Текст книги "Невероятная история индийца, который поехал из Индии в Европу за любовью"

На трясущихся ногах Пикей, словно в трансе, добрел до берега реки Джамна. Оказавшись в воде, он надеялся, что больше никогда не всплывет на поверхность. Но на полпути ко дну, в толще коричневой грязной воды, он поймал себя на мысли, что всеми силами старается всплыть на поверхность и глотнуть воздуха. Так же, как и в прошлый раз. Тело отказывалось подчиняться бессознательным мыслям. Его руками и ногами словно управляла какая-то другая сила, которая и не собиралась сдаваться. Он с трудом выволок свое тело на берег и, мокрый до нитки, направился по плавящимся от жары улицам к железнодорожным путям. Он принял решение положить голову на рельсы и лежать так в ожидании поезда. Но полуденное солнце настолько раскалило рельсы, что он отскочил от горячего железа, едва лишь прикоснувшись к нему. На коже остался ожог, причинявший такую боль, что лежать на рельсах в ожидании поезда было просто невозможно.

Тогда Пикей уселся рядом с путями. «Я брошусь под поезд, когда тот будет подходить», – подумал он. Лишь два шага, и все закончится. Есть ли какой-то простой способ покинуть этот мир? Шли часы, но поезда все не было. Да что там произошло? В сумерках он увидел мужчину, идущего вдоль путей. Пикей спросил его, куда делись все поезда. «Я – машинист», – ответил мужчина. «И почему ты тогда не едешь на поезде?» – спросил Пикей. «Ты что, газет не читаешь?» – «Нет». – «У нас забастовка». – «Забастовка?» – «Давай, не сиди тут. Иди домой к жене!» – «Нет у меня ни дома, ни жены, а живот сводит от голода. Зачем я, по-твоему, сижу тут?» Машинист лишь пожал плечами и пошел прочь. Некоторое время спустя появился полицейский. «Проваливай, пока я тебя не кинул за решетку!» – крикнул он и пригрозил своей дубинкой.

«Я – ошибка», – думал он.

На следующий день к нему в руки попал номер индийской «Таймс». «Забастовка работников железной дороги, – прочел он, – была инициирована Джорджем Фернандесом, руководителем профсоюза железнодорожников. Вдобавок к этому Фернандес призвал присоединиться к забастовке представителей других трудовых объединений, чтобы выразить поддержку машинистам. Всего бастовало 17 миллионов индийцев. Протесты были направлены против инфляции, коррупции, дефицита продуктов питания и, прежде всего, против правительства Индиры Ганди». Один из журналистов писал, что эта забастовка, возможно, самая крупная за всю историю человечества. «Видимо, не я один нахожусь на пределе сил, – думал он, – но и вся Индия стоит перед лицом коллапса. Видимо, это и есть причина, благодаря которой мне не суждено было вчера проститься с жизнью, крупнейшая забастовка в истории человечества!» Недовольство железнодорожников условиями труда уберегло его от самоубийства. Какая великолепная взаимосвязь! Ему просто не дано было умереть. У некой высшей силы определенно были планы на его жизнь. «Этим нельзя пренебрегать», – подумал он. Не может быть простым совпадением тот факт, что все его попытки покончить с жизнью оканчивались провалом. Ему следовало сконцентрироваться на этом пророчестве. Что оно означает? Речь шла о девушке-иностранке. Пикей думал о девушке из Англии со светлой гладкой кожей и в платье с цветочным узором, которая ходила с ним в один класс. С этого момента мысли о девушке все чаще всплывали в его голове – это была его судьба. Мысль о том, что она внезапно возникает перед ним, стала занимать все больше места в его голове.

