Текст книги "Мать-Земля"

После первых мгновений сопротивления он перестал отбиваться и решил, что ему суждено умереть на этом пустынном плато. Его чудесное приключение продлилось всего несколько часов. Старый карантинец-златоуст пробудил в нем безумную мечту, но остальные карантинцы постарались прервать ее. «Судьба любит устраивать фарсы людям», – часто говаривал па Ат-Скин, когда хотел пофилософствовать. Па… ма… Он их никогда не увидит… Они никогда не узнают, что сталось с их единственным сыном. Вороны-мутанты со светящимися клювами оставят от него лишь безымянный скелет. Громкий голос перекрыл шум толпы:

– Крысы пустыни! Они прибыли!

Ярость карантинцев утихла столь же внезапно, как и возникла. Они отпустили Жека, отошли в сторону и, забыв о нем, стали вглядываться в далекий мрачный горизонт, затянутый полосами тумана.

Удивившись, что остался в живых, голый, дрожащий, избитый, Жек машинально приподнялся на локте. И сквозь ресницы, залитые слезами и кровью, заметил два десятка белых пятен, которые быстро росли на горизонте.

Капитан перегнулся через ограждения и указал на Жека, оставшегося на земле в полном одиночестве.

– А с этим что делать?

Жеку не составило труда догадаться, почему их называли «крысами пустыни»: их длинный волосатый нос напоминал морду грызуна. Длинные верхние зубы лежали на нижней губе, а у кое-кого и на подбородке. Круглые черные глаза постоянно бегали, словно они наблюдали сразу за десятками противников. Одетые в форму из черной кожи и с цветными тюрбанами на голове, они были подпоясаны кушаками, из-за которых торчали перламутровые рукоятки короткоствольного оружия, похожего на газовые ружья синегенетического парка Анжора.

Несколькими минутами ранее двадцать атомных глиссеров выбросили стабилизационные якоря и с ревом застыли в сотне метров от выхода из галереи. Как только осел песок, поднятый громадными винтами, на землю тяжело упали мостки.

Распределение и погрузка карантинцев прошли без особых затруднений. У крыс пустыни была монополия на регулярную связь между Террариумом и поселениями зараженной зоны. Капитан клана с удивлением обнаружил сотни жителей гетто там, где обычно грузил – по цене золота! – три десятка деловых людей или торговцев. Когда его информировали о трагических событиях ночи, он с яростью ударил ногой по мостику: конечно, он испытывал сострадание к миллионам погибших, но в основном терял источник регулярного и приличного дохода.

Гладкие корпуса глиссеров парили в паре метров от земли. Жек видел заостренные иглы форштевней. Абсолютно одинаковые глиссеры не имели центральной мачты, как древние суда, ходившие по морю Зугас, но были оборудованы множеством шарнирных антенн, на верхушке которых стояли прожектора. То, что Жек вначале принял за квадратный парус, оказалось комплексом белых гудящих устройств – ядерно-чувствительных ячеек размером с кулак.

Жек подобрал свою разбросанную одежду, сапоги, поспешно вытер кровь и оделся. Потоки холодного воздуха пробирались сквозь дыры пиджака и брюк. Каждое движение вызывало у него гримасу боли. Он не осмелился последовать за карантинцами, которые поднимались по мосткам. И теперь понимал, что совершил ошибку: никто не обратил бы на него внимания в суете посадки. На глиссерах, вероятно, были места, где можно было спрятаться. Будь он посмелее, он мог бы добраться до ближайшего города, а там найти средство перебраться в Глатен-Бат. Теперь его судьба зависела от настроения капитана, типа, страдающего острой бетазооморфией, который, судя по облику, вряд ли питал к нормальным людям добрые чувства.

