Текст книги "Самый лучший комсомолец. Том 1"

Глава 9

Рейд в этот раз начали правильно – с поисков главного местного БХССника и участкового, закрепленного за целевым колхозом. Параллельно гости из столицы оккупировали все здания местного МВД и КГБ: копаются в документах, пока местные сидят по запертым кабинетам – чтобы не мешали. Незаконно? Зато в рамках социалистической справедливости – невиновных мы ведь не тронем.

БХССника в чине капитана на рабочем месте, вопреки должностным инструкциям и вывешенному на двери кабинета рабочему графику, не оказалось, но нашелся он на квартире, где по такому поводу провели совершенно незаконный, но относительно результативный обыск, а еще, на всякий случай, отвезли в здание БХСС его жену. Капитан орал, качал права, и даже позвонил в Москву (разрешили), но, услышав ответ, побледнел. Его мы взяли с собой, для экспресс очных ставок, и даже разрешили в последний раз в жизни надеть парадную форму. С кирзачами, в которых мы в колхоз и едем, сочетается очень забавно.

А вот участковый пропал! Ну нету и все – никто не знает где, рабочая машина на месте, в квартире у него и парочки всем известных любовниц (холостой он у нас) данного товарища тоже не нашлось. Удивительные вещи творятся в стране, где учет и контроль – наше все.

Сидя в переваливающейся по ужасающего качества проселку «Таблетке», слушая барабанящий по крыше дождь и наблюдая его же капли на стекле, я обосновывал значимость второго в мировой истории пионерского рейда:

– Горком – это замечательно, но может возникнуть риск того, что те, кто пониже, не проникнутся – на них-то поди такой удивительный ресурс как мальчик с жуткой ксивой переводить не будут. Поэтому мы сейчас и здесь – показывать, что ранг преступника нам пофигу. Неприкасаемых быть не должно – это, опять-таки, сильно подрывает дисциплину в обществе.

В затянутом черными тучами небе сверкнула молния, озарив смешанный лес за окном. Переждав пришедший следом гром, повернулся к сидящему через проход сорокалетнему капитану БХСС Васильеву Виктору Павловичу, которого мы прихватили в райцентре – придется бедолаге дело шить, он тут за колхозами следить поставлен, но ничего полезного не делает, зато охотно принимает бакшиш. Зачем такой нужен?

Решил протестировать уровень усвоения печальным капитаном учебного материала:

– А вы как считаете, Виктор Павлович?

Сидящий на сиденье впереди нас дядя Петя (дядя Витя за рулем) многозначительно на капитана посмотрел. Поежившись, тот ответил:

– Дисциплина очень важна.

– Рад, что мы с вами в этом солидарны! – светло улыбнулся неплохо проводящий время (но настроение не очень, призрак Сойки душит) пионер. – Но что же вы коллектив-то запустили? Дисциплина начинается с себя! Вот вы сколько часов в день работаете?

– По пятнадцать, – не моргнув глазом, соврал он.

– Значит всю ночь работали, раз за вами на квартиру пришлось ехать в разгар рабочего дня, – вздохнул я. – Извините, что не дали выспаться, Виктор Павлович.

– Ничего, работа такая! – вымученно улыбнулся он.

– Так вот – дисциплина начинается с себя и распространяется на коллектив. Если начальник недисциплинирован и ленив, точно так же будут вести себя его подчиненные. «Если главный сидит пропёрдывает любимое кресло целыми днями, то я чем хуже?». И вся работа идет в одно место!

КГБшники, Вилка и родной БХССник (он у нас из генпрокуратуры, оказывается) гоготнули, товарищ капитан побледнел. А еще мы по пути поймали женщину славянской наружности из деда Пашиного списка – вот такой я молодец.

– К чему я это все, товарищ капитан, – вздохнул я. – Почему вы полгода игнорируете многочисленные сигналы уважаемых колхозников, которые, если что, обеспечивают нас самым главным ресурсом – едой?

– Да это колхозники! – раздраженно заорал Виктор Павлович. – Алкашня! Да им любого председателя поставь, один х*й нажрутся и давай доносы строчить!

