Текст книги "Невероятная история индийца, который поехал из Индии в Европу за любовью"

Отец Пикея, его бабушка и дедушка, несмотря ни на что, верили в богов индуизма. Отец даже совершал дома индуистские ритуалы. Это делают не все неприкасаемые. Вероятно, Шридхар попал под влияние своих коллег с почтамта, которые принадлежали к более высокой касте. Он соорудил небольшой алтарь, на котором поставил изображения Лакшми, богини изобилия, и Ганеши, бога мудрости и благополучия, к которому обращались перед сложными испытаниями и вызовами в жизни. Также там стояла статуя Вишну, охранителя мироздания, окруженная курительными палочками и масляными лампами. В обволакивающих сладких благовониях и дыме от огня отец молился каждый день богам и просил у них для себя и своей семьи счастливой жизни. До тех пор пока брахман не видел, неприкасаемые также могли ходить в храм Шивы в деревне. Но все же никто из них не отваживался войти в глубь здания, где возвышалась фигура божества. Брахманы могли разгневаться, если бы это заметили. Деревенский храм был обиталищем змей, на которых никто не отваживался охотиться из страха, что может накликать беду. Пикею хотелось, чтобы жители деревни относились дружелюбно к змеям и кормили их. В конце концов, ведь это кобра спасла его от дождя, когда он только родился. Змеи были дружески расположены к людям, в этом он был уверен. Священники каждый день приносили змеям еду, потому что верили, что этого хочет Шива. Заглянув в дверной проем, можно было увидеть в темноте металлически сверкающую кобру с раскрытым капюшоном, защищающую божество. Если кого-то кусала змея, его приносили к храму и клали на живот перед входом. Укушенный получал строгое предписание лежать смирно и думать о Шиве. Рано или поздно приходил ответ в форме телепатического сообщения от божества, и тогда происходило выздоровление. Это видел Пикей собственными глазами. Однажды вечером его тетю укусила кобра. Она пошла к храму, легла на лестницу и молилась богу. Потом она отправилась домой и уснула. На следующее утро она встала с постели и рассказала семье, что она исцелилась. Все были уверены, что произошло чудо, которое вызвал Шива своей космической силой. Но Шива был способен на большее.

Другая тетя Пикея уже была 12 лет замужем, но до сих пор не имела детей. Она пошла к храму, легла на лестницу, провела там 4 дня и ночи, во время которых медитировала, молилась Шиве, ничего не ела и не говорила. По возвращении домой она была настолько слабой и изможденной, что пришлось вести ее к столу и кормить рисом. Однако девять месяцев спустя она родила первенца.

Бог был не только в храме. В низине с кактусами на кукурузном поле жили Sat Devi, семь богинь, которые происходили от богов лесного народа, но сейчас также почитались индусами. Большинство людей оберегали и опасались богинь на кукурузном поле. Ведь они обладали большой силой. Если их не почитали, они могли причинить зло. Чтобы богини оставались дружелюбными, священники проводили церемонию во время сбора жителями деревни семян для будущего урожая. Когда один житель начал собирать семена до окончания священного ритуала, у него начались боли и поднялась температура, а затем мышцы ног атрофировались и ноги стали тонкими, как ветки. Он так больше никогда и не поправился, и ему пришлось до конца своей жизни ходить на костылях. Так могло случиться, когда кто-то сердил богинь.

На узкой дорожке, которая вела в деревню с востока, стояло могучее старое дерево. В нем жили летучие мыши и ночные птицы, но бабушка Пикея не сомневалась, что в этом дереве также живут ведьмы. По ночам казалось, будто на дереве проходит птичья конференция: разные птицы вовсю спорили о чем-то, а постоянно каркающие вороны были самыми усердными спикерами. Пикей верил, что на самом деле вороны – это люди, которых черные маги превратили в птиц.

