Текст книги "Затмение луны"

– Шанир! – тяжело выдохнул Торисен. – И ты связан с этой тварью…

Голова переврата вскинулась, лицо ужасающе перекосилось от горя и ярости. Он рванулся к Торисену. Лорд почувствовал, как руки существа сжали его плечи, ощутил всю их сокрушительную силу. Бархатный камзол лопнул на спине, а за ним сейчас разорвутся мышцы, начнут дробиться кости…

Боль дернула тело и неожиданно притупилась. Он вновь лежал на полу, и Бур склонялся над ним.

– Я порвал камзол, – прошептал он кендару.

– К демонам камзол!

Поодаль Харн и переврат, обхватив друг друга, в мертвой тишине кружили по краю ямы. Их тени слились в одну. Потом Харн сбросил руку чужака, перехватил ее и вывернул. Послышалось мокрое чмоканье, и сразу за ним – нечеловеческий вопль. Переврат отступил, шатаясь. Харн, побелев, застыл, держа его оторванную руку.

– О боже, только не то же самое, только не снова… Киндри поймал его руки и стер кровь переврата, пока она не въелась слишком глубоко. Да и пролилось всего несколько капель – жуткая рана зарубцевалась почти мгновенно. Но скорчившемуся под лестницей Донкерри казалось, что он видел куда больше – моря, океаны крови, ревущими волнами захлестывающие его. Мальчик осел на пол в глубоком обмороке. Над ним по лестнице прогромыхали шаги. Теперь в комнате была дюжина кендаров – кадеты, инструкторы, даже Зола, седовласая хромая певица – они загнали переврата в угол за ямой. Теперь он скорее напоминал дикого зверя, чем человека, исчезло всяческое сходство с Нусаром.

– Осторожно, – резко сказала певица. – Если это то, что я думаю, то сталь не поможет.

Бур все еще поддерживал Торисена. Он не знал, что случилось с Верховным Лордом, но едва ли одно лишь нападение переврата объясняет липкую кожу молодого человека или грохот его сердца, колотящегося так, что сотрясается все тело. Торисен с неожиданной силой сжал руку кендара.

– Ускользает, – пробормотал он. – Ускользает… Переврат услышал. Он оскалился, губы задрались, обнажив острые белые зубы и багровую пасть за ними.

– Лорд! – Голос его звучал теперь как гортанный лай. – Отр-р-родье! Кровь за кровь…

Он кинулся в атаку. Кадет, стоящий на самом его пути, воткнул в пол копье и принял удар на себя. От пики остался лишь расщепленный, дымящийся черенок, а переврат походя, одним махом вырвал половину лица мальчика. Но на него бросились остальные.

Торисен приподнялся на локте.

– Дитя Тьмы! – закричал он не своим, резким, неприятным голосом. – Где мой меч? Где мои… Отец! – И рухнул на пол.

Переврат рвался на свободу. Но за секунду до следующего броска покачивающийся посох певицы врезался ему в челюсть, отбросив назад. Женщина шагнула следом, хладнокровно нанося удар за ударом, держа тварь на расстоянии. Остальные отползали с пути пятившегося переврата – все, кроме одного кадета, то ли более медлительного, чем все, то ли самого сообразительного из них, – он все еще стоял на четвереньках у края ямы, когда переврат приблизился. Певица вновь размахнулась – и Темный, запнувшись о мальчика, перелетел через него и упал в яму с огнем. Потревоженные угли взметнули сноп искр, набились в похищенную одежду и подожгли ее. Переврат пытался выбраться, но кендары уже окружили яму. Его кожа начала обугливаться.

– Не думай, что победил! – провыл он из глубины. – Теперь мы знаем, чем напугать тебя, маленький лорд, зна-а-а-а….

Пламя высушило кровь существа и воспламенило ее – по его жилам теперь тек живой огонь. Переврат визжал, кидался на стены, бил себя в грудь, но языки жара струились уже из каждой его поры. Не прекращая кричать, он взорвался, обдав яму потоком горящей крови и кусками тлеющей плоти. К потолку взвился зловонный столб черного дыма, в котором еще мелькали красные прожилки.