– Как все плохо, – поник я. – Что это за презрение к своим соотечественникам? Двести семь человек под последним сигналом подписалось! Да это почти петиция! Двести семь алкашей нажрались и коллективно решили с пьяных глаз пожаловаться, гражданинВасильев?

Падшего капитана аж подбросило.

– А участкового мы вообще не нашли, представляете, гражданин Васильев? – продолжил я. – Вот как так – по графику он сегодня должен сидеть в своем кабинете. Однако его секретарь нам заявил, что гражданин участковый на больничном. В поликлинике нам сказали обратное. Не нашлось его и на квартире. Как так вышло, гражданин Васильев? Пришлось тут же увольнять, заводить дело и объявлять в розыск – целого младшего лейтенанта! Работу с населением в виде молодух проводит, надо полагать.

– Я участковыми не командую! – без энтузиазма огрызнулся экс-капитан.

– Но бакшиш берете оба, – развел я рукой.

– Да я никогда!.. – начал было он, но получил вялый пинок по сапогу от дяди Пети.

Андрей Викторович злорадно усмехнулся:

– Четыре пятилитровых бутыли самогона на балконе, автомобиль «Москвич-402», комплект золотых украшений, люстра девятнадцатого века – вот за присваивание культурно-исторических ценностей у нас с недавних пор спрос особый! – и шесть тысяч завернутых в тряпку рублей в вентиляции, происхождение которых вы объяснили как «всю жизнь копил», говорят об обратном. Я, уж извините, больше вас получаю, но всего вышеперечисленного позволить себе не могу – либо машина, либо заначка. Самогон разве что, но самогонщиков пусть новый участковый ловит – он молодой, из Москвы, и очень хочет обратно в столицу, поэтому будет стараться.

– Ты моложе, – буркнул капитан.

– На четыре года, – кивнул БХССник. – Посчитаем снова ваши официальные доходы и неофициальные расходы?

– Жена тоже работает! – выкатил он еще одну отмазку и горько вздохнул. – Работала.

– Очень удобно! – оценил я. – Как раз в сфере распределения строительных материалов. Неплохо семейный бюджет в четыре руки пополняете. Квартира у вас есть, гражданин Васильев, аж «двушка». Детей нет. Машина есть. Самогон дармовой, жратва, надо полагать – тоже, председатель и возит. Зачем вам столько денег?

– Это ж деньги! – посмотрел он на меня как на умалишённого.

– Видите, товарищи! – обрадовался я. – А вот и второй сорт советского жадины – видит деньги и теряет голову. Понять можно – опять-таки, с точки зрения моего любимого материализма: получать деньги приятно, а чтобы было «приятно», мозг вырабатывает дофамин – что-то вроде природного наркотика, заложенного эволюцией. Считай – самодрессировка: когда получаешь что-то хорошее, сверху мозги выдают дофаминовую подпитку. Цепочка закрепляется: получил деньги, стало хорошо. Но наркотик на то и наркотик, что его нужно все больше и больше. Получать одну и ту же зарплату постепенно становится неинтересно, хочется больше денег. Тратить их при этом не обязательно, но получать – прямо хочется! Особенно ярко это выражено у сверхбогатых капиталистических элит – вот у тебя, например, есть миллиард, сколько поколений потомков должно ничего не делать, чтобы его прожрать? Ответ – непредставимо много! Однако богач остановиться уже не может – хочется больше и больше! Вот поэтому товарищ Маркс и окрестил капитал «самовозрастающей стоимостью» – богач может и рад бы остановиться, но не может – пожран собственным капиталом, – грустный вздох. – И вот уже вводят войска во Вьетнам, убивая в процессе миллионы людей и поливая напалмом джунгли, чтобы сладенько осваивать военный бюджет. Видели когда-нибудь наполовину обгоревшего живого слоненка?

Взрослые отвели глаза – что тут ответишь?

– Нихера мы за сегодня с таким замечательным начальником районного БХСС не управимся. Как минимум – нужно заглянуть в парочку соседних колхозов. Видишь какой ты плохой, гражданин Васильев? Запустил дела, развратился, а теперь пионера приходится отправлять дерьмо за тобой разгребать. И домой я вернусь глубокой ночью. А мне, между прочим, завтра экзамены за седьмой класс сдавать! Подъем – в половину седьмого.