На краю деревни стояла деревянная вагонетка, ее использовали во время летнего фестиваля, чтобы проносить во время процессии черного, белого и желтого богов: Джаганнатху, владыку Вселенной, его брата Балараму и сестру Субхадру. Они были древними богами лесного народа, почитаемыми в семье матери Пикея с незапамятных времен, однако индусы включили их в мир своих божеств. Джаганнатху индусы сделали одним из проявлений Вишну, в то время как буддисты часто видели в нем проявление Будды. Осенью наступало время очередного праздника богов. Чествовалась Дурга, жена Шивы. Священники приносили в жертву коз на холме перед деревней, земля пропитывалась их кровью. Кровь, говорили брахманы, придавала Дурге сил, чтобы бороться с демонами, угрожающими божественному порядку. Пикея всегда удивляло, сколько у индусов богов, и он до конца не понимал, как они все относятся друг к другу. Однако он все же ощущал их реальность и не очень беспокоился о противоречиях. Став взрослым, он понял, что его родители имели неоднозначные права на божественных праздниках. Им разрешалось присутствовать в процессиях, но нельзя было касаться божественных фигур или деревянной вагонетки, на которой они провозились. Им разрешалось молиться, но не рядом с представителями высших каст и не в храме. Им разрешалось проводить ритуалы, но лучше в тени, так, чтобы брахманы этого не видели. Если бы священники ушли, неприкасаемые молились бы у себя дома и держались бы на расстоянии от всего чистого и святого.

Есть множество телесериалов и болливудских фильмов о постоянных очагах конфликтов в больших индийских семьях: напряженные отношения между свекровью и снохой. Когда несколько поколений собирались под одной крышей, конечно, это могло приводить к ссорам. Мужчины были главными за пределами этих четырех стен, а дома право голоса имели женщины. Руководила всем своей железной рукой свекровь, но невестка приносила в дом привычки, унаследованные от матери. Как нужно резать хлеб чапати[9]9
  Чапа́ти – хлеб из пшеничной муки, наподобие тонкого лаваша.


[Закрыть], как готовить карри из турецкого гороха, собирать кукурузу и воспитывать детей? Пикею было три года, и он был слишком мал, чтобы заметить, что происходит, но старшие братья рассказали ему, что мать поссорилась со свекровью. Калабати только что родила своего четвертого ребенка, девочку, ее назвали Прамодини и ей было всего три месяца. Однако новый малыш не помешал бабушке перейти в атаку. «Твоя высокочтимая жена – ведьма», – сказала она Шридхару. А потом она обратилась к Калабати. «Ты не можешь больше здесь жить. Ты приносишь нам несчастье». Взгляд Калабати омрачился, но она промолчала. Чего бы она добилась своим протестом? Это было само собой разумеющимся, и, вне всякого сомнения, слово бабушки было решающим.

Мать Пикея жила в доме родителей мужа. Единственным, кто мог бы заступиться за жену, был Шридхар, но он проглотил свой гнев, обиду и стыд и никак не отреагировал. В семье повисло молчание. Шридхар уехал на работу в город, так ничего и не сказав. Калабати обиженно молчала неделю, выполняя свою привычную работу. Через неделю, когда Шридхар вернулся обратно, Калабати подошла к свекрови и объявила об их решении. Не проронив ни единой слезинки и не выказав своих чувств, она объявила, что возвращается в дом к своим родителями. «И я заберу обоих детей». Свекровь сопротивлялась. «Девочку ты можешь забрать, это, в конце концов, еще младенец, но мальчик останется со мной». Калабати согласилась и с этим.

Пикей помнит, как он плакал, когда мать с мрачным выражением лица собирала свои вещи. Он помнит, как стоял со скрещенными на груди руками на веранде, и его щеки были влажные от слез, когда она взяла сумку и с маленькой сестрой на руках вышла в дверь и спустилась по лестнице. Он знал, что она еще много раз оглянется и посмотрит на него, что он помашет ей, а она ему в ответ. Он как сейчас видит, как мать исчезла за зарослями сахарного тростника, и помнит, каким тихим и пустым внезапно стал мир. Мир, в котором не было больше матери и маленькой сестры.

«Твоя высокочтимая жена – ведьма».

