Текст книги "Радость поутру"
Автор книги: Пелам Вудхаус
Жанр: Юмористическая проза, Юмор
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
Глава 15
Краткий промежуток времени, пока Боко не присоединился к нашей дружеской компании, я посвятил размышлению о том, как, должно быть, непривычно бедному мистеру Устрице все, с чем он столкнулся здесь.
Подумать только, говорил я себе, солидный американский бизнесмен, гордость Соединенных Штатов, жизнь его размеренна и расписана, как по нотам. Я бывал в Нью-Йорке и встречал их десятки, мне нетрудно представить себе типичный день Устрицы.
Ранехонько поутру бодрый подъем в собственном доме на Лонг-Айленде. Ванна. Бритье. Каша. Кофе. Отправился на местную железнодорожную станцию. Поезд 8.15. Сигара. Свежий номер «Нью-Йорк таймс». Прибыл на «Пенсильвания-Стейшн». Работа до обеда. Обед. Работа после обеда. Коктейль. Поезд 5.50. На машине со станции домой. Прибыл. Поцеловал жену и крошек, потрепал по голове обрадованного пса. Принял душ. Переоделся во что-то просторное. Заслуженный ужин. Мирный вечер. Отход ко сну.
Таков, за вычетом праздников и выходных, круглогодичный распорядок жизни у людей типа Чичестера Устрицы. Она плохо подготавливает человека к трудностям и превратностям, которые ожидают его в джунглях Стипл-Бампли. Знакомство со Стипл-Бампли для него – совершенно новое, непривычное переживание, как обухом по голове. Вроде человек нагнулся нарвать букетик полевых цветов на железнодорожной насыпи и не успел понять, что это ударило его в поясницу, когда налетел Корнуоллский экспресс. Небось сидит сейчас в садовом сарае, слышит улюлюканье Боко и думает, что настала гибель цивилизации, о которой он так часто рассуждал на заседаниях своего клуба.
Несмотря на то что свод небес, как я уже говорил, был весь выложен кружками золотыми, ночь вообще-то была довольно темная, толком ничего не разглядишь. И тем не менее видимости хватало, чтобы заметить, до чего Боко доволен собой. Без преувеличения можно сказать, что у него от самодовольства голова кругом пошла. Об этом свидетельствовало хотя бы то, что он, не сходя с места, принялся звать дядю Перси «мой дорогой Уорплесдон», на что в нормальном состоянии не отважился бы даже на пари.
– А-а, мой дорогой Уорплесдон! – воскликнул Боко, приглядевшись и удостоверившись, что разговаривает именно с дядей. – Я вижу, вы не спите? Превосходно, превосходно. И Чеддер здесь? И Дживс? И Берти? Отлично. Впятером мы как-нибудь одолеем и скрутим негодяя. Не знаю, расслышали ли вы, что я кричал, но я запер грабителя в садовом сарае.
Он говорил как человек, готовый принимать благодарность нации, и тыкал при этом пальцем в дядину грудь, словно внушая старику, что он счастливчик, поскольку его интересы денно и нощно блюдет Боко Фитлуорт. Ничего удивительного, на мой взгляд, что такое обхождение моему почтенному свояку явно пришлось не по душе.
– Перестаньте тыкать в меня пальцем, сэр! – сердито прорычал тот. – Что за чушь вы плетете про каких-то грабителей?
Боко немного оторопел. И счел такой тон не вполне уместным.
– Чушь, Уорплесдон?
– Откуда вы взяли, что этот человек – грабитель?
– Мой дорогой Уорплесдон! Кто, кроме грабителя, станет поздно ночью таиться по сараям? Но если это вас не убеждает, позвольте вам сказать, что я сейчас проходил под окном буфетной и заметил, что оно заклеено куском оберточной бумаги.
– Оберточной бумаги?
– Именно. Так что сразу видно, верно?
– Что видно?
