Текст книги "Самый Главный Господин"

Как встретить Бога?

Идет человек по улице – шумной, людной, московской. Машины тыкаются туда-сюда, пытаясь вместить невместимое во все еще нетронутые узенькие проулки Замоскворечья. Свежевыпавший снег лишь немного приглушает гарь выхлопных газов, изредка перебиваемую запахом кофе или выпечки из придорожных забегаловок. Череда зданий вдруг прерывается нехарактерной линией алтарной апсиды. Храм. Можно зайти. «А вдруг и на самом деле там Бога встречу?»

Тяжелая дубовая дверь нехотя впускает посетителя. В нос ударяет запах, непривычный для улицы, – ладана и то ли копоти, то ли дыма от затушенных свечей. Пока Бога не видно. На доске объявлений – просьбы о помощи, расписание служб, фотографии детской воскресной школы, объявления о паломнических поездках. Школа катехизации. Тоже – не Бог.

Внутри храма не то чтобы темно – но света немного. Служба закончилась, немногие прихожане разбредаются кто на выход, кто на лавочку – батюшку дождаться, кто в свечную лавку. С высоких икон смотрят святые лики – но Бога среди них тоже не видно.

– Вам помин заказать надо? Или свечки поставить? Вы обращайтесь, если что, не стесняйтесь! – дружелюбно обращается дежурная за свечной лавкой. «Да, интересно, что бы она ответила, если ее спросить – а где тут можно Бога найти? Нет, не надо искушать, пусть своим делом занимается!»

В левой части храма – богато украшенный живыми цветами кивот с иконой Богородицы. Недавно был праздник, и цветы все еще смотрятся живым узором. Красиво, даже очень. Но тоже – не Бог.

Из алтаря торопливо выходит священник, к нему подходят под благословение – наверное, на беседу. Очередь. Человек ждет, когда батюшка освободится.

– Отче, а как мне найти Бога?

Вопрос повергает священника в недоумение.

– А вы что, неверующий, что ли?

– Да нет, конечно, я верующий. Но мне хочется… как бы вам сказать… ощутить Живого Бога, Его присутствие, хотя бы какой-то след в жизни! Не того Бога, который из книжек, а настоящего, Живого!

Батюшка задумался. Помолчал.

– Вы музыку любите?

– Да.

– А что вы делаете, когда хотите услышать настоящую, живую музыку?

– Иду на концерт, в театр.

– Вы можете в театре не услышать музыки?

– Ну, конечно, можно. Например, весь концерт просидеть в соцсети.

– А что нужно, чтобы все-таки услышать музыку?

– Очень сильно захотеть ее услышать!

– Вам не кажется, что я уже ответил на ваш вопрос? Чтобы встретить Живого Бога, надо пойти туда, где Его встретишь скорее всего, – то есть в храм – Его дом – и настроиться на эту встречу. Для этого у нас есть два инструмента: исповедь и причастие. По крайней мере, сделав эти шаги, вы свою подготовку к этой встрече выполните. А дальше – шар будет уже на Его, Божьей, стороне!..

– То есть вы хотите сказать, что, даже все это сделав, не факт, что я Его встречу?

– Конечно! Это Он – Бог, Господин, – а не мы с вами. Он не «мальчик на побегушках». Он приходит не тогда, когда Его зовут, – а когда готовы услышать!..

Гагарин

Полет Юрия Гагарина в космос был для советской эпохи важнейшим событием. Еще бы: не только торжество советской науки и техники, но и прекрасный аргумент в борьбе с остатками религиозного мракобесия и невежества!

В этот самый разгар новых антицерковных гонений духовенство находилось под жестким контролем уполномоченных по делам религии, которые, естественно, совершенно не церемонились. И вот вызывает уполномоченный к себе митрополита Алма-Атинского и Казахстанского Иосифа (Чернова), человека святой жизни и весьма мудрого.

– Товарищ Чернов, вы про Гагарина слышали? Вы должны в это воскресенье сказать проповедь о том, что Гагарин летал в космос и Бога там не видел!

Нарушить прямое распоряжение уполномоченного – подписать не только себе приговор, но и поставить и без того малочисленные храмы в Казахстане в бедственное положение. Непростая ситуация! Но владыка не сомневался: Христос не обманывал, когда обещал, что Сам Дух будет говорить вместо вас – лишь бы сердца были к Нему открыты.

