Текст книги "Египет под властью Птолемеев. Иноземцы, сменившие древних фараонов. 325–30 гг. до н.э."

Филадельфу не было дела до предупреждений оракулов, и он начал снова выкапывать устье этого канала с пресной водой[19]19
  Птолемей Филадельф, соответственно, занимался обновлением этого канала, который, очевидно, не обслуживался со времени правления Дария и мог быть занесен илом и т. п. (Примеч. пер.)


[Закрыть]. Он был достаточно широким для того, чтобы две триремы могли проплыть по нему бок о бок, и достаточно глубоким для экспедирования грузов. К тому же навигация в нем была открыта на протяжении двух третей года с помощью примитивных шлюзов, представлявших собой тяжелые деревянные балки, наложенные одна на другую.

Правитель пал жертвой собственных амбиций. Он жаждал заполучить власть над Аравией, Сирией, Малой Азией и даже Грецией и Македонией. И это его желание не было невыполнимым. Его войска стояли в Келесирии, Финикии и Палестине, а корабли патрулировали Эгейское и Красное моря. Сестра и жена Филадельфа Арсиноя II оставалась правительницей Самофракии и Самоса, а также расположенных в Малой Азии Лидии и Карии. Помимо всего прочего, его сосед Антиох, сын Селевка, был занят попытками вытеснить за Геллеспонт многочисленных галлов. Соответственно, Филадельф мог спокойно строить свои планы.

Северный Синай, по его мнению, был наиболее подходящим местом для начала вторжения, и царь решил организовать довольно скромный поход в страну набатеев, прошедший без кровопролитий. Договорившись с набатеями, военачальник Филадельфа двинулся дальше на север, оставил гарнизоны в Идумее и в земле аммонитян, построил Филадельфию (Рабат-Аммон), добрался до Дамаска и провел разведку в долине Тигра и Евфрата. Но продолжить поход не удалось. Опасаясь лишиться путей сообщения, Антиох поспешил на помощь, и рассудительный египетский военачальник решил отступить.

Вряд ли походом руководил сам Филадельф, но хвастался им он так, будто лично командовал солдатами. К тому же царь разрешил жрецам из Пифома вырезать на стеле текст, в котором в самом почтительном тоне выражалась благодарность царю за то, что тот вернул в их храм изваяния богов, украденные Камбизом.

Хотя этот герой, «умелый во владении копьем», не разделил со своими солдатами все тяготы, связанные с военным походом, следует признать, что стратегия, разработанная им для флота, была превосходна. Он продемонстрировал мощь своего флота неподалеку от побережья Малой Азии, а его действия в Палестине заставили Антиоха вступить с ним в переговоры. Из установившегося после этого мира (271 г. до н. э.) Филадельф извлек большую выгоду. Возможно, благодаря слухам его достижения стали казаться еще более значительными, и Феокрит, возможно, краснел, когда писал: «Все море и земля у несущихся рек находятся во власти Птолемея». Тем не менее под власть Египта, очевидно, перешло юго-западное побережье Малой Азии.

Глава 4
Птолемей Филадельф
(продолжение)

Перемирие было выгодно обеим сторонам конфликта, хотя Малой Азии пришлось дорого за него заплатить. Египетская администрация предпочитала более жесткие, чем прежняя селевкидская, методы управления, и подати, которые должно было платить местное население, заметно возросли. Жители территории Азии, оказавшейся под властью Птолемея, вынуждены были платить установленную им дань и содержать египетские гарнизоны, что наверняка заставило их пожалеть о смене правителя. Исчезли последние остатки их самоуправления – оставаясь в Александрии, царь контролировал каждый шаг местной администрации. Для того чтобы построить новый гимнасий, жители Галикарнаса должны были сначала получить от царя соответствующее разрешение; если в Самофракии считали необходимым контролировать экспорт зерна, им следовало убедить Филадельфа в необходимости данной меры. При этом подобные предприятия оказывались довольно дорогостоящими – правителя нужно было умилостивить, подарив ему золотые венцы, а его придворным следовало дать взятки. Иначе подобные вопросы в пользу просителей не решались.

