащили из ямы и казнили публично.

Следующим утром я пошел к ближайшему горному селению, жители которого были таджиками – потомками настоящих персов, населяющих Туркестан. Среди них я нашел своего старого друга – Османа, с которым мы некогда много ходили по окрестным горам, охотясь на «тау теке» или козерогов (Capra sibirica), многочисленных в этих местах.

На другой день я нанял ослов, и мы с Османом поехали дальше в горы. Сначала мы преодолели невероятно крутой и утомительный подъем, а потом тропа привела нас в долину с рощами грецкого ореха и зеленеющими полями пшеницы и клевера. Вдоль дороги стояли летние хижины местных жителей, окруженные фруктовыми садами. Ароматный шиповник был в полном цвету, повсюду зрели ягоды тутовника. Я наслаждался ими.

Весной эти горные долины необычайно хороши. Здесь часто идут дожди, воздух приятен и свеж, и не очень холодно, даже ночью. Повсюду изумрудная зелень полей, деревьев и множество полевых цветов. Отвесные, не покрытые растительностью скалы красноватым оттенком напоминали латеритные поверхности в тропиках. Красный цвет почвы гармонировал с зелеными полями, лесом, глубокой синевой неба с легкими белыми облаками. Эти панорамы очаровательных картин первозданной природы и это бегство в глубины горной страны прочь от коммунистических экспериментов и разрушенного мира были настоящим утешением для болящей души.

Мы пересекли глубокое ущелье, внизу которого, ворочая валуны, несся поток. Здесь тропа кончилась, и стоило большого труда сделать среди камней проход, пригодный для ослов. Потом мы шли крутыми склонами и преодолели трудный подъем на высокую гору. Интересных цветов и растений становились все больше. Пройдя несколько ущелий, мы вошли в темный густой лес, состоящий из огромных ореховых деревьев, зарослей яблонь, терновника, боярышника, клена и железного, или крапивного, дерева (Celtis australis). Этот лес занимал подножие склона и тянулся вправо, вниз к журчащему ручью. Очень узкая тропа, наполовину заросшая и используемая сейчас только дикими животными, причудливо вилась вдоль склонов, но всегда находилась в тени деревьев. Открытые места в лесу заросли разнообразными кустарниками и травами, создавая впечатление рукотворного парка.

Какое-то время мы двигались по тропе в приятной прохладе, вдыхая воздух, наполненный ароматом полевых цветов. Она вела нас то по открытым местам, то по трудно проходимыми чащами, иногда по самому краю крутых скал. Местами тропа была размыта дождем или завалена стволами упавших гигантов-деревьев, и нам приходилось расчищать дорогу для наших груженых ослов. Затем мы спустились в глубокое ущелье, на дне которого был густой лес. Склоны ущелья поросли кустами шиповника, покрытого белыми и желтыми душистыми цветами. Внизу, среди скал белого известняка, журчал поток. Мы перешли его, с трудом вскарабкались на другую сторону по сильно размытой тропе и остановились в тени огромных ореховых деревьев.

Я отпустил Османа с ослами обратно. Он обещал прислать мне хлеб и другие необходимые вещи, а я остался наедине со своими ульями.

Это было необычайно красивое, с роскошной растительностью местность. Внизу деловито журчал ручей, а лес был полон разнообразных птиц и растений. Я бывал здесь и раньше с охотой на дикого кабана, но тогда была осень, не было такого богатства цветов и растений: летняя жара убивала пышную растительность.

Стемнело еще до того, как я начал сооружать себе под деревом постель, а с запада стали подтягиваться тяжелые облака. Я наломал веток, нарезал травы и уложил их так, чтобы не оказаться на влажной земле, если пойдет дождь. Из нескольких веток, плаща и маленького брезента, который у меня был, я устроил что-то типа навеса над ложем и лег спать.

Сначала дождь начал барабанить понемногу, но быстро превратился в настоящий ливень. Раскаты грома перекатывались между скал, сливаясь в один нескончаемый грохот, а непрерывные вспышки молний освещали фантастическую картину леса. Внизу ущелья ревела река, шум воды становился все громче и громче, и поток вышел из берегов. Вода устремилась под мой импровизированный навес – и постель, и я быстро промокли насквозь. Лес оказал мне очень негостеприимный прием. Около полуночи гроза ушла, но дождь продолжал лить. Я спал урывками, временами проваливаясь на несколько минут в дремоту.