В воскресенье, когда в храме было полно народа, владыка сразу заметил в сторонке стоявшего уполномоченного, с легкой улыбкой ожидавшего проповеди архиерея. Владыка вышел на амвон и громко сказал:

– Братья и сестры! Вы знаете, в какое время мы живем, какой прогресс совершается в мире! Много ученых изобрели много хорошего! А слышали вы? Последнее событие произошло: наш молодой человек – Юра Гагарин – побывал в космосе! И оттуда вернулся! А ему, когда он полетел, Хрущев Никита Сергеевич сказал: «Юрочка, посмотри, есть там Бог или нет?»

И дальше владыка продолжил:

– Юрий Гагарин в космосе Бога не видел… а Бог его очень хорошо видел! И не только видел – и, представляете, даже благословил!

В храме дружно сказали «Аминь!» – и уполномоченный с перекошенным лицом поторопился к выходу.

А Бог-то есть!

Отец Виктор вкушал прелести кризиса среднего возраста полной чашей. То, что с матушкой давно не ладилось, – к этому он почти привык. Супруга за годы, пролетевшие в бесконечных бытовых хлопотах с детьми при символическом присутствии мужа, сильно поохладела в своих чувствах. Ее тоже понять можно: даже и не поговоришь – не о чем. Так, одна бытовуха.

Но все это ерунда по сравнению с тем кризисом веры, который накрыл священника в последнее время. Нет, он не собирался слагать сан и уходить из Церкви – как это случалось с собратьями в эти непростые, агрессивно-безбожные годы. Его беспокоило другое: Бог перестал ему отвечать. Вообще. Все молитвы – в пустоту. Черную и молчаливую. Хочешь – кричи, хочешь – вой, а в ответ – одно молчание. Такого у него еще никогда не бывало. И сначала где-то на периферии сознания, а потом все настойчивее и настойчивее стала появляться мысль: а есть ли вообще Бог? А может, все эти религиозные восторги, посещения благодатными состояниями – просто неосознанные игры психики, за которыми нет абсолютно ничего?..

С этими тяжкими думами батюшка собирался к себе домой без особой радости, зная, что и там ему лучше не станет. Исповедников сегодня было много, пришлось задержаться после вечерней службы. Недолго подумав, куда бы пристроить две трехлитровые банки варенья, оставленные на помин души, батюшка бережно положил их на переднее сиденье машины, переложив тряпочкой. За рулем его то и дело начинало клонить в сон. Он тер уши, бил себя по щекам – помогало, но ненадолго. Последнее, что он помнил, – легкое недоумение где-то в глубинах сознания, почему фары встречных машин из левой стороны стали как-то странно разъезжаться то направо, то налево…

Приехавшие на место аварии гаишники задумчиво чесали головы. Да, так влететь на полной скорости в огромный «КрАЗ» – по встречке – надо еще постараться. Не просто лобовое столкновение: старая «шестерка» въехала точно под высокий мост грузовика – и ее раздавило опустившейся массой груженого кузова. Слава Богу, водитель «КрАЗа» отделался сильным ударом о рулевое колесо – ну и головой крепко приложился к лобовому стеклу. Благо был пристегнут. Что их ожидало в «шестерке» – об этом старались не думать. Скудный свет фонариков высвечивал лишь сплошное ярко-красное пятно на каким-то чудом уцелевшем заднем стекле.

Когда через час еле-еле вытащили легковушку – точнее, ее остатки – из-под «КрАЗа», санитары с безучастными лицами ждали, когда в этом ворохе сложившегося гармошкой металла прорежут отверстие. Носилки лежали неподалеку, но видавшие виды санитары понимали, что едва ли они пригодятся.

Когда из проема бывшей двери сначала показалась кроваво-красная рука, потом такая же нога, голова и затем выкатился весь человек – санитаров охватил животный ужас. Но когда он поднялся и начал скакать, как ребенок, бросаясь то к гаишникам, то к санитарам, окружающие оцепенели. «Товарищи! Бог-то есть! Бог-то есть! Вы понимаете, Бог-то есть!» Священник прыгал как ненормальный, а с его лица стекали густые струи ароматного клубничного варенья.

