Текст книги "Я обещал быть"

– Считай это памятной надписью. Дряхлым старичком будешь меня вспоминать.

– Может быть, пока я не стал дряхлым старичком, пойдем прогуляемся?

Аня молча взяла меня за руку, делясь теплом своей ладошки. Мы перешли через дорогу, спустились по небольшой каменной лестнице и оказались на красивой аллее, усаженной липами. Аллея тянулась вдоль берега небольшого канала. Деревья, сомкнувшись медно-золотыми кронами, превратили ее в сказочный коридор. Мы не спеша шли по асфальтовой дорожке, словно морщинками, испещренной мелкими трещинами. Солнце уже совсем не грело, завершая свой путь по бледно-голубому небу, но воздух еще хранил тепло. Мимо нас то и дело проходили парочки и проезжали велосипедисты, и каждый раз Аня теснее прижималась ко мне, словно боясь потеряться в потоке людей. Мне нравилось чувствовать ее рядом, нравилось идти молча, не размениваясь на пустые фразы, не задавая глупых вопросов. Ее присутствие почему-то успокаивало. Как будто сейчас зима, кругом, до горизонта, снег, а я сижу в доме у камина, укрытый клетчатым пледом. Когда я был один, где-то внутри меня, на периферии постоянно жила тревога. Причина этой тревоги мне неизвестна, но с Аней она исчезала. Таких людей в моей жизни было мало. Я их очень ценил и дорожил ими как мог. Всю неделю я не находил себе места, выкуривая по тысячи сигарет в день. Не мог спать и читать, не мог слушать музыку и выйти на улицу. Не мог понять, чем же меня зацепила девушка в черном берете. Только теперь я сумел опознать давно забытое чувство, неожиданно разбуженное Аней. Но я все еще боялся признаться себе в этом, не смел поверить, что так быстро смогу полюбить. Внутренний голос твердил прописные истины, о том что я ее совсем не знаю, о том что это поверхностное увлечение, спровоцированное долгим отсутствием женского внимания, но с каждой минутой, проведенной с ней, он звучал все тише и тише, становился слабым и немощным. С каждым шагом по этой аллее я все яснее понимал, что хочу проводить с ней все свое свободное время, понимал, что не хочу, чтобы сегодняшний вечер заканчивался.

– Эй! О чем ты там думаешь в своей голове? – Аня внимательно смотрела в мои глаза.

– О тревоге и клетчатом пледе, – почти не соврал я.

– Хм. А я подумала ты размышляешь, как минимум, о нанотехнологиях. Наморщил лоб, брови сдвинул к переносице. Больше так не делай, я слышала от этого кожа на затылке может треснуть. Давай где-нибудь сядем, жутко курить хочется.

Мы расположились на первой попавшейся свободной скамейке. Аня присела на краешек в пол-оборота ко мне, а я облокотился на спинку. Достав из кармашка куртки мятую пачку и вытащив сигарету, она стала задумчиво стучать фильтром о ноготок большого пальца. Я закурил.

– Чувствуешь это? – Аня тоже прикурила и неглубоко затянулась.

– Что? – не понял я.

– Осенних листьев горько-сладкий дым, – девушка подняла голову, будто принюхиваясь.

– Наверное, недалеко жгут листву, хотя у меня нос заложен. Ничего не чувствую.

– А я чувствую и это так здорово. Пахнет беспечностью, детством. Когда уже вечер и мама зовет домой, а ты еще вдоволь не нагулялась и не хочешь уходить со двора, потому что боишься, что завтра будет не так хорошо как сегодня, – Аня вздохнула и улыбнулась, – у тебя же было детство? Ведь было?

– Конечно. Наверное.

Я совсем не люблю курящих девушек, но, наблюдая как курит Аня, я получал эстетическое удовольствие. У нее выходило это очень органично. Не вульгарно и не пижонски. У них с сигаретой получалась гармония. Наверное есть такой тип людей, которым идет курить, как некоторым идут очки, и в них они выглядят красивее и интереснее.

– Ты давно куришь? – я сделал последнюю затяжку и направил окурок в урну.

Аня на мгновение задумалась, легким движением пальчика стряхивая пепел.

– С полгода наверное. Я начала курить, когда посмотрела фильм Джармуша «Кофе и сигареты». Потом решила бросить, но передумала.

– Почему?