– Мой дорогой Уорплесдон, это с полной очевидностью доказывет преступные намерения того, кто схвачен мною. Возможно, вы не в курсе, но, когда грабители хотят проникнуть в дом и завладеть его содержимым, они прилепляют к стеклу патокой лист оберточной бумаги, а затем одним ударом кулака разбивают стекло. Всегда так делается. Осколки прилипают к бумаге, и можно спокойно лезть в окно без опасения оказаться изрезанным в фарш. Так что уж нет, мой дорогой Уорплесдон, в криминальных намерениях негодяя не приходится сомневаться. Я его запер в самый последний момент. Услышал какое-то движение в сарае, заглянул внутрь, вижу, там что-то чернеется, ну, и я успел захлопнуть дверь и задвинуть засов и тем загнал его в угол и сорвал все его планы.
Последние слова Боко удостоились профессионального одобрения со стороны неусыпного стража законности и порядка:
– Молодчина, Боко.
– Благодарю, Сыр.
– Ты проявил похвальное присутствие духа.
– Спасибо на добром слове.
– Теперь я пойду и арестую его.
– Я как раз собирался это предложить.
– Оружие при нем имеется?
– Не знаю. Ты скоро это выяснишь.
– Пусть имеется, мне все равно.
– Правильно!
– Я внезапно прыгну…
– Вот-вот, именно.
– … и разоружу его.
– Будем надеяться. Будем очень надеяться. Да, надо надеяться на лучшее. Но что бы ни случилось, ты сможешь утешаться сознанием, что выполнил свой долг.
В продолжение всего этого диалога, начиная с реплики: «Молодчина, Боко» и кончая заключительными словами: «…выполнил свой долг», дядя Перси недвусмысленно переминался с ноги на ногу, как та самая кошка на раскаленной крыше. И можно его понять. Он пригласил Дж. Чичестера Устрицу на разговор по душам в садовом сарае, и мысль о том, как констебль на него внезапно прыгнет, естественно, была для него огорчительна. Невозможно вести конфиденциальные деловые переговоры, когда такое творится. Охваченный душевными терзаниями, дядя опять принялся повторять: «Что??? Что??? Что???», – а Боко в ответ стал снова тыкать пальцем ему под ребра.
– Не волнуйтесь, мой дорогой Уорплесдон, – произнес Боко, постукивая, как дятел, – не беспокойтесь за Сыра. Он останется цел. По крайней мере я так думаю. Конечно, человек может ошибаться. Но ведь он получает жалованье за то, что рискует. А, Флоренс! – добавил он, приветствуя хозяйскую дочь, которая явилась в этот момент среди нас в халате и папильотках.
Однако обычные безмятежность и уравновешенность ей на этот раз явно изменили. Она сердито осадила Боко:
– Никаких «А, Флоренс!». Что тут происходит? Что означают этот шум и суматоха? Меня разбудил чей-то крик.
– Мой, – уточнил Боко, и даже в ночной темноте было заметно, как он самодовольно ухмыляется. Я думаю, во всем Гемпшире не нашлось бы в ту ночь человека, который с таким же одобрением относился к себе, как Боко. Он твердо уверовал в то, что является всеми обожаемым народным героем, и даже не подозревал, что любимым чтением дяди Перси в данную минуту было бы его имя, начертанное на могильной плите. Грустная, в общем, получилась история.
– Очень жаль, – отрезала Флоренс. – Совершенно невозможно спать, когда люди орут и бегают по всему парку.
– Бегают? Да я грабителя изловил.
– Грабителя изловил?
– Совершенно верно. Здоровенного, беспощадного ночного громилу, и к тому же, возможно, вооруженного до зубов, это мы выясним, когда Сыр с ним разберется.
– Но каким образом ты его поймал?
– Уметь надо.
– Что ты делал в парке так поздно ночью?
Дядя Перси словно только этой реплики и дожидался.