Утром меня разбудила песня соловья. Наш центрально-азиатский соловей (Daultas hafizi) не такой прекрасный певец как его европейский собрат, и его трели не так разнообразны, но голос громок и пронзителен. Утро было очаровательное, чистое и теплое. Трава была мокрой и такой скользкой, что было невозможно пройти по ней без огромного усилия, приходилось цепляться за кусты, опираясь на сломанный сук, который использовался как опора. Так я шел вниз по склону к реке, чтобы умыться. Вода в реке была грязной, несла сломанные ветки, образуя водовороты, но на полпути, под цветущим шиповником, я нашел восхитительный родничок, полный свежей воды. Я расчистил его и по краям огородил камнями и ветками.

Вокруг не осталось ни одной сухой веточки для костра, и я не мог разжечь огонь, вскипятить себе чай. Все было мокрым, и мне пришлось потратить день на просушку своей постели и одежды на солнце.

Только на второй день к вечеру земля просохла, и можно было прогуляться и как следует осмотреться. Там, где росли дикие яблони и боярышник, лес представлял собой непроходимую чащу, тогда как в других местах были светлые открытые поляны, на них кое-где были огромные деревья грецкого ореха, отбрасывающие обширную тень. Внизу среди скал, близ ручья, рос миндаль, а выше, ближе к вершинам, где было суше, среди крутых утесов росли фисташки, с их необычными, словно кожаными, листьями и ветвями, усыпанными неспелыми, зелеными гроздьями плодов.

Под деревьями, в густой глубокой тени, земля была полностью покрыта мягкой светло-зеленой, так называемой «стреляющей травой» – низкорослым растением с мясистым стеблем и заостренными листьями. Ее плод – тонкий маленький стручок, который, когда созреет, лопается с треском от малейшего прикосновения, превращаясь в узкие полоски, которые сразу сворачиваются в спираль, выбрасывая семя, как бы выстреливая из ружья. Если вы проведете рукой по траве, можете услышать продолжительный треск, и ваша рука почувствует легкое щекотанье, похожее на слабый электрический разряд. Эта интересная трава – одна из нескольких видов, которые, вступая в механический контакт, создают впечатление живого существа.

В некоторых местах росли сладко пахнущие белые тюльпаны на длинных стеблях. Также два очень интересных вида аронников: один – аронник Королькова (Arum кorolkovi), имеющий зеленые цветы с желтым пестиком, которые позднее превращаются в красные ягоды; другой – эминиум Лемана (Eminium lehmanni) – очень необычного цвета – бархатно-темно-лилового, иногда с фиолетовым оттенком. Очень странно, что местные жители не собирают их, наделяя все сорта этого цветка опасными свойствами.

Среди скал вдоль ручьев растет много папоротников, включая вид адиантум «Венерины волосы», который является чрезвычайно редким для Туркестана. Там же были и красивые заросли эремурусов, с крупными кистями бледно-розовых цветов двух видов: эремурус мощный (Eremurus robustus) и эремурус Кауфманна (Eremurus кaufmanni). Оба вида этих цветов были вывезены с гор нашего Туркестана в сады Европы, и я любовался их прелестью в Хэмптон-Корте[55]55
  Бывшая загородная резиденция английских королей в лондонском предместье.


[Закрыть] и в окнах лондонских флористов.

Интересный кустарник – кизильник (Соtоneaster), плотная белая древесина которого великолепно подходит для изготовления прогулочных тросточек и рукояток для инструментов. Также здесь рос особый вид жимолости, называемый местными жителями «иса мусса», высоко ценимый при изготовлении посохов, специально предназначенных для мулл. Когда с растения обдирается кора, то открывается прелестный, будто гравированный рисунок на древесине цвета желтоватой слоновой кости.