– Ну, во-первых, мне нравится, а, во-вторых, должно же что-то связывать меня с реальностью. Сигареты – это такая тоненькая ниточка, не будет ее, и воздушный шарик оторвется и улетит высоко, высоко. Попробуй его потом поймать.

Я посмотрел на нее и со всей серьезностью произнес:

– Я бы тебя ни за что не отпустил.

Аня сжала мою ладонь и, подвинувшись ближе, прикоснулась своей щекой к моей. А губы ее чуть слышно прошептали «Спасибо, Олег». Я ничего не ответил, а только крепко обнял ее за плечи. По темнеющему небу проплывали редкие почти прозрачные облака. Вдалеке послышался вой сирены. Наверное, где-то случился пожар или кого-то убили, или у кого-то прихватило сердце, а мы просто сидели обнявшись, отгороженные от реальности теплом друг друга. Я уже не мог вспомнить, когда в последний раз сидел с девушкой на скамейке. Словно моя память погребена в чемодане на чердаке неизвестного мне дома под ворохом ветхих одеял и матрасов. Как случилось, что я стал забывать себя? Как случилось, что я превратился в отшельника? Как случилось, что я стал бояться действительности? Ответов у меня не было. Ни одного. Но рядом сидела Аннушка. Мой билет обратно. И я во что бы то ни стало должен успеть запрыгнуть на подножку уходящего поезда. Поезда, который вернет меня к жизни.

Небо стремительно темнело. А улицы, наоборот, наполнялись светом. Дома, получив возможность покрасоваться, наряжались в огни всевозможных цветов. Памятники и скверы, проспекты и бульвары – все включались в эту игру. От обилия света разнообразных оттенков немного рябило в глазах. Но это было красиво. Наступит утро и все уснет. Проснутся люди и начнут другую жизнь. Не такую красивую, но такую предсказуемую.

Я вызвался проводить Аню до дома, но она позволила лишь посадить ее в метро. Перед входом в подземный переход я попросил ее номер телефона.

– Давай лучше я запишу твой! Так будет надежнее, тем более у меня нет сотового, – ответила Аня, выуживая из кармашка пачку сигарет и огрызок простого карандаша, неизвестно как оказавшегося у нее в куртке.

– Как нет сотового? – опешил я, – даже у меня есть!

– Вот нету и все тут! Он был конечно, но сломался. Я хотела отдать его в ремонт, потом забегалась с курсовой и забыла. Первый месяц было совсем плохо, ломка такая, наверное. А потом отпустило, и все пришло в норму. Жили же мы как-то раньше без них.

– Хм, может тоже попробовать. Все равно звонить особо не кому. Ладно записывай, – я продиктовал номер. А девушка, стянув целлофан с пачки, быстро записала. Протянула мне, я проверил и вернул обратно.

Я мялся. Хотел спросить, когда она позвонит, но Аня, видимо, все поняла и, ободряюще улыбнувшись, сказала:

– Не переживай, я завтра обязательно позвоню. Так что будь начеку, – она улыбнулась и добавила. – Пойдем, кое-что покажу.

Схватив за руку, Аня потащила меня в переход. Я понятия не имел, что там может быть интересного и поэтому поспешил за ней.

В переходе почти не было людей. Будний день, вечер, осень. Все разбежались по домам. Спустившись по лестнице, мы оказались на небольшой площадке перед следующими ступеньками, уводящими вправо вниз. У стены, метрах в трех друг от друга, стояли два человека. Ближе к нам находился парень с золотой серьгой в левом ухе с гитарой в руках. Опрятный, в чистом джинсовом комбинезоне, он мне сразу понравился. Второй был его антиподом. Грязный, нечесаный, в заляпанной, когда-то черной косухе, он был жалок. Лишь одна деталь привлекла мое внимание. На одном из ремней, державших на его плечах аккордеон, виднелась надпись. Я заметил лишь ее краешек. Светло-зеленые буквы складывались в слова: «SIC TRANSIT GLO…»

Пока я его разглядывал, Аня подошла к парню с гитарой и что-то прошептала ему на ухо. Гитарист кивнул, улыбнулся и, коснувшись струн, запел.

– Слушай! – ткнув меня локтем в бок, с придыханием сказала Аня.