Отец жил шесть дней в городе, а в доме были только бабушка и дедушка. Он плакал целыми днями, неделями, возможно, даже месяцами. Слезы текли и тогда, когда муссонные облака принесли на небо грозы, от которых светло-красные глиняные улицы становились пурпурными, а соломенные крыши начали пахнуть влагой и плесенью. Все превратилось в сплошной туман из дождя, слез и печали. Когда слезы прекратились, он онемел, замолчал. Он перестал разговаривать и смеяться, он даже не мог больше улыбаться. Он проводил дни с озлобленным выражением лица. Ни единого слова не вырывалось у него. Чаще всего он сидел один в своем уголке и смотрел в никуда. Потом он стал отказываться от еды. Когда бабушка что-то настойчиво предлагала ему, у него не было сил противиться, и приходилось есть, но рис и чечевичная каша потеряли для него всякий вкус.

В воскресенье на велосипеде приехал мужчина, доставивший послание от бабушки и дедушки Пикея по материнской линии. В нем они попросили передать, что Калабати чувствует себя не очень хорошо. Посыльный поведал, что она больше не может выполнять свою работу, а только сидит и плачет. Шридхар выслушал послание, не меняясь в лице. Затем он спокойно и молча проследовал в сад, где его мать работала на грядках, и отозвал ее в сторону за кукурузный куст. «Дальше так продолжаться не может!» – вскричал он и дал выход своему месяцами сдерживаемому гневу. Она молчала. «Ты на прямом пути к тому, чтобы свести мою жену с ума!» – продолжал он. Она все так же молчала. Что тут сказать? Она была слишком гордой, чтобы признать, что сделала что-то не так. И в глубине души была уверена в том, что всегда права. Она была стойкой и непреклонной и вела себя так, словно была воплощением разума и гармонии, в то время как остальной мир сходил с ума.

Когда отец Пикея неделю спустя вернулся с работы, он сообщил, что купил участок земли недалеко от почтамта в Атмолике. «Там, – сказал он, – мы будем жить вместе в нашем новом доме». – «Кто будет там жить?» – «Мы. Только мы». – «Мы будем жить в доме, где больше никого не будет?» – спросил Пикей, который еще не слышал о тех, кто жил бы в доме без бабушки и дедушки. «Да. Это будет наш дом. Только наш», – ответил Шридхар.

Дождь промыл зеленые стебли сахарного тростника добела и превратил красную землю во дворе в вязкое месиво, по которому тяжело было идти коровам и людям. Велосипедные шины оставляли в земле глубокие следы, делая ее похожей на хаотичное поле битвы. Тучи поплыли по небу, и все погрузилось в темноту. Тучи заставляли жителей деревни думать, что уже больше времени, чем было на самом деле.

Отец поднял Пикея на телегу, которую везли два быка с лоснящимися шкурами. Над телегой возвышалась крыша из плетеного бамбука, а сзади стояла пара глиняных кувшинов с молоком от коровы бабушки и дедушки. Кучер кнутом хлестнул быков, и упряжка заскрипела по деревне. Отец и бабушка с дедушкой шли за повозкой и разговаривали, а Пикей сидел рядышком с матерью, на коленях которой лежала младшая сестра. Он не слышал, что говорил отец бабушке и дедушке, но надеялся, что он им объяснит, почему они не могут больше жить с ними и что они уезжают, чтобы мама могла вновь обрести радость. Через несколько минут повозка остановилась возле дерева ведьм и храма Шивы на краю деревни. Пикей посмотрел назад и увидел, как отец встал на колени перед бабушкой, приложился лбом к земле и дотронулся кончиками пальцев до ее ног. Пошел дождь, он намочил седые бабушкины волосы и желтое сари. По ее щекам тек дождь, а не слезы.