Филадельф нуждался в короткой передышке, чтобы сделать египетскую экономику более продуктивной. Его доходы достигали 14 тысяч талантов и 150 миллионов артабов зерна, что для того времени было довольно неплохо. Но и расходы царской казны увеличивались семимильными шагами. Контроль над побережьем Красного моря, походы в Сирию и Малую Азию, развитие Александрии, содержание дорогостоящих двора и административного аппарата и покровительство писателям и философам – все это проделало в царской казне большую дыру, и Арсиноя, жена и сестра Филадельфа, посоветовала ему урезать расходы.

Экономить было можно и нужно, и одним из способов добиться этой цели стало сокращение двора. За счет царя жила целая армия тунеядцев и их семей. Количество сородичей царя, первых и вторых царских друзей, телохранителей, пажей и приближенных царицы все возрастало. Все македоняне и немалое число египтян, занимавших определенное положение в социальной иерархии, относили себя к одной из этих категорий. Поступить таким же образом следовало и с административным аппаратом, состоявшим из греков, погрязших в обмане и коррупции и нещадно обиравших крестьян. Во главе этой системы стояли диойкет (верховный казначей) и хранитель главной царской печати, которыми, сменяя друг друга еще со времен Клеомена, наместника Александра, становились греки.

Продолжить эту практику было вполне логично, но идея эллинизации всего бюрократического аппарата сверху донизу кажется менее обоснованной. Вполне возможно, что Птолемей Сотер, слишком увлекшись ведением войны, не знал о происходящем. С политикой, которой он придерживался в других сферах, лучше соотносится система, при которой эллины занимали бы только наиболее высокие должности, а их подчиненными были бы египтяне. Несомненно, Клеомен и его преемники могли настаивать на том, что, раз официальным языком в стране был греческий, то и их подчиненные должны были говорить на нем. Такого объяснения могло быть вполне достаточно. При дворе говорили на греческом, чиновники, занимавшиеся делами казны, вели свои записи на этом же языке, на нем же вели дела и составляли договоры купцы, а египтяне прикладывали к своим обращениям их перевод на греческий язык. Филадельф не мог придумать аргументы более сильные, чем этот, из-за чего царская администрация никак не могла вырваться из этого порочного круга.

Впав в отчаяние, Филадельф попытался обратить внимание на имевшиеся у него источники дохода. Подати, которые платили земледельцы, и без того уже были довольно высокими, но Аполлоний, бывший в тот период диойкетом, не сомневался, что с земли можно собирать суммы, вдвое превышавшие уже шедшие в царскую казну. Обширные неплодородные территории нуждались в улучшении, а людям, имевшим деньги, необходим был только стимул для того, чтобы организовать широкомасштабные сельскохозяйственные работы.

В теории вся земля принадлежала царю, но на практике для него обрабатывались только царские земли, занятые арендаторами, а остальные участки передавались в пользование подданным в обмен на плату, принимавшую частично натуральную, а отчасти денежную форму. Размер платы зависел от плодородия почвы, которая, в свою очередь, была обусловлена уровнем ежегодного разлива Нила. Была разработана четкая классификация орошаемой земли. К первым двух категориям относились участки, покрывавшиеся водой регулярно, затем следовали поля, находившиеся на краю разлива, и, наконец, те, где почва была слишком соленой для того, чтобы приносить урожай, позволявший вносить арендную плату.