Я замер. Его голос, тронутый легкой хрипотцой, с нервом, с надрывом говорил о любви. Даже не вслушиваясь в слова, это было понятно. Любовь и печаль. Печаль и любовь. Короткими, хлесткими автоматными очередями они проносились в каждой строчке этой песни. Били наотмашь, целясь в сердце. И попадали. Гитарные аккорды что-то терзали внутри меня, так что я не смел пошевелиться, боясь ненароком спугнуть это чудо. Боковым зрением я увидел Аню. Она впитывала музыку, казалось, всем телом. Ее лицо было очень ясным, но в то же время в нем чувствовалась какая-то непоколебимая решимость. Она вся превратилась в натянутую тетиву, так похожую на струны гитары.

Знакомые слова песни просились на волю, но подпевать я не мог.

I know,

You love the song but not the singer

I know,

You′ve got me wrapped around your finger

I know,

You want the sin without the sinner

I know

I know…

Хотелось, чтобы песня не заканчивалась. Чтобы она всегда была с нами. Так пел этот парень в джинсовом комбинезоне. Сразу чувствовалось, насколько он понимал и любил жизнь. Аннушка подошла к парню, вынула из кармана горсть свернутых банкнот и, присев, положила их в футляр от гитары, лежавший перед ним. Я взглянул в него. Аня только что отдала парню не меньше четырех тысяч. Я тут же залез в карман, намереваясь тоже вознаградить музыканта, но девушка перехватила мою руку.

– Оставь! Считай эту песню моим подарком, – я взял ее за руку, и мы пошли к входу в метро.

– Эй, ребятки! Коль вы такие богатые, подайте и мне тыщенку, – тип с аккордеоном внезапно догнал нас и вцепился в мою руку, – а я вам, так и быть, мурку сыграю!

Я резко развернулся, убирая Аню левой рукой за спину, и спокойно, но твердо произнес:

– Извини, но не сегодня!

Пару секунд он смотрел на меня, а потом, что-то бурча себе под нос, направился к выходу. Я повернулся к Ане и только хотел сказать что-то успокаивающее, как она кинулась мне на шею и начала целовать. Целовала глаза и шею, щеки и лоб, волосы и уши. Я только крепче прижал ее к себе и ждал, когда она успокоится. Аня зарылась лицом в мое пальто и уткнулась носом в свитер. А я как можно нежнее прошептал:

– Не бойся, я с тобой!

Я шел домой пешком. В голове не было мыслей. В голове звучали строчки песни. Ударяясь о стенки черепа, они эхом множились и повторялись, вызывая в памяти образ Аннушки. И я был счастлив. Я знаю это определенно. В тот вечер, впервые за много лет, я был счастлив…

 
…I know,
You cut me loose in contradiction
I know,
I′m all wrapped up in sweet attrition
I know,
It′s asking for your benediction
I know
I know…
 

Пустынный в это время года городской пляж приютил нас безветренным сентябрьским днем. Мы сидели у кромки воды и пили пиво из алюминиевых банок. Песок из-за недостатка солнечных лучей выглядел серым, а река, вдумчиво несущая свои воды к далекому морю, почти черной. Воде, которую мы видели сейчас, не долго суждено оставаться такой. Через несколько дней она станет частью чего-то большего. Вольется, смешается и станет другой. Она еще ничего не знает об этом. Не знает своей судьбы, но безропотно идет ей навстречу.

– У тебя есть мечта? – Аня, подтянув к себе колени, смотрела на противоположенный берег, пытаясь там что-то разглядеть.

Я сделал глоток и постарался ответить.

– Я не могу высказать ее словами. В привычном понимании у меня мечты нет. Обычно люди имеют в виду нечто материальное. Не знаю… Скажем стать рок звездой или выиграть миллион. Понимаешь, о чем я?

– Не совсем, – девушка на секунду задумалась, пытаясь сформулировать свою мысль. – Тогда скажи мне, что, по-твоему, такое мечта?

Тут уж пришлось задуматься мне. Я достал сигарету, повертел в руках спички. Закурил.

– Не уверен, что смогу правильно объяснить. По мне, мечта – это такое состояние души, когда ты, не обманывая себя, можешь сказать «Я счастлив!».

– Господи, ну и наворотил. Просто сказал бы что мечтаешь быть счастливым, – Аня недовольно фыркнула и стала правой ножкой ковыряться в песке.

– Не все так просто, юная леди. Счастье счастью рознь. Бывает счастье мгновенное, а бывает долгоиграющее.

– Это как? – она с интересом посмотрела на меня. Обычно, когда на меня смотрят, я стараюсь отвести взгляд, но сейчас в надежде на понимание я искал в ее глазах что-то близкое и родное.