Повозка загромыхала дальше по узкой дороге среди полей. Пикей вновь обернулся на деревню, становившуюся все меньше. Спустя некоторое время он уже не мог различить ни дома, ни храм, ни кукурузные поля – над полями расстелился туман, поглотивший все. Бабушка осталась дрожащим желтым пятном на сером фоне. Потом и она растворилась в непогоде и сумерках. Он положил голову на бедро матери. Она прикрыла его голое тело тонкой, мягкой хлопчатобумажной тканью. Повозка продолжала двигаться по дороге, ведущей лесными полянами, мимо наполненных водой рисовых полей и по узким деревянным мостикам над бурными ручьями и реками. Тучи сделали вечер черным, как смола. Он всматривался в темноту, ничего не видя, но жадно ловя каждый звук. То были скрипящие колеса повозки и хорошо знакомые звуки леса: кваканье лягушек, стрекот сверчков и лай лис. Он чувствовал тепло мягкого бедра матери, ритм ее спокойного дыхания.

По ее щекам тек дождь, а не слезы.

Повозка достигла цели, он проснулся – мать гладила его по лбу. Его словно парализовало от усталости, и кучеру пришлось помочь вылезти мальчику из повозки. Пикей долго вглядывался в темноту, но ничего не мог разглядеть. Где его новый дом? Когда отец зажег масляную лампу, очертания нового дома проступили из темноты. Тогда он увидел, что щекотало ему ноги: он стоял на высокой зеленой траве. «Как это называется?» – спросил он. «Липтинга Сахи, – ответила его мать. – Он находится неподалеку от Атмолика, рядом с папиной работой и школой, куда ходят твои братья». Отец исчез в темноте, чтобы взять немного еды на кухне школы-интерната, и вернулся с полными жестяными банками. Потом они сидели на земле в новой хижине и ели свою первую еду в новой деревне, вдалеке от дедушки и бабушки. Внезапно существование озарилось новым светом, подумал Пикей и стал наблюдать за насекомыми, которые слетались, потрескивая, на белый свет лампы. Он с удивлением обнаружил, что у чечевичной каши появилась новая острота. Мир снова заиграл красками и приобрел вкус.

Печаль последних недель ощущалась до тех пор, пока их старый дом не остался далеко от них. Теперь, думал он, ничто не разлучит его с мамой.

Дом, в который они переехали, сбежав от бабушки, находился отдельно от других домов. Хижины соседей, стоявшие немного поодаль, смотрелись так, будто примыкали друг к другу. Пикей слышал доносившиеся оттуда детский смех и крики.

– Они принадлежат к нашему народу, – сказала мать, погладив его по голове.

– К нашему народу? – спросил он.

– Они происходят из той же касты, что и мы.

Это был первый раз, когда он услышал слово «каста». Однако он понял это так, что дети ничего не имели против того, чтобы поиграть с ним, раз они относятся к одной касте.

– Каста? – переспросил он.

– Да, они относятся к касте пан, как твой отец.

– А ты, мама? – спросил Пикей.

– Я кондх, кутия кондх. Это было для него нечто новое.

За соседними домами располагался винный магазинчик. Наполовину разрушенный, покрашенный в желтый цвет цементный дом с маленьким окошком за жесткой решеткой. Сюда мужчины приходили за алкоголем. Они выкрикивали свои заказы продавцу, стоявшему в темноте за решеткой, и получали большие и маленькие бутылки с пивом и завернутые в коричневую бумагу бутылки с более крепким спиртным. Дорожка к винной лавке шла через кукурузные поля прямо рядом с их домом. С раннего утра и до захода солнца поющие и горланящие мужчины, с налитыми кровью глазами, спотыкались, проходя по тропинке. Существование алкоголя было в новинку для Пикея. Он видел пьяных людей первый раз в жизни. Так кусочек невинного детства оторвался и навсегда остался позади.