Все в ужасе отпрянули. Одежда людей была в копоти, во рту остался мерзкий привкус – но и все. К кадетам даже начало местами возвращаться остроумие. Для большинства из них это была первая серьезная битва, крещение кровью, но не для того мальчугана, который принял на себя первую атаку переврата – и остановил ее. Кошмарная боль терзала его, от лица парнишки почти ничего не осталось, и все, чего он жаждал сейчас, – освобождения и Белого Ножа. Киндри встал рядом с ним на колени. Однако, вместо того чтобы вытащить клинок, он сложил руки и опустил их на изуродованную голову. Его бледные черты еще больше заострились от напряжения, и через несколько томительных секунд мальчик выскользнул из хватки боли и погрузился в целительный сон двар. А шанир повернулся к Верховному Лорду.

Торисен так и не двинулся. Даже при лихорадочном красно-оранжевом свете, заливавшем комнату, он выглядел серым и, казалось, не дышал. Бур накинул на лорда свою куртку. Киндри нерешительно потянулся к нему, чуть не прикоснулся к щеке, но резко остановился.

Каинрон и его охранники спускались по лестнице с оружием наголо.

Образы возникали и исчезали в сознании Торисена, кружась и сталкиваясь друг с другом:

Темница в Уракарне: «Ты отрекаешься?.. Ты веруешь?..» – Нет, нет, нет, мертвые, сгоревшие на кострах – не смотрите на меня» – «Тогда мы должны убедить тебя, для твоего же блага…» Перчатки из огня, жаркого, красного… О бог, мои руки! Горит, горит, башня Тай-Тестигона, «Рес-аб-Тирр»…

Что? Где?

…Они в западне, все в ловушке, все горят заживо… Мертвы. Южные Пустоши черны от тел… Приземистые фигуры движутся среди трупов, подбирая там ногу, а там – голову… Мясо, свежее мясо… Пятнадцать тысяч против трех миллионов? Ох, Переден, дурак ты, богом проклятый, завистливый идиот…

Бур, беспокойно нахмурившись, склонился над ним:

– Мой лорд? Тори? Ты держись за меня, только держись…

… спать…

Внутренняя дверь башни замка заскрипела и распахнулась, и зал заполонили безмолвные воины, одетые в черное, и не было у них теней. Защитники отступали перед молчаливой яростью нападавших. Столы перевернуты. Скамьи расколоты о стены. Капитан охранников хватает его за руки: «Милорд, мы не удержим нижние комнаты!» – «Предательство!» – Слово вырвалось хриплым криком, и стражники запнулись. – «Вы предаете меня снова и снова, и – ты сказал, не удержим?! Тогда убирайтесь, вы все, ну! Заставьте подонков заплатить за каждый шаг!»

И пришли Темные, и упала тишина, их глаза полны мертвенной тоской по сну. Но на место каждого павшего становятся двое, а обороняющихся остается все меньше. Вверх, по винтовой лестнице, через лабиринт покоев второго этажа, теряя товарищей в каждой комнате, вверх, к зубчатой стене.

Хрустальный купол сияет через бойницу на солнце, как вторая луна. Темные фигуры толпятся на крыше – и стекло не выдерживает. Он проносится через воротца северо-восточной башенки. Здесь погиб капитан, сражаясь за него, – и вдруг он один, окруженный немыми белыми лицами. «Вы все мертвецы, трухлявые пни! – кричит он им. – Дайте мне кого-нибудь живого – и я срублю его!» – «А я не подойду, Серый Лорд?» Человек выступил вперед – тоже в черном, но с перевязью и в броне высокорожденного. Он усмехнулся, и лицо его на миг превратилось в плотоядно оскалившуюся волчью маску. «Мразаль. О да, ты кстати». Разящий Меч со свистом опустился. Переврат попытался парировать удар, но не смог удержать клинок и пал на колени. Меч Ганса вошел, как в ножны, в тело переврата, но рана сомкнулась вокруг лезвия, а кровь сожгла сталь дотла. Мразаль, смеясь, поднялся: «Бедный Ганс. Ничему нельзя доверять, не так ли?»

Серый Лорд смотрел на то, что осталось от Разящего Меча. Потом, в порыве слепого гнева, занес над головой рукоять. Стрела вонзилась в его плечо, отбросив к двери башни.