– Мгновенное – это когда ты, допустим, увидела талантливый фильм и ходишь под впечатлением целый день, или дождливым вечером подобрала на улице промокшего котенка. Принесла домой, обогрела, накормила, а он, уютно посапывая, уснул у тебя на груди. Счастье долгоиграющее – это как раз состояние души, которое так быстро не проходит.

Мне показалось, что глаза Ани вспыхнули, и в их темноте промелькнула так желанная мной искорка надежды.

– Разве так бывает?

– Хочется верить, что бывает, иначе наша жизнь всего лишь большая глупость длинною в несколько десятков лет.

Аня встала и принялась собирать камушки, выбирая только плоские.

– Знаешь, я ведь тебя обманула, когда сказала что не могу прочитать аннотацию в той книге. Просто нужен был повод познакомиться. Ты мне понравился. Очень.

– Пожалуй, я не стану обижаться на тебя за этот обман.

Аня, чуть наклоняясь, пускала «лягушек» вдоль поверхности воды. Получалось у нее здорово. Каждый камень, прежде чем исчезнуть в реке, не меньше пяти раз подпрыгивал. У меня так никогда не выходило.

– Я рад нашему знакомству.

– Тогда поделись со мной своими планами на будущее, – девушка оттряхнула руки и присела на прежнее место.

Сколько раз я сам себе задавал тот же вопрос и, в очередной раз не отыскав ответа, прятал его на самую высокую и пыльную антресоль своего сознания.

– Не знаю… Я не знаю, что тебе сказать. Всегда жил по принципу «война план покажет».

– Странно. Я думала, что все люди чего-то хотят. Я хочу преподавать. Мне кажется, из меня выйдет отличный преподаватель, – неожиданный порыв ветра швырнул на нас пригоршню песка. Аня зажмурилась и ладошками закрыла лицо. Отряхнувшись, я сказал:

– Я как вода в реке. Плыву по намеченному руслу, особо не задумываясь о завтрашнем дне. Наверное, это правильно. Но по-другому не получается.

Когда мы уходили с пляжа я заметил, как большая жирная чайка с черной кляксой на крыле взгромоздилась на ветку ивы, росшую у самой воды. Откуда здесь чайки? Хотя в наше время лучше ничему не удивляться, не то обязательно будешь выглядеть глупо.

– Ты непременно станешь замечательным преподавателем! – я взял девушку под руку и помог подняться на лестницу, уводившую нас на набережную. Аня благодарно улыбнулась.

Старый красный трамвай, осколок советского прошлого, вез нас в центр города. Аня сидела у окна, пальчиками издеваясь над несчастным билетом. Мы медленно, но верно продирались через забитые машинами улицы. За окном пошел дождь. Он методично поливал стекло под загадочной надписью «запасный выход». Был бы такой в жизни. Но его нет. Поэтому, прежде чем куда-то войти, стоит сто раз подумать, сможешь ли потом выйти через ту же дверь, или придется ломать стены.

– Где ты живешь? – девушка прервала мои размышления.

– Совсем рядом, через остановку. На Оденской улице. А почему ты вдруг спросила? – людей в вагоне было много, да и сам трамвай полнился каким-то жужжанием и электрическим треском, так что приходилось наклоняться к самому уху Ани чтобы та что-то услышала.

– Я вот думаю, догадаешься ты меня пригласить в гости, или мы будем круги по рельсам наворачивать?

Я не нашелся что ответить, но Аня с лукавой улыбкой продолжила:

– Каждая порядочная девушка к исходу третьего свидания уже для себя решила – готова она заняться любовью со своим ухажером или нет. А если кто-то тебе скажет, что это не так, знай – она ханжа. Это тебе для общего развития.

Вот и поделом мне. Совсем отвык общаться с девушками.

До моей квартиры мы добрались промокшими насквозь. Я велел Ане снять все мокрое, вручил ей полотенце и отправил в ванную сушить волосы, а сам принялся организовывать ужин. По дороге мы забежали в магазин, где приобрели бутылку сухого белого вина и сыр. В холодильнике отыскалось филе морского языка. Я бросил его в раковину размораживаться и стал готовить тесто для кляра. Тем временем моя гостья закончила приводить в порядок свою прическу и принялась осматривать мое нехитрое жилище. Двухкомнатная квартира досталась мне от родителей. Я сделал ремонт и поддерживал в ней порядок. Если занимаешься этим регулярно, то уборка не отнимает много сил и времени. В одной комнате расположился удобный темно-коричневый диван с парой кресел, компьютер, аудиосистема и книжный шкаф. На темно-зеленых стенах жались друг к другу фотографии и картины в рамках всевозможных размеров и оттенков, с паспорту и без. В другой – только кровать с толстенным матрасом и одежный шкаф.