– Вот именно! – вскричал он, фыркнув, как боевой скакун. – Это я и собирался спросить! Какого дьявола вы тут делаете? Не помню, чтобы я приглашал вас в свои частные владения бегать, точно бизон, и поднимать оглушительный шум, лишая всех сна и отдыха. У вас, кажется, есть свой сад, вот и сделайте одолжение, бегайте по нему, как бизон, если вам хочется. Запереть человека в мой сарай! Неслыханная вещь! Какого дьявола вы суетесь, куда вас не просят?
– Это я суюсь, куда меня не просят?
– Да, черт возьми!
Боко был явно ошарашен. Чувствовалось, что в голове у него крутится мысль про некоторых, которые клюют руку кормящую. Сначала он даже слова произнести не мог, только стоял и заикался.
– Ну, знаете ли! – вымолвил он наконец. – Ну, скажу я вам! Ну, разрази меня гром! Ну, лопни мои глаза! Я, оказывается, суюсь, куда меня не просят! Вот, выходит, как вы на это смотрите? Ха! Конечно, никто не ждет особой благодарности за те небольшие услуги, которые делаешь людям, – во вред себе, кстати сказать, – но все же, казалось бы, в таких случаях можно было по крайней мере ожидать любезного обращения. Дживс!
– Сэр?
– Что говорил Шекспир насчет неблагодарности?
– «Дуйте, дуйте, зимние ветры, – сэр, – вы не так жестоки, как людская неблагодарность». Кроме того, он называет это человеческое свойство: «Ты, дьявол с мраморным сердцем»[21]21
Две шекспировские цитаты из «Как вам это понравится» и «Короля Лира».
[Закрыть].
– И тут он недалек от истины. Я сторожу его дом, точно верный ангел-хранитель, поступаясь своим сном и отдыхом, проливаю пот, задерживаю грабителей…
Тут дядя Перси снова вмешался:
– Каких грабителей? Чушь! Совершеннейшая чушь! Наверное, просто безвредный путник укрылся от грозы в моем сарае…
– От какой еще грозы?
– Не важно, от какой грозы.
– Никакой грозы нет.
– Ну, хорошо, хорошо.
– Чудесная ясная ночь, никаких признаков грозы.
– Хорошо, хорошо! Не о погоде сейчас речь. Мы говорим о бедном, одиноком, заблудившемся страннике, которого заперли в сарае. Я утверждаю, что он просто безобидный прохожий, и отказываюсь преследовать несчастного. Что плохого он сделал? Вся шушера на мили в округе пользуется моим парком как своим собственным, почему же с ним так обошлись? Сюда ведь, кажется, открыт доступ всем, черт подери!
– Так вы не думаете, что это грабитель?
– Не думаю.
– Уорплесдон, вы – осел. А как же оберточная бумага? А патока?
– К черту патоку. Провались оберточная бумага. И как вы смеете называть меня ослом? Дживс!
– Милорд?
– Вот десять шиллингов, ступайте отдайте их бедняге и выпустите его из сарая. Пусть он заплатит ими за ужин и теплую постель.
– Очень хорошо, милорд.
Боко неодобрительно взлаял, как рассерженная гиена.
– И вот еще что, Дживс, – сказал он.
– Сэр?
– Когда он уляжется в теплую постель, получше подоткните ему одеяло и позаботьтесь, чтобы у него была грелка.
– Очень хорошо, сэр.
– Десять шиллингов, подумать только! Ужин, а? Теплая постель, ну а как же? Все, с меня довольно. Я умываю руки. Больше вы не дождетесь от меня помощи, когда понадобится ловить грабителей в этом сумасшедшем доме. В следующий раз, когда они явятся, я похлопаю их по спине и подержу им лестницу.
Боко удалился во тьму, весь кипя обидой, и его, говоря честно, можно было понять. Обстоятельства сложились таким образом, что разобиделся бы самый кроткий человек, не говоря уж о темпераментном молодом литераторе, приученном заглядывать на огонек к своим издателям и, чуть что, закатывать им скандалы.
Но хоть я его и понимал, однако же скорбел. Более того, я бы даже сказал, что стенал в душе. Чувствительное сердце Вустера глубоко страдало от того, что путь юной любви Нобби и Боко так тернист, и я всей душой надеялся, что в результате ночного переполоха дядя Перси сменит гнев на милость и тернии будут убраны у них из-под ног.