Капитан пригладил торчащие волосы, игравшие роль усов. Он выделялся среди остальных людей маской, вшитой в пластрон формы, и длинной древней саблей, свисавшей до сапог. Ка-рантинцы, сгрудившиеся на палубе, опустили головы и тщательно избегали смотреть в сторону мальчугана – крохотное, едва заметное пятнышко у громадной кормы глиссеров. Они спешили убраться отсюда, спешили забыть о том, что накинулись на восьмилетнего ребенка. Скорость, с которой они превратились в палачей, они, всегда считавшие себя жертвами, оставила у них во рту привкус горечи.

– Это вы так потрудились над ним? – спросил капитан, не оборачиваясь.

– Он с поверхности! – выкрикнула какая-то женщина, разорвав тягостную тишину. – Его соплеменники пустили газы в Террариум…

– Он, во всяком случае, к этому непричастен, ведь он был среди вас! – заметил капитан.

Его мощный голос перекрывал шум двигателей.

– Резервы энергии тают. Нам надо немедленно отправляться в путь, если хотим поймать ядерные ветры пустыни. В последний раз спрашиваю, что делать с ним?

– Пусть сдохнет здесь! – выкрикнул злобный женский голос. – Один с поверхности за миллионы карантинцев – невысока плата!

– Ну, ваше путешествие тоже не принесет прибыли! – вздохнул капитан.

Он еще больше наклонился над ограждением кормы и внимательно оглядел маленького анжорца. Его тонкие губы растянулись в сардоническую усмешку. Ветер раздувал концы его тюрбана.

– А ты, парень! Приведи хоть одну вескую причину, чтобы я не оставил тебя гнить в этой дыре!

У Жека болела шея, и он с трудом поднял голову. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить – капитан обращался к нему.

– Ну что? Они оторвали тебе язык?

– Я… я был другом Артака, – пробормотал Жек. – Пещера плюмшеня… Колодец А-102, уровень – 254…

Ему не удавалось перекрыть шум двигателей, потрескивание ядерно-чувствительных ячеек, и ему не удавалось построить нормальную фразу из слов, которые вырывались из его глотки.

Капитан вопросительно посмотрел на карантинцев, сгрудившихся на палубе его глиссера, потом снова глянул на Жека.

– Никто из них не знает Артака!.. Жаль, малыш! Я не могу идти против воли пассажиров, их мертвецы требуют кровной мести. Таков закон зараженной зоны. Могу, правда, оказать тебе одну услугу: отрубить голову, чтобы ты избежал ужасной смерти от клювов и когтей воронов-мутантов…

Кровь заледенела в жилах Жека. Он лихорадочно искал доводы, чтобы поколебать решимость собеседника.

– Нет! Нет! Я должен попасть в Глатен-Бат… Глатен-Бат!

Это не был решающий довод, только отчаянное выражение его желания. Лицо капитана не изменило выражения.

– В таком случае тебе остается протопать две тысячи километров по пустыне! Опасайся ядерных торнадо и пятнистых гиен! Удачи!

Капитан глиссера отвернулся и выкрикнул приказ. Послышались свист, скрип и стуки. Застывший Жек с ужасом увидел, как свернулись мостики, по обоим бортам открылись люки и взлетели вверх якоря. Он инстинктивно бросился в сторону, когда головной глиссер, глиссер капитана, колыхнулся с оглушительным ревом. Вихрь от винтов бросил его на землю. Острые камни оцарапали руки, ноги и спину.

Когда он встал, почти оглохнув от рева двигателей, глиссеры уже завершили разворот и направились к центру пустыни. Двигатели ревели все пронзительнее. Члены экипажа, сгрудившиеся на корме, со смехом махали ему руками.

Сердце Жека сжалось. Барьер закрывал ему путь в Анжор, хотя тот был на расстоянии нескольких километров. Теперь он остался в полном одиночестве в ядерной пустыне. Только вороны-мутанты кружили у него над головой с хриплым карканьем.

Вдруг в его памяти всплыло одно имя. Быть может, это имя и было решающим аргументом. Глиссеры еще не развили крейсерской скорости. Пока они еще напоминали древние парусные суда, скользящие по воде, хотя были скоростными судами зараженной зоны.