Соратники облегченно заржали.

Сдам пораньше – какая разница, если я в школу в этом учебном году уже не вернусь? Заодно на учительницу литературы посмотрю, уже пару недель анонимные розы получает, может мордашка посчастливее стала? Чистой воды хулиганство, без далеко идущих планов – с таким графиком похода в школу потихоньку ее склонить к разврату не получится.

Лес закончился, потянулись распаханные, и, надо полагать, засеянные поля. И коровник есть, и пара свинарников. А вот и домики – по большей части деревянные, но местами попадаются вкрапления панельных. И печки топятся, сегодня прохладно.

По случаю ливня улицы были пустынными, и по частично асфальтированным дорогам мы добрались до дома председателя. Аккуратный дощатый забор выкрашен синей краской, сам дом – панельный, новенький. Но тут вся улица такая, образцово-показательная. Выбрались, протопали по выложенной бетонными плитами дорожке, опытный дядя Петя вытянул руку и открыл запертую на крючок калитку.

– Здравствуйте! – поздоровался я с радостно залаявшим на нас цепным псом породы «кавказская овчарка».

Здоровенный!

Остальные «делегаты» стража вниманием обошли, и я указал на стоящую во дворе, собранную из бруса, баню:

– Бывал там, гражданин Васильев?

Мужик ответом не удостоил.

– Зря ты так, – вздохнул я. – Тебе же все равно пи*дец, но есть разница: будешь добросовестно сотрудничать, отделаешься служебным несоответствием, конфискацией и переездом в общагу. Ну и жене чего-нибудь обломится, мы же не звери. Условка, например – проблема-то по большей части в тебе, как в главе семьи. Безработицы в СССР нет, и тебя обязательно куда-нибудь устроят, с голоду не помрешь. Ну а нет – извини, полноценные «лагеря» со всеми причитающимися.

– Бывал, – пожевав губами, сделал он выбор.

– Я бы тоже в баню сходил, – признался я. – Но мне пока нельзя, – расстегнув молнию, отодвинул ворот футболки, показав шрам. – Кусок легкого вырезали, от жары кашляю.

Мужик побледнел еще сильнее – ни*уя себе пионеры пошли!

Лай собаки не остался незамеченным, и на крыльцо вышла дородная дама в разрисованном цветами черном платье и белом платочке. Увидев такую необычную компанию, она охнула и быстро забежала обратно в дом.

– Прятать пошла! – заметил дядя Витя.

– Я бы вынес дверь сам, но мало каши ел, – вздохнул я.

– Ниче, еще навыносишься, – похлопав по плечу, пообещал дядя Петя, взбежал на крыльцо и пинком в область замка с хрустом выбил кусок двери.

Дядя Витя и Андрей Викторович ломанулись следом, а оставшийся со мной и Виталиной гражданин Васильев словил приступ слабоумия и попытался сбежать при помощи оставшейся открытой калитки. Я даже не успел рассмотреть, как агент Вилка его заломала и уложила носом в лужу – специально ведь немножко поправила.

– Булькает, – заметил я.

– Жить хочет, значит! – ухмыльнулась она, и сеанс утопления прекратила.

– Впечатляет, кстати, – отвесил девушке комплимент.

– Сойдет для сельской местности, – с улыбкой ответила она своей любимой поговоркой, подняла испачкавшегося капитана на ноги, заломала руку, и мы прошли в дом.

Внутри, помимо жены и самого председателя, стандартно-плешивого и одетого в тельняшку и треники, нашлись двое напуганных моих почти ровесников – мальчик и девочка.

– Сережка Ткачев! – узнали они меня.

И без того ублюдочное настроение (дождь, коррупция, хищение госсобственности – что еще остается кроме горького стёба?) окончательно опустилось в «минус».

– Мне очень жаль, но ваш отец – вор, – выдавил я, стараясь не прятать глаза.

– Папа?! – ахнула большеглазая кудрявая светловолосая девочка.