Но вместо этого вздорный писака умудрился перебраться на самую нижнюю ступень дядиной немилости. Если прежде шансов на то, чтобы отхватить опекунское благословение, у него было, скажем, один к четырем, то теперь их наверняка осталось не больше, чем восемь на сто, да и то, боюсь, никто бы не поставил.
Я еще стоял, размышляя, не надо ли сказать Боко пару-тройку слов в утешение, и склоняясь к мысли, что, пожалуй, лучше не надо, когда послышался тихий свист, – возможно, это крик малой ушастой совы, точно не знаю, – и из-за дальнего дерева выглянуло нечто смутное, но безусловно женского рода. Я сообразил, что по всем признакам это не иначе как Нобби, и потихоньку, пока никто не видит, отчалил в том направлении.
Догадка моя подтвердилась, это была Нобби, в халате, но без папильоток. По-видимому, при ее прическе они не требуются. Нобби прыгала от волнения, горя желанием поскорее услышать последние известия.
– Я не рискнула подойти к остальным, – пояснила она, когда мы обменялись приветствиями. – Дядя Перси сразу отослал бы меня спать. Ну, Берти, как идут дела?
У меня сердце разрывалось от необходимости обрушить на трепетную девицу дурные вести, но ничего не поделаешь, тяжкий долг надо было исполнить.
– Не очень хорошо, – грустно ответил я ей.
Как я и ожидал, мои слова пронзили ее в самое сердце. Бедняжка горестно взвизгнула.
– Не очень хорошо?
– Да.
– А что вышло не так?
– Лучше спроси, что вышло так. Вся эта затея была обречена на провал с самого начала.
Нобби застонала, и смотрю, она направила на меня эдакий неприятно подозрительный взгляд.
– Наверное, ты провалил то, что было на тебя возложено?
– Совсем наоборот. Я выполнил все, что было в человеческих возможностях. Но произошло одно из тех прискорбных стечений, в результате которого вместо минутного дела на двоих получилась массовая сцена. Все поначалу шло хорошо, до тех пор, пока усадьба со службами и постройками не наполнилась шумной толпой – тут тебе и дядя Перси, и Дживс, и Сыр, и Флоренс, и так далее и тому подобное. Естественно, все наши планы рухнули. С сожалением должен при этом заметить, что Боко проявил себя не наилучшим образом.
– То есть как это?
– А так, что он зачем-то все время называл дядю Перси «мой дорогой Уорплесдон». Такого человека нельзя без последствий долго называть «мой дорогой Уорплесдон», это обязательно плохо кончится. В ход пошли резкие выражения, из них многие были произнесены твоим любезным. Произошла крайне неприятная сцена, которая завершилась тем, что Боко обозвал дядю Перси ослом, повернулся на сто восемьдесят градусов и торжественно удалился прочь. Боюсь, что в глазах последнего он упал на самую низкую ступень.
Нобби застонала слабым голосом, и я даже подумал, не погладить ли ее по головке, но, придя к выводу, что проку от этого будет ноль, воздержался.
– Я так надеялась, что хотя бы раз в жизни Боко сегодня не сваляет дурака! – горестно пролепетала она.
– По-моему, на писателя вообще никогда нельзя надеяться, что он не сваляет дурака, – рассудительно возразил я.
– Ну ладно! Он у меня за это получит! В какую сторону он пошел, когда повернулся на сто восемьдесят градусов?
– Вон туда куда-то.
– Погоди, дай только мне его найти! – воскликнула Нобби и, пустившись по следу, точно малорослая гончая, сгинула, унесенная ветром.
Спустя секунды две или, может быть, три передо мной замерцал Дживс.
– Беспокойный вечер, сэр, – проговорил он. – Я только что выпустил мистера Устрицу.
– Да Бог с ним, с Устрицей. От Устрицы мне не горячо и не холодно. Что меня всерьез беспокоит, это судьба Боко.