Но средства и правильный подход к делу могли сотворить в Египте настоящее чудо, и диойкет Аполлоний убедил своего господина, что орошение и более правильный подход к системе каналов позволят ввести пустынные и заболоченные земли в сельскохозяйственный оборот. В долгих поисках людей, обладавших достаточными денежными средствами или желавших стать колонистами, не было необходимости. В Александрии было достаточно богатых купцов, готовых выгодно вложить свои средства, а в армии служило множество наемников в возрасте, желавших уйти в отставку. Способность наемников стать поселенцами вызывала определенные опасения, но так или иначе было понятно, что, уйдя из армии и осев на земле, они принесут выгоду государству, у которого появится бесплатный запас прекрасно обученных резервистов, крепко привязанных к Египту.

Аполлоний планировал предложить людям, обладавшим деньгами, неосвоенные участки земли площадью более 10 тысяч арур, а бывшим наемникам – наделы, площадь которых варьировалась от 10 до 100 арур. Государство не требовало со всех них вкладываться в строительство ирригационных сооружений и взялось за ремонт всех имевшихся каналов и водоотводов. С другой стороны, оно ожидало, что владельцы будут вкладывать средства и труд в улучшение своих земельных участков. Для того чтобы убедить наиболее нерешительных «инвесторов» рисковать сбережениями, Аполлоний взял себе неосвоенный участок земли, располагавшийся в номе Моэрис (современный Фаюм), площадь которого составляла почти 8 квадратных километров.

Это, несомненно, было своего рода аферой, но Аполлоний вскоре сумел более чем просто компенсировать свои расходы. Обладая упорством настоящего грека, он сделал так, чтобы его земли, расположенные неподалеку от новой столицы нома Филадельфии, приносили значительную прибыль. Его корабли перевозили бобы и лук в Финикию и Малую Азию. В Смирне их нагружали маслом и вином, которые по возвращении в Александрию выгодно продавались. Аполлоний, несомненно, был врожденным торговцем – он открывал новые рынки сбыта и сумел обеспечить себе монополию на продажу некоторых приносящих большой доход товаров.

Филадельф никогда не сомневался в осмотрительности и честности этого диойкета, и Аполлоний, несомненно, соблюдению интересов государства уделял столь же пристальное внимание, как и собственных. Круг его полномочий был весьма широким: он конфисковал имущество нечистых на руку и некомпетентных чиновников, приказывал казнить преступников, обвиненных в совершении мошеннических действий в отношении государства, и наказывал тех, кто опрометчиво взялся защищать этих правонарушителей в суде. Пытаться обжаловать его решения было бесполезно. Царь ничего не желал слушать, и жалобщик ничего не получал за свои страдания. «Пошли его к нам под конвоем, – написал по поводу одного такого случая раздраженный Филадельф. – И забери его имущество».

Несмотря на то что Аполлоний стал крайне властным правителем нома, он также тщательно следил за соблюдением интересов земледельцев. Под руководством весьма умелого грека по имени Клеон в номе была создана целая система дренажей и каналов. За реализацию проектов брались подрядчики, а рабочую силу предоставляли ближайшие деревни. Возделывание земли в номе, представляющем собой глубокую низменность, богатую известняком, покрытую отложениями нильского ила, сразу же стало окупаться отчасти благодаря созданной Клеоном системе каналов, частично из-за того, что Аполлоний настаивал на научном подходе к земледелию и необходимости севооборота. В дополнение к ячменю и маису[20]20
  Маис, то есть кукурузу, в Египте не выращивали. Основными культурами были упомянутые автором ячмень и пшеница. (Примеч. пер.)


[Закрыть] крупных и мелких землевладельцев убеждали сеять культуры, способные приносить больший доход, в частности оливы и клещевину для получения оливкового и касторового масел, фруктовые деревья и виноградники, выращивать более дорогостоящие породы скота, экспериментировать с разведением пчел. Аполлоний озаботился покупкой неизвестных прежде в Египте растений и семян, привез быков, кабанов и баранов, которые должны были улучшить местные породы. Он обладал неисчерпаемой энергией, постоянно плавал вверх и вниз по Нилу, наносил непродолжительные визиты в Палестину и на греческие острова, проверяя работу своих многочисленных агентов, воодушевляя компетентных подчиненных и порицая некомпетентных.