Пояс

Когда привозили в Москву пояс Пресвятой Богородицы, народ хлынул в Храм Христа Спасителя, чтобы приложиться к этой великой святыне. В считаные часы очередь стала просто фантастической по размерам. Никуда не денешься, надо стоять. А на улице мороз, временами, конечно, пробивается зимнее солнышко – но не особо-то и греет. А стоять еще долго! Очередь хоть и медленно, но все же движется. Делать нечего, надо стоять. Оглядываюсь вокруг. В основном женщины – разного возраста, не сильно молодые, но и пожилых единицы. Детей почти нет. Классических православных – тоже. Иногда, конечно, кто-то крестится – но вид у большинства вполне светский. Лица достаточно хмурые, обычные, русские – хотя то там, то здесь видишь другие национальности. Холодно. Ловлю себя на мысли – и зачем все это мне надо? Мало ли какие святыни в мире есть? Нет, ну, конечно же, пояс Самой Пречистой Девы – из афонского монастыря – это нечто особенное… Но все равно холодно. Ладно, попрыгаем, потопаем – немного согрелись. Проходит час. Наша очередь продвинулась существенно – но при взгляде, что ожидает впереди… Нет, туда лучше не смотреть. Становится скучно. Молиться уже не хочется – ну невозможно же постоянно молиться, в конце концов! Былое рвение у соседей тоже как-то резко упало: молитвословы позакрывали, маются. Глаза начинают рыскать по сторонам в поисках какого-то хотя бы человеческого тепла. Хочется разговора.

«Да, ну и погодка», – забрасываю удочку рядом стоящей женщине, лет пятидесяти – но все еще активно молодящейся. Она улыбается уголками губ: «Не говорите. Достоим ли?» Включаюсь в завязывающийся разговор: «Даст Бог сил, достоим. Не мы первые». Повисает неловкая пауза. Неожиданно соседка говорит: «Эх, если бы не Ванька – ни за что бы на эту аферу не согласилась!» Приподнимаю брови в ожидании продолжения. «Да сын у меня – непутевый. Женился, развелся, снова женился – детей нет, все не слава Богу. Хоть и повенчались – думали, может, это сработает. Пока все – вхолостую». Через минуту оборачивается к нам другая женщина: «И я тоже – из-за ребенка. У внучки опухоль обнаружили – говорят, непредсказуемо: или пройдет, или на всю жизнь останется инвалидом. А ей-то всего годик. Жить да жить – и тут на тебе!» Окружающие сочувственно молчат. Очень холодно. Ноги начинают неметь. Заканчивается второй час ожидания. Мы уже почти в середине. Ну и дурацкая ситуация: жутко хочется уйти – сил нет мерзнуть дальше. А посмотришь вокруг – все так же маются, но терпят, не уходят. Видать, мотивация куда посильнее, ради ближних страдают. Кто сказал – чайку? Ну надо же – кто-то принес в очередь термос горячего чая. Пара глотков – и настроение резко улучшается. Ничего, продержимся. Осталось-то всего ничего: еще пара часов. Между нами, объединенными общей кружкой, завязывается неспешная беседа. Каждый – о своей боли, о проблеме, о надежде. Просто так никто не стоит. За каждой фигурой – своя драма, своя история.

Заканчивается третий час. Мы уже знаем друг друга по именам. Кто-то успел обменяться телефонами, но у всех на лицах праздничное настроение. Еще совсем чуть-чуть – меньше часа – и мы у заветной цели. На душе – мир. Какие же вокруг нас прекрасные люди! Правда, скрывают свои сокровища под завесой мрачности и хмурости. И вдруг я четко осознаю: за эти три часа на морозе мы стали единством. Мы – родные. И уже утешенные. Хоть разворачивайся и уходи. Вот она – литургия – общее дело! Вот что открывает ее, милость Божию: три часа на морозе с молитвой и общей мыслью о самом заветном!

Подрясник

«А вы, случайно, не батюшка?» – спрашивает хозяйка небольшого отеля, куда мы приехали на море. «Надо же! А у нас батюшки без подрясников не ходят!» – с нескрываемым изумлением дает мне ключи от номера.

То, что русские священники не всегда ходят в рясе, для греков большое изумление. Любой епископ, если увидит своего клирика в мирской одежде, в лучшем случае отправит под запрет.

Через несколько дней мы сдружились с хозяевами, и за чашкой кофе, пуская вверх дым от сигареты, мне говорят: «А знаете, это даже хорошо, что вы без подрясника». – «Почему?» – на этот раз уже я удивлен. «Понимаете, я знаю, я вижу, что вы священник, но у меня нет страха перед вами. Вы мне не навязываете свое священство!»

Год спустя история с подрясником повторилась, но теперь уже дома, в России. И снова – с греками. Ко мне приехал близкий друг, молитвенник, месяцами проживающий в афонских кельях, большой друг монахов. Он сразу поморщился, как только увидел меня в куртке и брюках. «Отче, ну как так, вы же – священник!» Подумав минуту, я решил провести эксперимент. «Не вопрос: давай завтра я весь день буду в подряснике, чтобы тебя не расстраивать!»

