Электронная библиотека » Персиваль Рен » » онлайн чтение - страница 3

Текст книги "Похороны викинга"


  • Текст добавлен: 28 октября 2013, 13:09


Автор книги: Персиваль Рен


Жанр: Приключения: прочее, Приключения


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Голос Божоле возвратил его к действительности.

– Странно, что эта история не попала в газеты!

– Действительно, – согласился Лоуренс. – Я, конечно, не пропустил бы ее. Я регулярно читал все время мои газеты… Вероятно, этот чертов камень вовсе не был украден.

– Похоже на то, – ответил его друг. – Иначе все английские газеты кричали бы об этом под самыми жирными заголовками… Впрочем, может быть, леди Брендон почему-нибудь замяла это дело… Пойдем, выпьем чего-нибудь, старик, это лучше.

Прощаясь в Лондоне, майор де Божоле отдал Джорджу Лоуренсу документ, который тот должен был передать по назначению.

Лоуренс обещал сообщить своему другу все, что узнает.

Джордж Лоуренс привозит вести леди Брендон в Брендон-Аббас

Автомобиль бежал по дороге, ведущей к воротам Брендон-Аббаса, и сердце Джорджа Лоуренса билось, как сердце юноши, спешащего на первое свидание.

Если бы она вышла замуж за него четверть века тому назад, когда ее звали просто Патрисия Риверс, он все еще любил бы ее, но, вероятно, не был бы в нее влюблен, как теперь.

Автомобиль проскочил ворота и летел по широкой дубовой аллее. Бронзовое лицо Лоуренса побледнело, он снял перчатку и опять надел ее, потом стал поправлять галстук.

Автомобиль обогнул дом и встал перед открытой дверью. Проходя по знакомому дубовому холлу, Лоуренс чуть не кивнул двум железным рыцарям, охранявшим двери, через которые он вошел во внутренний холл. Оттуда шла винтовая широкая лестница до самой стеклянной крыши трехэтажного дома. Лестница и галерея ожили воспоминаниями, и Лоуренс снова видел статную женщину, ступавшую когда-то рядом с ним по этим лестницам.

В первый раз он пришел в этот дом, надеясь, что, увидя ее женой другого, он излечится от своей нелепой любви, а может быть, наоборот, надеясь, что его любовь вспыхнет еще ярче. Он был счастлив, увидев, что любит ее еще больше, чем прежде, что его детская любовь переросла в глубокое чувство сильного мужчины и что она становилась для него тем, чем для Данте была Беатриче.

Он приезжал с перерывами в несколько лет, и даже ее неизменная дружба, не позволявшая ему мечтать о большем, не охладила его чувства. Она была целью его существования, центром его жизни, и каждый раз, когда он ее видел, она казалась ему еще прекрасней и желанней.

В этом старинном ящике лежали теннисные ракетки и молотки для крокета. На нем они в последний раз сидели рядом, когда Лоуренс ждал карету, которая должна была увезти его на вокзал. Он возвращался в Африку. Она доверчиво дала ему свою руку, и он старался сказать что-нибудь другое, кроме того, о чем он не смел говорить… На старинном сундуке напротив они сидели однажды вместе, отдыхая от танцев под Новый год.

Те же картины: лошади и собаки, те же чучела, те же трофеи: головы львов, антилоп и буйволов – этих он сам убил на Нигере и прислал сюда. Над камином коллекция африканского оружия.

Лоуренс дернул медную кисть, висевшую на шнурке над камином, и из глубины коридора ему ответил звонок. Вошел лакей – незнакомый.

Лоуренс хотел спросить, дома ли леди, но в это время из другой двери появился дворецкий.

– Хэлло, Бердон! – сказал Лоуренс. – Как поживаете?

– Мистер Джордж! – искренне обрадовался старик, тридцать лет знавший Лоуренса. – Я так рад вашему приезду!

Еще более рад он бывал отъезду Лоуренса. Он регулярно получал от него пятифунтовый билет. За долгие годы знакомства мистер Лоуренс стал для Бердона неплохим источником дохода.

– Разрешите, я проведу вас прямо к леди, – заявил Бердон, зная, что гостя радостно встретят, и они пошли.

– Как поживает леди? – спросил Лоуренс, чувствуя необходимость говорить, чтобы скрыть свою нервность.