Аполлоний слыл верующим человеком, которым вполне мог быть, если, конечно, считать признаком благочестия пожертвования различным храмам и святилищам. С особым почтением диойкет относился к Исиде – где бы он ни был, Аполлоний вкладывал средства в проведение празднества в ее честь. Вероятно, от человека его положения и состояния ждали выполнения этой обязанности, а Аполлоний, деливший свое время между торговыми предприятиями и выполнением чиновничьих функций, несомненно, был очень состоятельным человеком.

Должность диойкета была, очевидно, довольно прибыльной, если не из-за жалованья, то благодаря дополнительным доходам, и расположения Аполлония пытались добиться довольно высокопоставленные люди. Одним из них был наследственный правитель Трансиордании Тувия, который, отправляя в Александрию дань, просил диойкета принять маленький подарок в знак своего уважения. Однажды он подарил Аполлонию красивых чернокожих рабов, а в другой раз – мирру и специи. Более скромные люди в надежде заслужить благосклонность диойкета присылали ему побеги грушевого дерева, овец и крупный рогатый скот редких пород.

Для поддержания столь крупного и серьезного хозяйства, как то, которым владел Аполлоний, несомненно, были необходимы солидные доходы. Диойкету под надзором управляющего служили церемониймейстеры, слуги, в том числе пробовавшие вино и пищу, конюхи, распорядители, личные врачи, арфисты, флейтисты, танцовщицы, певцы. Среди многочисленных слуг были как лично свободные люди, так и рабы. За пределами хозяйства Аполлонию подчинялись администраторы, каждый из которых имел собственных писцов и счетоводов и которые отвечали за доставку и торговлю, а также агенты. Для того чтобы прокормить такую армию иждивенцев, нужно было обладать определенными умениями, и управляющий Аполлония выбивался из сил, стараясь добиться этого. Продовольствие поступало из других регионов, и агент Аполлония не был чересчур пунктуальным, когда переправлял его.

Аполлонию в конце концов удалось упорядочить запутанную систему управления финансами. В Александрии находились два его заместителя – главный казначей и глава административной службы, в распоряжении каждого из которых имелись бесчисленные местные контролеры. В номе на основе александрийской системы была создана собственная, несколько отличавшаяся от сформированной в деревнях. Сбором податей в номах занимались антиграфеи, которым помогали экономы и подчиненные им чиновники, надзиравшие за деревенскими писцами, ситологами, или чиновниками, ведавшими запасами, принимавшими плату натурой, и трапезитами, принимавшими плату в виде денег.

Затем возникли проблемы, связанные с деньгами, предвидеть которые высшие чины не могли. Больших запасов золота почти не было, а то, которое не хранилось в храмовых сокровищницах, находилось в руках торговцев, не желавших менять его на монеты местной чеканки, способные обесцениться. Имелось и еще одно затруднение. Несмотря на настоятельные просьбы Деметрия, руководившего царским монетным двором, Аполлоний упорно отказывался создать пробирную контору, без которой Деметрий не мог проверить чистоту предоставлявшегося ему золота. Из-за этого в хоре все операции проводились посредством меди, а медная драхма, стоимость которой варьировалась от 1/120 до 1/300 ее серебряного аналога, осталась расчетной денежной единицей.

Для того чтобы собирать подати деньгами, были необходимы специалисты и банки, которые вели бы учет не только государственных средств, но и денег частных клиентов. Эта задача оказалась для местных чиновников слишком сложной, из-за чего со временем сложилась практика откупов. Это была прекрасно организованная система, характерная для Египта эллинистического периода. Государство продавало право откупа – для проведения соответствующих «аукционов» была создана специальная комиссия. У победителя должны были иметься гаранты, а себе он забирал процент от собранных сумм налогов. Прибыль откупщиков варьировалась от 5 до 10 процентов, что было совсем незначительной компенсацией за выполнение данных обязанностей. Более того, власти (возможно, небезосновательно) видели в каждом откупщике потенциального вора и нещадно изводили их. За ним по пятам ходили многочисленные инспекторы и писцы, и за любое отклонение от утвержденной казначеем процедуры было предусмотрено суровое наказание. Например, если откупщик не сообщал о платеже налога местным властям, он должен был заплатить штраф в пятидесятикратном размере от этой суммы.