«У Мастера есть к тебе вопрос, Серый Лорд. Ответишь – и он сохранит тебе жизнь, если не душу. Итак, где твоя дочь?» – «У меня нет никакой дочери!» Еще две стрелы пришпилили его к двери. «Ответ неверный. Мы сами поищем, если ты не хочешь нам помочь». Он насмешливо поклонился и ушел, остальные за ним.

Стрелы не давали Гансу упасть. Он был зажат в тиски агонии, каждый вздох причинял неимоверную, все нарастающую боль, – вот каким мучительным оказался конец жизни. Все предали его, снова, и снова, и снова – его люди, его жена, даже его сын. Боль и свет потухли одновременно, но в долгую тьму не преданной огню смерти он унес с собой ненависть, и последний вздох ушел на то, чтобы прошептать: «Будь проклят, мальчишка, за то, что бросил меня. Без веры, без чести… Проклинаю тебя и изгоняю. Кровь от плоти моей, но ты не сын мне больше…»

Нет!

Торисену показалось, что он закричал, но каменные стены не ответили эхом, и Бур, чутко дремавший в кресле рядом с кроватью, не услышал. Лорд лежал в собственных покоях, на постели, укрытый всеми одеялами, какие только смог раздобыть кендар. В камине гудел огонь, ветки потрескивали, черные линии на красном, скрещиваются, поворачиваются, исчезают…

Торисен поборол медленное соскальзывание в кошмар сна. Он слишком отчетливо помнил, что придет потом: бег по лабиринту, спящий город; грохот железных каблуков преследующего Ганса: «Дитя Тьмы! Где мой Меч? Где мои…»

Что?

Сердце гулко бухало при воспоминаниях о погоне во сне, но что же все это значит? Кошмары с отцовской смертью вынудили его бежать в Южные Пустоши три года назад и привели в тот разрушенный город. Эти сны есть – значит, они основываются на чем-то, что-то означают. Но другие, те, что впервые пришли почти через два года: дитя тьмы было шаниром, а что насчет Разящего Меча – он желал бы иметь его, но удача непостоянна – ему лишь казалось, что он несет меч. По правде, второй сон был будто и не его – куда больше, чем тот, в Тагмете. Но нет, он не хочет думать о них – и не будет. Решено, ни один сон ничего не значит – и точка.

Где-то в дальнем углу апартаментов камень заскрежетал о камень. Бур вздрогнул, проснулся и вскочил, привычно потянувшись к короткому мечу у пояса. Ножны были пусты. Он встал между источником шума и лордом, приготовившись сражаться, но внезапно его стойка переменилась.

– Сэр!

– Дай руку, – раздался странно приглушенный голос Харна.

Бур заслонил от Торисена происходящее. Он услышал бормотание военачальника и снова шорох о камни.

– Еще чуть-чуть, и застрял бы к дьяволу, – вновь проговорил Харн. – Черныш был прав – я слишком много ем. Ну как он?

Голоса затихли – двое перешептывались.

– Эй, если обсуждаете меня, – сварливо прохрипел Торисен, – то говорите погромче.

Харн и Бур бросились к кровати, а лорд уже откинул груду одеял и опустил ноги на пол. Комната качалась – головокружение и тошнота не отступали. Торисену с усилием удалось сфокусировать взгляд. Харн придерживал его за плечи – только это спасло лорда от падения вниз головой на каменный пол.

– … уверен, что с тобой все в порядке?

– Относительно. Все эта проклятая вирма.

– Вирма? Какая вирма? – переглянулись кендары.

– А вы разве не видели? – Торисена затрясло в ознобе. – Она, должно быть, уползла. Черт, я думал, что убил ее.

– Червяк Темного ползает по Тентиру? – напрягся Харн. – Мои кадеты…

– Они все завтра утром уедут, а сегодня ночью гаду будет явно не до нападений.

– Так вот что с тобой стряслось. А мы не были уверены…

– Милостивые Трое. Вы что, подумали, что я закатил истерику со скуки?

– Каинрон сказал, что ты сошел с ума.

Слово повисло в воздухе, будто кто-то сказал непристойность.

– И вы не были уверены, – мягко сказал Торисен. – Как отец, так и сын, да?

Бура передернуло.