Другая узкая тропинка вела от дома к большому водоему. Он любил исследовать новые места, к которым вели дороги, и осмеливался с каждым днем продвинуться все дальше. Но все же он побаивался ходить в сторону алкогольного магазина. Случалось, что мужчины, воняющие перегаром, кричали на него или, удерживая его, болтали вещи, которых он не понимал. У дедушки и бабушки они купались в реке, а в Липтинга Сахи ходили к водоему, покрытому цветками лотоса и полному рыб. Многие деревенские умывались по утрам в этом пруду, который также облюбовали птицы и ловившие в нем рыбу медведи. Из поросшего деревьями земляного вала вокруг пруда мать Пикея выкапывала влажную глину и носила ее в корзине домой. Глину она использовала, чтобы мыть голову, очищать жестяные тарелки, кастрюли и сковородки. «Гравий и глина лучше, чем вода и мыло», – говорила Калабати, считавшая, что нужно покупать в магазине как можно меньше и экономить деньги для более важных вещей в жизни.

Когда тучи первого года прошли мимо и осеннее солнце засияло на небосводе, он начал чувствовать себя дома в своем новом доме. Казалось, будто они жили там всегда.

Он привык очень быстро. Ему всегда удавалось приспосабливаться. Много лет спустя он думал: кто не готов изменить свои привычки, переезжая на новое место, тот пойдет ко дну. Однажды мать взяла его на прогулку, чтобы показать ему два дерева на краю деревни. На деревьях жили орел и коршун. Под деревьями мужчины занимались тем, что пытались отрезать мертвым коровам ноги и обработать их кожу, чтобы затем продать ее сапожникам, делавшим из нее сапоги и сумки.

– Вот, – сказала его мать и показала на тащивших коровью кожу к дереву мужчин, – люди, к которым относимся и мы.

– Наши друзья? – спросил он.

– Нет, наша каста.

Это было не совсем так. Мужчины, которые были заняты мертвыми телами животных, были частью семьи, относившейся к гхасси, и жили в деревнях в лесу, за кукурузными полями. По рассказам его матери, они тоже были неприкасаемыми, как и он. Ситуация племени гхасси была ужасной. Брахманы считали их еще более нечистыми, чем пан, поскольку они не только занимались разделыванием мертвых коров, но и – что еще хуже – ели говядину. Брахманы боялись даже их теней, а увидеть гхасси было для брахмана плохим знаком. Однако Калабати знала: положение женщин из гхасси как неприкасаемых менялось после наступления темноты, словно по мановению волшебной палочки. Тогда из близлежащих деревень приходили ритуально чистые и стоящие выше их мужчины, чтобы купить секс у женщин из племени гхасси. Даже брахманы, днем плевавшие в этих женщин, охотно посещали под покровом темноты их дома. Однако об этих позорных событиях в деревне мать Пикея не рассказывала. Она считала, что он должен быть защищен настолько долго, насколько возможно, от знания, как ужасна может быть жизнь неприкасаемых. Во время второго муссона в новой деревне, незадолго до того, как пойти в первый класс, Пикей стоял на маисовом поле и наблюдал, как под серым небом группа мужчин гхасси несла к дереву мертвую корову. Он видел, как они отложили тяжелый труп животного и начали отделять кожу от мяса и мясо от костей. Мухи жужжали над кучей мяса, в то время как коршуны кружили все ниже и кучнее. В конце концов птицы стремглав пикировали к земле, усаживались возле кучи мяса и ждали. Неподвижно, как каменные скульптуры, они сидели там, выказывая своим видом больше терпения, чем жадности. Казалось, коршуны были богами, а вовсе не хищными птицами. Пикей не мог понять, почему они сразу не начинают есть. Тогда он взглянул на небо. Там все еще кружили две птицы, они самыми последними устремились на землю с такой силой, что казалось, поток воздуха от их крыльев подобен урагану. Пикей мечтал научиться им в этом подражать. Он сделал попытку: побежал вниз по пологой дороге, петлявшей в сторону их дома, вытягивал руки, как крылья, издавал свистящие звуки, словно коршун.

– Мама, если я сяду на спину коршуна, я тоже смогу летать? – спросил он, вернувшись домой. Мать быстро разрушила его мечты о полетах.

– Будь осторожен с коршунами! Они выклюют твои глаза! Они ослепят тебя! – ответила она строго.