Жек бросился вслед за шумными глиссерами. Члены экипажей хохотали, стучали ладонями по перилам ограждения. Кое-кто выхватил оружие и делал вид, что целится в него. Яркие тюрбаны таяли в горячих потоках воздуха.

Горло и легкие Жека кололи раскаленные добела иглы. Он хотел бросить свою затею, рухнуть на траву и ждать, когда смерть прекратит его мучения. Но с отчаянием пересилил искушение, сжал зубы и попытался ускорить бег. Он догнал последний глиссер и ощутил потоки воздуха от винтов. Он слышал крики и смех экипажа. Он вскинул голову, выбрал одно лицо из тех, что нависали над ним, и из последних сил крикнул:

– Видук Папиронда!

Его блеющий голосок растворился в реве двигателей. Ноги отказались держать его. Истощенный бегом и побоями карантинцев, он потерял равновесие и рухнул на землю. И долго лежал, истекая потом и пытаясь отдышаться.

Когда он открыл глаза, белые пятна глиссеров уже исчезали в далеком тумане. На мгновение ему показалось, что они разворачиваются, и его охватила невероятная надежда. Потом понял, что был обманут собственным могучим желанием жить. Вороны-мутанты один за другим расселись вблизи от него.

Глава 4

Невелико было количество тех людей, которые отдавали себе отчет в том, что скаиты Гипонероса натянули гигантскую сеть над их головами.

Кем они были? Что они хотели?.. Никто не знал этого.

Когда Паминкс вернулся на Гипонерос, на таинственную планету, которую не мог найти на звездных картах ни один астроном, вместо него у руля встал сенешаль Гаркот.

Сего приходом начался период, названный Террором Экспертов, или Великим Стиранием.

Вышки надзора за мыслями вознеслись над крышами домов, повсюду множились огненные кресты. До нас доносились стоны мучеников, душераздирающие крики матерей, чьих детей подвергали пыткам…

Но были и более отвратительные дела.

Пока и император Менати и его советники оглушали себя торжественными празднествами, происходили чудовищные вещи.

Куда подевались наши гордые и вызывающие сиракузяне времен завоевания?

В каком аду заблудились человеческие боги?

Выдержка из апокрифического ментального текста, уловленного Мессаудином Джу-Пьетом, сиракузским поэтом первого периода постанговской империи. Некоторые эрудиты считают, что речь идет о рассеянных мыслях Найи Фикит, уроженки Сиракузы.

Глубокая тишина царила в узком проходе, вырытом под старым сеньорским дворцом. Подвижный луч лазерного факела облизывал растрескавшиеся плиты пола. Иногда в свете факела вспыхивали фосфоресцирующие огоньки, и Гаркот замечал темные тельца, исчезавшие в многочисленных отверстиях в стенах.

Чем дальше сенешаль углублялся в чрево подземелья, тем больше ему встречалось кошкокрыс, грызунов с серой шерстью, круглыми глазами и острыми ушками. Пятнадцать универсальных лет Гаркот не ступал ногой в этот лабиринт. С того момента, как запер здесь Паминкса, бывшего коннетабля сеньоров Аргет-ти и Ранти Анг.

Гаркот был единственным существом во вселенной – за исключением спор-властителей Гипонероархата, – знавшим, что Паминкс никогда не покидал Сиракузы. По официальной версии, выполнив свою задачу, бывший коннетабль вернулся на Гипонерос, чтобы насладиться там заслуженным отдыхом. Император Менати и все остальные быстро похоронили воспоминание о том, кто так ловко подготовил создание империи и воцарение семьи Ангов. А у сенешаля было достаточно забот, чтобы не интересоваться судьбой своего предшественника. Он бы, быть может, и вовсе забыл о его существовании, но два часа назад получил импульсный приказ спор-властителей о возобновлении контакта с пленником.