– Не глупи, – нетерпеливо и довольно непоследовательно оборвал его Харн. – Ты и так немало натерпелся, не хватало только с нами поругаться. Нусар мертв, и его отец намерен обвинить тебя в убийстве. Это означает кровную вражду, ты против всего дома Каинрона, разве что Высший Совет не разжалобится и не объявит тебя ненормальным. Но в любом случае мы не сможет выступить против Роя, а это, без сомнения, означает конец всему.

– Но, сэр, разве Совет может поверить слову Каинрона, а не слову Верховного Лорда? – спросил Бур.

Торисен издал горький смешок:

– Многие из них сделали бы это с наслаждением. Когда они признали мое требование три года назад, то сказали, что им нужен лидер, беспристрастный судья, но каждый из них – да, даже Ардет, думали, что правосудие – это как удила коня: куда потянешь, туда и пойдет. Теперь Каинрон будет обещать им все, хотя бы для видимости. А каков выбор? Безумный лорд из безумной семьи, он всего лишь сохранил мир и никого не удовлетворил.

– Так что же нам делать?

– Если Каинрон первым изложит свою сказку, заперев меня здесь и не дав ничего опровергнуть, то власть уйдет от меня навсегда. И Каинрон это знает. Следовательно, я должен быть в Готрегоре раньше него.

– Скакать? Ночью? А у тебя хватит сил?

Торисен встал, медленно, осторожно, борясь с новым наплывом тошноты.

– Я могу все, что должен.

Харн тяжело посмотрел на него, потом кивнул.

– Да. Ты всегда мог.

Бур протянул своему лорду куртку для езды и седельную сумку с костями. В конце комнаты из стены выдвинулся камень. В образовавшийся узкий ход с большим трудом протиснулся Харн. Щель все еще оставалась открытой. Торисен приостановился, положив руку на стену. Где-то в переходах, за потайными дверьми, кто-то кричал от боли.

– Кто?

– Полагаю, Киндри, – ответил комендант, каменея. – В огненной комнате Каинрон сказал что-то насчет того, что сегодня отплатит ему.

– Он платит высокорожденному жалованье? – тупо спросил Бур – Да, за Киторн.

Крик раздался снова, еще отчаяннее, и прервался на середине.

Бур невольно шагнул к двери, но Харн удержал его:

– Сейчас мы ничем не можем ему помочь. Кроме того, он выигрывает для нас время и, думаю, знает об этом.

Старый Тентир был весь продырявлен секретными переходами. Шпионы Каинрона это так и не разнюхали, а Харн разведал все уже через неделю после своего прибытия. Каменные лестницы круто спускались между сырых стен и иногда были так узки, что едва можно было поставить ногу. Харн с факелом в руке шел первым, его грузная фигура заполняла почти все пространство впереди. Пройдя около тридцати футов вниз, он уперся плечом в стену, надавил, открывая еще одну замаскированную панель, и протиснулся внутрь. Идущие по пятам последовали его примеру – и оказались в подземной конюшне.

Зашуршала солома под ногами, и семеро слуг Каинрона с оружием наизготовку мгновенно окружили проникших.

– Прости, милорд, – сказал один из них извиняющимся тоном, – но наш господин предпочел бы, чтобы ты остался.

Тени зашевелились за его спиной. Кто-то зажал голову кендара и резко повернул ее. Тот без звука упал. Остальные, обескураженные, повернулись, и еще один, хрюкнув, опустился на землю, встретившись с железным посохом певицы.

– Зола! – воскликнул Харн и бросился на помощь.

И чуть не столкнулся с кадетом, выпрыгнувшим из одного из деревянных стойл. За ним вылетели еще четверо, все норфские, все выжившие в битве в огненной комнате. Торисен присел на копну сена и стал смотреть. Пусть другие сражаются за отход, тем более что он сейчас не в форме.

– Не позволяй мне мешать тебе, – любезно сказал он Буру.

Кендар только хмыкнул. Действительно, кадеты не нуждались в помощи старика ветерана. Харн и впрямь на славу натренировал их. Бой кончился еще до того, как кто-то из людей Каинрона успел поднять тревогу.

– Рада, что ты наконец вспомнил меня, – сказала певица Харну, когда они связали упавшего кендара и заткнули ему рот. – После того пустого взгляда, которым ты одарил меня в огненной комнате, я уж решила, что остатки разума совсем тебя покинули.