– Но почему коршуны ждали последнюю птичью пару, прежде чем наброситься на еду?

– Коршуны, – сказала она, – могут думать. Так же, как и люди. У них есть свои король и королева, так же, как у людей. У них есть сыновья и дочери, и они живут в семьях, подобно людям. Когда умирает корова, дозорный коршун сообщает о том, что происходит, королю и королеве. Ни один из коршунов не решится начать еду, прежде чем король коршунов не приземлится и не попробует. Только после этого могут присоединиться остальные, – рассказывала она. – Поэтому коршуны, которых ты видел, так терпеливо ждали. – Она продолжала: – Король и королева – самые красивые среди коршунов. Посмотри в следующий раз, как блестят их перья, подобно золоту на солнце. – Она положила руку на его лоб. – Мир коршунов очень похож на мир людей.

Бабушка Пикея по материнской линии жила одна в маленькой деревушке, в паре километров от их деревни, в джунглях. В сравнении с новым домом семьи ее хижина была еще проще, со стенами из бамбука, глины и соломы, которые часто разрушались во время муссона. Хижину его бабушки окружал сад, в котором росла высокая кукуруза. Когда кукурузные початки поспевали, в сад наведывались дикие звери. Медведь с длинным черным мехом заходил сюда регулярно. Другим голодным гостем была лиса. Наконец бабушке становилось обидно, что ее кукурузный урожай пожирали животные, и она водружала соломенное пугало на куст бамбука. На одну руку пугала она вешала латунный колокольчик, который звенел на ветру. Многих зверей это отпугивало, но не всех.

В тот вечер, когда Хатхи пришел в гости, Пикей и его маленькая сестренка Прамодини были у бабушки. Дети уже спали, когда два взрослых слона и маленький слоненок с такой силой протопали по кукурузной ботве и проглотили кукурузные початки, что земля завибрировала, а хижина начала качаться. Но бабушка не испугалась. Она встала перед хижиной, собрала охапку сухой травы, подожгла ее и стала размахивать перед собой. К сожалению, слоны тоже были не из пугливых. Самый большой слон топнул задней ногой и побежал, фыркая и рыча, прямо на бабушку. Ей пришлось бросить травяной факел и забежать в хижину, захлопнуть деревянную дверь и закрыть ее на засов. Слон бросился всем своим весом на хлипкое жилище, так что глиняные и соломенные стены начали трещать, хрустеть и рассыпаться. Бабушка разбудила внуков, попросила Пикея отойти на шаг назад, посадила маленькую Прамодини на пояс и ударила кулаком в заднюю стену, ведущую в лес. Ей удалось пробить дыру в стене и отправить Пикея перед собой из хижины, через кактусы и заросли терновника. Пикей помнит, что он не чувствовал колючек, впивавшихся в его кожу, поскольку находился словно под наркозом. Кровь сочилась из ссадин и порезов, и ночь была как страшный сон. Они не останавливались до тех пор, пока не иссякли силы. Он уже не мог сообразить, как долго они бежали, побег от слонов казался ему очень быстрым и в то же время бесконечно долгим. Окровавленные и вспотевшие, они присели на ствол дерева, чтобы дождаться наступления утра. Ночь была наполнена комарами, кузнечиками и сверчками.

«Что, если сейчас слоны в ярости бегут следом, чтобы растоптать нас?» – думал Пикей.