– Вор?! – вторил ей брат, с ужасом глядя как дядя Петя с дядей Витей пытаются вытащить из рук воющей жены председателя металлическую прямоугольную банку из-под сахара, а самого гневно взирающего на нас главу семейства держит за руки Андрей Викторович.

Обстановка – мое почтение, стиль «советский колхозник забогатевший». Ковер на полу, два ковра на стенах, на поблескивающей лаком стенке – цветной немецкий телек. И это только зал, он же – гостиная!

– Расхититель социалистической собственности, – подтвердил я.

КГБшники наконец-то справились с не желающей расставаться с банкой женщиной, которая, лишившись важного для себя предмета, метнулась к детям, обняла их и завыла «не губи».

Игнорирующий вой дядя Витя показал мне содержимое банки – свернутые в толстую трубочку сторублевки и забитое золотыми цепями и кольцами остальное пространство.

– Тысяч пятнадцать, – профессионально оценил «экономический» КГБшник.

– Еще есть? – оборвав вой показом ксивы, спросил я женщину. – Все сдашь, и живите с детьми прямо тут, даже телек оставим. Муж лет через семь по УДО выйдет.

Сработало – загнав плачущих детей в комнату, она сводила дядю Витю за дом, и они вернулись оттуда с промаслянной, испачканной землей тряпицей. Развернули – обрез.

– Через восемь по УДО, получается, – грустно вздохнул я и запросил у дяди Пети подтверждения. – В администрацию?

– Одевайся, – скомандовал тот председателю.

– А можно Сережу расписаться попросить? – выглянула из-за разделяющей зал и остальной дом занавески девочка с «Пионеркой» в руках.

Что за дни пошли? Один хуже другого.

– Давай распишусь, – задавив эмоции, выдавил улыбку и расписался.

– Я все равно папу не люблю! – шепнула она мне на ушко и убежала.

Не помогло, прости – только хуже. Но вам хуже несоизмеримо – херово безотцовщине, а в деревне херово вдвойне – знаю, жил.

Подождав, пока товарищ председатель наденет импортный костюм за двести с хвостиком рублей (в ГУМе такой видел), прошли через двор обратно, и меня угораздило обернуться – дети смотрели в окно, как мы забираем у них папку. Брат плачет с поджатыми губами, сестра – радостно машет мне рукой. Какой пи*дец.

Администрация – как в тумане: вот тычу ксивой в лицо нашедшейся на работе бухгалтерше, вот она плачет и рассказывает, какая она невиноватая и какие у нее трое замечательных детей, которым теперь придется жить в детдоме. Уж не в том ли, куда Сережина мама шмотки и инвентарь возила? А я, получается, привезу пополнение.

Бухгалтерские бумажки даже не смотрел – мощностей московского БХССника хватило с лихвой, потому что никто ничего особо и не прятал. Ну утрясается, ну усушается, ну не сходится дебет-кредит – пофиг, главное же товарищу капитану занести.

Погрузив в «таблетку» и бухгалтершу, добрались до ее дома, и пришлось снова смотреть на плачущих детей. Эти – хуже, потому что от пяти до десяти возрастом. Их мама сдала ухоронку с жалкими полутора тысячами, прибыл новый участковый – запоздал, бедолага – и мы оставили детей ему на попечение.

Далее – в сельпо, где – тадам! – у продавщицы тоже оказалось трое детей, но, к счастью, с отцом-трактористом и подростки. Ухоронка – немножко золота. Этой нормально, запрет работать в сфере торговли и условка, так что ее отпрыскам на газетках расписался уже почти нормально.

В райцентре сгрузили незаконно задержанных (а как еще это назвать?!) граждан СССР во взятый московскими гостями под контроль околоток для нормального оформления всего и вся, и отправились в следующий колхоз.

– Плохо, Сережа? – шепнула грустно таращащемуся в окно мне Виталина.

– Очень, – признался я. – Но если взялся – делай. Я-то причем? Законы есть, законы нужно соблюдать. Я здесь вообще чисто таран, причем изо всех сил смягчающий наказания для нижнего звена.

Оправдывайся.

– Если бы БХСС работал нормально, мне бы вообще здесь быть не пришлось!

Андрей Викторович поежился.