– Она в добром здоровье, сэр, принимая во внимание… – дворецкий замолк.

– Что именно? спросил Лоуренс.

– Вообще все, сэр, – неопределенно ответил дворецкий.

Лоуренс улыбнулся про себя. Хороший слуга этот Генри Бердон.

– Как поживает достопочтенный Фоллиот?

– Он становится все более странным, жаль его, – ответил Бердон.

– Здесь мистер Майкл?

– Нет, сэр… других молодых людей тоже нет. – Голос старика звучал как-то необычно.

Мимо площадки для лаун-тенниса, через цветник из роз и по узкой тропинке, окаймленной вязами, они вышли на небольшую квадратную площадку бархатного дерна. Слева и сзади возвышались огромные деревья, справа был старинный серый дом, а впереди открывалась панорама бесконечных покатых холмов.

У плетеного стола на парусиновом кресле спиной к пришедшим сидела женщина. Она читала книгу, и сердце Лоуренса пропустило один удар, а потом забилось быстрее, чтобы его наверстать. Дворецкий кашлянул подобающим тоном и на подобающем расстоянии, доложил о госте, поставил ему плетеный стул и скрылся.

– Джордж! – сказала леди Брендон глубоким мягким голосом. Глаза ее светились от радости, но щеки не побледнели и не покраснели, а дыхание не стало быстрее. Все эти симптомы проявлялись у Лоуренса, несмотря на то, что он ожидал этой встречи, а она – нет.

– Патрисия! – произнес он и поцеловал обе ее руки.

– Да, – сказал Лоуренс, долго глядя на умное и свежее лицо сорокалетней женщины.

– Что значит «да»? – спросила она.

– Да, вы так же молоды и прекрасны, как всегда, – сказал он без всякой галантности, тоном простой констатации факта.

– А вы так же неисправимы, Джордж… Сядьте и скажите мне, почему вы меня не послушались и приехали сюда до вашей свадьбы… Может быть, вы уже женаты, Джордж? – улыбнулась леди Брендон.

– Нет, Патрисия, я не женат, – нахмурился Лоуренс, неохотно отпуская ее руки. – Я ослушался вас и пришел сюда, не приведя с собой жены. Я надеялся, что вам, может быть, понадобится моя помощь… то есть я боялся, что у вас могут быть затруднения, и надеялся, что смогу вам помочь.

Леди Брендон внимательно посмотрела на Лоуренса. Ее взгляд был спокойным, но Лоуренс чувствовал, что она вся насторожилась.

– Затруднения? Помощь? В чем дело, Джордж? – спросила она, маскируя свою чуткую настороженность смешливым любопытством.

– Это довольно длинная история, – начал Лоуренс, – но мне не придется надоедать вам, если только вы скажете мне, что Майкл Джест чувствует себя прекрасно, а «Голубая Вода» находится у вас в полной сохранности и так далее.

– Что такое? – вскрикнула леди Брендон.

Теперь нельзя было ошибиться. Ее лицо выражало тревогу, прямой взор был внимательным и напряженным. Кажется, она даже побледнела. Во всяком случае она слегка нахмурилась, когда спросила:

– О чем, собственно, речь, Джордж?

– О Майкле Джесте и «Голубой Воде», Патрисия, – ответил Лоуренс. – Если вам поначалу кажется, что я немножко сумасшедший, то вы ошибаетесь. Я представлю вам кое-какие доказательства. Мое сумасшествие вполне методично, дорогая, – засмеялся он.

– У вас сумасшедшие методы, – чуть сухо ответила леди Брендон. – Вы видели Майкла? В чем дело? Рассказывайте.

– Нет, я его не видал, но…

– О чем же вы тогда толкуете? Что вы знаете? – прервала Патрисия скороговоркой, – верный признак того, что она сильно волновалась.

– Мне ничего не известно, Патрисия. Я хочу вас спросить, что вы знаете. Я довольно необычайным образом получил документ, содержащий признание Майкла в краже «Голубой Воды», – начал Лоуренс.

– Значит, это он… – прошептала леди Брендон.

– Что он? – спросил Лоуренс.

– Продолжайте, дорогой, – быстро ответила она. – Как попал вам в руки этот документ? Рассказывайте!