Спасением от голода и фантазий для Пикея стал новый друг. После знакомства с Нарендрой он снова стал изредка посещать занятия в Колледже искусств Нью-Дели. Они вместе ходили в Индийский дом кофе, куда Нарендра приглашал его на чай. «Может быть, ты хочешь что-нибудь съесть?» – предложил Пикей. Нарендра изучал медицину и принадлежал к касте неприкасаемых. Он так же, как и Пикей, переехал в Дели и был здесь одинок. В медицинский колледж он попал по квоте для неприкасаемых и учился хорошо, гораздо лучше, чем многие из брахманов, которые избегали контактов с ним. В первый же день знакомства Пикей рассказал Нарендре обо всех своих тяготах и невзгодах, о голоде и об отчаянии, которые он пережил за последнее время. Нарендра утешил его и дал немного денег, чтобы Пикей мог регулярно питаться чем-то, кроме ягод и найденных объедков. Спустя две недели лихорадка, мучившая Пикея уже долгое время, отступила. «Скорее всего, у тебя был шигеллез[22]22
  Шигеллез (бактериальная дизентерия, Shigellosis, dysenterya) – острая инфекционная болезнь, вызываемая бактериями рода Shigella.


[Закрыть], это отвратительные сальмонеллы, их еще называют „дели-белли“ или „делийская диарея“», – сказал Нарендра. «Но как мне тогда удалось вылечиться?» – «Человек способен вылечиться самостоятельно, если будет регулярно питаться и ухаживать за собой». Еще шаг в сторону пропасти, еще неделя на ягодах и грязной воде, и болезнь убила бы его. После встречи с Нарендрой ему вновь стали начислять стипендию, которой он не видел уже давно. Счастье пришло не одно. Отец Пикея ответил на его письма и извинился за то, что и не подозревал, насколько все серьезно. К первому за долгие месяцы письму он приложил чек на сто рупий, которых, при должной экономии, должно было хватить на еду в течение недели.

Теперь он мог оплатить учебу в колледже и пойти на занятия. Вернулось желание и силы рисовать, и мир снова заиграл красками. Пикей очень хотел завести новых друзей. Он постоянно встречал одного студента ночами под мостом Минто. У этого юноши тоже часто не было денег, и ему приходилось спать на улице. Они оба знали, что такое голод. Но, несмотря на эту общую беду, юноша не стал Пикею товарищем по несчастью.

Большинство студентов происходили из благородных семей не только среднего класса, но и политических и экономических элит столицы. Так, один студент был сыном директора индийской почты, другая студентка была дочерью болгарского посла, а третья происходила из богатой персидской семьи торговцев из Бомбея и вела завидный столичный образ жизни. «Я выросла в сердце Бомбея», – любила говорить она, откидывая свои длинные распущенные волосы назад и выплевывая на пол жвачку. Пикей восхищенно смотрел на нее и чувствовал себя в ее присутствии робким и нерешительным. Как вести себя рядом с такой уверенной и целеустремленной девушкой?

Когда студенты говорили по-английски, Пикей чувствовал себя как дома. Он подкопил немного денег (больше, чем ему нужно было на еду) и купил несколько журналов «Ридерз Дайджест», чтобы пополнить свой словарный запас.

Когда его друзья говорили на хинди, это вселяло в него неуверенность. Он уже мало-мальски понимал язык, но плохо читал на деванагари[23]23
  Девана́гари (буквально «божественное городское (письмо)») – разновидность индийского письма нагари, происходящего от древнеиндийского письма брахми.


[Закрыть], алфавит которого отличался от используемого в его родном языке ория. Пикей постоянно боялся, что друзья покажут текст, написанный на хинди, и попросят его прочитать.

В кафе колледжа он все чаще встречал юношу, который походил на мусульманина и, как потом выяснилось, действительно им был.

– Привет, меня зовут Тарик, Тарик Бег, – сказал он на хорошем английском, а затем похвастался, что его взяли в колледж вместо кого-то другого.

– Какая удача, – добавил он.

– Почему? – спросил Пикей.

– Спроси моего отца, – ответил Тарик, который вообще не казался высокомерным.

– Твоего отца?

– Мой отец – Мирза Хамидулла Бег. Разве ты о нем никогда не слышал?

– Известное имя, но нет… расскажи! Он знаменит?

– Он главный судья Высшего трибунала.

– О, Тарик, ты сын могущественного человека.

– Да, к сожалению, это так.

– К сожалению?

Они оба интересовались философией. Но ни Пикея, ни Тарика не привлекали индуистские тексты, которые брахманы считали такими важными. Они с удовольствием читали буддийские и джайнистские источники и суфийских мистиков. Часами они могли сидеть в кафе и говорить о познании природы человека и расширении сознания, а когда оглядывались вокруг, то неожиданно для себя обнаруживали, что сторож уже пришел закрывать кафе.