– А, да-да, сэр.
– Остолоп несчастный! Надо же ему было так настроить против себя дядю.
– Ваша правда, сэр. Прискорбно, что молодой джентльмен не избрал более примирительный тон.
– Он пропал, если только вы не найдете способа их помирить.
– Да, сэр.
– Разыщите его, Дживс.
– Слушаюсь, сэр.
– Потолкуйте с ним.
– Потолкую, сэр.
– Напрягите все мозговые извилины, чтобы нащупать выход.
– Очень хорошо, сэр.
– Он где-то там бродит в молчании ночи. Хотя молчание будет не таким уж полным, потому что Нобби побежала сказать ему, что она о нем думает. Обойдите парк по кругу и, как услышите громкое сопрано, прямо туда и сворачивайте.
Он исчез, как ему было сказано, а я стал прохаживаться взад-вперед, напряженно морща лоб. Так я морщил его минут, наверное, пять, когда неподалеку от меня возникли какие-то смутные очертания, и я узнал Боко, явившегося ко мне с ответным визитом.
Глава 16
Боко показался мне притихшим и обновленным, словно его душу пропустили через пресс для отжима белья. В нем сразу можно было угадать человека, которого только что отчитала девушка его мечты, и он еще не успел толком опомниться.
– Привет, Берти, – произнес он слабым, богобоязненным голосом.
– Здорово, Боко.
– Ну и ночка!
– Да, ничего себе.
– У тебя нет при себе фляжки?
– Нет.
– Что же это ты? Надо всегда иметь при себе фляжку с чем-нибудь крепким – на всякий экстренный случай. Как собаки сенбернары в Альпах. Пятьдесят миллионов сенбернаров не могут ошибаться. Я только что перенес эмоциональное потрясение, Берти.
– Нобби тебя отыскала? Его слегка передернуло.
– Я сейчас с ней разговаривал.
– Мне так и показалось.
– Заметно по лицу, да? Ну, конечно. Скажи, это не ты донес ей про «шутейные товары»?
– Да что ты! Конечно, нет.
– От кого-то она узнала.
– Наверное, от дяди Перси.
– Правильно. Она же должна была у него справиться, как у нас прошел обед. Да, ясно, это он послужил ей источником информации.
– Так, значит, она затронула «шутейные товары»?
– О да. Затронула. Ее речи касались отчасти их, а отчасти событий сегодняшней ночи. По обоим вопросам она не стеснялась в выражениях. Это точно, что у тебя нет при себе фляжки?
– Боюсь, что точно.
– Что ж, ладно, – проговорил Боко и на некоторое время погрузился в задумчивость, а очнувшись, задал мне вопрос, как я думаю, откуда девушки нахватываются таких выражений.
– Каких выражений?
– Я бы не рискнул их повторить при джентльменах. Должно быть, обучаются в школе.
– Она что, задала тебе жару?
– Щедрой рукой. Странное это было ощущение, скажу я тебе, когда она меня пропесочивала. Стоишь и плохо соображаешь, а вокруг вьется что-то маленькое и визгливое и кипит злобой. Словно бы на тебя нападает такая собачка, пекинес.
– Не знаю, на меня пекинесы не нападали.
– Можешь спросить у тех, на кого нападали. Тебе подтвердят. Вот-вот вцепится зубами в лодыжку.
– И чем дело кончилось?
– Я остался жив, во всяком случае. Но что – жизнь?
– Жизнь – неплохая вещь.
– Никудышная, если ты потерял любимую девушку.
– А ты что, потерял любимую девушку?
– По-видимому. Сам не разберу. Зависит от того, как толковать такие слова: «Ни видеть, ни слышать тебя больше не желаю ни на том, ни на этом свете, тупица ты несчастный».
– Она так сказала?
– Среди прочего.
Я понял, что пришло время утешать и ободрять.
– Я бы не стал из-за этого беспокоиться, Боко. Он удивился:
– Не стал бы?