– Нет, они просто отправлялись в долгое путешествие. Зола и я были кадетами и командирами в Южном Войске задолго до того, как ты появился на свет, – обратился комендант к Торисену. – Она сложила с себя звание после того, как секира чуть не отсекла ей ногу, хотя я до сих пор твержу, что хороший лекарь может все исправить – ну или почти все. Ни один дурак ничего бы не заметил.

Лорд поднялся и отвесил летописице низкий, почтительный поклон:

– Дурак или нет, певица, но я в долгу у тебя. Чем я могу отплатить?

– Милорд, я не знаю, что происходит, но из этого когда-нибудь может сложиться песня. Я поеду с тобой, если ты не против.

– Можно и мы тоже, лорд? – умоляюще попросил кадет. Торисен бросил взгляд на связанного кендара:

– После случившегося так будет даже лучше.

– Правильно, – оживился Харн. – Седлаем лошадей, а двое пусть посмотрят, сможем ли мы выбраться за главные ворота прежде, чем поднимется шумиха.

– Ты так и не ответил на мой вопрос, там, в замке, – напомнил ему Торисен.

– А? Ох… – Харн тяжело опустился на одно колено на ступеньку лестницы. – Я буду служить тебе, мой лорд, и исполнять все, что прикажешь. Сейчас и всегда. – Он взглянул из-под щетинистых бровей. – Кроме того, любой дурак, идущий на переврата с голыми руками, нуждается во всех друзьях, каких только сможет раздобыть.

– Я скрепляю наши узы и запечатываю их кровью, – произнес Торисен древнюю формулу и протянул воину руки. Во времена, когда Ратиллен был еще так далек, Верховный Лорд был не только шаниром, но и Связующим Кровью, и при проведении ритуала, прикрепляющего слугу телом и духом к хозяину до смерти – а возможно, и после, ладони лорда должны были быть рассечены. – Ну а теперь будь другом и сделай что-нибудь действительно полезное – например, оседлай мне коня.

Через пару минут все собрались, и две лошади ждали кадетов, посланных на разведку. Торисен запрыгнул на Урагана.

– Готовы? Тогда вперед!

Ураган простучал копытами по пандусу. Въехав в главный зал, Торисен первым делом увидел, что ворота плотно закрыты, а к ним бежит дюжина стражников – половина из них – кадеты.

Торисен резко натянул поводья, и остальные лошади чуть не врезались в Урагана. «Я не могу драться с детьми, – в отчаянии подумал он, – но смогут ли они?»

Он пришпорил Урагана, и лишь только жеребец рванулся вперед, издал пронзительный боевой клич. Эхо заметалось между каменными стенами. Кадеты и почтенные слуги заколебались. Их первейшая обязанность – быть преданными Каинрону, но они присягали и Верховному Лорду, Торисену. Старый клич напомнил им это. Замешательство длилось всего секунду, но и этого оказалось достаточно – лошади проскакали мимо.

У выхода задвигались тени. Двое норфских кадетов вылетели из укрытия, сбросили тяжелый засов и распахнули главные ворота. Ворвавшийся ветер закружил мокрые листья у их ног. А Торисен уже мчался прочь из этого страшного замка, растворяясь в слепящей пелене ночного дождя.

Глава 5
ПОД ЗЕЛЕНЬЮ ЛИСТВЫ

Безвластия: восьмой – одиннадцатый дни зимы

Торговая дорога, прорезая горы, тянулась на запад, следуя за бурным потоком, зовущимся Стремительным.

Во время караванного сезона путь был хорошо наезжен, но сейчас Джейм, Марк и Жур справлялись сами. Дикие заросли окружали их. На севере Хмарь сливалась с еще более высокими Снежными Пиками, защищающими Заречье. В семидесяти лигах отсюда, там, где дорога сворачивает на юг и встречается с Серебряной, лежат Невиданные Холмы. А на том берегу Стремительного расположились границы Безвластии.

В первый день не было никаких признаков преследования, если не считать странной промелькнувшей тени. Она накрыла путешественников неподалеку от Пештара, и когда они взглянули вверх, то увидели высоко в небе нечто большое и бледное, направляющееся на юго-запад, к Невиданным Холмам.

– Во имя Порога, что это было? – спросила Джейм.