Пикей в то время жил на улице, и Тарик позвал его к себе домой.

– Ты можешь спать у меня на полу. Папа не будет против.

Семья Бег жила в тенистом пригороде на юге Дели в двадцатикомнатном дворце в стиле барокко с девятью ванными. Вскоре после того как Пикей подружился с самым богатым студентом колледжа, сестра Тарика вышла замуж. Семья устроила большую вечеринку в саду дома с роскошным буфетом. Большая часть индийской политической элиты была приглашена, в том числе премьер-министр Индира Ганди. Но Пикея не позвали на праздник. Пока гости подъезжали к главному входу, он лежал в комнате Тарика на полу и ждал, когда друг незаметно принесет ему с праздника тарелку с едой. Он лежал в закрытой комнате и чувствовал себя маленьким и незначительным.

Пикей слышал шум голосов, смех, звон бокалов и музыку. Он вдыхал запах угощений. Только поздно вечером Тарик пришел с тарелкой еды.

«Ты можешь спать у меня на полу.

Папа не будет против».

Он жил в комнате Тарика уже три месяца. Несмотря на огромные финансовые различия между друзьями, оба чувствовали, что у них много общего. Но мечты, планы на будущее и философию можно было обсуждать только тогда, когда Пикей решал один важный вопрос. Каждый раз, когда они встречались, Пикей сначала спрашивал Тарика, есть ли что-то поесть. Когда много лет спустя они возобновили контакт и стали переписываться по электронной почте, самым сильным воспоминанием Тарика о его бедном друге студенческих лет было то, что тот постоянно голодал. Голод всегда стоял на первом месте, и когда был утолен, они могли посвятить время Будде.

Отцу Тарика все меньше нравился бедный друг сына. Главный судья был вежлив с Пикеем и почтительно его приветствовал, как и подобало благовоспитанному бывшему студенту Тринити-колледжа и Кембриджа, но отец все чаще отчитывал Тарика, и сын постоянно заступался за своего менее обеспеченного друга.

Тарик рассказал Пикею, что отец пытался убедить его не общаться с бедным мальчиком из джунглей и вместо этого посоветовал ему заводить друзей из известных состоятельных семей. Ситуация становилась сложнее день ото дня. В конце концов Тарику пришлось соврать, что Пикей уехал, но на самом деле он разрешил бедному другу тайно жить в их доме. Тарик начал украдкой носить еду из столовой в свою комнату. Когда к Тарику, живущему в одном крыле дворца, приходил отец, живущий в другом крыле, Пикею приходилось прятаться в шкафу. Там он стоял в темноте, испытывая страх и стыд, и вслушивался в громкий голос судьи.

Всю весну 1973 года он прятался от отца Тарика и остальной семьи. Как долго это продолжалось, не может сегодня точно сказать ни тот, ни другой. Наверное, Пикей съехал в один майский день, когда ртуть угрожала взорвать хрупкий стеклянный термометр, а асфальт на Коннот-Плейс плавился, как горячая карамель. А может быть, это произошло в начале лета, когда юго-западный муссон принес свинцовые облака, отмыл улицы столицы и выгнал сильную жару. Никто уже не знает точно. Зато Пикей часто вспоминает, что Тарик, который поклялся никогда не оставлять его в беде, был лучшим другом на земле. С таким другом мир казался лучше.

В одну из душных весенних ночей на полу в комнате Тарика Пикей увидел дурной сон. После пробуждения остались только страх и ужас. Мокрый от пота, он открыл глаза и увидел свою мать, которая подошла к нему в темноте комнаты. Она была окутана слабым светом зари, ее мокрое сари прилипло к телу, как будто она только что вернулась с утреннего омовения в деревенской реке. Как обычно, ее черные волосы намокли, на голове она несла глиняный кувшин с водой.

– Как мама может быть здесь? В Нью-Дели? – спросил себя Пикей.

– Скоро все изменится, – сказала она угрюмо и поставила кувшин на пол.

– Мой земной путь подходит к концу, – продолжала она. – Суна Поа[24]24
  Суна Поа – «золотой мальчик».


[Закрыть], ты должен заботиться о своей сестре, не забывай, что она у тебя одна.