Будучи в теории собственником всей земли в стране, на практике царь требовал лишь право на долю сельскохозяйственной продукции. Размер этого налога в натуральной форме зависел от планируемых расходов государства на следующий год. Очевидно, это было слабым утешением для арендаторов, ибо расходы имеют свойство увеличиваться, но никак не уменьшаться. Более того, средства из царской казны почти не вкладывались в развитие сельского хозяйства, за исключением сооружения новых каналов и дамб и расчистки существующих от наносов, хотя и в этих случаях деревенским жителям приходилось платить по счетам – предоставлять рабочую силу. Они бы несли свою ношу с большей покорностью, если бы не необходимость платить множество других податей, как совсем неприятных, так и совершенно незначительных.

От орлиного взора Аполлония не укрылся ни один новый источник дохода. Земледельцы были вынуждены платить государству за право хранить собственное зерно, вырубать собственные кустарники, скотоводы – за возможность пасти свой скот, а пастухи – за право кормить стадо. Аналогичные ограничения существовали и в сферах торговли и ремесла. Прежде чем начать чем-то заниматься, нужно было получить на это разрешение, и цирюльники, ткачи, красильщики, портные, сапожники, аптекари, ювелиры, погонщики ослов, грузчики, владельцы постоялых дворов и лодочники – все они дорого платили за возможность следовать своему призванию. Но это еще не все. Передвижения каждого человека тщательно записывались, а его доходы пристально изучались. Не получив разрешение от государства, он не мог ни уехать из деревни, ни оставить место своего нахождения. Короче говоря, жители египетской хоры стали жертвами бюрократии, аналогов которой в мире никогда не существовало[21]21
  Конторы Аполлония, располагавшиеся в Файюме и занимавшиеся регистрацией того, что было связано с его личным предприятием, каждые десять дней тратили по 60 свитков папируса. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

Государство ловко создало целую сеть монополий, в частности на разработку рудников и рыболовство, производство оливкового масла и вина, ткачество и пивоварение, изготовление папируса и одежды, куплю-продажу благовоний и косметических средств. Потребность в драгоценных металлах и камнях, таких как золото из Нубии и Эфиопии, жемчуг из Персидского залива, рубины, топазы, изумруды и аметисты с побережья Красного моря, и в таких строительных материалах, как гранит, базальт и алебастр, добывавшихся в Верхнем Египте, существовала всегда. Все это покупали там, где цены были наиболее низкими, и продавали на рынках, позволяющих получить максимальную выгоду. Жесткая монополия была установлена и на покупку и продажу благовоний. Ни один житель Египта независимо от его возраста, пола или этнической принадлежности не обходился без набора помад и духов, а работа бальзамировщиков была невозможна без мирры, доставлявшейся с Аравийского полуострова.

Государство продавало монопольные права на производство или продажу некоторых товаров. В качестве примера можно привести монополию на рыбную ловлю. Претендент, предложивший самую высокую цену, получал соответствующее право, выплачивал государству 25 процентов ежедневного улова, засаливал остальное и по реке в принадлежавших государству лодках отправлял в Александрию. Еще одним примером является монополия на алкоголь. Любой житель страны мог варить и продавать всем желающим пиво из забродившего ячменя, напиток, изготавливавшийся в Египте с незапамятных времен и пользовавшийся там неизменным спросом. Но государство контролировало объемы производства пива, причем не столько в целях поддержания трезвости народа, сколько для того, чтобы получить часть от прибыли пивовара.