Вечером следующего дня, вдоволь наездившись в городском транспорте, находившись по достопримечательностям и магазинам, усталые, но довольные, мы сели ужинать. Сил не было даже на разговор. И вдруг мой грек как-то очень задумчиво поднял глаза и буквально уставился в упор. «Что случилось, Нико?» Его ответ меня ошеломил. «Знаешь что, давай ты завтра не будешь больше ходить по городу в подряснике!» – «Почему? Ты же сам на этом настаивал?» – «Понимаешь, когда мы, греки, видим человека в рясе – мы радуемся. Это трудно объяснить, но для нас с детства все, что связано с Церковью, – это светлые, радостные воспоминания: Пасха, Рождество, причастие… У нас даже есть такая поговорка: „мы чтим рясу“ – даже не обращая внимания, насколько достойный или не очень человек ее носит. А у вас, как я заметил, люди напрягаются, когда видят человека в рясе. Они это воспринимают как некий вызов, их смущает, что среди них кто-то другой, не такой, как все. Кто-то явно раздражается, кто-то демонстративно отворачивается, кто-то не обращает внимания. И почти нет таких, кто бы радовался!»

С той поры минуло лет десять. Сегодня, когда идешь по улице в подряснике, едешь в метро – уже не собираешь эти осудительно-раздраженные взгляды окружающих. Как же хорошо, что наши люди смогли принять духовенство как нормальную, а не маргинальную часть общества!

Афонское послевкусие

Дорога из Уранополиса в Салоники – особая, потому что всегда – молчаливо-печальная. Позади – Святая Гора Афон, древние монастыри, по сей день живущие своим особым укладом, своим ритмом, своим временем. Закатилось солнышко за горизонт – значит, полночь. Пора спать. С каждым месяцем разница с гражданским, мирским временем гуляет – в зависимости от времени года – то увеличивается, то уменьшается.

Да и вообще все там – другое. Какое-то настоящее, не пластмассовое, не лживое. А ночная литургия на вершине – в холоде, среди завываний ветра, норовящего проникнуть в щели недостроенного храма, – но при этом едва ли где-то в другом месте можно встретить такую общую, единодушную молитву. Еще бы: шесть часов подъема, на пределе сил, таинство заката в безбрежную синеву Эгейского моря, сплошной кокон безлунной ночи, обрушивающий на тебя мириады сияющих звезд, непривычная оглушающая тишина – когда ветер внезапно затихнет. Все это сплавляет любых оказавшихся там в крепкий духовный монолит.

Отслужив литургию и причастившись, в молчании спускаемся. Каждый несет сосуд своей души, наполненный благодатью, словно хрустальную чашу – не расплескать бы, не разбить. Чем дальше оказываемся от стен монастырей – тем сильнее начинает подступать печаль. Смотря, как за окошком автобуса мелькают гостиницы, пляжи, поля, хочется снова и снова удержать свою мысль там, на вершине, у какого-то физически ощущаемого подножия ног Христовых.

Когда мы входим в зал ожидания аэропорта, меня накрывает острое ощущение неправильности, чужеродности, греховности всего, что здесь происходит. Полураздетые девицы хохочут, вальяжно рассевшись на своих чемоданах неподалеку. В уши навязчивым битом въедается какая-то модная греческая музыка с характерными завываниями. Нос чует сложный запах крепкого кофе вперемешку со сладковато-пряным ароматом свежеподжаренных хот-догов. А как же нам было хорошо там, в этой суровой монашеской республике, где ни девиц, ни хот-догов, ни суеты! Мои глаза встречаются с вечно улыбчивыми глазами старшего священника нашей группы. «Отче, ну мы тут с вами словно в ад попали! Причем – сразу после причастия!» – говорю ему, ожидая поддержки и утешения. Его глаза быстро прищуриваются еще больше – и он неожиданно отвечает: «Нет, отче. Это – эгоизм. Мы же не для себя – а для них причащаемся!»

Его улыбка становится еще шире, и тут до меня доходит. Как легко войти в состояние духовного самоудовлетворения, приправленного ощущением собственной исключительности и богоизбранности, и смотреть на окружающих сквозь призму мнимой святости! И как же надо на самом деле любить людей, чтобы сквозь всю эту мирскую мишуру прозревать живые души, которые жаждут Бога – но не находят Его, потому что с наших самовлюбленных лиц пооблезли отблески Его Царства!..