Он снова открыл глаза и теперь очнулся по-настоящему. В комнате не было никого, кроме него и Тарика, глубоко и спокойно спавшего в своей кровати. Было половина четвертого утра. Он вспомнил то прекрасное чувство, когда мать еще была рядом и утешала его. Но он понял: это чувство защищенности поколебалось, ведь она сказала, что что-то не в порядке. Чем больше он думал о ее последних словах, тем чаще билось сердце. Он не мог больше лежать на полу, как будто ничего не произошло, и уж точно не мог снова заснуть.

Чтобы не разбудить Тарика, Пикей взял свои вещи, выскользнул из дома и пошел на вокзал. Он без колебаний запрыгнул в вагон, в котором пассажиры без мест теснились на деревянных скамейках. И менее чем через час после того, как он проснулся на полу от вещего сна, поехал на восток.

Три дня спустя, после четырех пересадок, он ехал на автобусе по длинной, полной выбоин дороге в Атмолик и вот уже видел перед собой родительский дом.

Шридхар вышел и удивленно посмотрел на сына, который стоял перед ним в мятой одежде, со спутанными волосами, вспотевший и грязный с головы до ног.

– Откуда ты знаешь, что мама больна? – спросил он сына.

– Я не знал, – ответил Пикей. – Хотя… нет, я знал. Я видел ее во сне.

– Калабати утверждала, что ты приедешь, – сказал Шридхар. – Мы не поверили. Я пытался ее отговорить, но она была непреклонна. – Я знаю, что мой сын приедет, – сказала она много раз.

– Иди скорей, мама тебя ждет, – сказал Шридхар. – Наша птичка скоро навсегда покинет клетку.

Родственники собрались у кровати Калабати. Ей было всего лишь около пятидесяти лет, волосы еще не поседели, но кровоизлияние в мозг отняло жизненные силы – по крайней мере, так сказали в больнице Атмолика.

Калабати пристально посмотрела на Пикея и без длинных приветствий перешла к делу:

– Никогда не употребляй алкоголь и заботься о том, чтобы твоя будущая жена была счастлива.

Потом она добавила, прямо как во сне:

– И заботься о своей сестре. Не забывай, что она у тебя одна.

Она слабела на глазах. Разговор с сыном отнял у нее много сил. Когда в этот же день после обеда Пикей поил ее через приоткрытый рот, она уже не могла глотать. Он услышал лишь бульканье в горле, а затем глухой кашель. Она с усилием повернулась и легла на бок. Взгляд был устремлен вдаль, и ее дыхание становилось медленным и беззвучным. Так Калабати умерла.

В тот же день Шридхар послал за деревенским плотником, чтобы он привез сажень дров для погребального костра. Потом Пикей, отец и маленький брат Прават отнесли тело Калабати вниз к реке, опустили носилки и присели на берег, который круто спускался к воде.

Они терпеливо ждали. Солнце клонилось к закату. Ветер освежал. На небе собрались облака. Пошел дождь, земля содрогнулась от грома, и молнии прорезали темноту, как это всегда бывает в период муссонов. Пикей крепко держал труп матери на коленях, потому что боялся, что сила стихии может вырвать и унести ее худое тело.

Вечер был черен, как сажа, но в коротких проблесках молнии он видел потухшее, бледное лицо матери и ее неподвижные серые ноги. Многие неприкасаемые, которые собрались поприсутствовать на ритуальном сожжении, убежали, потому что посчитали, что злые духи захватили реку.

Но Пикей не испытывал страха. Он был грустен, но спокоен.

Наконец, появился плотник. Он пришел пешком, и за ним не видно было ни повозки, ни вола. Повозка сломалась на большом расстоянии от реки, поэтому он не доставил заказанные дрова. В этот вечер они не смогут сжечь тело матери.

– Ты не можешь в такую грозу целый вечер сидеть с трупом Калабати на коленях, – сказал Шридхар Пикею. – Скоро тело начнет разлагаться.

Пикей и Прават считали, что нужно что-то делать. Они спустились на берег по песчаному откосу, который возвышался над рекой, и вместе с отцом голыми руками выкопали могилу в полметра глубиной. Затем они бережно положили туда тело Калабати. Раз они не могли сжечь тело, то должны были похоронить ее в песке, и надеялись, что река скоро унесет ее в свои воды. Самым важным было то, что она воссоединится с водой.