Гаркот, нетипичная и недисциплинированная спора, вначале яростно сопротивлялся приказу. Проникнув в тончайшие ментальные механизмы людей, он все чаще избирал их способ действия и дискуссий, даже нарушая распоряжения Гипонероархата. Ему не потребовалось много времени, чтобы разобраться в том, что было одновременно слабостью и силой людей: способ вращать весь мир вокруг крохотного мирка, который назывался «эго». Но, если обычно властители Гипонероса не обращали внимания на его непослушание и позволяли действовать по собственному разумению (по-видимому, это приносило пользу), на этот раз они проявили неуклонную решимость, и у него не осталось иного выбора, как подчиниться.

Будучи главным резидентом шестого этапа Плана и скаитом высшего эшелона власти, Гаркот привык проявлять инициативу, но ему открыто посоветовали не выступать против фундаментальных интересов Гипонероархата. Он напрасно гордился тем, что обладает индивидуальным сознанием, собственным эго, он оставался только голосом в общем хоре творения. Его мысли никак не влияли на стабильность и расширение вселенной. Даже если люди утеряли возможность управлять миром, они еще главенствовали в нем. По мнению скаитов, это была излишняя привилегия, которую они собирались отменить. Гаркот вышел из матричных ванн, и споры-властители в любой момент могли его растворить и заменить типичной спорой. Они выиграли бы в безопасности, но потеряли бы в объеме получаемой информации.

Они не погнушались небольшой угрозой, показав, что ждет его в случае отказа подчиниться. Эпителиальное покрытие и жизненные органы Гаркота начали внезапно сокращаться. Под его черепом пронесся ледяной вихрь, затем его подхватил ураган и бросил в бездонную пучину, где он потерял всякое ощущение пространства и времени. Его тело – плохо изготовленное и ненавистное тело – таяло в кислом, жгучем газе, плотность которого напомнила плотность питательной жидкости матричных чанов. Его дух, его спора покинула тело и растворилась в одном из двух конгломератов Гипонероархата…

Он пришел в себя в приемной своих апартаментов во дворце Аргетти Анг. Целых три минуты понадобилось ему, чтобы связать все нити своего существа и вновь обрести мозг со всей его памятью. Он понял, что импульс на растворение был всего лишь ментальным внушением, телепатической иллюзией… Простым предупреждением… Он ощутил облегчение, ибо, будучи эгоцентричной спорой, ценил индивидуальное ощущение своего субъективного эго. Потом перед ним открылись новые перспективы: если он хотел остаться в живых (жизнью было именно это излишнее восхитительное чувство собственного существования), ему надо было научиться рассчитывать, мошенничать. Он не знал реальных намерений спор-властителей, но отныне постарается полностью удовлетворять их требования. Он испугался растворения, как люди пугаются смерти.

В таком новом расположении духа он направлялся к Паминксу, запертому вот уже пятнадцать лет в подземной камере в Венисии. Он надел белый бурнус мыслехранителя и пешком прошел десять километров, отделявших новый императорский дворец от старого сеньорского дворца, возведенного на высотах квартала Романтигуа. Ни ночные патрули полицейских, ни редкие прохожие не обращали на него ни малейшего внимания. Что касается кордона пурпурной гвардии, окружавшей старое здание, превращенное в резиденцию для почетных гостей, то он не стал его преодолевать. Он воспользовался подземным ходом, ведущим с соседней улочки, вход в который был тщательно замаскирован. Только еще одно существо во вселенной знало о существовании этого прохода, оборудованного бронированными тамбурами и кодами. Им был Паминкс.

По мере приближения к тяжелой стальной двери камеры Гаркота охватывало возбуждение. Ему было любопытно узнать, в каком состоянии он найдет пленника после долгих лет заключения в грязном закутке. Хотя скаиты, в отличие от людей, не имели кровеносной системы, обходились без кислорода, воды и пищи, а некоторые споры выжили после тысячи универсальных лет пребывания на планетах, совершенно лишенных каких-либо ресурсов (историческая информация, впечатанная в мозг во время нахождения в матричных чанах). Но каким окажется влияние изоляции и безмолвия на спору, которая, как Паминкс, всегда жила в шумном и яростном человеческом обществе?