– Трое знают, – пожал плечами Марк, наблюдая, как существо исчезает вдалеке. – Может, снежный орел, но что-то форма не похожа. Оно больше смахивает на огромную летучую мышь-альбиноса с короткими крыльями. Но, в любом случае, с нами оно ничего делать не собирается – надеюсь.

Они продолжили путь, ускорив шаг настолько, насколько позволил их довольно упрямый вьючный пони. На закате Марк прикинул, что они преодолели уже добрых сорок миль и предположительно опередили разбойников Бортиса часов на восемь – те, наверное, только-только собрались у Пештара. Когда стало слишком темно, спутники остановились на ночлег под раскидистой сосной на берегу ручья. Пока Марк разжигал небольшой костер, Джейм разгрузила корзину, врученную им трактирщиком, и убедилась, что тот вновь оказался более чем щедр.

– Ну, я считаю, – сказал Марк, разваливаясь после еды у огня, – что честь Пештара вполне восстановлена.

Джейм вглядывалась во тьму на том берегу Стремительного. Невидимая сейчас земля притягивала ее мысли весь день.

– Марк, расскажи о Безвластиях. Великан-кендар удивленно посмотрел на девушку.

– Не так уж много я и могу сказать. Горные племена называют их «Местами, Где Не Правит Ни Один Человек», что наиболее точно переводится как Безвластия. Никто из тех, кого я знаю, не бывал там, но слухи ходят всякие. Я уже говорил, что старый жрец в Киторне определял их как «самые толстые земли» в Ратиллене – здесь почти сохранилась первозданная природа, сюда нет доступа Темному Порогу. Здешние места считались странными испокон веков, и только раторны ходят туда свободно – спариваться и умирать.

– Как-то раз в Тай-Тестигоне я видела панцирь из кости раторна. Он был прекрасен, за него можно было бы отдать любые два района города. Значит, если раторны уходят в Безвластия умирать, то за ними следуют и люди.

– О да. Ты права, но те немногие охотники, кому удалось проникнуть в Безвластия, рискуют никогда не выбраться оттуда. Говорят, что сама земля там вероломна, к тому же большинство раторнов – людоеды, так что… А еще они «звери безумия», как поговаривал наш жрец. Я слышал, что лошади сломя голову мчатся друг на друга и бьются насмерть, всего лишь почуяв запах раторна.

– О, Трое! А представь, если оседлать такого – и в бой. Марк хмыкнул:

– Смею думать, эффект будет опустошительный – для всех участников. Удивляюсь, как это Глендару пришло в голову поместить эту бестию на герб Норфов, заменив ею опозоренную гриву черной лошади Мастера. Люди говорят, что это был неудачный выбор – с тех пор сумасшествие и поселилось в крови Норфов.

– Но теперешний Норф, Черный Лорд Торисен, – резко перебила его Джейм. – Он-то наверняка в здравом уме.

– Вроде так, насколько я знаю. Ты должна быть только рада, что несешь ему в своем мешочке Кольцо и Меч. За это он сразу же даст тебе теплое место у себя на службе, если захочешь.

Девушка чуть не проговорилась, кого она надеется найти в Торисене – не господина, а брата, но слова не приходили. Помолчав минуту, Марк подбросил в огонь веток на ночь, и они улеглись по разные стороны костра – спать.

Завернувшись в одеяло вместе с прижавшимся к боку Журом, Джейм слушала потрескивание горящей хвои и говорливый плеск ручья. Она чувствовала себя висящей меж двух миров. Позади остался Тай-Тестигон, где она сама создавала свою жизнь – что, возможно, не соответствует кенцирским стандартам, но так важно для нее самой. А впереди – Заречье и брат, которого она уже не знает, но к кому так стремится. Она никогда серьезно не думала о том, что Торисен будет делать с ней или она с ним. В конце концов, Марк не так уж и неправ. Тори еще будет ей благодарен.

На рассвете они отправились дальше. По ту сторону реки, за узким лугом, усыпанным белыми цветами, вздымался лес, полуприкрытый туманом, – это уже Безвластия. С деревьев срывались серые, цвета затяжного дождя, птички, кружили над кронами и в тишине ныряли обратно.