Отец и младший брат стиснули зубы. Пикей плакал. Внезапно он решился на отчаянный шаг. Он прыгнул в могилу, лег на свою мать и попросил остальных, чтобы они похоронили его вместе с ней. На несколько секунд установилась полнейшая тишина. Лил дождь, никто ничего не говорил, но вдруг Шридхар, не произнося ни слова, поднял своего сына из могилы, положил его на отмели и начал зарывать руками могилу своей жены.

На следующее утро Пикей поехал обратно в Дели. Он не хотел присутствовать на церемонии похорон, которая должна была состояться через несколько дней, потому что в соответствии с обычаями он обязан был побрить волосы, но для него его распущенные волосы, которые он отрастил в Дели, вдохновившись хиппи, были слишком важны. Он посчитал, что уже простился с матерью на берегу реки.

Чувство защищенности, которое он ощущал, когда мертвое тело матери лежало на его коленях, быстро исчезло. В поезде, который вез его по долине реки Ганг обратно во взрослую жизнь, он не чувствовал ничего, кроме пустоты.

– Разорвалась невидимая нить, – написал он в своем дневнике. – Иногда мы летаем, но всегда приземляемся на руки матери. Сейчас, когда она больше не со мной, у меня как будто выбили почву из-под ног. Жизнь перестала быть стабильной. Земля качается под ногами. Я падаю.

Семестр подходил к концу, а Пикей и Тарик решили на каникулах отправиться в путешествие. Они планировали приехать к отцу Пикея и его братьям и, может быть, даже посетить несколько памятников Будды.

Сначала они направились в родную деревню Пикея. Автостопом они проехали по штату Орисса и добрались до его дома. Убитый горем Шридхар еще не оправился после смерти жены.

Потом они сели в автобус, который направлялся из долины Ганга в предгорья Гималаев и привез их в долину Катманду в Непале. Они впервые были за границей, впервые увидели заснеженные горные вершины и лужи, покрывшиеся после морозной ночи тонким слоем льда.

Это был безупречно чистый новый мир. Цвета были сильны и контрастны, небо ясное и синее, а не серое или грязно-коричневое от смога, как в Дели. Однажды днем, когда Пикей рисовал деревья в парке Ратна в Катманду, к нему подошел человек. Мужчина сложил руки в приветственном жесте, вежливо сказал «Намасте»[25]25
  Намасте – индийское и непальское приветствие и прощание.


[Закрыть] и спросил, рисует ли Пикей людей.

Немного помедлив, Пикей ответил: «Да, иногда рисую».

Иногда мы летаем, но всегда приземляемся на руки матери.

У этого человека был прямой выдающийся нос и непальская шляпа, похожая на матросскую бескозырку. Это делало его профиль очень характерным, а его самого – хорошим объектом для рисования. Он был доволен и попросил разрешения купить рисунок за несколько рупий. Это вызвало любопытство другого человека, который как раз проходил мимо и спросил Пикея, может ли тот его нарисовать. Пока солнце постепенно исчезало за горными вершинами Гималаев, вокруг художника собралась толпа людей и очередь счастливых клиентов в ожидании портретов.

После четырех часов рисования у него начала болеть правая рука, но карманы были полны монет и мятых купюр.

Денег, которые он заработал, могло хватить на завтрак и ужин в кафе на улице хиппи на четыре дня. Будучи в состоянии заплатить за себя, а не полагаться на щедрость Тарика, он почувствовал большое облегчение. Беспокойство, которое он постоянно испытывал, потому что у него всегда не хватало денег, утихло. Может быть, все изменится, подумал он.

В кафе «Патан» и «Снеговик», куда ходили Тарик и Пикей, они были подобны двум экзотическим птицам среди западных хиппи. Неприкасаемый мальчик из джунглей и сын богатого мусульманина, оба из Индии – они сильно отличались от этих европейских отпрысков среднего класса. Молодые европейцы бежали от Запада, Пикей и Тарик стремились туда. Пикей восхищался не богатством и технологическим прогрессом Запада, а тем фактом, что там не было ни одного брахмана и кастовой системы. Конечно, и в Европе есть бедные люди, думал он, но их так не угнетают, как неприкасаемых в Индии.