С монополией на вино дело обстояло несколько сложнее. В эпоху фараонов в Египте оно было источником дополнительного заработка для местных храмов, продававших право на выращивание виноградников в обмен на 1/6 урожая. Эта апомойра традиционно использовалась в качестве карманных денег для египетских цариц.[22]22
  Апомойра характерна в первую очередь для греко-римского Египта. Сначала она шла в пользу храмов, а затем, после 265–264 гг. до н. э., стала собираться деньгами в царскую казну для поддержания культа Арсинои. (Примеч. пер.)


[Закрыть] Теперь же в процесс вмешались откупщики, проверявшие размер урожая, следившие за отжимом виноградного сока, делавшие записи о количестве получившегося вина и, наконец, продававшие его на открытых торгах.

В той или иной степени существовала также царская монополия на маслоделие. Выращивать масличные деревья можно было свободно, но производством самого масла могло заниматься только государство. Чиновники определяли, в каких местностях следует разрешить высаживать маслины, платили крайне низкое жалованье работникам и передавали откупщикам выручку от продажи. Ни масло, ни вино не отличались высоким качеством, и покупатели, желавшие получить более качественные товары, вынуждены были дорого платить за свою прихоть. Высокие таможенные пошлины приводили к снижению импорта большинства товаров, ибо свободной торговле не было места в бюрократизированном государстве, которым правил Филадельф.

Занятый этими экспериментами, он не заметил ухудшения здоровья сестры. Она проболела несколько месяцев и в 270 или 269 г. до н. э., ослабев духом и телом, умерла. Историки поступили с женой и сестрой Филадельфа очень несправедливо, зафиксировав ее прегрешения и позабыв о добродетелях. Она, несомненно, была человеком жестокосердным и безжалостным, и люди, как мужчины, так и женщины, перебежавшие ей дорогу, дорого за это поплатились. Но в этом отношении Арсиноя была всего лишь женщиной своего времени, и потомкам следует рассматривать ее дела именно с этой точки зрения.

По крайней мере, она была верной женой и любящей матерью, и муж, сын и брат, в свою очередь, относились к ней с уважением и восхищались ею. Арсиноя очень многое сделала для своего сына Птолемея, рожденного ею от Лисимаха и чудом избежавшего смерти от рук Керавна в Кассандрии. Он был наследником македонского престола, который до этого занимал его отец. Но путь к трону ему преградили сначала Антигон, а затем Керавн, и Филадельф не стал вмешиваться в сложившуюся ситуацию. Линия поведения Арсинои, несомненно, была крайне эгоистичной – в ее основе лежало страстное желание править, причем, по возможности, единолично, а если это не удастся, то в роли «серого кардинала», стоящего позади трона. И на протяжении первых лет их с Филадельфом брака она оказала на супруга огромное влияние. Арсиноя будила в нем амбиции и сознательность до тех пор, пока он не избавился от детского тщеславия. Царь понимал, чем обязан жене, и воздавал ей многочисленные почести. При жизни царицы он основал культ в ее честь, назвавшись вместе с ней «богами Филадельфами», а после ее смерти придал ее культу общегосударственное значение, назначил для его отправления специальную жрицу и отождествил Арсиною с Афродитой. С того времени жившие в Египте греки отдавали почести богам Филадельфам и Арсиное-Афродите. Калликрат Самосский, командовавший египетским флотом, в честь новой богини установил в Олимпии две статуи, построил в Канопе в ее честь храм Зефирий.

К памяти об Арсиное с глубоким уважением относились повсеместно. Одну ее статую афиняне установили в Одеоне, а вторую – в роще на склоне горы Геликон. В Египте на средства различных объединений, в том числе профессиональных, строились часовни в ее честь, а жрецы вырезали на стенах своих храмов надписи, где восхвалялись добродетели обожествленной покойной царицы. «Наша царица скончалась!» – кричали люди, и все жители Египта воистину были глубоко тронуты ее смертью.