Постник

Первая седмица Великого поста только-только подошла к середине. Есть уже хочется очень сильно. Организм лихорадочно недоумевает: куда исчезла калорийная пища? Почему все так скудно? А тут еще вместо вдохновляющих великопостных служб надо ехать в Государственную думу на какое-то совещание. Сплошное искушение!

Приехав значительно загодя, естественно, направляюсь к буфету. А вдруг что-нибудь постненькое да обрящется? И удивлению моему нет предела: действительно – вот тебе и просто овощи-фрукты, есть и салатики с растительным маслом, даже постная выпечка. Порадовавшись за правительственный общепит, учитывающий интересы верующих и церковный календарь, кладу салатики на поднос и направляюсь к кассе. Естественно, как и полагается, я при полном параде: в рясе, с крестом. Расплачиваюсь. Кассирша смотрит на меня слишком внимательно для рядовой ситуации. «Батюшка, а можно поинтересоваться?» – неожиданно задает вопрос девушка в яркой боевой раскраске в белоснежном фартучке. «Конечно!» – с улыбкой отвечаю, пытаясь предугадать, о чем же будет вопрос. «А сейчас можно постное масло или нет?» Опускаю взгляд на поднос, на котором лежат салатики с маслом, и оказываюсь перед непростой дилеммой. С одной стороны, в нашей духовной академии на первой седмице дают постную пищу с маслом и студентам, и преподавателям – и большинство «академических» придерживаются такой традиции. С другой – если следовать строго монастырскому уставу, елей разрешается только в субботу и воскресенье. Эти мысли стремительно проносятся в голове – но, делая необходимую миссионерско-экономическую поправку на невоцерковленность и молодость вопрошающей, со снисходительной улыбкой отвечаю: «Да, конечно же, можно!» И тут происходит нечто совершенно невероятное: она быстро оборачивается к своей напарнице – такой же эффектной – и с нескрываемым чувством победы говорит: «Вот видишь, а мы с тобой без масла постимся!»…

После этого случая я перестал подстраиваться в своих ответах под первое впечатление от вопрошающего. Кто его знает, может, там, под этой совершенно светской внешностью, скрывается душа, нежно любящая Бога?..

Шорты

«Батюшка, а можно вы мне рот скотчем будете заклеивать, когда я в храм прихожу?» С этим вопросом, улыбаясь, берет у меня благословение в притворе храма Зинаида. Все понятно: опять с кем-то поругалась. Уж сколько мне на нее жаловались – просто несносный человек. А что делать – и сама не знает: страдает, мучается, кается – а язык (который она не иначе называет, как «поганый») каждый раз ее подводит. Скажешь ей замечание – она никогда не обидится, даже не ропщет, не возмущается, бесконечно уважает духовенство, и вообще все, что с Церковью связано, для нее – абсолютно святое. Но окружающим от этого ничуть не легче.

Вскоре жарким летним днем случайно стал свидетелем такой сцены. Поднимаюсь по ступенькам из подземного перехода к лавре, смотрю – впереди, шагах в пяти, – Зинаида. А перед ней – два высоких, статных молодых человека, и оба в белоснежных шортах. Лето ж на дворе! Смотрю – как-то уж больно пристально смотрит Зинаида на их шорты, видно, какую-то непростую мысль жует. Эх, жаль, не послушался ее, как скотч бы сейчас пригодился! Ну все, началось. «Молодые люди! Да, да, вы, я к вам обращаюсь!» Мужчины недоуменно оборачиваются на женщину лет за пятьдесят очень православного вида. «Уж не в храм ли вы собрались идти нагишом, то есть в шортах?» У парней отвисают челюсти от такой неслыханной наглости. «Да тебе-то какое дело?» – «А то я знаю вас, молодых, в храм сунетесь – а там вас завернут, и правильно сделают, а вы, безбожники, обидитесь и потом вообще в храм ходить никогда не будете! И про Церковь одни только гадости и будете рассказывать!» Столь изощренная логика мужикам оказывается не под силу, и они, пожав плечами, лишь только прибавляют шаг, надеясь физически убежать от настигшего их искушения в платочке.

Успеваю их догнать уже почти перед входом в лавру. «Вы не обижайтесь на нее, она хорошая, просто – как бы так помягче сказать – немного не в себе!» Мужчины слегка улыбаются – «Да мы так и поняли!» – и, широко осенив себя крестным знамением, проходят мимо монастырских святых врат. Каких нас только не бывает – православных!..