Что с тобой случилось, Сережа? Смотри – здоровые мужики трясутся. Да от меня целый Андропов бледнеет!

– Хочешь я попрошу, чтобы подбирали дела с бездетными? – щедро предложила Виталина.

– Нечестно же, – грустно улыбнулся я ей. – Не переживай, агент Вилка, профессиональную деформацию уже не остановить, и дальше будет только легче.

Вплоть до расстрельных списков.

Глава 10

Бывают такие дни, когда тяжелая от недосыпа голова, немножко ноющие ноги и сонная апатия ко всему воспринимаются как дары свыше – когда туловищу плохо, на душу обращать внимание совсем не хочется.

Домой отрубившегося в машине меня вчера привезли в половину шестого. Сил хватило только брюки снять, а еще через час меня мягко разбудила сочувственно улыбающаяся мама. Сама на экзамен не пошла – все равно ведь гарантированно сдам, так чего ей, беременной, таскаться? Почти наступил волнительный этап, когда новый родственник в любой момент может захотеть выйти в наш дивный, несмотря на проделки безволосых обезьян, мир.

На улице прохладно, поэтому поверх школьной формы надел ветровку, а в здоровой руке – букет красных роз, по одной каждой даме из экзаменационной комиссии. Не взятка, а вежливость и уважение! Мужикам дарить ничего не буду, пусть довольствуются идеальными ответами на вопросы.

Для разнообразия иду в школу один. Я теперь официально самостоятельный, потому что с сегодняшнего дня мне повязку носить не нужно. Но шевелить изрядно похудевшей за времена ничегонеделания конечностью все-таки стараюсь поменьше. Можно играть на клавишах! Пальцы, правда, слушаются так себе, но это временно. Еле отговорил маму за завтраком поставить мне в комнату пианино. Для дела я могу поиграть в других местах, а для души мне больше нравится гитара. Вот возвращения к ней жду прямо с нетерпением!

Из-за меня расписание ребятам немножко перетасовали, чтобы потребные педагоги могли замечательного мальчика послушать, и жутко довольная Таня осталась дома спать – ей аж к третьему уроку. Хорошая такая – старается поближе ко мне держаться, и даже дверь шкафа на ночь перестала закрывать. Плохо братику Сереже потому что, а значит – надо помогать! А еще – округляется где надо и хорошеет мордашкой. Замуж выдавать будет одно удовольствие!

Директриса встретила меня на входе в школу, получила цветочек, и, взяв его в одну руку, а во вторую (очень аккуратно) мою левую, повела меня в выделенный под мероприятие кабинет.

– Волнуешься, Сереженька? – спросила она, заглянула в лицо, заметила синяки и заботливо добавила. – Не выспался?

– Немножко стыдно из-за чудо-головы, – смущенно улыбнулся я. – Ребята-то месяцами материал зубрят, стараются, а мне – слишком легко. Получается нечестно!

Работа на образ не должна останавливаться.

– Да ну что ты такое говоришь, Сереженька?! – всплеснула она свободной рукой. – Ты же этого не просил! А если что-то дают, значит так надо!

– Дают – надо брать, – согласно кивнул я.

– И оправдывать доверие! – назидательно добавила она.

– За это не заплатишь, но это не бесплатно, во стократ приумножь и верни обратно. Новое «спасибо» я сказать готов, весеннее тепло сделать соком плодов, – процитировал я.

– Вот видишь – и сам все понимаешь! – умилилась директор, и аккуратно, чтобы не взлохматить аккуратно уложенные мамой волосы, погладила меня по голове.

Вошли в класс – учителя-предметники уже на месте, вместе с коллегами из других школ. Часть – из школы будущей. Знакомиться пришли, получается, на диковинку посмотреть. Дамы из ГорОНО – в наличии. Поздоровался, вручил цветочки, тут же нашлись ёмкости с водой, и столы немножко украсились. Мужики вроде не обиделись, а если и да – мне-то что? Давай, самоубийца, попробуй наследного (через одного) принца «утопить».

Билет первый – алгебра.

– Тебе хватит двадцати минут на подготовку, Сережа? – спросил Илья Васильевич – наш математик.