Луч лампы уткнулся в завал из камней и земли. Обрушился свод, в провал натекла грязь и застыла в виде сталактитов. Несколько грызунов с яростным писком разбежались в разные стороны. Их хвосты исчезли в щелях между плитами стен.

Странная судьба у этих зверей, подумал Гаркот. Все существование посвящено лишь воспроизводству автоматики инстинкта. Ни счастливые, ни несчастные. Освоили места, заброшенные человеком. Живут в тени людей. Невидимые вассалы человека…

Металлическую дверь камеры затянула зеленоватая пленка. Обоняние у скаитов обычно не было развито, но вонь плесени в замкнутом пространстве подземелья возбуждала некоторые нервные импланты в мозгу Гаркота.

Он потратил пять минут на расчистку древнего замка двери, погребенной под толстым слоем земли. Потом пальцами – из своей телесной оболочки он больше всего ненавидел пальцы, наросты из растрескавшейся зеленоватой плоти были дальними родственниками изящных отростков с ногтями у людей – набрал код, ударяя по круглым твердым клавишам консоли. Ему не надо было его вспоминать. Он просто забрал его из соответствующего отдела памяти.

Механический затвор двери выскользнул из скважины с сухим щелчком. Дверь повернулась на петлях с ужасающим скрипом. Гаркот проскользнул в приоткрывшуюся щель и оказался в камере, низком, тесном помещении, вырытом в скалистом грунте. Во время господства Планетарного комитета эта камера была нулевой точкой, от которой в разные стороны потянулись коридоры подземного лабиринта, куда бросали целые семьи сиракузян, где их подвергали пыткам и убивали. Лабиринт ужаса, который по приказу Микели, первого сеньора Анга, был засыпан после артибанических войн. Специалисты по древней истории утверждали, что, если бы им позволили провести раскопки в фундаментах сеньорского дворца, они бы, возможно, извлекли скелет Артибана Сен-Нойла, великого освободителя Сиракузы, таинственно исчезнувшего в первые часы после победы его армий. Но официальные историки императорского двора яростно опровергали их доводы…

Луч фонаря вначале выхватил из тьмы груду скелетов, напугал кошкокрыс, которые бросились в бегство, услышав внезапный грохот, лизнул неровный пол, закругленные стены, потолок, который подпирали ржавые столбы.

– Я ждал вас, господин эксперт…

Существо, которое телепатически вошло в контакт с мозгом Гаркота, могло быть только Паминксом. Давно – более пятнадцати универсальных лет – сенешаль не слышал этого старого титула эксперта. Но в свете фонаря не было видно ни фигуры, ни бурнуса, ни тела… Только пол, усыпанный костями, камнями и экскрементами кошкокрыс.

Гаркот вначале решил, что Гипонероархат лишил Паминкса его телесной оболочки. Но базовые данные тут же информировали его, что лишенная телесной оболочки спора почти тут же растворяется в одном из двух конгломератов, а потом, возможно, попадает в матричные чаны, получая новый облик и новую личность.

Что-то шевельнулось перед Гаркотом. Он различил коричневатую фигуру, которая медленно отделилась от стены. И понял, почему не заметил пленника сразу: укрывшись в провале стены, Паминкс был засыпан землей.

Коннетабль выпрямился во весь свой немалый рост. Он был обнажен, если понятие наготы имеет смысл для скаита. Быстрыми движениями руки он стряхнул пыль с кожи. Его выпученные желтые глаза постепенно обрели свойственную яркость.

У Гаркота возникло неприятное ощущение, что он смотрится в зеркало. И подумал, что придворные, глядя на него, испытывают такое же отвращение. Споры-властители были правы: он никогда не войдет в хор творения. И спросил себя, а не специально ли Гипонероархат придал отвратительную внешность десяти тысячам скаитов матричного завоевания: нельзя походить на тех, кого презираешь.