В пограничной области между зарослями и камышом на лесных озерах вокруг Бораса жужжали комары и маленькая мошка. Пеночки щебетали на высоких тонах, а пугливые лоси и олени обгладывали ели в столетних лесах. Дождевая вода блестела в следах шин лесных машин на вырубленных холмах. Серый дым поднимался из труб красных летних домиков на полянах. Семья Лотты регулярно ходила в Борасе в церковь. Ее мать выросла в семье, где люди боялись чистилища и на исповеди не решались найти в себе силы сказать священнику о своих грехах. Ее отец ходил на службы, хотя и не был верующим. Впрочем, она до конца не была уверена в его отношении к религии и церкви. Он редко говорил о том, что думал, и ему было не просто принимать участие в жизни дочери. Однако все же были моменты, в которые Лотте казалось, что между ними хорошие отношения. Например, когда они молча сидели рядом, она ощущала глубокую связь между ними. Когда Лотте было восемь, одна ее тетя заболела во время беременности. Семья молилась, а тете становилось все хуже. Тогда она очень разочаровалась и даже обозлилась на бога, который отказался услышать ее молитвы. Не будучи сильно убежденной верующей, она прошла обряд конфирмации[10]10
  Конфирма́ция (лат. confirmatio – утверждение) – в латинском обряде католической церкви другое название таинства миропомазания, в ряде протестантских церквей – обряд сознательного исповедания веры.


[Закрыть], в основном лишь потому, что все остальные делали это. Влияние родителей и одноклассников было сильным, а пойти своим собственным путем казалось невероятно сложным. Если человек слишком отличается и выпадает из нормы, это может обернуться против него. Лотта не имела особо сильных убеждений, ей было трудно посвятить себя чему-то одному. Она думала, что почти во всем, что отстаивали различные люди, находилось зерно истины, и поэтому не могла быть активной в политике. Как можно быть уверенным, что одна партия права на сто процентов, а другая все делает неправильно? Партийная политика оказалась не для нее. Иногда она напевала песню, которую выучила в три года. В песне говорилось о вечном свете, который светит над всем человеческим образом действий, устремлениями и поступками. Этот свет есть и во мне, думала Лотта. Но это все же был не бог, а нечто иное. Облака плывут по небу, иногда замерзает сердце, но все же там, вверху, мне светит что-то, что меня направляет.

В юности она устремилась в поисках истины на Восток. Она читала Упанишады и трактаты ведических и буддистских священников. Ей казалось, что у старых индуистских книг много общего с Нагорной проповедью из Библии. Однако в христианстве ей не нравилась форма выражения, в которой было больше негативного, чем позитивного. Казалось, что христиане озабочены в первую очередь тем, чтобы проложить границы между другими. Все люди, не важно, верующие или нет, были ведомы одинаковой жизненной энергией. Сердце, думала она, бьется по одной и той же причине, во всех людях одинаково. Все атомы во Вселенной соотносятся друг с другом. Азиатские философы исповедали идею о том, что все люди и животные после смерти перевоплощаются в другие живые существа. Да, так же говорит и буддизм, думала она. Если ты хочешь больше знать о твоем прошлом, поблагодари жизнь, которой ты живешь; если ты хочешь больше знать о твоем будущем, тоже поблагодари жизнь, который ты сейчас живешь. Жизнь снова выиграет и вновь создастся. Мы все были землей и водой и снова станем землей и водой, думала Лотта, будучи подростком.

Пикей был королем среди неприкасаемых детей деревни. Он собирал камни, которые находил на улицах, – это могли быть плоские, гладкие, светлые камни, – потом брал уголь из печки на кухне и рисовал на камнях рассветы, закаты и заросшие лесом холмы. Пикей быстро становился все более искусным.

Он повел соседских детей с собой на большой пологий утес на реке, попросил их закрыть глаза и торжественно объяснил, что с помощью его магических сил он приманит тигра и сделает так, чтобы тот стоял на камне перед ними. Дети не поверили, но закрыли глаза. Тогда он торопливо нарисовал на камне тигра с широко открытой пастью. Затем Пикей попросил их открыть глаза. Они стояли молча и удивленно смотрели. Он думал, что дети испугаются, как если бы перед ними стоял настоящий тигр, но это была всего лишь сокровенная мечта. Они расхохотались, а Пикей подумал, что как минимум радует людей своими рисунками.

Постепенно он осваивал новые сюжеты и оттачивал технику. Он рисовал перед школой, после школы и все воскресенье. Он находил камни, которые отливали другими цветами, кроме бежевого и серого. Он обнаружил, как можно из листьев и цветов создавать другие цвета, кроме черного. Он научился делать из жидкой глины тарелки. Он расцвечивал их своими узорами и подкрашивал яичным желтком, чтобы сделать более стойкими. Также он рисовал на бумаге, в основном лесные мотивы: листья, цветы, деревья.