– Я уже сказал, что это длинная история, – продолжал Лоуренс. – Документ был найден моим другом Божоле в одном месте, которое называется Зиндернеф. Это во Французском Судане. Он взял этот документ из рук убитого…

– Майкл? – прервала леди Брендон.

– Нет, француз, какой-то сержант, командовавший фортом и убитый арабом.

– Это который Божоле? Наш? – вновь прервала леди Брендон. – Тот самый, который учился с вами в школе? Сын Розы Кэри?

– Он самый. Он нашел этот документ в руке убитого коменданта, – отвечал Лоуренс. – Послушайте, Патрисия, этот сапфир, Он… украден? И, простите за глупый вопрос, этот почерк… Майкла? – Он достал конверт из внутреннего кармана.

Леди Брендон взяла письмо и посмотрела на него. Ее лицо было сурово и загадочно, на гладком лбу прорезались морщины, красивый рот был сжат тверже обычного. Она прочла документ и потом долго смотрела на далекие холмы и молчала, будто не зная, как ей отвечать.

– Расскажите мне всю вашу историю, с начала до конца, Джордж, – очнулась она наконец, – хотя бы для этого потребовалась целая неделя. Но сперва скажите, знаете ли вы что-нибудь еще про Майкла или про «Голубую Воду»?

– Ничего не знаю ни о том, ни о другом, – ответил Лоуренс, и ему показалось, что лицо ее просветлело.

Джордж Лоуренс отметил, что леди Брендон не отрицала и не утверждала, что сапфир был украден. То же и с почерком Майкла. Очевидно, что-то тут нечисто, и в этом был замешан Майкл Джест. Так же очевидно, что Майкл отсутствовал и что она не знала, где он находится. Однако раз она не ответила на его вопросы, Лоуренсу оставалось лишь излагать свою историю. Окончив ее, он сказал:

– Если «Голубая Вода» не в Брендоне, Патрисия, то я отправлюсь прямо в Зиндернеф, отыщу камень и привезу его вам.

Если камень украден, то она, несомненно сообщит ему все, что знает, чтобы помочь его отыскать. Если нет, то она так и скажет. Но ему хотелось бы, чтобы она была с ним откровеннее. Ведь так просто сказать: «Дорогой Джордж, «Голубая Вода» лежит в сейфе, как всегда, а Майкл чувствует себя превосходно», или: «Голубая Вода» исчезла и Майкл тоже».

Но все, что делает Патрисия Брендон, правильно. У нее, конечно, есть вполне основательные причины не говорить с ним об этом деле, и ему не следует чувствовать себя обиженным. В самом деле: если невозможное произошло, если Майкл Джест действительно стащил сапфир и сбежал, разве не естественно ее желание не выдать его, промолчать, что ее племянник, выросший в ее доме, – вор. Чем меньше говорить о семейном скандале, тем лучше. Но все-таки ему, любившему ее с детства, ему, которого она так часто называла своим лучшим другом, она могла бы сказать. Ведь для него нет большей радости, чем ей служить.

Что ж, воля ее, он будет ей служить.

– Ладно, мой друг, – оживилась леди Брендон. – Мы поговорим подробнее за чаем. Чай будет подан в моем будуаре. Для всех прочих меня не будет дома, и вы поведаете мне все до мельчайших подробностей. Все, что думал Анри де Божоле, и все, что, как вам кажется, он думал.

Они шли к дому под руку. Лоуренс ощущал прилив гордости от сознания того, что эта сильная и прекрасная женщина будет нуждаться в его помощи. Ему так хотелось, чтобы она сказала: «Помогите мне, Джордж! Кроме вас, у меня никого нет!»

– Вы неважно выглядите, дорогой Джордж, – заметила она, когда вошли в лес.

– Лихорадка, – ответил он и прибавил: – Теперь-то я здоров, как шесть человек, – и сжал ее руку.

– Ах, оставьте, и идем домой, Джордж, – смутилась леди Брендон. – Хотите, я найду вам жену? – добавила она. Лоуренс вздохнул и оставил ее предложение без внимания.

– Как поживает Фоллиот? – спросил он, чтобы не отвечать.