– Нет, не стал бы. Она говорила это не всерьез.
– Не всерьез?
– Ну конечно.
– Просто так, болтала что придется? Вроде поддерживала светскую беседу?
– Я тебе сейчас объясню, Боко. Я довольно хорошо изучил слабый пол. Наблюдал их в разных настроениях ума. И пришел к выводу, что, когда они вот так кипятятся, их словам не надо придавать значения.
– И ты советуешь не обращать внимания?
– Ни малейшего. Выкинь из головы.
Боко снова помолчал. Потом заговорил, и в его голосе звучала нота ожившей надежды:
– Надо вот еще что иметь в виду: прежде-то она меня любила. Еще вечером любила. Всей душой. Ее собственные слова. Это следует помнить.
– И сейчас любит.
– Ты всерьез так думаешь?
– Вполне.
– Хотя и назвала меня несчастным тупицей?
– Конечно. Ты и есть несчастный тупица.
– Верно.
– Нельзя понимать в прямом смысле слова, которыми девушка бранит тебя в сердцах за то, что свалял непроходимого дурака. Это как у Шекспира, звучит здорово, но ничего не значит.
– Значит, твое мнение, что старая привязанность осталась?
– Определенно. Да Господи, дружище, если она могла тебя любить, несмотря на серые фланелевые брюки с заплатой, простым идиотизмом такое чувство задушить нельзя. Любовь не убьешь. Ее святое пламя пылает вечно.
– Кто тебе сказал?
– Дживс.
– Уж Дживс-то должен знать, верно?
– А как же. На Дживса можно положиться.
– Ну, конечно, можно. Ты меня здорово утешил, Берти.
– Стараюсь, Боко.
– Ты вернул мне надежду. И поднял меня из глубин отчаяния.
Он заметно приободрился. Не то чтобы уж прямо расправил плечи и выпятил подбородок, но духом явно воспрянул. Еще миг, казалось мне, и к нему вернется былая беспечность. Но тут ночную тьму прорезал женский голос, называющий его имя:
– Боко!
Он затрепетал, как осинка.
– Да, дорогая!
– Иди сюда. Ты мне нужен.
– Иду, дорогая! О Господи, – прошептал он чуть слышно. – Опять?
Боко побрел прочь, а я остался размышлять над ходом событий.
Сразу скажу, что он внушал мне оптимизм. Конечно, Боко, который находился на арене рядом с юной Нобби в тот миг, когда она взорвалась на все четыре стороны света, воспринимал случившееся как полный конец света и приход Судного дня. Но с точки зрения сдержанного и хладнокровного стороннего наблюдателя, каким являлся я, дело это было самое обычное, заслуживающее лишь того, чтобы, пожав плечами, преспокойно предать его забвению.
Шелковые узы любви не рвутся от того, что женская половина вдруг разозлится на идиотизм мужской половины и в пламенных речах доведет свою оценку до его сведения. Как бы преданно ни любила девушка избранника своего сердца, рано или поздно наступает миг, когда ей нестерпимо захочется размахнуться и влепить ему затрещину. Если всех влюбленных, с которыми мне случалось в жизни встречаться, выстроить впритык друг за дружкой, я думаю, шеренга протянется на пол-Пиккадилли. Но я не могу припомнить никого из них, кто бы не прошел через то же, что выпало сегодня ночью на долю Боко.
И я уже чувствовал приближение следующего этапа, когда нежная возлюбленная просит прощения, плача на груди у любимого. Что и подтвердил вид Боко, несколько минут спустя снова возникшего вблизи меня. Даже при слабом ночном свете можно было разглядеть, что настроение у него сейчас – на миллион долларов. Он ступал как по облаку, и душа его расправилась, словно губка, смоченная водой.
– Берти.
– Ау.
– Ты еще здесь?
– Я на месте.
– Берти, все в порядке.
– Она тебя по-прежнему любит?
– Да.
– Ну и хорошо.
– Она плакала у меня на груди.
– Прекрасно.