– А я уже готов! – нескромно заявил я, взял мел и пошел к доске отвечать, краем глаза наблюдая за глядящей на розу перед ней учительницу литературы.

Да, именно такие тебе домой и носят! Вы у нас гуманитарий, Виктория Викторовна, но два и два складывать уметь должны, верно?

– У кого-нибудь есть дополнительные вопросы, товарищи? – спросила директор, когда я закончил.

Вопросов, ясен пень, не оказалось, и первая «отлично» украсила дневник.

Еще час, и процесс завершен! Полный дневник пятерок будет показан родительнице для получения награды в виде поцелуев в щечки. Товарищи педагоги меня поздравили, пожелали стараться так же и в следующем учебном году, и я пошел на выход. Прозвенел звонок, и в коридор выбежали ребята. Не всем ведь к третьему уроку, параллель-то учится. Задержался, пообщался. Мордашки все еще радуют! Нет, на Сойку не обижаюсь, но обижусь на тех, кто будет распускать про нее сплетни. Часть девочек посмурнела – уже успели, получается. Ничего, кровавый режим должен уметь прощать.

Звонок зазвенел снова, и учителя загнали всех обратно в классы. Можно идти домой.

– Сережа! – у выхода на лестницу окликнул меня знакомый голос.

ЙЕС!!!

– Да, Виктория Викторовна? – обернулся я к учительнице литературы.

Она подошла, и, смущенно отводя глаза, спросила:

– А ты сегодня вечером занят?

Хо-хо, да это просто праздник какой-то!

– Не занят, – с энтузиазмом покачал я головой.

Щас домой приду, маму оценочками порадую, покемарю часика три и буду готов ко всему, как и положено пионеру!

Учительница обрадовалась, и уже смелее выдала заоблачной притягательности предложение:

– Тогда не мог бы ты прийти ко мне в гости в шесть часов?

Бросило в жар, по телу пробежала сладкая истома, за спиной распахнулись невидимые крылья.

– Конечно, Виктория Викторовна! – с улыбкой кивнул я. – С тортом приду, можно?

– Я хотела сама испечь, – хихикнула она. – Но, раз так, приготовлю что-нибудь другое.

– С удовольствием попробую! – пообещал я, и мы временно попрощались.

Домой летел чуть ли не вприпрыжку – легендарное «сегодня мне дадут» работает без исключений! А? КГБ следит? Ну и пусть завидуют – Виктория Викторовна так-то красивая, и фигурка у нее замечательная. И взрослая! И училка! Вот здесь барьеров никаких – такой шанс выдают раз в две жизни, и это еще щедро! Если сольюсь, мне сама Вселенная не простит!

О, знакомая мордашка – из метро на поверхность выбралась «разбитная Катюха», с которой мы давным-давно целовались в Сокольниках. Изменилась: собранные в «конский хвост» волосы стали почти черными (краситься перестала, надо полагать), одета скромно – в черную юбку ниже колена, белую блузку и не застегнутый по случаю тепла тонкий серый плащик. На ногах – сапожки на высоком каблуке, на плече – отечественного производства сумочка. Стала только лучше, на мой взгляд.

Она меня тоже узнала и с улыбкой помахала рукой:

– Привет!

Сегодня на меня решил пролиться настоящий дождь из симпатяжек!

– Миллион лет не виделись! – помахал ей в ответ, подошел. – Привет! Как оно?

– В шарагу иду, – зевнула она. – Вторая смена. А у тебя?

– Сдал экзамены за седьмой класс на «отлично», – похвастался я.

– Какой хороший мальчик! – ехидно улыбнулась она.

– Я такой, да! – не смутился я. – Если есть немножко времени, можем слегка отметить вон там, – указал на номерную столовку неподалеку. – Перекусим, поболтаем. Угощаю!

– Ты, говорят, буржуй теперь? – с лишенной подколов улыбкой спросила она.

– Очень, – подтвердил я.

– У меня парень есть, Сережка, и я его люблю, – убрав улыбку с лица, мягко «обломала» она меня.

– Все равно я еще маленький, – легко схавал я облом.

Потому что Виктория Викторовна уже почти в моих руках, так чего переживать?

– Просто посидим, поговорим, какао попьем, – добавил я. – Без задней мысли и далеко идущих планов.