– Он чувствует себя превосходно. Почему бы ему не чувствовать себя прекрасно? – ответила она тоном, в котором внимательный слушатель, каким был Лоуренс, легко подметил бы нотку раздражения. Но Лоуренс промолчал.

– А где сэр Гектор Брендон? – спросил он с официальной любезностью.

– В Тибете, в Париже, в Восточной Африке или в Монте-Карло. А может быть, на тихоокеанских островах. Впрочем, кажется, он сейчас в Кашмире, – ответила леди Брендон и добавила: – Привезли вы с собой свои чемоданы, или надо будет телеграфировать, чтобы их прислали?

– Я, собственно говоря, остановился в «Гербе Брендона», там весь мой багаж, – сообщил Лоуренс.

– Как долго вы пробыли в этой знаменитой гостинице? – спросила она.

– Пять минут, – признался Лоуренс.

– Она, несомненно, успела вам надоесть за это время, – решила леди Брендон и добавила: – Я пошлю Роберта за вашим багажом.


В этот вечер Джордж Лоуренс рассказал леди Брендон все, что он узнал от майора де Божоле, и все, что сам думал по поводу событий в Зиндернефе. Он останавливался главным образом на загадочном документе и пытался понять, как тот оказался в руке убитого коменданта в сердце Французской Сахары. Леди Брендон молчала и не отрывала глаз от своего собеседника. Когда он закончил, она задала ему несколько вопросов, но сама не предложила никакого объяснения.

– Об этом мы поговорим после обеда, – сказала она.

Обед был подан на двоих. У достопочтенного Мориса Фоллиота болела голова, и он обедал у себя. После обеда разговор продолжался, но оказалось, что опять говорил один Лоуренс, а леди Брендон только задавала вопросы. Ночью в постели Лоуренс с грустью констатировал, что она ему так ничего и не сказала.

На следующее утро леди Брендон повезла его кататься в коляске по парку. Трагедия Зиндернефа, очевидно, овладела ею так же, как им и Анри де Божоле. Она внезапно и без всякой видимой причины возвращалась к его рассказу. Он сдерживался, чтобы не задать один из тех вопросов, на которые она не давала ответа. Наконец он сказал:

– Дорогая, все уже переговорено, за исключением одного, а именно: ваших инструкций мне. Я хочу, чтобы вы мне точно указали, что мне делать.

– Я скажу это вам перед вашим отъездом, Джордж. Спасибо вам, мой лучший друг, – отвечала леди Брендон.


– Сядем на минутку на этот сундук, Патрисия, – сказал он, уезжая на следующий день. – Вы отдадите мне свои приказания, и я буду счастлив вам служить!

– Слушайте, друг, – сказала она ему, когда они сели и он взял ее руку. – Вот что я хочу. Я хочу, чтобы вы ровно ничего для меня не делали. «Голубая Вода» не в Зиндернефе. Где Майкл, я сама не знаю. Что значит это письмо, я тоже не знаю. Спасибо вам за то, что вы хотели мне помочь, и спасибо за то, что вы не задавали мне вопросов. А теперь до свидания, мой друг.

– До свидания, дорогая, – сказал Лоуренс и ушел более печальным, чем пришел.

Когда автомобиль уезжал, леди Брендон стояла в глубокой задумчивости и кусала губы.

– Подумать только… – сказала она, – как тесен мир… – и пошла отыскивать достопочтенного Мориса Фоллиота.

К этому джентльмену Джордж Лоуренс относился со смешанными чувствами. Он не мог не признавать, что достопочтенный Фоллиот очень воспитанный, образованный и милый человек, никогда и никому не причинивший вреда. Но как пожизненный обожатель леди Брендон, он знал, что ему противен не столько Морис Фоллиот, сколько сам факт его существования.

Он знал, что леди Брендон переживет известного своим легкомыслием мужа, и ему казалось, что тогда неизменная преданность Фоллиота будет вознаграждена. Он не только с точки зрения собственного эгоизма считал, что смог бы быть леди Брендон лучшей опорой и поддержкой, лучшим мужем и другом, чем этот бедняга священник.

О прошлом Фоллиота Лоуренс знал, что он был из хорошей семьи и беден, что с юных лет он был влюблен в Патрисию Риверс, которая его не столько любила, сколько жалела.