Друзья сделали все возможное, чтобы смешаться с европейцами, которые вечерами пропадали в кафе, презирали материализм, курили гашиш и ели яблочный пирог. Наверное, европейцы рассматривали Пикея и Тарика – двух местных, которые носили джинсы, были начитанны и хорошо говорили по-английски, – как экзотический штрих к их хиппи-сообществу.

Но самое главное – жизнь Пикея приняла новый оборот. Впервые он понял, как заработать деньги. Последний вечер в Катманду он чувствовал, что началась новая жизнь, в которой он никогда больше не будет голодать.

По возвращении в Нью-Дели Тарик побоялся отца и поэтому не решился пригласить Пикея в свой дом. Пикей не упрекнул друга, потому что в этой ситуации поступил бы точно так же. Так он снова стал бездомным: иногда спал у школьных друзей, а иногда возвращался на каменный пол вокзала. Это был суровый удар судьбы.

Но теперь Пикей знал, как может зарабатывать деньги. Он выбрал два места, где хотел попробовать себя в новом амплуа уличного художника. Одно место находилось у фонтана в парке Коннот-Плейс в центре города, а другое – в спальном районе Палам неподалеку от аэродрома на окраине города.

Когда полиция в одном месте доставляла неудобства, он переходил на другое. Иногда ему приходилось оправдываться: «Уважаемый господин полицейский, пожалуйста, я же должен как-то зарабатывать себе на жизнь. Вы так не считаете?»

Большинство полицейских были продажными и потому дружелюбными. Глава полиции района был доволен, когда вместо взятки Пикей нарисовал его портрет.

– Нарисуй меня, и тебе не придется платить, – объяснил он.

Так многочисленные портреты углем и карандашом украсили голые стены полицейского участка.

Посетители индийского кафе, проходя мимо фонтана, с любопытством смотрели на рисунки Пикея. Каждый день около его мольберта собиралась толпа народа. Иногда приходили полицейские и просили людей разойтись или отвозили Пикея в полицейский участок. Он не сопротивлялся, потому что быстро понял, какое преимущество дает ночной арест. Его кормили, он спал в теплой камере и даже мог помыться. А утром его выпускали на свободу.

Так началось сотрудничество с полицией Коннот-Плейс. Когда час пик заканчивался, полицейский приходил, чтобы забрать Пикея в участок. У Пикея было место, где спать, а страж порядка получал пятьдесят процентов от его доходов. Но в конце концов коллеги заподозрили, что это какая-то незаконная схема, и полицейский был вынужден «разорвать соглашение». Теперь Пикею нельзя было какое-то время там появляться.

Но нужно было продолжать зарабатывать деньги, поэтому он на время переехал со своим портретным бизнесом в район аэропорта.

В День Республики, 26 января 1975 года, толпы людей заполнили улицу, ведущую в центр. Движение было заблокировано, полиция оцепила тротуары, чтобы толпа не перегораживала улицу. Люди теснились и пристально смотрели в сторону терминала. Некоторые из них держали в руках плакаты, другие – цветы. Он видел журналистов с камерами и блокнотами. Внезапно сквозь толпу прошло волнение, кого-то толкнули, послышались ругательства, но вскоре их заглушил нетерпеливый гул. «Кого они ждут?» – спрашивал себя Пикей.

И тогда подъехали два полицейских джипа, а потом еще два. Колонна медленно поползла вперед, как будто они хотели что-то показать публике. Гул нарастал. Пикей занял место с хорошим обзором и увидел открытый джип, в котором сидела девушка. Ее кожа была светлой.

«Из далекой страны», – подумал он. Ему казалось, что она излучает свет.

– Валентина, ты наша героиня! – прокричал кто-то.

Пикей был зажат между группой высоких сикхов и школьниками у края тротуара. Дети ликовали. Пикей тоже радовался. Так как у него не было цветов, он нарисовал набросок женщины, которая свалилась с неба, приземлилась в аэропорту и сейчас, как королева, ехала в центр города. Тогда он протиснулся через толпу, чтобы подойти поближе к джипу, который теперь остановился, и хотел протянуть ей свой рисунок. Охранник преградил ему путь дубинкой, резким движением взял листок и посмотрел на него. Пикей увидел, как охранник улыбнулся и вручил рисунок женщине. Она тоже посмотрела на портрет, и полицейский указал на Пикея. Он встретился с ней взглядом, а затем она наклонилась и что-то сказала охраннику, который затем обратился к Пикею.