– Жаль, что должен предстать перед вами без бурнуса, господин эксперт. Кошкокрысы съели его до последней нитки… Какой способ общения желаете использовать: ментальный или голосовой?

– Ментальное общение меня вполне устроит, — ответил Гаркот, тут же переходя с тончайших телепатических вибраций на более грубые вибрации собеседника. – Если только сами не желаете слышать звук своего голоса.

– Нет. Я привык к тишине, которая царит здесь. Она напоминает мне тишину матричного чана…

Несколько минут они ничего не излучали. Ни тот, ни другой не знали причин, по которым споры-властители запрограммировали их встречу в этой камере. Отсутствие информации сбивало с толка обоих. Скаиты обычно поддерживали строгие иерархические отношения. Никаких личных, эмоциональных и субъективных взаимоотношений не существовало между скаитами верхних эшелонов власти, запрограммированных на управление, и остальными – мыслехранителями, ассистентами, надзирателями, стирателями, обязанными только подчиняться. Но ни Паминкс, ни Гаркот не могли ни принимать, ни отдавать приказов друг другу.

– Меня больше никто не называет господином экспертом, — начал Гаркот.

– Импульс спор-властителей, предупредивший меня о вашем визите, известил также, что вас назначили сенешалем империи Лнгов. Будь я человеком, я бы гордился своим учеником.

—Но вы не человек ?

– Нет. Я изучал механизм гордыни наряду с прочими ментальными механизмами человека, но это понятие остается мне чуждым. Напротив, в вас я ощущаю мозговые импульсы, очень похожие на эмоции. Человеческая суть вас околдовывает, господин сенешаль…

Гаркота вначале удивила легкость, с которой Паминкс разоблачил его. Потом вспомнил, что понизил уровень вибраций мозговых волн, чтобы вести разговор с бывшим коннетаблем. Сделав это, он приоткрыл брешь в своей защите, и его собеседник немедленно воспользовался этим.

– Я не упрекаю вас в интересе к ней, — продолжил Паминкс. – Он был необходим для матричного завоевания. Доказательство: вы стали резидентом шестого этапа Плана. Спорам-властителям, вероятно, нужна была дополнительная информация об эмоциональных механизмах человека.

—По-вашему, Гипонероархат специально создал меня нетипичным…

– Иррациональность, отсутствие логики, импульсивность – вот главные черты человеческого характера. Все аберрации их поведения можно выразить одним словом: чувствительность. Не важно, где они живут, не важно, каково их социальное положение, не важно, какую роль они играют. Все они обладают первичным, основным инстинктом – быть признанным, быть любимым. Для споры-логика, которая ищет абсолютную эффективность, чувствительность есть понятие абсурдное и неприемлемое.

– Тогда останемся в рамках логики, господин коннетабль. Почему такая общность, как Гипонероархат, не имеющая даже понятия об эмоциях, имплантировала чувства в мозг одной из своих спор ?

– Мои информативные данные весьма неполны в этом плане. Я только знаю, что мне позволено сообщить вам: споры-властители предусмотрели в ваших мозговых цепях зону нестабильности. Эта зона заставляет вас соотносить себя с окружением, а вы пытаетесь заполнить ее желанием получить личное признание. Отныне вы стали очень важным банком данных для Гипонероархата…

Успокоенные неподвижностью обоих скаитов, несколько кошкокрыс вылезли из нор и принялись кружить вокруг бурнуса Гаркота. Но боялись пересечь границу светового круга на полу и стене.

– Вы разочарованы, не так ли, господин сенешаль? — продолжил Паминкс. – Вы считали свою эволюцию плодом собственных усилий. Вы ринулись в бездну собственного недостатка столь же безоглядно, как и люди. Но, в отличие от оригинала, ваша пустота есть пустота искусственная, обман, артефакт.