Отец после нескольких отказов заставил Патрисию принять предложение богатого сэра Гектора Брендона. Она слишком поздно поняла огромную разницу между жизнью с бессердечным и самовлюбленным животным, каким оказался ее муж, и той жизнью, которую мог бы ей создать умный и чуткий друг ее детства.

Лоуренс знал, что Леди Брендон считала себя виновной в той страшной перемене, которая сломила Фоллиота вскоре после ее свадьбы. Она привезла его из дома, где он лежал, почти лишившийся рассудка и умирающий, в Брендон-Аббас. Больше он никогда не покидал ее дома.

Когда Фоллиот поправился, он занял место капеллана замка. С неприязнью Джордж Лоуренс должен был признать, что все, что было хорошего, простого и радостного в этом доме, исходило от него.

Гуляя по маленькой железнодорожной платформе, Лоуренс думал о том, что ему, может быть, удалось бы гораздо больше сообщить своему другу Анри де Божоле, если бы он встретился с достопочтенным Морисом Фоллиотом.

Шайка Майкла Джеста

– Я думаю, что если Самому Маленькому Джесту будет позволено жить, он сможет исправиться, – сказал Лейтенант.

– Пожалуйста, позвольте ему жить, – сказала Верная Собачья Душа… он иногда бывает полезен. На нем можно пробовать всякие штуки.

Я был очень благодарен Верной Собачьей Душе за то, что она посмела за меня заступиться, хотя чувствовал, что она несколько низко расценивает мою полезность.

– Ладно, – сказал Капитан, – мы посадим его на хлеб и на воду, попробуем также исправить его розгой. – И добавил, увидев, что мое лицо прояснилось: – А также применением в отношении его имени «Немощный Джест». Уведите его.

Сомнительный Огастес и Лейтенант увели меня, чтобы закон был исполнен в присутствии королевы Клодии.

Я ненавидел неизбежные хлеб и воду горше порки, которую больше с грустью, чем с гневом, производил сам Капитан. Но хуже всего было это имя, хотя оно применялось лишь в день наложения наказания. Это имя заставляло резко ощущать весь позор моего положения. Нельзя было как-либо протестовать против его применения. Надо было быстро на него откликаться.

Таков был закон, установленный Капитаном. Под властью этого закона мы жили, и подчинялись ему не потому, что боялись наказания, а потому, что старались всеми силами заслужить похвалу Капитана.

Капитаном был мой брат Майкл Джест. Это был необыкновенный человек, необычайной физической красоты и блестящего ума. Для меня его очарование усиливалось внезапностью и силой его решений. Он был неисправимым романтиком и, совершенно неожиданно для романтика, обладал упорством бульдога. Если он внезапно решал сделать какую-нибудь до смешного романтичную штуку, он делал ее основательно и до конца.

Тетя Патрисия всегда говорила, что в нем сочетался романтизм и бесшабашность молодого д’Артаньяна с упрямством старого шотландца. Неудивительно, что он правил нами как хотел.

Лейтенант, мой брат Дигби, был младше Майкла на четверть часа. Они были близнецами. Он был преданной тенью Майкла. В нем все качества Майкла были выражены в меньшей степени. Он любил веселье и смех, но больше всего на свете он любил делать то, что делал Майкл.

Я был на год младше их обоих и был их покорным слугой. В приготовительной школе нас звали: Джест, Маленький Джест и Самый Маленький Джест.

Целью моей жизни было нравиться моим братьям. Вероятно, я перенес на них любовь и послушание, которые в семье отдавал бы родителям. У нас не было ни отца, ни матери, и мы их не помнили. Мы жили в Брендон-Аббасе, и наша тетка со стороны матери, леди Брендон, заменяла нам мать. Она прекрасно исполняла свой долг в отношении нас, но, кажется, не любила никого, кроме Майкла.

У нее детей не было, и всю свою неистраченную материнскую любовь она отдавала Майклу и Клодии, необыкновенно хорошенькой девочке, происхождение которой нам было неизвестно и которую туманно называли нашей кузиной. Она и племянница леди Брендон, Изабель Риверс, тоже росли в Брендон-Аббасе. Я думаю, что Изабель была привезена специально, чтобы быть подругой для Клодии. Она была прекрасным товарищем для всех нас и получила почетный титул Верной Собачьей Души.