– И просила прощения за то, что так разозлилась. Я сказал: «Ну-ну, будет тебе». И все опять стало замечательно.
– Отлично.
– Меня охватил такой восторг!
– Еще бы.
– Она взяла назад слова «несчастный тупица».
– Хорошо.
– Сказала, что я – дерево, на котором зреет плод ее жизни.
– Прекрасно.
– Она ошибалась, когда говорила, что не хочет меня больше ни видеть, ни слышать ни на этом свете, ни на том. Она хочет меня видеть. Как можно чаще.
– Отлично.
– Я прижал ее к сердцу и поцеловал как безумный.
– Естественно.
– Присутствовавший при этом Дживс был растроган до глубины души.
– А, и Дживс при этом присутствовал?
– Да. Они с Нобби обсуждали разные планы и приемы.
– Как размягчить сердце дяди Перси?
– Ну да. Ведь так или иначе, но этого надо добиться.
Я принял озабоченный вид – попусту, конечно, в темноте он пропал для Боко даром.
– Н-да, нелегкая задача…
– Да нет же, пустяк.
– …после того, как ты говорил ему «мой дорогой Уорплесдон», да еще обозвал ослом.
– Пустяк, Берти, совершеннейший пустяк. Дживс внес замечательное предложение.
– Ах вот как?
– Какой человек, а?
– О да.
– Я всегда говорю: с Дживсом никто не может сравниться.
– Правильно говоришь.
– Ты замечал когда-нибудь, как у него сзади выступает затылок?
– Много раз замечал.
– Там как раз у него мозг. Спрятан за ушами.
– Угу. Так какое же предложение?
– Коротко говоря, вот какое. Он считает, что я произведу хорошее впечатление и смогу вернугь утраченные позиции, если заступлюсь за старика Уорплесдона.
– То есть как это? Не понимаю. Как ты за него заступишься?
– Дживс советует мне прийти к нему на помощь.
– На помощь дяде Перси?
– Да, я понимаю, звучит противоестественно, но, по мнению Дживса, нужно, чтобы я его защитил, и все будет в порядке.
– Не могу себе представить.
– Очень просто. Вот слушай. Скажем, завтра утром, ровно в десять часов, в кабинет к старику Уорплесдону врывается здоровенный мрачный детина и принимается его всячески донимать, орать на него, обзывать и вообще вести себя угрожающе. А я, затаившись снаружи под окном, в самый подходящий психологический момент поднимаюсь, всовываю голову в окно и говорю спокойным, ровным тоном: «Уймись, Берти».
– Берти?
– Это его так зовут – Берти. Не перебивай, пожалуйста, я потеряю нить. Значит, я всовываю голову и говорю: «Уймись, Берти. Ты удивительным образом забываешься. Я не могу спокойно стоять и слушать, как оскорбляют лорда Уорплесдона, человека, которого я так ценю и уважаю. Пусть у нас с лордом Уорплесдоном и были кое-какие трения – вина на мне, и я всей душой раскаиваюсь, – но я ни на минуту не переставал считать, что знакомство с ним – большая честь. И когда я слышу, как ты обзываешь его такими словами, как…»
Я соображаю быстро. И я уже догадался, к чему ведет их адский план.
– Вы хотите, чтобы я ворвался в берлогу дяди Перси и стал осыпать его бранными словами?
– Ровно в десять, минута в минуту. Это очень важно. Мы сверим часы. По словам Нобби, он всегда по утрам сидит у себя в кабинете, наверное, пишет выговоры своим капитанам.
– А ты выскочишь и обругаешь меня за то, что я обругал его?
– В таком духе. В результате я явлюсь ему в благоприятном свете, он проникнется ко мне теплыми чувствами и сознанием того, что я в общем-то вполне неплохой малый. Представляешь, только что он дрожал, съежившись в кресле, когда ты стоял над ним и грозил пальцем…
Картина, которая при этом возникла у меня перед глазами, была так ужасна, что я затрепетал и упал бы на землю, если бы не изловчился ухватиться за дерево.