Пикей был королем среди неприкасаемых детей деревни.

Каждый камень в радиусе ста метров от его дома был превращен в произведение искусства, его творение. А на полках в доме стояли рядами декорированные тарелки.

Когда один мужчина из семьи пан убил замбара[11]11
  Индийский замбар – млекопитающее семейства оленевых.


[Закрыть], дедушку Пикея пригласили попробовать его самым первым. На праздники к деду подходили жители деревни с приносящим удачу тигровым мехом и птичьими перьями. Возвышенное положение дедушки наложило отпечаток на Пикея и придало ему высокий статус среди детей неприкасаемых в деревне. Он гордился своим дедушкой и подражал ему. С луком и стрелами, которые дедушка подарил ему на день рождения, он водил своих товарищей по играм в экспедицию в джунгли. Дети были, как всегда, голыми, но украшенными павлиньими перьями, ремнями из домиков улиток и браслетами из улиток. Они крались по тропинкам и воображали, будто охотятся на тигров и оленей. Каждый раз, когда они слышали звук белки, взбиравшейся по стволу дерева, или кружившего над вершинами деревьев орла, росло напряжение. Он был их вождем, а кто-то другой в группе – духовным советником вождя. Советник собирал фрукты, низко кланялся и степенно преподносил фрукты вождю. Потом они все бежали, смеясь, к реке, чтобы порыбачить, или в лес, чтобы открыть высоко на деревьях пчелиные ульи. Задачей Пикея было достать мед. Он карабкался с охапкой сухой травы на дерево, поджигал траву и бросал ее под улей, чтобы выкурить пчел. Во рту он держал шпажку, которую втыкал в гнездо, чтобы охотиться на пчел, оставшихся внутри, несмотря на дым. В этом он был мастер, но все же иногда пчелы переходили к контратаке. Но как бы сильно его ни кусали, он никогда не спускался, не попробовав мед. Одной рукой обвив ствол дерева, он лакомился медом с палочки, при этом мед стекал по щекам на грудь. Он приспособился делать так, чтобы капли меда стекали к остальным. Его «подданные» на земле широко открывали рты и ловили языками сладкие капли, которые падали с неба. Игры в лесу были его самыми прекрасными воспоминаниями детства. Любопытство и ностальгия по приключениям влекли его туда. Лес был полон сюрпризов и тайн, которые, чувствовал он, приоткрылись им лишь ненамного. Остальное оставалось скрытым и по-прежнему волшебным. Это чувство он бережно хранил. Ему было достаточно понимать только небольшую часть мира. Остальное могло спокойно остаться для него неизведанной территорией.

Индийское общество полно противоречий, часто думал Пикей. Ярким свидетельством противоречий кастовой системы была ситуация с его дедушкой. Работодатели с Запада относились к дедушке с уважением, а для брахманов казалось немыслимым принять еду или стакан воды, если он до них дотрагивался. И, конечно, они не пускали его в храм. Люди пан столетия работали ткачами. Однако дед Пикея нарушил традицию и устроился на офисную работу в Атмолике. Для брахманов он был не больше чем грязь, а британцы обращались с ним достойно. Британцы делали все, чтобы вызвать раздражение брахманов, и выбрали его старшиной деревни, то есть он должен был выступать в качестве посредника, если люди ссорились между собой. Кроме того, он был назначен заместителем начальника колониального ведомства, поскольку брахманы не внушали британцам доверия.

«У брахманов так много табу в отношении еды, у них столь странные правила обращения, что никто не знает, когда они чувствуют себя оскорбленными или польщенными, – это известно только им самим» – так думали британцы о брахманах в Атмолике. Эта неприязнь была взаимной. Ортодоксальные брахманы презирали британцев и отнюдь не лестно называли их beefeaters[12]12
  Мясоедами.


[Закрыть] (бифитеры).