Везде в изобилии растет бальзам – мелисса лекарственная (Melissa officinalis), наполняя воздух цитрусовым ароматом. Я использовал это растение для натирания своего лица и рук и тогда мог работать с пчелами без обычной сетки. Запах также отгонял москитов, которые были для меня маленькой неприятностью, и еще я использовал ее сухие листья в качестве приправы. Из риса, сваренного с сухими листьями мелиссы и с изюмом, получался очень хороший пудинг. Как натуралисту, мне было очень интересно в этом лесу, а еще я изучал его, чтобы узнать, какие лес может мне дать пищевые запасы, которые были у меня крайне скудны.

Вблизи горных вершин, где лесная зона сменяется альпийскими лугами, я нашел эремурус замечательный (Eremurus spectabilis), молодые листья которого съедобны и приятны на вкус. Было здесь и другое растение Туркестана – рябчик Северцова (Korolkovia severzovi), с круглыми плотными луковицами, которые отлично заменяют овощи, если их проварить. На одной поляне, недалеко от моего лагеря, рос в изобилии щавель, очень хороший для супа и уже готовый к сбору. Несколько ниже рос один из видов тростника – сыть длинная (Cyperus longus), его луковицы – очень хорошая приправа, необходимая при простой и однообразной пище. По сути, здесь можно было выжить на одних корнях и листьях, и я благодарил провидение за предоставленный мне случай познакомиться с ресурсами края, изучить их, использовать природные богатства Туркестана.

Фрукты здесь были в еще большем изобилии. Среди деревьев и кустарников рос виноград, и некоторые лозы были огромными, длинными и толстыми, вьющимися по деревьям, иногда целиком покрывающими их, другие висели, как гирлянды, от одного дерева к другому или карабкались вверх по поверхности скал.

Несколько дней ушло на изучение леса и окрестных ущелий, и там места были очень интересные и живописные. Лес был обычного типа, как известные плодовые леса Туркестана, часто встречаемые в горах, особенно в Ферганской области. У меня не было сомнений, что позднее, летом и осенью, он обеспечит меня множеством фруктов, но в то же время станет опасно, ведь местные жители начнут приходить и собирать их. Среди них могли быть очень нежелательные визитеры – агенты ЧК, они относятся с огромным подозрением ко всем русским, которые не находятся под надзором.

Трудно сказать, как возникли эти плодовые леса. Ореховые деревья широко распространены в горах Туркестана и, несомненно, являются реликтами огромных лесов, покрывавших весь этот край и киргизские степи вплоть до Урала в плиоценовом периоде[56]56
  Плиоцен – последняя эпоха третичного периода (5.3–18 млн. лет назад).


[Закрыть]. Фисташки и миндаль с их замечательными плодами – абсолютные видовые эндемики Туркестана. Дикий миндаль имеет превосходный вкус, но расколоть его необычайно трудно. Фисташки некогда покрывали все сухие холмы горных гряд Туркестана, но были почти истреблены рудокопами и металлургами древнего периода – они готовили древесный уголь из фисташковых стволов для плавки руд. Верблюды также уничтожали эти очаровательные и полезные деревья, жадно поедая их листья и молодые побеги, так что в наши дни фисташки растут только в районах, недоступных для верблюдов.

Нелегко объяснить и появление яблонь в этих лесах, так как на памяти людей здесь никогда не было никаких садов, но лесные яблони – на вид не одичавшие и не потерявшие вкусовые качества культурные сорта. Кроме того, яблони в местных садах выращивают редко, но даже там, где они есть, яблони совершенно не похожи на дикие виды. Также не могут они происходить из остатков садов древних обитателей страны, живших здесь до монгольского завоевания, так как деревья произрастают в тех местах, где никогда не было оседлого населения. Сами деревья покрыты острыми шипами и имеют все признаки диких, а не культивированных форм. Мы можем сделать единственный вывод – это все-таки дикие природные яблони. Форма и окраска плодов чрезвычайно разнообразна: маленькие и круглые, продолговатые, коричневые, желтые и красные. Часто плод, будучи съедобным, имеет очень резкий острый вкус, но некоторые из них исключительно сладкие и сочные. Видимо, вкус зависит не только от сорта, но также еще от почвы и расположения дерева. Некоторые созревают в конце июня, другие – в июле и августе, есть и зимние сорта, которые висят на деревьях до самых заморозков. Они ароматны и довольно вкусные. Иногда они неотличимы по внешнему виду и вкусу от культурных сортов. Когда их переселяют в сады, они хорошо окультуриваются и при небольшом внимании и заботе дают самые превосходные урожаи.