Да, северный берег зарос лесом, но по другую сторону торговой дороги голая земля круто уходила вверх, к Снежным Пикам. Это были территории племен. Дюжина кланов соперничала здесь друг с другом за охотничье пространство, отмечая свои границы малирами, черепами тотемных животных, повешенными на столб, а ниже свисали кости. Когда дул ветер, их сухое клацанье заполняло все вокруг.

– Я начинаю понимать, почему караваны, направляющиеся на запад, не рассеиваются в Пештаре, – сказала Джейм. – Эта земля не из тех, что называют гостеприимной.

– Радуйся, что в это время большинство племен охотятся на оленей и друг на друга на нижних склонах Снежных Пиков. Добыча с каждым годом скудеет, а кланы становятся все яростнее. Недолго ждать, чтобы они перешли к людоедству, как Рой.

– Но если охота так плоха здесь, почему какое-нибудь племя не переберется на ту сторону Стремительного? Эти леса должны кишеть дичью.

– Все племена считают те земли священными. Насколько я понимаю, три тысячи лет назад, незадолго до нашего прихода в Ратиллен, кто-то или что-то внезапно преградило им путь в Безвластия. До того они верили, что их мертвые пересекают реку и отправляются в новую жизнь, да и душа всего племени имеет корни на том берегу. Шаманы до сих пор ходят на ту сторону вершить тайные обряды – надеются когда-нибудь вновь открыть дорогу в леса. Лучше держаться от них подальше.

– Ну, не знаю, – протянула Джейм, поглядывая за реку. – Мне кажется, это стоящее место, да и сами обряды могут оказаться весьма интересными.

Марк пристально и встревожено посмотрел на нее. Он знал, насколько для Джейм привлекательны религии разных народов, но он никогда еще не слышал в ее голосе таких ноток – словно она обнаружила в отвратительнейшем существе милые ее сердцу черты. Он очень беспокоился за Джейм после Пештара, где она так мимоходом распорола горло бандиту. Как многие кендары, Марка не слишком волновали шаниры, возможно, потому, что в тех обязательно должна была быть хоть капля крови высокорожденных. Он всегда полагал, что Джейм – высокорожденная на четверть, потому что даже полукровке никто не позволил бы скитаться в полном одиночестве. О когтях девушки он знал чуть ли не с самого начала, но и они сами по себе не смущали его. Он видел, как неохотно Джейм пользуется ими. Неужели что-то изменилось? Он не знал и не хотел спрашивать.

Второй и третий дни они двигались куда медленнее из-за неожиданно захромавшего пони. Джейм подозревала симуляцию – и доказала это, напустив на коняшку Жура. Но после первого испуга (то-то он мчался) пони продолжал так же припадать на ногу, как и раньше, и уже не реагировал на провокации. Марк настороженно оглядывал холмы. Он не собирался рассказывать Джейм всего об излюбленных обычаях племен.

На третью ночь они разбили лагерь под тополем над обрывом. Поутру Джейм распустила свои длинные черные волосы и запустила в них пальцы.

– Фу, грязь, – фыркнула она с гримаской и спустилась к реке.

Жур потрусил за ней.

И опять кендар ничего не сказал, несмотря на дурные предчувствия. Если бы он прекратил думать об этом, то удивился бы тому, что, несмотря на семьдесят лет старшинства, ему всегда было трудно что-то приказать девочке. Теперь же Марк попытался забыть о тревогах и заняться приготовлением завтрака. Он раздул огонь и потянулся к сумке с провизией, когда на нее наступила чья-то нога. Перед ним стоял горец. Марк хотел взять секиру, но окаменел, почувствовав укол в спину. Еще двое, вооруженные охотничьими копьями, бесшумно подошли сзади.

– Кто вы? – громко спросил он, надеясь, что Джейм услышит и поостережется. – Чего хотите?

Не обращая на него внимания, первый пришелец принялся рыться в мешке Джейм. Он извлек на свет Меч, но отбросил, лишь только увидел, что он сломан. Следующим он вытянул Кольцо Ганса, все еще надетое на иссохший палец Серого Лорда. Он кинул палец в огонь и примерил Кольцо. Не успел горец докопаться до Книги в Бледном Переплете, как его товарищ вскрикнул.