– Мадам хочет познакомиться, – сказал он.

– Прямо сейчас?

– Конечно, нет. Идиот! Здесь невозможно!

Ему дали листок с адресом: «Посольство Союза Советских Социалистических Республик, Шанти Патх, Чанакья Пури.

– Завтра, в двенадцать часов. Принеси рисунок и не опаздывай, – грубо сказал охранник.

На входе в советское посольство в чистом квартале дипломатов Чанакья Пури вперемежку с журналистами и фотографами толпились индийские правительственные чиновники и советские дипломаты. Чуть дальше, в центре происходящего, в середине зала собраний с висящими на стенах фотографиями советских вождей, стояла женщина, которую он вчера нарисовал. Охранник подтолкнул Пикея к ней, после чего она пожала его руку и поблагодарила за рисунок на ломаном английском.

– Красивый портрет, – сказала она и представилась, – Валентина Терешкова.

– Красивое лицо, – ответил Пикей.

Кто она такая? Вместе они улыбнулись на камеру. Терешкова! Этого имени он никогда не слышал. Ему удалось лишь поприветствовать ее и обменяться несколькими любезностями. С таким большим количеством дипломатов и журналистов в комнате он не мог сказать ничего личного. Он даже не знал, была ли она замужем.

Тогда любопытные журналисты начали его спрашивать:

– Кто ты такой? Откуда ты? – хотели они знать.

Но Пикей попросил журналистов рассказать, кто такая Валентина Терешкова.

– Боже мой, как можно быть таким глупым? Это первая женщина-космонавт! – прокричал один из журналистов.

Пикея наполнило сладостное чувство. Он больше не задавал вопросов. Космонавт! Этого было достаточно. Он ответил на вопросы журналистов и рассказал о деревне в джунглях и своих родителях. Журналисты усердно записывали. Индийцы любят красивые истории, и журналисты почувствовали хороший материал. Пикей – бедный мальчик из джунглей – получил шанс встретить знаменитую женщину-космонавта.

В тот вечер он сидел в кафе на Коннот-Плейс, думал о Валентине Терешковой и читал газету. Женщина, которую он нарисовал, сначала работала на текстильной фабрике, а потом стала космонавтом. «Утром 16 июня 1963 года она надела свой скафандр и села в автобус, который привез ее к месту запуска ракеты, – сообщали газеты. – Ракета зарычала. После двухчасового обратного отсчета двигатели заработали, и она взлетела. Валентина, чей позывной был «Чайка», начала свое путешествие по орбите Земли. В течение двух дней, 22 часов и 50 минут она 48 раз облетела вокруг Земли, а затем приземлилась в небольшой стальной капсуле с парашютами в бесплодной степи Казахстана. Вернувшись на Землю, она стала исследователем в области космической техники, членом Верховного Совета и ведущим членом Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза».

А теперь она была в Индии.

Женщина, которая в космическом корабле пролетела по Вселенной, несла в себе что-то божественное. Он подумал о неприступной богине Дурге, помогающей и благословляющей Великой богине-матери, которая пришла в мир, чтобы бороться с демонами, угрожающими божественному порядку. Дургу изображают стоящей на отсеченной голове буйвола и держащей в руках оружие великих богов. Иногда она предстает скачущей верхом на льве или тигре.

«Красивый портрет, – сказала она и представилась: – Валентина Терешкова».

Валентина Терешкова покинула Землю, но потом вернулась. Женщина, которая побывала за пределами всего. Женщина верхом на рычащем льве, на ревущей ракете. Космонавт.

Может быть, она – это та женщина, которую ему предсказали астрологи?

Он начал фантазировать об их совместной жизни. Но это было непросто. Он видел, как на закате вместе с ней едет в кортеже на Запад. Он представлял себе, как они прибывали после долгого путешествия в ее родной город в Советском Союзе и как она стояла рядом с ним в цветастом платье, а он был одет в темный западный костюм. Он даже пытался представить мир вокруг них. Но мечты становились все более размытыми, а цвета более бледными. Он не знал, как выглядит советский город или дом космонавта. Он ничего не знал о жизни в Советском Союзе: какая там была еда, как выглядели автомобили, деревья и рынки.