Принято считать, что большинство европейских фруктов первоначально завезено из Персии. Более вероятно, что они ведут свое происхождение из Туркестана, который столетиями был частью Персидской империи. Здесь произрастали в диком виде рожь, пшеница, ячмень, овес, причем росли они на полях и холмах в таком количестве, что выглядели, словно возделанные человеком.

Мой рацион был не особенно разнообразным. Он состоял из риса и лепешек, выпеченных из пшеничной или ячменной муки. Последние были не очень хороши. Иногда у меня были яйца, как деликатес, и чрезвычайно редко – суп или плов, так как яйца и баранина были в дефиците и дороги.

Часто шли дожди, и я не всегда мог разжечь костер, несмотря на мои запасы дров и трута. Спички у меня были плохими и в сырую погоду отказывались зажигаться. Мне пришлось построить специальную печь из камней, где я всегда держал запас тлеющих углей.

Я нанял двух человек, хорошо известных мне торговцев-сартов, которые приносили хлеб, помочь построить маленький навес на открытой, солнечной поляне и погреб около него для дров и провизии. Сам сделал постель из слоя веток и большой кучи травы, это было комфортабельное и душистое ложе.

В лесу было изобилие птиц. Ночью и ранним утром соловьи выводили свои трели, затем к ним добавлялось пение различных дроздов. Мне особенно нравилось пение майны (Myophone temminckii), довольно крупной птицы пепельного цвета. Весь день напролет я слушал низкое, но довольно громкое воркование голубей, которому голубки аккомпанировали на более нежных нотах. Здесь обитала очень красивая птица – райская мухоловка (Chitralia paradisea). У петушков был длинный тонкий хвост с расширяющимся оперением на конце, придававший им на лету необычный вид. Они уроженцы жарких частей Индии, но гнездятся в лесистых долинах наших гор, мигрируя зимой в Индию.

Около моей хижины были заросли большого чертополоха, который привлекал стаи восточных щеглов (Carduelis orientalis), и те тоже развлекали меня своей музыкой. Красивыми, но очень нежелательными гостями были пчелоеды (Merops apiaster), с их блестящим золотым и зеленым оперением, – безжалостные истребители пчел, которых они поглощали в огромном количестве[57]57
  Золотистая щурка.


[Закрыть]. Насекомые хорошо знали своего врага и особенно их мелодичное чириканье, услышав которое бедняги-пчелы отказывались покидать свои ульи. Эти птицы приносят серьезный урон пчеловодческому промыслу, поскольку каждая особь потребляет несколько сотен пчел в день. По этой причине местное население Семиречья ставят ульи на самых открытых местах, лишенных деревьев и кустов, так как пчелоеды не любят мест без насеста, на котором они отдыхают.

Однажды вечером, довольно поздно, сидя под огромным ореховым деревом и любуясь игрой лунного света в зеленой траве, я услышал тихий шорох и хруст. Насторожившись и замерев, я ждал, что произойдет. Спустя мгновение целая семья диких свиней медленно вышла из леса. Первым, как и положено, шел крупный самец. Его огромные клыки поблескивали при лунном свете. Позади него шла свинья и с полдюжины хорошо подросших поросят. Все семейство спокойно прогуливалось в пятнадцати шагах от меня, направляясь в соседнее ущелье к ручью, где они стали купаться. У меня не было оружия, и потому пропал великолепный случай запастись хорошим свежим мясным деликатесом, столь редким на моем столе.

В другой раз, тоже вечером, гуляя по лесу недалеко от своего жилья, я встретил самку дикобраза с семейством из восьми смешных маленьких детенышей. Они не испугались и прошли совершенно спокойно мимо меня.

После сезона дождей установилась прекрасная погода. Ночи были теплые, и я, пользуясь этим, наслаждался прогулками по лесным тропинкам в ярком лунном свете. Бледные лучи пробивались через листву, придавая местности фантастический, нереальный вид. Я любил стоять под деревом и любоваться освещенной луной поляной, это была поистине волшебная картина, такая спокойная и тихая, что мнилось, еще мгновение и появится толпы эльфов и гоблинов, закручивающих хороводы головокружительных танцев.