К нам часто приезжал Огастес Брендон, племянник сэра Гектора. Он приезжал, несмотря на то, что ему приходилось носить имя Сомнительного Огастеса и терпеть наше откровенное неодобрение.

Трудно было любить Огастеса: во-первых, он слишком был похож на дядю Гектора, а во-вторых, он слишком был уверен в том, что он наследник Брендон-Аббаса. Впрочем, Майкл поступал с ним как следовало: не жалел розги, жалея ребенка.


Я не помню, за какое преступление меня было наказано, но я помню этот случай по двум причинам:

Во-первых, в этот самый день моей немилости я совершил подвиг, за который получил почетное звание Молодчаги, а во-вторых, в этот вечер мы имели редкое счастье видеть и трогать «Голубую Воду», огромный сапфир, свадебный дар дяди Гектора тете Патрисии. Кажется, его дед, Злой Брендон, в свое время, сражаясь против Дюплекса в Индии, «приобрел» этот камень.

Это самая удивительная и прекрасная вещь, которую я когда-либо видел. Она странно на меня действовала. Я мог смотреть на нее часами и часами ощущать непреодолимое желание положить этот камень в рот, прижать к груди, нюхать, как цветок, или тереться об него ухом. Смотреть на него было наслаждением и искушением. Он был прекрасен. Казалось, для того, чтобы познать всю его красоту, необходимы все пять чувств.

Я помню, как кто-то сказал: «Сэр Гектор купил Патрисию Риверс «Голубой Водой» и теперь владеет обеими».

Свое почетное звание Молодчаги я заслужил следующим образом. Одной из любимых игр Майкла был морской бой. Этот увлекательный бой устраивался между двумя стройными кораблями с укрепленными рулями и всеми парусами на мачтах. Капитан и Лейтенант одновременно спускали эти корабли с разных концов цементного бассейна в саду.

Палубы были уставлены оловянными солдатиками, и на каждом корабле были укреплены три медных пушки, заряженных порохом. По знаку Капитана фитили зажигались и корабли толкали навстречу друг другу.

Капитан командовал судами, носившими английский флаг, а Лейтенант судами под трехцветным французским флагом. В этом бою была прелесть неизвестности. Каждый корабль рисковал получить всю тяжесть залпа противника. Но, с другой стороны, один из кораблей, а иногда и оба, могли промахнуться. После залпов мы сидели и наслаждались зрелищем судов, скользящих в пороховом дыму.

Потом моим неотъемлемым правом и неизбежной обязанностью было лезть в воду и вести корабли к берегу. Майкл и Дигби перезаряжали их орудия, и бой начинался сызнова.

Первая схватка в этот день была идеальна. Корабли дали свои залпы одновременно, полетели щепки, а солдатики и корабли, качаясь от толчка, сцепились. «На абордаж! К отражению абордажа!» – кричали Капитан и Лейтенант.

– Приведи их, Немощный Джест, – сказал Майкл, насытив свое воображение, и, закатав штаны, я полез в воду.

Вторая схватка была неудачной. На французском корабле выстрелила только одна пушка. Самая большая, в которую вкладывалась картечина или дюжина дроби шестого номера, из-за плохого фитиля не стреляла. Я опять влез в воду, повернул французский корабль. Вдруг загремело большое орудие, и я получил весь заряд в ногу. К счастью для меня, это была одна картечина. Я чуть не сел.

– Я подстрелен! – крикнул я.

– Повешение было бы более уместно, – сказал Капитан. – Иди сюда!

Кровь лила из круглой синей дырки. Верная Собачья Душа издала настоящий собачий вопль ужаса и сочувствия, а Клодия спросила меня, что я чувствую. Капитан вынул перочинный нож и спички.

– Собираешься сделать вивисекцию раны для антисептики? – спросил Лейтенант.

– Нет, – ответил Капитан. – Морская хирургия, извлечение пушечного ядра без анестезирующих средств. – Ну, – сказал он, повернувшись ко мне, – хочешь закусить зубами пулю или хочешь, чтобы мы тебе кляп в рот вставили? Я не собираюсь оперировать тебя под аккомпанемент твоего поросячьего визга.