Стремясь увековечить память сестры, Филадельф направил на поддержание ее культа налог в 1/6 часть урожая винограда, сменил названия нома Моэрис, который отныне стал называться Арсиноитским, и приказал своему архитектору построить святилище, способное соперничать по своему великолепию с Семой, гробницей Александра Македонского. Этот приказ, должно быть, очень понравился престарелому, но все еще сохранившему подвижность Дейнократу, придумавшему концепцию, которая должна была поразить весь мир.

Его идея, несомненно, была весьма оригинальной. Он собирался разместить на потолке своего творения, над железным изваянием Арсинои, магниты, достаточно мощные для того, чтобы держать статую в воздухе, заставив таким образом посетителей поверить, что обожествленная царица находится между небом и землей. Но Дейнократ ошибся в расчетах и до смерти, последовавшей вскоре после этого, пытался с ними разобраться. Его ученик и преемник Сатир, человек более приземленный, не стал продолжать попытки воплотить в жизнь идею своего учителя. Вместо этого он установил перед святилищем Арсинои высокий обелиск, вырезанный по приказу последнего египетского фараона Нектанеба, желавшего таким образом увековечить собственную память.

Македонянин, ставший вдовцом в возрасте до сорока лет, редко решал остаться в одиночестве до конца своих дней, и Филадельф вскоре снова начал интересоваться женщинами. Через год после смерти жены он нашел себе новую спутницу – женщину по имени Билистиха, девушку атлетического сложения, присуждавшую и завоевывавшую награды на Олимпийских играх. Для того чтобы все окружающие точно заметили красоту ее тела, эта женщина предпочитала носить просвечивающие одеяния. Приверженцам Арсинои не приходилось обижаться – подобные временные союзы стали весьма характерны для Александрии, и даже трезво мысливший Птолемей Сотер не видел ничего дурного в содержании нескольких фавориток. Строгие дамы старшего возраста, должно быть, фыркали при виде этих гетер, но Лаис и Фрина, жившие еще ранее, были выдающимися в своем роде женщинами, а жители Александрии, города любви, последовали образцу коринфян. Но Билистихе было далеко до Аспасии, и ее соперницы и преемницы определенно не подражали знаменитой возлюбленной Перикла.

Филадельф постепенно становился все менее требовательным при выборе подруг. Он лишился осмотрительности и приближал к себе в основном простых женщин и рабынь, таких как флейтистки Мнесида и Пофина или певица Миртия. К их числу принадлежали также полногрудая египтянка Дидима, возможно больше всего привлекавшая царя, и Клино, любившая изображать из себя вторую Арсиною. Правда, последней это не очень удавалось, и александрийцы громко смеялись, когда маленькая кравчая выходила в город, увенчав голову двойным рогом изобилия, символом покойной царицы. Но Филадельф уже не был пленен ни этими женщинами, ни характерным для него в юности убеждением о том, что правитель должен доставлять и получать удовольствие. С ними он просто отвлекался от государственных дел, ставших для него смыслом жизни.

В то время Египет действительно нуждался в том, чтобы им правил хладнокровный человек. Наместник Кирены Магас говорил и вел себя так, будто был независимым правителем. Сын Селевка Антиох готовился вернуть себе Киликию и Финикию, а в Афинах Хремонид призывал сограждан сбросить македонское иго. Слова Хремонида о том, что Филадельф, следуя примеру своих предков и намерениям сестры, готов с рвением защищать свободу греков, ободряли эллинов и приводили в уныние их врагов. Правда, самого Птолемея они тоже огорошили, так как он не собирался проникаться к грекам более теплыми, чем уже имевшиеся, чувствами. Но его уже взяли в оборот, и Хремонид не собирался оставлять царя в покое до тех пор, пока к Пирею не подплывет эскадра египетских кораблей. Но она прибыла слишком поздно – Афины уже были осаждены, и флотоводец Патрокл не рискнул высаживать солдат на берег. В конце концов Афины сдались, и Филадельф перестал интересоваться их судьбой. Тогда он думал не столько о Греции, сколько об Италии.