– Если «без задней мысли», тогда пошли! – хихикнула она, и мы пошли.

Пятиминутка на рукопожатия и раздачу автографов персоналу и немногочисленным посетителям, и можно присоединиться к нагружающей поднос салатом из огурцов-помидоров со сметаной, булочкой с маком и какао Кате. Себе взял щи, пирожок с капустой и тоже какао.

– Я завтракала час назад, – обосновала девушка свой скромный выбор, когда мы уселись за стол.

– Логично, – оценил я. – На кого учишься?

– На повариху, – не стала она скрывать, откусила булочку, прожевала, запила. – Стабильные сто рублей в месяц!

Серьезно? Соточка? А как на такую зарплату выживать, если не «утрясать» и не «усушать»? Охренеть просто – я думал хотя бы как у мамы. Разница в двадцать рублей в СССР прямо ощущается.

– Зато холодильник всегда полный, – беззаботно добавила Катюша, вонзив вилку в помидорку и доверительно поведала. – У меня мама в 73-й столовке работает.

Был там – котлеты хорошие, «микояновского стандарта». Ну не в поварах на местах проблема потому что – а что делать, если по пути кусок условного мяса «усыхает» на добрую половину, а у тебя зарплата в сто рублей?

– А отец кто?

– А отец – токарь-передовик, в кооператив вот переехали на той неделе, – гордо похвасталась Катя.

Да ты же блин хорошая девочка! Здорово, что я сразу так решил. Ну погуляла, ну и что? Гормон всех точит.

– А чем вызвана такая радикальная смена имиджа? – спросил я.

– «Имиджа»? – не поняла она.

Объяснил.

– Да уж точно не из-за тебя! – фыркнула она и вздохнула. – Меня из Комсомола выгнать хотели, отец выпорол так, что неделю сидеть не могла. Маме пришлось с подарками идти, унижаться, – закусив губу, она добавила. – Стыдно стало! Я что – и впрямь шалава?!

Вот тебе и не «из-за тебя». Остальное, конечно, тоже важно, но это она так оправдывается – ну не может признать, что ее пионер перевоспитал!

– Такая ты симпатичнее! – честно отвесил ей комплимент.

– Ты же говорил «без задней мысли», – с улыбкой напомнила Катя.

– И это так, – покивал я. – Но мы же материалисты, и должны называть вещи своими именами. Ты – объективно похорошела.

– И курить бросила. И пить тоже. У меня парень – спортсмен, на физрука учится, – продолжила она делиться личностным ростом. – Мы с ним в Сокольниках по утрам вместе бегаем, – хихикнула. – Кроссовки мне подарил, вагоны по ночам разгружал.

– Хорошо, когда у хороших людей все хорошо, – с улыбкой порадовался я за них.

– Ты тоже хороший, Сережка, – умилилась она.

Очень хорошо отправляю осиротевших детей в детские дома. Твою мать – Сойку-то я подстраховал, а вот жене председателя с детьми теперь полный пиз*ец. Пока при должности глава семьи был, кто полезет? А теперь-то все, теперь можно вымещать вполне оправданную на самом-то деле ненависть. Но дети-то причем?

Отогнав мрачняк, потрепался с Катей о фигне еще минут десять, пообещал выход песни «про нее» в диапазоне от пары месяцев до года, и мы попрощались. Где тут телефон-автомат? Разумеется, никакой охраны семье председателя не светит, но пару путевок в «Артек» для детей я выбил, на июль, чтобы упаси боже не встретиться. Жалкий. Для убывших в детдом получилось достать путевки попроще, в пионерлагерь в Грузии, но тоже на море. Немножко подмазал совесть зеленкой, но все равно грустно.