—Вы не получите никакого ответа, вы ничего не достигнете, но можете изведать страдание…

Гаркот ногой отбросил самое наглое животное, вцепившееся в полу его бурнуса. Он вдруг осознал, что был, как и этот грызун, существом, предназначенным для выполнения общего дела, существом, которому было приказано идти на риск, которого подставили под удары, обрекли на страдание. Насилие было ответом на наглость зверька, моральное страдание было наказанием ему, Гаркоту, за отличие от остальных. Он понял, что к нему обращалась не спора Паминкса, а весь Гипонероархат. И спросил себя, для чего нужна была подобная мизансцена. Споры-властители могли общаться с ним с помощью импульсов.

Грызуны, ощутив опасность, с писком разбежались.

– Ваше ощущение страдания столь же иллюзорно, как и ваша пустота, господин сенешаль.

– Как вы можете утверждать такое? Вы не знаете, о чем говорите…

– Быть может, но достаточно имплантировать новую нейрологическую программу, чтобы заполнить эту искусственную пустоту и восстановить единство вашей споры. Мои базовые данные содержат эту программу.

– А если я откажусь?

– Будете растворены в одном из двух конгломератов, а мы переделаем вашу спору и поместим ее в новую оболочку. Потом подготовим людей к встрече вашего преемника… Дополнительный этап… Возможная потеря времени, которая учтена при расчете вероятностей…

– С какой целью? Не проще ли уничтожить людей смертельным излучением ?

– Я не располагаю нужными информативными деталями, чтобы правильно ответить на ваш вопрос. Я был всего лишь резидентом пятого этапа, которому было поручено создать систему мыс-лехранителей и способствовать установлению централизованной власти. Моя задача: одно правительство, одна религия для всех миров Млечного Пути… Главной моей целью был орден абсуратов: он был символом и гарантом системы многих правительств, которые очень трудно контролировать. Ваша роль резидента шестого этапа состояла в создании надзорных башен, развитии проекта скаи-тов-стирателей и уничтожении всех следов индисской науки на всехизвестных мирах.

– Именно этим я и занимался…

—Частично… только частично. Вы до сих пор не знаете, где скрываются наши истинные противники: Афикит Алексу, Тиксу Оти с Оранжа и их воители безмолвия.

– Должен вас разочаровать, господин коннетабль. Я напал на их след. Я только не успел передать эту информацию спорам-властителям.

– Вернее будет сказать, что вы ее сознательно скрыли. У вас исключительно тонкие мозговые излучения, чтобы уйти от импульсов обследования. Есть ли у вас причины хранить эту информацию исключительно для себя ?

– Тайна… эффективность… рентабельность…

– Иррациональное поведение, как у человека, господин сенешаль. Спорам-властителям жизненно необходима эта информация, чтобы дополнить свои данные…

Болезненный удар ногой по морде не разубедил кошкокрыса провести новое нападение. Гаркот почувствовал, что мощные челюсти сомкнулись на толстой ткани бурнуса, но на этот раз сенешаль дал возможность грызуну вцепиться когтями в его одежду.

– Как вам удалось отыскать след воителей безмолвия? — настаивал Паминкс. – Зачатки индисской науки защищают их от ментального обследования. Быть может, вас ввели в заблуждение многие легенды, ходящие на их счет ?

– Я хоть и нетипичный скаит, но умею отличить миф от реальности, господин коннетабль. Я основывался на странных способностях дамы Сибрит.

– А как императрица замешана в эту историю?

– Я обратил внимание, что ее сны, чистое выражение подсознания, иногда приоткрывают двери в будущее, словно она осуществляет прыжок во времени и пространстве… Так, она предвидела смерть Тиста дАрголона, смерть Ранти Анга и двух своих сыновей…

– По моим данным, такие способности являются рудиментами… кометами, которые мелькают в их внутреннем мире… рассеянными крохами индисской науки…

– Я также заметил, что она изредка видит сны о мужчине и женщине, Найе Фикит и Шри Лумпа. Иными словами, речь идет о дочери Алексу и оранжанине Оти Тиксу… Как ей удается воссоздать так точно образы людей, которых она никогда не видела? Я предположил, что они объединены неощутимыми связями (быть может, теми самыми рудиментами) и что раньше или позже императрица выведет меня на их след. Поэтому я оборудовал тайную комнату рядом с покоями дамы Сибрит и ночь за ночью следил за ее снами…

– Правда ли, что только вы можете взламывать ментальный барьер мыслезащитников, а они ничего не замечают ?