На краю обрыва стояла Джейм. Тоненькая, безмолвная, с обнаженной грудью, на которой играли солнечные зайчики, она выглядела как некий дух рощи в человеческом обличье. В диких уголках мира всякое встречается. Даже Марк, глядя на нее, ощутил дуновение первобытного ужаса.

Первый горец поднялся и попятился к кендару, не отрывая взгляда от Джейм. А потом, словно желая проверить, как странное существо отреагирует, он повернулся и сильно ударил Марка кулаком по голове. Кендар, полуоглушенный, покачнулся. На секунду ему показалось, что он ослеп, но это кровь бежала по лицу из ранки, нанесенной Кольцом Ганса.

Прозрев, Марк увидел серебристый блеск в глазах Джейм и ее медленную, жуткую улыбку. Жур отползал от хозяйки. Она скользила по земле, танцевала между деревьями, все приближаясь, и утренний свет сгущался и темнел вокруг нее. Марк видел, как Джейм танцевала в «Рес-аб-Тирре», и уже тогда был ошарашен. Теперь же он почувствовал, что вот он, истинный танец Плетущей Мечты, а Абтирр была лишь ее тенью.

Горцы застыли, разинув рты, увязая в паутине танца. Джеймсиль оказалась возле того, кто ударил Марка. Умелыми прикосновениями она извлекла его душу и заставила ее дрожать на краю существования – урожай созрел для жатвы. Она обняла человека. Марк видел, как высунулись острые кончики ее когтей и медленно, неуклонно потянулись к пульсирующей на горле артерии. Вот они изогнулись…

– Нет! – выкрикнул кендар.

Джейм моргнула. Какого черта?..

Она резко ударила горца коленом в пах, а когда тот согнулся – в челюсть.

Марк, уклонившись, бросился назад. Одно копье просвистело под локтем, другое пробило край куртки и застряло. Он подхватил на лету первое и отправил его в обратный путь. Второй копьеносец пытался высвободить оружие. Марк схватил древко, резко потянул его – и острие вонзилось человеку в руку. Пока тот выдергивал копье, третий нападавший сбежал. Марк и Джейм переглянулись, стоя над двумя поверженными телами. Девушка выглядела очень молодой – и очень испуганной.

Гигант-кендар потряс головой, словно стараясь очистить мысли. Джейм почти видела, как в его глазах увядает память.

– Этот человек ударил меня, и потом… потом… ах, не имеет значения. – Он стер с лица кровь. – Что ж такое, тебя вечно хватают за горло, а меня – бьют по голове. Вот… – Он наклонился и сорвал Кольцо Ганса с руки горца. – Боюсь, что палец не вернуть, но я всегда считал, что его следует предать огню. Лучше тебе надеть его – для большей сохранности.

Джейм взяла Кольцо. Ей вдруг стало холодно – и от ледяной воды Стремительного, и от запоздалого шока. Она поспешно оделась трясущимися руками. Да, Марк и вправду все забыл. Загадкой Абтирр было то, что после танца никто не мог точно вспомнить, что происходило, даже сама танцовщица – до сих пор. Сейчас же Джейм помнила. Всемилостивые Трое, она чуть не забрала жизнь и душу этого человека. А до того? Порыв показать когти несчастной служанке Земляной Женщины и потанцевать в гостинице Пештара – связано ли это с вмешательством Мразаля, или она всегда была столь опрометчива? Аррин-кен говорил о чести и равновесии. Как далеко можно продвинуться в ту или иную сторону и не упасть? Где граница невиновности?

«Не пытайся искать, девочка, – сказала она себе. – Будь очень, очень внимательна, ведь так просто сорваться».

Джейм надела Кольцо отца. Оно было велико ей, сваливалось даже с большого пальца, но перчатка поставила все на место. Холодное прикосновение успокоило ее. Кольцо и Меч должны быть отданы брату, для этого она и несет их, и сейчас ее основная обязанность – сохранить вещи. Она подобрала Разящего Родню и чуть не уронила его вновь. Странное покалывание пробежало по рукам. Об этом Мече рассказывали многое, включая то, что он увеличивает силу своего полноправного владельца, но раньше Джейм часто держала его, не чувствуя ничего необычного. Правда, прежде она никогда не надевала Кольцо. Ощущения утихли. Джейм пожала плечами и уложила обломки Меча обратно в заплечный мешок.