Да к черту! Я чтоли вот так систему выстроил, что никто нихрена не делает? Какой с пионера спрос? Я еще маленький, я – только начал, я – объективно для столь малого промежутка времени в новом мире супер полезный! Ну не дают мне системные проблемы разгребать – у нас же «коллегиальное принятие решений», мать его! Завтра Вилку поэксплуатирую – настучим с ней доклад на тему «Проблемы колхозников и способы их преодоления», который отправлю деду. Тоже зеленка для совести – проблема-то сложная, и мои крупные мазки вызовут максимум снисходительную улыбку. Да в пятидесяти километрах от Москвы – уже как будто другая страна! Одна образцово-показательная улица, а вокруг – древние деревянные избы и грязюка по колено. В других посещенных колхозах вообще асфальта не было! Про газификацию, водопроводы и канализации я вообще молчу – конь не валялся. Колхозники натурально самый угнетенный класс в СССР этих времен. И это – в «государстве рабочих и крестьян». Может больше пряника этим самым крестьянам тогда выкроить?

Ну нельзя колхознику хорошо жить – это ж получается «окулачивание» деревни! Почему я такой умный и классный, а в Кремле сидят одни конченные? За исключением товарищей Андропова и Косыгина, разумеется! Нет, само собой, существует немало колхозов-передовиков, где живут реально очень хорошо, но сколько таких? Да мы, занимая одну шестую часть суши, хлебушек импортируем! Это же пи*дец! Зато целину распахали, ввалив чудовищные ресурсы. Как там, норм урожайность при пыльных бурях и эрозии почв? И борщевик еще! Кто вообще счел это хорошей идеей? В Кремле вообще помнят, как сельское хозяйство на практике, а не в липовых бумажках работает?

– Всех к стенке! – буркнул обиженный на старших товарищей мальчик, пнул пачку из-под «Беломора» и пошел домой, устраивать себе «тихий час».

* * *

– Сердце красавицы склонно к измене и перемене… – напевал отоспавшийся, абстрагировавшийся от мыслей о том, «как нам обустроить Россию» я, стоя у зеркала и завязывая галстук. В кармане – оптимистичный десяток презервативов. Я же молодой, я же смогу!

Причесавшись, присмотрелся к отражению и остался доволен. Ну чем не красавец? Повезло мне с новой оболочкой – права Виталина, «хорошенький». Но «хорошенький» – это не «красивый», до этого нужно немного подрасти. Впрочем, Виктория Викторовна уже прониклась, так что пофигу!

– Я гулять! – проинформировал я сидящую на кухне семью.

– Не позже одиннадцати чтобы дома был! – проявила мама заботу.

Компромисс – раньше было «до девяти», но за мной, во-первых, КГБ 24/7 приглядывает, а во-вторых: если из «рабочих поездок» можно поздно возвращаться, какого черта веселыми делами заниматься разрешают только до девяти? Почти несправедливо!

Заказал такси – «борта» за мной прикрепили специальные, с особо надежными таксистами-стукачами. Стукачи – мои союзники, если что, поэтому никакого пренебрежения, а тем более – презрения. «Понятий» нам здесь не надо, мы будем гражданское общество строить, когда органы обеспечения правопорядка – не враг, а дисциплина в обществе поддерживается каждым его членом. Как в Европе, да – там-то стучат все на всех и охотно, поэтому и метафорически ходят строем. А у нас ВОРЫ В ЗАКОНЕ чуть ли не небожителями в массовом сознании стали в какой-то момент, а писать заявление, если тебя, например, запинали толпой – «не по-пацански». Надо собирать свою толпу и запинывать в ответ. И так по нарастающей, до первого трупа, когда волей-неволей приходится органам подключаться. Ноль «блатняка» в инфополе солью – «тюремная романтика» зараза покруче гриппа.

Хватит думать о Родине, иди училку тискай!

Взбодрившись, вышел из подъезда, сел в машину, поздоровался с товарищем по имени-отчеству, и мы под очень вовремя заигравшее по радио «Зеленоглазое такси» покатили к «Праге», где мне всегда не против выдать предварительно согласованное «Птичье молоко» – цех цехом, но все еще диковинка. Товарищу педагогу понравится!

Немного подпрыгивая от энтузиазма, вбежал на третий этаж и позвонил в нужный звонок. Коммуналка, да.

С улыбкой открывшая дверь Виктория Викторовна, одетая в скромное приталенное черное платье, немного подкрасившая глаза и губы и завившая кудряшки заставила нервно сглотнуть – это все мне? Правда? Спасибо, уважаемая Вселенная!