– На это способны все мои ученики… Номы предпочитаем хранить эту информацию в тайне. Пусть люди верят, что они пользуются ментальной защитой.

– «Мы…» Осторожно! Вы сейчас приносите в жертву свою прекрасную индивидуальность, господин сенешаль…

Юмор Паминкса – Гипонероархата – застал Гаркота врасплох. Юмор не характерен для скаитов.

—Не забывайте, что наши данные меняются одновременно с вашими, – добавил Паминкс. – Вы – та спора, которая имплантировала юмор в центральную память Гипонероархата… Вы говорили о снах дамы Сибрит…

– С годами ее сны все чаще касались девицы Апексу и Тиксу Оти. Я узнал, что они живут на пустынной планете, что у них родилась дочь по имени Иелль, что они осуществили инициацию учеников. Их всего сотня, но они уже знакомы с практикой индисской науки. Легенды также упоминают о некоем махди Шари из Гимлаев, но я никогда не видел его в ночных странствиях императрицы. И поэтому не знаю, реален ли этот персонаж…

Кошкокрыс яростно дергал головой, и Гаркоту пришлось отклониться назад, чтобы удержаться на ногах под напором грызуна.

– Однако в снах не уточняется, о какой планете идет речь. Это – мир, подходящий для проживания человека, но таких тысячи в пределах Млечного Пути. Бессмысленно посылать инквизиторов и наемников-притивов на разведку: у воителей безмолвия есть свои собственные наблюдатели, часовые, которые сменяют друг друга и которые определяют малейшие ментальные вибрации за тысячи километров.

– Значит, мы не можем к ним приблизиться.

– Немного терпения, господин коннетабль… Видя, что мои поиски не ведут к успеху, я взял на себя риск проникнуть в сны дамы Сибрит. Вначале я не добился никакого результата: даже подсознательно она мне не доверяла. И понял, что должен предстать перед ней в виде знакомого ей существа, одного из тех, кто в детстве помогал воспитывать ее. Порывшись в архивах ее подсознания, я открыл, что на нее оказали сильное впечатление сказки о зверях ее родной провинции Ма-Жахи. Особое пристрастие она питала к Вал-Гуа, медвигру со шкурой из розового опталия, с изумрудными глазами и алмазными когтями. Я внушил ей, что являюсь Вал-Гуа, и смогсвободно разгуливать по ее снам… У людей очень странные сны, господин коннетабль: вначале трудно найти последовательность в постоянной смене образов, кажется, что ни разум, ни логика не имеют места в этом мире, который управляется случаем, абсурдностью…

– Однако человеческие сны воздействуют на равновесие вселенной, — перебил его Паминкс. – Странная способность, обеспечивающая их статус людей.

– Не буду пересказывать детали, господин коннетабль, но знайте: моя настойчивость позволила мне войти в континуум снов императрицы. Вал-Гуа стал главным персонажем ночей дамы Сибрит. Каждый раз как появлялись дочь Алексу и Тиксу Оти, я задавал императрице вопросы, заставляя вносить уточнения. Все это потребовало двенадцати универсальных лет, двенадцати лет ночных бдений в закутке, за исключением тех более или менее продолжительных периодов, когда дела Ангов призывали меня на другие планеты, но я добился своей цели. Теперь я знаю, где скрываются воители безмолвия…

Гаркот перестал вещать и несколько секунд смотрел на кошкокрыса, терзавшего его бурнус. Остальные грызуны, не столь отважные, держались поодаль от скаитов.

– Знать – одно дело, действовать – совершенно другое, господин сенешаль. Вам надо было поделиться своими знаниями со спорами-властителями.