– И ты говоришь, что это предложил Дживс?
– Да, прямо с ходу, почти не задумываясь.
– Может быть, спьяну? Боко холодно ответил:
– Я тебя не понимаю, Берти. Я лично ставлю это предложение в один ряд с его самыми удачными находками. Вроде бы такой простой замысел, который тем и прекрасен, что прост, и потому не может сорваться. Появившись в тот самый миг, когда ты стоишь над стариком Уорплесдоном и наводишь на него ужас, окружив его участием и оказав поддержку, я, естественно…
Бывают мгновения, когда мы, Вустеры, проявляем твердость – я бы даже сказал, непреклонность, – например, когда мне предлагают стоять над дядей Перси и наводить на него ужас.
– Мне очень жать, Боко.
– Жаль? Чего?
– На меня не рассчитывай.
– Что-о?
– Ничего не выйдет.
Боко весь подался вперед, вглядываясь в мое лицо и словно не веря собственным глазам.
– Берти!
– Да, я все знаю. Но повторяю тебе, ничего не выйдет.
– Ничего не выйдет?
– Ничего.
В его голос закралась умоляющая нотка, вроде той, какая бывает слышна у Бинго Литла, когда он уговаривает букмекера взглянуть на вещи шире, масштабнее и подождать неделю, пока он отдаст долг.
– Но, Берти, ты же хорошо относишься к Нобби?
– Конечно.
– Ну конечно, хорошо, иначе ты разве купил бы ей тогда на три пенса кисленьких леденцов? И ты ведь не будешь, я надеюсь, отрицать, что мы с тобой вместе учились в школе? Конечно, не будешь. Наверное, я просто ослышался. Мне почудилось, будто ты сказал, что отказываешься принять участие.
– Нет, ты не ослышался.
– Нет?
– Нет.
– Ты отказываешься сыграть свою роль?
– Отказываюсь.
– Нет, погоди. Тут нужна полная ясность: ты действительно отклоняешь нашу просьбу и не соглашаешься сыграть в задуманном предприятии предназначенную тебе такую простую и несложную роль?
– Совершенно верно.
– И это говорит Берти Вустер?
– Он самый.
– Тот Берти Вустер, с которым я вместе учился в школе?
– Да.
Он с присвистом набрал полную грудь воздуха:
– Ну, знаешь, если бы мне кто-нибудь сказал, что так будет, я бы не поверил. Я бы, смеясь, отмахнулся. Чтобы Берти Вустер меня подвел? Да никогда в жизни. Кто угодно, но не Берти, который не только учился вместе со мною, но еще и в данную минуту вот-вот лопнет от щедрот моего стола.
Это был чувствительный удар. Не то чтобы я вправду лопался от его угощения, не так чтобы уж совсем до отвала он меня угостил, но тут с ним нельзя было не согласиться. Я даже чуть было не дрогнул перед таким доводом. Но тут же подумал про то, как дядя Перси будет дрожать, съежившись от страха в кресле, – это он-то будет дрожать? – и твердость ко мне вернулась.
– Очень сожалею, Боко.
– Я тоже. Сожалею и разочарован. Я бы сказал, сердце мое сжимается от грусти. Ну что ж, придется, как видно, пойти и принести дурную весть Нобби. Господи, как она будет плакать!
Я ощутил угрызение совести.
– Я не хочу, чтобы Нобби из-за меня плакала.
– А она будет. Ведро слез прольет.
Боко растаял во мраке, укоризненно вздыхая, а я остался один в обществе звезд.
Я стоял и разглядывал их, удивляясь, почему это Дживс решил, будто они вторят юнооким херувимам, я лично ничего такого не замечал, как вдруг они слились воедино, словно фирмы дяди Перси и Дж. Чичестера Устрицы, и превратились в яркую вспышку пламени.
Чья-то таинственная рука, незаметно подкравшаяся сзади, со всей силой шмякнула меня по затылку неким тупым инструментом, и я, громко охнув, рухнул на землю.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.