– Ты меня приятно удивил! Ты действительно такой чистоплотный, или сегодня утром была обязательная полугодовая уборка? – Аня бесцеремонно отодвинула меня от плиты и заглянула под крышку сковородки, наверняка скептически оценивая мои кулинарные таланты. Я скрестил руки на груди и про себя усмехнулся. Что-что, а рыбу я готовить умею.

Мы сидели на диване и доедали морского языка. На журнальном столике приютились тарелка с сыром, бокалы с вином и гроздь винограда в конфетной вазе на высокой ножке. До этого Аня задернула шторы и включила светильник. Выбрала музыку, и комната наполнилась невыразимо легким манящим джазом. «Так-то лучше!» – и она одарила меня самой проникновенной из своих улыбок. Я смотрел на нее и понимал, как дорог мне этот человек. Смотрел, как она отпивала глоток из бокала, и на ее губах застывала мерцающая на свету капелька вина. Все в ней было знакомо и до мурашек близко, но я все равно боялся. Боялся, что когда в осеннем небе появиться луна, она скажет «Прощай!» и уйдет. Вернется на свою звезду, а я останусь один. Наедине с недопитым вином и, ставшим почему-то неуместным, джазом. Джаз закончился, и Элвис затянул «Can’t Help Falling in Love». Мы обнялись и вполголоса стали подпевать королю. Аня похлопывала правой ладошкой по моему колену в такт музыки, а я наслаждался нежданной радостью. Песня закончилась, но мы еще раз спели третий куплет.

– О чем ты думаешь? – спросила Аня.

– Осень, вино, старый рок-н-ролл, до чертиков красивая девушка. Что еще нужно? Вот о чем. А ты?

Отсмеявшись, она тихо произнесла:

– А я о том, как образно и красиво на английском звучит простое слово «влюбиться». Fall in love. Упасть в любовь. Здорово они придумали. Словно сорвался с края и падаешь в глубокий колодец. Падаешь и падаешь, а на самом дне тебя ждет любовь. С тобой случалось такое?

– По-моему, я уже на дне самого глубокого колодца.

Потом был, как сотни ледников холодный, горячий как тысячи вулканов, нежный до боли в сердце и страстный до ломоты в зубах поцелуй. Потом была любовь. Были крики и мольбы. Были обещания и клятвы. Потом свет ночника золотил персиковый пушок на плечах любимой. Потом она уснула, а я, лежа с закрытыми глазами, вдыхал врывавшийся в открытую форточку воздух ночной осени. Сон пришел ко мне, когда к нашим окнам подкрался рассвет.

Аня растолкала меня ни свет ни заря. Я пытался сопротивляться, но девушка сунула мне под нос часы. Я с трудом сопоставил в уме стрелки с цифрами напротив и понял, что уже пол девятого. Видимо, Аня проснулась намного раньше. Она была одета и наносила последние штрихи макияжа. Я встал, натянул джинсы, подошел к ней и обнял. Мы смотрели в зеркало и молча улыбались. Я вдыхал аромат ее волос, их запах убедил меня, что все случившееся не плод моего воображения, а самая приятная реальность.

– Позвонишь сегодня? – я крепче прижал ее к себе. Аня повернулась, чмокнула меня в губы и в нос.

– Конечно. Не хочу уходить, но должна. Мне к первой паре. Позвоню не раньше восьми. Сходим в кино? Сегодня в «Космосе» повторяют «Залечь на дно в Брюгге».

– Конечно сходим!

– Все, тогда до вечера.

Мы поцеловались еще раз, и она ушла.

Но Аня не позвонила. Ни в восемь, ни в десять. А в полночь раздался звонок. Я взял трубку.

– Алло, это Олег? – незнакомый уставший голос.

– Да. Здравствуйте. А кто вы?

– Вы меня не знаете, я Анина тетя. Она мне рассказывала о вас.