На протяжении жизни уже более чем одного поколения там господствовал Рим, превосходство которого в конце концов смогли сдержать только галлы на севере и греческие города-государства на юге. Первой причиной для неизбежной борьбы стал Тарент, жители которого обратились к царю Эпира Пирру с просьбой о помощи. Последний хорошо знал Египет – он уже успел насладиться местным гостеприимством, был женат на родственнице египетских царей и дружил с сыном и наследником Птолемея Филадельфом. Поэтому он смело обратился к правителю Египта за помощью. Но тот не хотел вмешиваться в чужую войну и, посоветовавшись с Арсиноей, пропустил слова Пирра, просившего предоставить ему корабли и деньги, мимо ушей. Благодаря этому в конце войны Филадельф мог с чистой совестью поздравить римский сенат с победой.

За этим последовал мирный договор между Римом и Египтом. В Рим отправилось египетское посольство, а затем римляне отдали долг вежливости. Надвигалась война с Карфагеном, и власти Республики были рады заполучить нового союзника в бассейне Эгейского моря. Филадельф гостеприимно встретил римских послов и стал упрашивать их принять скромные подарки. К его удивлению, трое римлян вежливо, но твердо отказались, заявив, что за свои труды им достаточно признания Республики. Союз сохранился, и, когда карфагеняне попросили Филадельфа позаимствовать им 3 тысячи талантов, тот пожалел о том, что римляне первыми обеспечили себе его дружбу. Но со временем оказалось, что принятое им решение выгодно Египту – через сто лет сенат вернул долг, приказав правителю Сирии Антиоху IV выбирать: либо он уходит из Египта, либо римский народ объявляет ему войну.

Сорвав маску, наместник Кирены Магас объявил Филадельфу войну, поклявшись, что окажется в столице Египта и будет оттуда сам диктовать условия. Филадельф с презрением отнесся к этой похвальбе и, высмеяв угрозу Магаса, назвал его наместником, которому следует преподать урок хороших манер. Эти слова оказались опрометчивыми, ибо Филадельф понял, насколько большая угроза над ним нависла, только тогда, когда Магас миновал Параитонион (Мерса-Матрух) и уже подходил к Александрии. Но противникам не довелось встретиться. Между Киреной и Параитонионом появились враждебно настроенные кочевники, и Магас вернулся, опасаясь, что они перережут его пути снабжения. Окрыленный этой неожиданной удачей, Филадельф сам выступил в поход, но его продвижение, в свою очередь, остановил бунт.

Ситуация вышла крайне некрасивая. Одно из подразделений египетского войска состояло из галатов, или галлов, свирепых, но недисциплинированных наемников, отказавшихся двигаться вперед, пока не получат щедрое вознаграждение. Филадельф повел себя очень решительно. Сначала он остановился и вступил с бунтовщиками в переговоры, а затем, осознав, что его слова на солдат не действуют, притворился, будто сдается, и приказал своей армии отступить. Галаты попали в эту ловушку. Филадельф приказал загнать их на остров посреди озера Мареотис и оставил их там умирать от голода.

Таким образом, конфликт закончился, не успев толком начаться. Магас вернулся в Кирену, а Филадельф – в Александрию. Но подобное положение дел не могло сохраняться вечно, и страдавший от старости и болезней Магас придумал решение этой проблемы: если его дочь Береника выйдет замуж за сына и наследника Филадельфа Птолемея, который впоследствии получил прозвище Эвергет, то их отцы смогут уладить свои разногласия. Филадельф был так же рад перемирию, как и сам Магас, так как в тот период ему нужно было беречь военные ресурсы, ибо правители Сирии и Македонии заключили союз, направленный на его уничтожение и представлявший для него серьезную угрозу.