Мечта угасла. Надежда, что пророчество исполнится, становилась все слабее. Звезда желаний потухла.

С пустой головой бродил он по темным пустынным улицам в поисках картонной коробки или телефонной будки, где мог устроиться на ночь.

На следующий день он с нетерпением смотрел на газеты, которые были разложены на тротуаре возле вокзала. Navratnam Times. Times of India. Hindustan Times. The Hindu. Indian Express. Что они написали о нем?

– Это ты на фотографии в газете? – спросил продавец чая.

– Да, это я, – ответил Пикей, заплатил человеку тридцать пайсов и получил бесформенную грубую глиняную кружку с горячим чаем.

Продавец чая, сидевший на корточках рядом с помятой алюминиевой кастрюлей перед потрескивающим костром из веток, удивленно смотрел на Пикея.

Пикей купил Times of India и пролистал.

На двенадцатой странице он увидел свою фотографию с Валентиной, которую сделали в посольстве. Заголовок гласил: «Мальчик из джунглей встречает женщину из космоса».

У него зашумело в ушах. В газете был рассказ обо всей его жизни.

В тот день Пикей был темой разговоров в очереди на автобус и у чайных ларьков. Многие газеты написали о нем и русской женщине-космонавте. Пока он шел от места своего ночлега по неровной главной дороге города через базар Пахаргандж до Коннот-Плейс, люди приветствовали его. Он проходил мимо облупившихся фасадов и незакрепленных рекламных щитов по широкой Панчкиан-роуд, а они останавливались и спрашивали, все ли у него хорошо и счастлив ли он.

После летней работы в больнице в Стокгольме Лотта вернулась в Англию, чтобы изучать английский язык на южном побережье. Конечно, она решила, что свою дипломную работу будет писать об Индии. Она приехала на поезде из Портслэйда в Лондон и пошла в библиотеку Института Содружества, чтобы собрать информацию о восточной стране. Интенсивно работая, в течение нескольких недель она подготовила выставку о сельской жизни в штате Орисса на востоке Индии и ритуальных настенных надписях коренных народов. Когда она сидела там и разглядывала текстильные картинки с ткаными икат-узорами[26]26
  Икат – это узор с особой технологией окраски ткани и ткачества, в результате которой рождается характерный рисунок с неровными краями.


[Закрыть], ее внезапно озарило. Образы показались ей знакомыми. Совершенно аналогичные картины она видела уже на праздничной одежде в Швеции. Увидев индийские картины, она поняла, что они были почти копией торпских[27]27
  Торп – в Скандинавии и Великом княжестве Финляндском небольшой участок земли с имеющимися на нем строениями и угодьями. Издавна использовался землевладельцами для отдачи в аренду с целью получения дополнительной рабочей силы.


[Закрыть] нарядов из лесов Бораса. Как могут индийские и шведские узоры быть так похожи? «Во всем есть смысл», – подумала Лотта.

В Индии были проблемы. Инфляция процветала, а безработица росла. Пикей читал в газетах, что, по мнению премьер-министра Индиры Ганди, ситуацию все труднее контролировать. Приверженцы прав индусов угрожали тем, что будут подстрекать религиозные группы к разжиганию розни в стране. Но Пикей, как обычно, ходил от вокзала к фонтану, чтобы заработать себе средства на пропитание. Когда он однажды там сидел и рисовал, перед ним появился элегантно одетый мужчина. «Портрет, сэр? – спросил Пикей. – Ten minutes, ten rupies!»[28]28
  «Десять минут, десять рупий!» (англ.)


[Закрыть] – «Да, только не мой, – ответил мужчина. – Подойди поближе, чтобы мы могли спокойно поговорить». – «Зачем?» – «Наш любимый президент, почтенный Фахруддин Али Ахмед хочет пригласить тебя на ужин. Кроме того, он хотел бы, чтобы ты нарисовал его портрет», – сказал мужчина, который представился секретарем президента. Несколько дней спустя Пикея доставили ко дворцу президента на белой дипломатической машине с красным мигающим маячком на крыше и ревущей сиреной.