– Что с ней? Почему вы звоните? – нехорошее предчувствие сдавило виски. –Послушайте, сегодня около девяти часов вечера Аню убили! – голос прервался на всхлипывания и рыдания, но мне было все равно. Я держал трубку, не находя в себе сил нажать клавишу сброса. Сделай я это, и просто дикие и ужасные слова станут реальностью…

Не помню, как пережил ту ночь. Где был и что делал. На ботинках была грязь. Видимо, шок погнал меня на улицу. Я очнулся одетый у себя в кресле. Все вокруг было пустым, холодным и ненужным, пустячным и жалким. Мир съежился до размеров кухни, где дым десятков сигарет помогал мне собраться с мыслями. Я взял сотовый и, набрав последний входящий номер, договорился с Аниной тетей о встрече. Вот что я от нее узнал. Аню нашли в подворотне, в квартале от станции метро в десять часов вечера. Милиция предполагает обычное ограбление. Ее ударили сзади. Смерть, скорее всего, наступила мгновенно. И никаких следов найти не удалось. Ни отпечатков, ни орудия убийства, ни следов борьбы. Ничего. Только в паре метров от тела девушки обнаружили ремень со странной зеленой надписью «SIC TRANSIT GLORIA MUNDI». Но в милиции сказали, что потерять его мог кто угодно и вряд ли убийца знаток латинских выражений. Следователь объяснил тете, что на скорый результат надежды нет, что такие преступления вообще плохо раскрываются. Выслушав рассказ женщины, я вернулся домой. В голове набатным звоном гудела мысль – Ее больше нет. Я сел за компьютер и в поисковике набрал латинское выражение, которое услышал от Аниной тети. Почему-то захотелось узнать, что оно означает. Послушная программа выдала ответ – «Так проходит земная слава». Пол минуты я пустыми глазами смотрел на эти четыре слова, и слышал, как внутри меня сердце-метроном отбивает привычный, неизменный ритм. И вдруг меня накрыла ледяная волна воспоминания. Грязный, взлохмаченный баянист хватает меня за руку и просит денег, а на его плече тот самый ремень. Так проходит земная слава… Решение созрело мгновенно, оставалось дождаться вечера.

Рукоятка короткого охотничьего ножа холодила и оттягивала ладонь, придавая решимости и уверенности. Я не знал, как именно убью его. Мне было плевать. Выследить и воткнуть нож в спину или сделать это на глазах толпы. Главное просто убить. Лишить эту тварь возможности ходить, дышать, спать, улыбаться, думать. Лишить его возможности быть. Это не было злобой. Холодное осознанное решение уничтожить ненужный сорняк. Выдернуть с корнем и вышвырнуть в кучу таких же паразитов. Улица сузилась до ширины моих плеч, а в ее конце горела моя цель – большая белая буква «М». Никто не попался мне по дороге, или я уже не мог ничего видеть. Неважно. После Аннушки все стало неважным. Люди, события, судьбы. Все стало пеплом и тленом. Лишь буква «М» призывно горела, белым мертвецким огнем. Я уже подходил, не сомневаясь, что найду его там. И я оказался прав. Он стоял на прежнем месте, только сегодня с ним рядом не было талантливого паренька в джинсовом комбинезоне. Был лишь он. В грязной косухе и в драных штанах. Я встал перед ним. Молча смотрел в его осоловевшие от алкоголя глаза. Хотел чтобы он меня вспомнил и догадался, зачем я здесь. И он вспомнил. Влажные поросячьи глазки спустя пару секунд наполнились пониманием и страхом. Он стал пятиться к стене. Я улыбнулся и шагнул к нему, вынимая из кармана нож и… и резко развернулся от неожиданности, услышав знакомый голос:

 
«I know,
You love the song but not the singer
I know,
You′ve got me wrapped around your finger
I know,
You want the sin without the sinner
I know
I know…»
 

Пока я смотрел на убийцу Ани, пришел тот парень и, узнав меня, решил спеть песню, которая так понравилась нам в прошлый раз. Я словно обмяк. Мужик в косухе все еще со страхом смотрел на меня. Он не пытался убежать, не пытался кричать. Он ждал. На бетонном полу перед ним лежала коробка с мелкими монетами. Я опять полез в карман, а мужик вжался в стену еще сильнее. Я вытащил бумажник и бросил его в коробку. Кивнул парню с гитарой и направился к выходу, а слезы, скатываясь по щекам, солью обжигали губы…

Я не знал что будет со мной дальше. Упаду ли я в самый глубокий колодец еще раз или, словно поверженный и ослепленный Самсон, буду покорно вращать мельничные жернова. Но одно я знал точно. Так закончилась моя осень и наступила зима.