– Я не буду визжать, Капитан! – сказал я с достоинством, всем сердцем надеясь, что говорю правду.

– Сядь ему на голову, Диг! – скомандовал Капитан Лейтенанту, но, отстраняя помощь доброго Дигби, я лег, закрыл глаза и протянул Капитану ногу.

– Хорошо, тогда держи его за копыто.

Это было очень больно, но, закусив руку, я сумел смолчать. Я не дергал ногу, потому что отлично сознавал, что это бесполезно: ее держал Дигби и на ней сидела Клодия.

После промежутка, который казался мне гораздо длиннее, чем был на самом деле, я издалека услышал голос Майкла: «Вот оно!» Троекратное ура и прекращение моих мучений означали конец операции.

– Заряди пушку, Диг, – сказал Капитан, – а ты, Изабель, укради из шкафа перевязочный пакет.

Изабель утерла слезы и скоро вернулась с пакетом.

Майкл проделал операцию превосходно. Даже настоящий доктор не смог бы сделать ее быстрее. Рана зажила великолепно. Когда перевязка была окончена, Капитан в присутствии всех вознес меня на седьмое небо блаженства, пожаловав мне почетное и высокое звание Молодчаги за то, что во время «операции по принципам морской хирургии» я не издал ни звука.

Кроме того, он оказал мне великую честь, устроив мне похороны викинга.

Похороны викинга – дело серьезное. Для таких похорон требуется уничтожить корабль. Мертвого викинга кладут на погребальный костер на палубе его корабля. Его коня и любимую собаку убивают и кладут к его ногам, зажигают костер и судно с поднятыми парусами пускают в море.

На этот раз к сожжению был предназначен провинившийся французский корабль. Один из оловянных солдатиков был наделен именем Викинг Джон Джест и положен на спичечную коробку, набитую порохом. Погребальный костер был сооружен из спичек, и палуба корабля была пропитана керосином. К ногам викинга положили собаку (фарфоровую).

Когда все было готово, мы обнажили головы и Майкл произнес прекрасные слова: «Прах да станет прахом, если ты не нужен Богу, то ступай к дьяволу!» Корабль был подожжен и вытолкнут на середину пруда.

Пламя пожирало мачты и паруса, и мы молчали, очарованные зрелищем. Когда корабль, сгорев до ватерлинии, с шипением исчез в клубах пара и дыма, Майкл произнес слова, которые я вспомнил через много лет в совсем другой обстановке. Дигби, видимо, тоже их вспомнил.

– Вот это похороны! – сказал Майкл. – Сравните это с закапыванием в грязь, на глубину десяти футов, в пищу червям и улиткам. Хотелось бы и мне быть так похороненным… Вот что, я вставлю это в мое завещание. Это будет непременным условием. Иначе вы, щенки, ничего от меня не получите.

– Ладно, Майкл, – сказал Дигби, – я готов устроить тебе такие похороны когда угодно.

– Такие же похороны я устрою тебе, если ты умрешь первым, Диг, – сказал Майкл, и они пожали друг другу руки.

Вечером мы сидели в школьной комнате. Пришел старик Бердон и сказал, что нам можно спуститься в гостиную.

Клодия уже была там. Она совсем как взрослая разговаривала с каким-то иностранцем, которому нас представили. Он, к нашему восторгу, оказался французским кавалерийским офицером, только что вернувшимся с марокканской войны.

На белой подушке под стеклянным колпаком лежала «Голубая Вода». Я смотрел на камень, и мне казалось, что он становился все больше и глубже. Хотелось нырнуть в него головой вниз, и я чувствовал, что дольше смотреть на него не следует.

– Тетя Патрисия, можно его потрогать? – спросила Клодия и, как всегда, ее просьба была уважена.

Сапфир был вынут из-под стеклянного колпака и передан французу, который сразу отдал его Клодии.

– Кто знает, сколько крови пролилось из-за этого камня, – сказал он. – Чего бы он только ни рассказал, если бы мог.

На следующий день Капитан послал Клодию, чтобы заманить француза к нам и заставить его рассказывать.

– Завлеки этого прекрасного чужестранца в наш притон, – произнес он. – Я вырву из него его тайны!

Клодия пустила в ход все свои чары и привела офицера на нашу поляну. Там, сидя на бревне, он в самых реалистических тонах рассказывал нам о спаги, об Иностранном легионе, о зуавах, тюркосах и других полках с романтическими именами, и мы слушали его затаив дыхание. Он говорил о войне в пустыне, о жестокости и благородстве арабов, о схватках один на один, когда всадники рубятся, как в старину, о закутанных в бурнусы туарегах, о таинственных мавританских городах, об оазисах и миражах, о страшном самуме и чудесах Африки

Потом он тростью показал нам приемы фехтования. Когда он ушел, пожав нам руки и поцеловав Клодию, мы душой и телом были ему преданы

– Я вступлю в Иностранный легион, когда закончу Итон, – внезапно сказал Майкл.

– Я тоже – поддержал, как и следовало ожидать, Дигби.

– И я, – заявил я также.

Огастес Брендон сомневался.

– Могла бы я попасть в маркитантки? – спросила Изабель.

– Вы обязательно должны прийти ко мне в гости в своих офицерских формах, – потребовала Клодия. – Французские офицеры всегда ходят в форме, и мне это очень нравится.

На следующий день мы уехали в нашу приготовительную школу в Слоу.


В следующий раз я видел «Голубую Воду», когда к нам приехал генерал сэр Бэзил Малькольмсон. Он был большим знатоком драгоценных камней. Он, кажется, был хранителем драгоценностей короны в лондонском Тауэре и имел какое-то отношение к Британскому музею. Он писал второй том своего труда о драгоценных камнях и просил разрешения приехать осмотреть «Голубую Воду» и описать историю этого камня.

Тетя Патрисия рассказала генералу, что камень этот был, мягко выражаясь, «приобретен» седьмым сэром Гектором Брендоном в Индии в восемнадцатом веке. Он служил у какого-то раджи или наваба Декана, кажется, у майсорского султана Нунджераджа. Больше она ничего не знала.

Потом генерал рассказывал нам захватывающие истории о таких камнях, как рубин Тимура и сапфир Стюартов. Он рассказал нам, как он открыл изумруд Надир-Шаха. Этот камень был очень грубо отделан, и все думали, что это простой кусок стекла, вставленный в старинную, но дешевую оправу. Его привезли в Англию после восстания сипаев и поставили на выставку в Кристалл-Паласе как образец индийского средневекового искусства. Сэр Бэзил обнаружил, что царапины на задней стороне этого камня на самом деле являются инициалами тех монгольских императоров, которые носили его в своих тюрбанах. Это сразу установило подлинность одной из величайших драгоценностей мира, когда-то украшавшей «павлинный трон» в Дели.

Помню, как я думал о том, встречался ли когда-нибудь в Индии этот камень с нашей «Голубой Водой». Они могли встретиться: один в тюрбане императора, а другой в тюрбане Шиваджи, махратского военачальника. А потом я задумался над судьбой этих страшных камней. Неужели они никогда больше не увидят жизни (и смерти), лежа – один в витрине Тауэра, а другой в несгораемом шкафу английского помещика

Огастес в этот вечер отличился.

– Интересно, сколько бы вы дали тете Патрисии за него? – заявил он генералу.

– Я не торговец, – ответил тот.

Клодия спросила тетю Патрисию, собирается ли она показать нашему гостю тайник, в котором стоял шкаф с сапфиром.

– Лучше не надо, – сказал любезный Огастес, – он может при случае вернуться и стащить камень.

Игнорируя его замечание, тетя Патрисия сказала, что поведет его и нашего другого гостя, некоего Лоуренса, чиновника из Нигерии, посмотреть на тайник. В этом тайнике когда-то скрывались от преследования протестантов католические священники. А потом в нем же скрывались протестанты от преследования католиков. Тетя Патрисия рассказала о страшном дне, когда солдаты Елизаветы разгромили весь дом, ломали полы и панели на стенах (следы этого разгрома сохранились до сих пор). Но тайника они не нашли.

Конец этого интересного обеда ознаменовался внезапным поступком нашего доброго капеллана. Он все время живо разговаривал и прекрасно выглядел. Он был так красив с серебряными волосами и лицом цвета слоновой кости и так хорошо говорил. И вдруг сделал то, чего никогда не делал в присутствии тети Патрисии.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации