Текст книги "Сказки русских писателей"

Владимир Даль
Ворона

Жила-была ворона, и жила она не одна, а с няньками, мамками, с малыми детками, с ближними и дальними соседками. Прилетели птицы из заморья, большие и малые, гуси и лебеди, пташки и пичужки, свили гнёзда в горах, в долах, в лесах, в лугах и нанесли яичек.

Подметила это ворона и ну перелётных птиц обижать, у них яички таскать!

Летел сыч и увидал, что ворона больших и малых птиц обижает, яички таскает.

– Постой, – говорит он, – негодная ворона, найдём на тебя суд и расправу!

И полетел он далеко, в каменные горы, к сизому орлу. Прилетел и просит:

– Батюшка, сизой орёл, дай нам свой праведный суд на обидчицу-ворону! От неё житья нет ни малым, ни большим птицам: наши гнёзда разоряет, детёнышей крадёт, яйца таскает да ими своих воронят питает!

Покачал сизой орёл головой и послал за вороною лёгкого, меньшого своего посла – воробья. Воробей вспорхнул и полетел за вороной.

Она было ну отговариваться, а на неё поднялась вся птичья сила, все пичуги. И ну щипать, клевать, к орлу на суд гнать. Нечего делать – каркнула и полетела, а все птицы взвились и следом за ней понеслись.

Вот и прилетели они к Орлову жилью и обсели его, а ворона стоит посереди да обдёргивается перед орлом, охорашивается.

И стал орёл ворону допрашивать:

– Про тебя, ворона, сказывают, что ты на чужое добро рот разеваешь, у больших и малых птиц детёнышей да яйца таскаешь!

– Напраслина, батюшка сизой орёл, напраслина, я только одни скорлупки подбираю!

– Ещё про тебя жалоба до меня доходит, что как выйдет мужичок пашню засевать, так ты подымаешься со всем своим вороньём и ну семена клевать!

– Напраслина, батюшка сизой орёл, напраслина! Я с подружками, с малыми детками, с чадами, домочадцами только червячков из свежей пашни таскаю!

– А ещё на тебя всюду народ плачется, что как хлеб сожнут да снопы в копны сложат, то ты налетишь со всем своим вороньём и давай озорничать, снопы ворошить да копны разбивать!

– Напраслина, батюшка сизой орёл, напраслина! Мы это ради доброго дела помогаем – копны разбираем, солнышку да ветру доступ даём, чтобы хлебушко не пророс да зерно просохло!

Рассердился орёл на старую врунью-ворону, велел её засадить в острог, в решётчатый теремок, за железные засовы, за булатные замки. Там она сидит и по сей день.

Петр Ершов
Конёк-горбунок

Часть первая

Начинает сказка сказываться

За горами, за лесами,

За широкими морями,

Не на небе – на земле

Жил старик в одном селе.

У старинушки три сына:

Старший умный был детина,

Средний сын и так и сяк,

Младший вовсе был дурак.

Братья сеяли пшеницу

Да возили в град-столицу:

Знать, столица та была

Недалече от села.

Там пшеницу продавали,

Деньги счётом принимали

И с набитою сумой

Возвращалися домой.

В долгом времени аль вскоре

Приключилося им горе:

Кто-то в поле стал ходить

И пшеницу шевелить.

Мужички такой печали

Отродяся не видали;

Стали думать да гадать —

Как бы вора соглядать;

Наконец себе смекнули,

Чтоб стоять на карауле,

Хлеб ночами поберечь,

Злого вора подстеречь.

Вот, как стало лишь смеркаться,

Начал старший брат сбираться:

Вынул вилы и топор

И отправился в дозор.

Ночь ненастная настала,

На него боязнь напала;

И со страхов наш мужик

Закопался под сенник.

Ночь проходит, день приходит;

С сенника дозорный сходит

И, облив себя водой,

Стал стучаться под избой:

«Эй вы, сонные тетери!

Отпирайте брату двери,

Под дождём я весь промок

С головы до самых ног».

Братья двери отворили,

Караульщика впустили,

Стали спрашивать его:

Не видал ли он чего?

Караульщик помолился,

Вправо, влево поклонился

И, прокашлявшись, сказал:

«Всю я ноченьку не спал;

На моё ж притом несчастье,

Было страшное ненастье:

Дождь вот так ливмя и лил,

Рубашонку всю смочил.

Уж куда как было скучно!..

Впрочем, всё благополучно».

Похвалил его отец:

«Ты, Данило, молодец!

Ты вот, так сказать, примерно,

Сослужил мне службу верно,

То есть, будучи при всем,

Не ударил в грязь лицом».

Стало сызнова смеркаться;

Средний брат пошёл сбираться:

Взял и вилы и топор

И отправился в дозор.

Ночь холодная настала,

Дрожь на малого напала,

Зубы начали плясать;

Он ударился бежать —

И всю ночь ходил дозором

У соседки под забором.

Жутко было молодцу!

Но вот утро. Он к крыльцу:

«Эй вы, сони! Что вы спите!

Брату двери отоприте;

Ночью страшный был мороз, —

До животиков промёрз».

Братья двери отворили,

Караульщика впустили,

Стали спрашивать его:

Не видал ли он чего?

Караульщик помолился,

Вправо, влево поклонился

И сквозь зубы отвечал:

«Всю я ноченьку не спал,

Да, к моей судьбе несчастной,

Ночью холод был ужасный,

До сердцов меня пробрал;

Всю я ночку проскакал;

Слишком было несподручно…

Впрочем, всё благополучно».

И ему сказал отец:

«Ты, Гаврило, молодец!»

Стало в третий раз смеркаться,

Надо младшему сбираться;

Он и усом не ведёт,

На печи в углу поёт

Изо всей дурацкой мочи:

«Распрекрасные вы очи!»

Братья ну ему пенять,

Стали в поле погонять,

Но, сколь долго ни кричали,

Только голос потеряли:

Он ни с места. Наконец

Подошёл к нему отец,

Говорит ему: «Послушай,

Побегай в дозор, Ванюша.

Я куплю тебе лубков[1]1
  Лубки – здесь: ярко раскрашенные картинки.


[Закрыть],

Дам гороху и бобов».

Тут Иван с печи слезает,

Малахай[2]2
  Малахай – здесь: длинная, широкая одежда без пояса.


[Закрыть] свой надевает,

Хлеб за пазуху кладёт,

Караул держать идёт.

Ночь настала, месяц всходит;

Поле всё Иван обходит,

Озираючись кругом,

И садится под кустом;

Звёзды на небе считает

Да краюшку уплетает.

Вдруг о пóлночь конь заржал…

Караульщик наш привстал,

Посмотрел под рукавицу

И увидел кобылицу.

Кобылица та была

Вся, как зимний снег, бела,

Грива в землю, золотая,

В мелки кольца завитая.

«Эхе-хе! так вот какой

Наш воришко!.. Но, постой,

Я шутить ведь, не умею,

Разом сяду те на шею.

Вишь, какая саранча!»

И, минуту улуча,

К кобылице подбегает,

За волнистый хвост хватает

И прыгну́л к ней на хребёт —

Только задом наперёд.

Кобылица молодая,

Очью[3]3
  Очью – очами, глазами.


[Закрыть] бешено сверкая,

Змеем голову свила

И пустилась, как стрела.

Вьётся кругом над полями,

Виснет пластью[4]4
  Пластью – пластом.


[Закрыть] надо рвами,

Мчится скоком по горам,

Ходит дыбом по лесам,

Хочет силой аль обманом,

Лишь бы справиться с Иваном.

Но Иван и сам не прост —

Крепко держится за хвост.

Наконец она устала.

«Ну, Иван, – ему сказала, —

Коль умел ты усидеть,

Так тебе мной и владеть.

Дай мне место для покою

Да ухаживай за мною

Сколько смыслишь. Да смотри:

По три утренни зари

Выпущай меня на волю

Погулять по чисту полю.

По исходе же трёх дней

Двух рожу тебе коней —

Да таких, каких поныне

Не бывало и в помине;

Да ещё рожу конька

Ростом только в три вершка,

На спине с двумя горбами

Да с аршинными ушами.

Двух коней, коль хошь, продай,

Но конька не отдавай

Ни за пояс, ни за шапку,

Ни за чёрную, слышь, бабку.

На земле и под землёй

Он товарищ будет твой:

Он зимой тебя согреет,

Летом холодом обвеет;

В голод хлебом угостит,

В жажду мёдом напоит.

Я же снова выйду в поле

Силы пробовать на воле».

«Ладно», – думает Иван

И в пастуший балаган[5]5
  Балаган – здесь: шалаш, сарай.


[Закрыть]

Кобылицу загоняет,

Дверь рогожей закрывает

И, лишь только рассвело,

Отправляется в село,

Напевая громко песню:

«Ходил мóлодец на Пресню».

Вот он всходит на крыльцо,

Вот хватает за кольцо,

Что есть силы в дверь стучится,

Чуть что кровля не валится,

И кричит на весь базар,

Словно сделался пожар.

Братья с лавок поскакали,

Заикаяся вскричали:

«Кто стучится сильно так?» —

«Это я, Иван-дурак!»

Братья двери отворили,

Дурака в избу впустили

И давай его ругать, —

Как он смел их так пугать!

А Иван наш, не снимая

Ни лаптей, ни малахая,

Отправляется на печь

И ведёт оттуда речь

Про ночное похожденье,

Всем ушам на удивленье:

«Всю я ноченьку не спал,

Звёзды на небе считал;

Месяц, ровно[6]6
  Ровно – будто, словно.


[Закрыть], тоже свéтил, —

Я порядком не приметил.

Вдруг приходит дьявол сам,

С бородою и с усам;

Рожа словно как у кошки,

А глаза-то – что те плошки!

Вот и стал тот чёрт скакать

И зерно хвостом сбивать.

Я шутить ведь не умею —

И вскочи ему на шею.

Уж таскал же он, таскал,

Чуть башки мне не сломал,

Но и я ведь сам не промах,

Слышь, держал его, как в жóмах[7]7
  Жомы – тиски, пресс.


[Закрыть].

Бился, бился мой хитрец

И взмолился наконец:

«Не губи меня со света!

Целый год тебе за это

Обещаюсь смирно жить,

Православных не мутить».

Я, слышь, слов-то не померил,

Да чертёнку и поверил».

Тут рассказчик замолчал,

Позевнул и задремал.

Братья, сколько ни серчали,

Не смогли – захохотали,

Ухватившись под бока,

Над рассказом дурака.

Сам старик не мог сдержаться,

Чтоб до слёз не посмеяться,

Хоть смеяться – так оно

Старикам уж и грешно.

Много ль времени аль мало

С этой ночи пробежало, —

Я про это ничего

Не слыхал ни от кого.

Ну, да что нам в том за дело,

Год ли, два ли пролетело, —

Ведь за ними не бежать…

Станем сказку продолжать.

Ну-с, так вот что! Раз Данило

(В праздник, помнится, то было),

Натянувшись зельно[8]8
  Зельно – сильно, весьма.


[Закрыть] пьян,

Затащился в балаган.

Что ж он видит? – Прекрасивых

Двух коней золотогривых

Да игрушечку-конька

Ростом только в три вершка,

На спине с двумя горбами

Да с аршинными ушами.

«Хм! Теперь-то я узнал,

Для чего здесь дурень спал!» —

Говорит себе Данило…

Чудо разом хмель посбило;

Вот Данило в дом бежит

И Гавриле говорит:

«Посмотри, каких красивых

Двух коней золотогривых

Наш дурак себе достал:

Ты и слыхом не слыхал».

И Данило да Гаврило,

Что в ногах их мочи было,

По крапиве прямиком

Так и дуют босиком.

Спотыкнувшися три раза,

Починивши оба глаза,

Потирая здесь и там,

Входят братья к двум коням.

Кони ржали и храпели,

Очи яхонтом горели;

В мелки кольца завитой,

Хвост струился золотой,

И алмазные копыты

Крупным жемчугом обиты.

Любо-дорого смотреть!

Лишь царю б на них сидеть!

Братья так на них смотрели,

Что чуть-чуть не окривели.

«Где он это их достал? —

Старший среднему сказал. —

Но давно уж речь ведётся,

Что лишь дурням клад даётся,

Ты ж хоть лоб себе разбей,

Так не выбьешь двух рублей.

Ну, Гаврило, в ту седмицу[9]9
  Седмица – неделя.


[Закрыть]

Отведём-ка их в столицу;

Там боярам продадим,

Деньги ровно поделим.

А с деньжонками, сам знаешь,

И попьёшь и погуляешь,

Только хлопни по мешку.

А благому дураку

Недостанет ведь догадки,

Где гостят его лошадки;

Пусть их ищет там и сям.

Ну, приятель, по рукам!»

Братья разом согласились,

Обнялись, перекрестились

И вернулися домой,

Говоря промеж собой

Про коней и про пирушку

И про чу́дную зверушку.

Время катит чередом,

Час за часом, день за днём.

И на первую седмицу

Братья едут в град-столицу,

Чтоб товар свой там продать

И на пристани узнать,

Не пришли ли с кораблями

Немцы в город за холстами

И нейдёт ли царь Салтан

Басурманить христиан?

Вот иконам помолились,

У отца благословились,

Взяли двух коней тайком

И отправились тишком.

Вечер к ночи пробирался;

На ночлег Иван собрался;

Вдоль по улице идёт,

Ест краюшку да поёт.

Вот он поля достигает,

Руки в боки подпирает

И с прискочкой, словно пан,

Боком входит в балаган.

Всё по-прежнему стояло,

Но коней как не бывало;

Лишь игрушка-горбунок

У его вертелся ног,

Хлопал с радости ушами

Да приплясывал ногами.

Как завоет тут Иван,

Опершись о балаган:

«Ой вы, кони буры-сивы,

Добры кони златогривы!

Я ль вас, други, не ласкал,

Да какой вас чёрт украл?

Чтоб пропасть ему, собаке!

Чтоб издохнуть в буераке[10]10
  Буерак – небольшой овраг.


[Закрыть]!

Чтоб ему на том свету

Провалиться на мосту!

Ой вы, кони буры-сивы,

Добры кони златогривы!»

Тут конёк ему заржал.

«Не тужи, Иван, – сказал, —

Велика беда, не спорю,

Но могу помочь я горю.

Ты на чёрта не клепли[11]11
  Не клепли – не обвиняй напрасно, не клевещи.


[Закрыть]:

Братья коников свели.

Ну, да что болтать пустое,

Будь, Иванушка, в покое.

На меня скорей садись,

Только знай себе держись;

Я хоть росту небольшого,

Да сменю коня другого:

Как пущусь да побегу,

Так и беса настигу[12]12
  Настигу – настигну, догоню.


[Закрыть]».

Тут конёк пред ним ложится;

На конька Иван садится,

Уши в загреби[13]13
  Загребь – горсть.


[Закрыть] берёт,

Что есть мочушки ревёт.

Горбунок-конёк встряхнулся,

Встал на лапки, встрепенулся,

Хлопнул гривкой, захрапел

И стрелою полетел;

Только пыльными клубами

Вихорь вился под ногами.

И в два мига, коль не в миг,

Наш Иван воров настиг.

Братья, то есть, испугались,

Зачесались и замялись.

А Иван им стал кричать:

«Стыдно, братья, воровать!

Хоть Ивана вы умнее,

Да Иван-то вас честнее:

Он у вас коней не крал».

Старший, корчась, тут сказал:

«Дорогой наш брат Иваша,

Что переться[14]14
  Переться – спорить, отпираться.


[Закрыть] – дело наше!

Но возьми же ты в расчёт

Некорыстный наш живот[15]15
  Некорыстный наш живот – бедную нашу жизнь.


[Закрыть].

Сколь пшеницы мы ни сеем,

Чуть насущный хлеб имеем.

А коли неурожай,

Так хоть в петлю полезай!

Вот в такой большой печали

Мы с Гаврилой толковали

Всю намеднишнюю ночь —

Чем бы горюшку помочь?

Так и этак мы вершили,

Наконец вот так решили:

Чтоб продать твоих коньков

Хоть за тысячу рублёв.

А в спасибо, молвить к слову,

Привезти тебе обнову —

Красну шапку с позвонком

Да сапожки с каблучком.

Да к тому ж старик неможет[16]16
  Неможет – болеет, немочь – болеть.


[Закрыть],

Работать уже не может;

А ведь надо ж мыкать век, —

Сам ты умный человек!» —

«Ну, коль этак, так ступайте, —

Говорит Иван, – продайте

Златогривых два коня,

Да возьмите ж и меня».

Братья больно покосились,

Да нельзя же! согласились.

Стало нá небе темнеть;

Воздух начал холодеть;

Вот, чтоб им не заблудиться,

Решено остановиться.

Под навесами ветвей

Привязали всех коней,

Принесли с естным[17]17
  Естное – съестное.


[Закрыть] лукошко,

Опохмелились немножко

И пошли, что боже даст,

Кто во что из них горазд.

Вот Данило вдруг приметил,

Что огонь вдали засветил.

На Гаврилу он взглянул,

Левым глазом подмигнул

И прикашлянул легонько,

Указав огонь тихонько;

Тот в затылке почесал,

«Эх, как тёмно! – он сказал. —

Хоть бы месяц этак в шутку

К нам проглянул на минутку,

Всё бы легче. А теперь,

Право, хуже мы тетерь…

Да постой-ка… мне сдаётся,

Что дымок там светлый вьётся…

Видишь, эвон!.. Так и есть!..

Вот бы курево[18]18
  Курево – здесь: огонь, костёр.


[Закрыть] развесть!

Чудо было б!.. А послушай,

Побегай-ка, брат Ванюша!

А, признаться, у меня

Ни огнива, ни кремня».

Сам же думает Данило:

«Чтоб тебя там задавило!»

А Гаврило говорит:

«Кто-петь[19]19
  Кто-петь – здесь: кто же.


[Закрыть] знает, что горит!

Коль станичники[20]20
  Станичники – здесь: разбойники.


[Закрыть] пристали —

Поминай его, как звали!»

Всё пустяк для дурака.

Он садится на конька,

Бьёт в круты бока ногами,

Теребит его руками,

Изо всех горланит сил…

Конь взвился, и след простыл.

«Буди с нами крестна сила! —

Закричал тогда Гаврило,

Оградясь крестом святым. —

Что за бес такой под ним!»

Огонёк горит светлее,

Горбунок бежит скорее.

Вот уж он перед огнём.

Светит поле словно днём;

Чудный свет кругом струится,

Но не греет, не дымится.

Диву дался тут Иван.

«Что, – сказал он, – за шайтан!

Шапок с пять найдётся свету,

А тепла и дыму нету;

Эко чудо-огонёк!»

Говорит ему конёк:

«Вот уж есть чему дивиться!

Тут лежит перо Жар-птицы,

Но для счастья своего

Не бери себе его.

Много, много непокою

Принесёт оно с собою». —

«Говори ты! Как не так!» —

Про себя ворчит дурак;

И, подняв перо Жар-птицы,

Завернул его в тряпицы,

Тряпки в шапку положил

И конька поворотил.

Вот он к братьям приезжает

И на спрос их отвечает:

«Как туда я доскакал,

Пень горелый увидал;

Уж над ним я бился, бился,

Так что чуть не надсадился;

Раздувал его я с час —

Нет ведь, чёрт возьми, угас!»

Братья целу ночь не спали,

Над Иваном хохотали;

А Иван под воз присел,

Вплоть до утра прохрапел.

Тут коней они впрягали

И в столицу приезжали,

Становились в конный ряд,

Супротив больших палат.

В той столице был обычай:

Коль не скажет городничий[21]21
  Городничий – начальник города в старину.


[Закрыть] —

Ничего не покупать,

Ничего не продавать.

Вот обедня наступает;

Городничий выезжает

В туфлях, в шапке меховой,

С сотней стражи городской.

Рядом едет с ним глашатый,

Длинноусый, бородатый;

Он в злату трубу трубит,

Громким голосом кричит:

«Гости![22]22
  Гость – старинное название купца-торговца.


[Закрыть] Лавки отпирайте,

Покупайте, продавайте.

А надсмотрщикам сидеть

Подле лавок и смотреть,

Чтобы не было содому[23]23
  Содом – здесь: сильный шум, беспорядок, суматоха.


[Закрыть],

Ни давежа[24]24
  Давёж – давка.


[Закрыть], ни погрому,

И чтобы никой урод

Не обманывал народ!»

Гости лавки отпирают,

Люд крещёный закликают:

«Эй, честны́е господа,

К нам пожалуйте сюда!

Как у нас ли тары-бары,

Всяки разные товары!»

Покупальщики идут,

У гостей товар берут;

Гости денежки считают

Да надсмотрщикам мигают.

Между тем градскóй отряд

Приезжает в конный ряд;

Смотрит – давка от народу.

Нет ни выходу ни входу;

Так кишмя вот и кишат,

И смеются, и кричат.

Городничий удивился,

Что народ развеселился,

И приказ отряду дал,

Чтоб дорогу прочищал.

«Эй вы, черти босоноги!

Прочь с дороги! прочь с дороги!»

Закричали усачи

И ударили в бичи.

Тут народ зашевелился,

Шапки снял и расступился.

Пред глазами конный ряд;

Два коня в ряду стоят,

Молодые, вороные,

Вьются гривы золотые,

В мелки кольца завитой,

Хвост струится золотой…

Наш старик, сколь ни был пылок,

Долго тёр себе затылок.

«Чуден, – молвил, – божий свет,

Уж каких чудес в нём нет!»

Весь отряд тут поклонился,

Мудрой речи подивился.

Городничий между тем

Наказал престрого всем,

Чтоб коней не покупали,

Не зевали, не кричали;

Что он едет ко двору

Доложить о всём царю.

И, оставив часть отряда,

Он поехал для доклада.

Приезжает во дворец.

«Ты помилуй, царь-отец! —

Городничий восклицает

И всем телом упадает. —

Не вели меня казнить,

Прикажи мне говорить!»

Царь изволил молвить: «Ладно,

Говори, да только складно». —

«Как умею, расскажу:

Городничим я служу;

Верой-правдой исправляю

Эту должность…» – «Знаю, знаю!» —

«Вот сегодня, взяв отряд,

Я поехал в конный ряд.

Приезжаю – тьма народу!

Ну, ни выходу ни входу.

Что тут делать?.. Приказал

Гнать народ, чтоб не мешал.

Так и сталось, царь-надёжа!

И поехал я – и что же?

Предо мною конный ряд;

Два коня в ряду стоят,

Молодые, вороные,

Вьются гривы золотые,

В мелки кольца завитой,

Хвост струится золотой,

И алмазные копыты

Крупным жемчугом обиты».

Царь не мог тут усидеть.

«Надо коней поглядеть, —

Говорит он, – да не худо

И завесть такое чудо.

Гей, повозку мне!» И вот

Уж повозка у ворот.

Царь умылся, нарядился

И на рынок покатился;

За царём стрельцов[25]25
  Стрельцы – старинное войско.


[Закрыть] отряд.

Вот он въехал в конный ряд.

На колени все тут пали

И «ура» царю кричали.

Царь раскланялся и вмиг

Молодцом с повозки прыг…

Глаз своих с коней не сводит,

Справа, слева к ним заходит,

Словом ласковым зовёт,

По спине их тихо бьёт,

Треплет шею их крутую,

Гладит гриву золотую,

И, довольно засмотрясь,

Он спросил, оборотясь

К окружавшим: «Эй, ребята!

Чьи такие жеребята?

Кто хозяин?» Тут Иван,

Руки в боки, словно пан,

Из-за братьев выступает

И, надувшись, отвечает:

«Эта пара, царь, моя,

И хозяин – тоже я». —

«Ну, я пару покупаю!

Продаёшь ты?» – «Нет, меняю». —

«Что в промен берёшь добра?» —

«Два-пять шапок серебра». —

«То есть, это будет десять».

Царь тотчас велел отвесить

И, по милости своей,

Дал в прибавок пять рублей.

Царь-то был великодушный!

Повели коней в конюшни

Десять конюхов седых,

Все в нашивках золотых,

Все с цветными кушаками

И с сафьянными бичами.

Но дорогой, как на смех,

Кони с ног их сбили всех,

Все уздечки разорвали

И к Ивану прибежали.

Царь отправился назад,

Говорит ему: «Ну, брат,

Пара нашим не даётся;

Делать нечего, придётся

Во дворце тебе служить;

Будешь в золоте ходить,

В красно платье[26]26
  Красно платье – нарядное, красивое платье.


[Закрыть] наряжаться,

Словно в масле сыр кататься,

Всю конюшенну мою

Я в приказ тебе даю[27]27
  В приказ даю – отдаю под надзор.


[Закрыть],

Царско слово в том порука.

Что, согласен?» – «Эка штука!

Во дворце я буду жить,

Буду в золоте ходить,

В красно платье наряжаться,

Словно в масле сыр кататься,

Весь конюшенный завод

Царь в приказ мне отдаёт;

То есть, я из огорода

Стану царский воевода.

Чудно дело! Так и быть,

Стану, царь, тебе служить.

Только, чур, со мной не драться

И давать мне высыпаться,

А не то я был таков!»

Тут он кликнул скакунов

И пошёл вдоль по столице,

Сам махая рукавицей,

И под песню дурака

Кони пляшут трепака;

А конёк его – горбатко —

Так и ломится вприсядку,

К удивленью людям всем.

Два же брата между тем

Деньги царски получили,

В опояски их зашили,

Постучали ендовой[28]28
  Постучали ендовой – выпили. Ендова – сосуд для вина.


[Закрыть]

И отправились домой.

Дома дружно поделились,

Оба враз они женились,

Стали жить да поживать

Да Ивана поминать.

Но теперь мы их оставим,

Снова сказкой позабавим

Православных христиан,

Что наделал наш Иван,

Находясь во службе царской,

При конюшне государской;

Как в суседки[29]29
  Суседка – домовой (сибирское название).


[Закрыть] он попал,

Как перо своё проспал,

Как хитро поймал Жар-птицу,

Как похитил Царь-девицу,

Как он ездил за кольцом,

Как был на небе послом,

Как он в Солнцевом селенье

Киту выпросил прощенье;

Как, к числу других затей,

Спас он тридцать кораблей;

Как в котлах он не сварился,

Как красавцем учинился[30]30
  Учинился – сделался.


[Закрыть];

Словом: наша речь о том,

Как он сделался царём.

Часть вторая

Скоро сказка сказывается,

А не скоро дело делается

Зачинается рассказ

От Ивановых проказ,

И от сивка, и от бурка,

И от вещего коурка.

Козы на море ушли;

Горы лесом поросли;

Конь с златой узды срывался,

Прямо к солнцу поднимался;

Лес стоячий под ногой,

Сбоку облак громовой;

Ходит облак и сверкает,

Гром по небу рассыпает.

Это присказка: пожди,

Сказка будет впереди.

Как на море-окияне

И на острове Буяне

Новый гроб в лесу стоит,

В гробе девица лежит;

Соловей над гробом свищет;

Чёрный зверь в дубраве рыщет,

Это присказка, а вот —

Сказка чередом пойдёт.

Ну, так видите ль, миряне,

Православны христиане,

Наш удалый молодец

Затесался во дворец;

При конюшне царской служит

И нисколько не потужит

Он о братьях, об отце

В государевом дворце.

Да и что ему до братьев?

У Ивана красных платьев,

Красных шапок, сапогов

Чуть не десять коробов;

Ест он сладко, спит он столько,

Что раздолье, да и только!

Вот неделей через пять

Начал спальник[31]31
  Спальник – царский слуга.


[Закрыть] примечать…

Надо молвить, этот спальник

До Ивана был начальник

Над конюшней надо всей,

Из боярских слыл детей;

Так не диво, что он злился

На Ивана и божился,

Хоть пропасть, а пришлецá

Потурить вон из дворца.

Но, лукавство сокрывая,

Он для всякого случáя

Притворился, плут, глухим,

Близоруким и немым;

Сам же думает: «Постой-ка,

Я те двину, неумойка!»

Так, неделей через пять

Спальник начал примечать,

Что Иван коней не холит,

И не чистит, и не школит,

Но при всём том два коня

Словно лишь из-под гребня:

Чисто-начисто обмыты,

Гривы в косы перевиты,

Чёлки собраны в пучок,

Шерсть – ну, лóснится, как шёлк;

В стойлах – свежая пшеница,

Словно тут же и родится,

И в чанах больших сыта[32]32
  Сыта – вода, подслащённая мёдом.


[Закрыть]

Будто только налита.

«Что за притча[33]33
  Притча – здесь: непонятное дело, странный случай.


[Закрыть] тут такая? —

Спальник думает вздыхая. —

Уж не ходит ли, постой,

К нам проказник-домовой?

Дай-ка я подкараулю,

А нешто, так я и пулю,

Не смигнув, умею слить[34]34
  Пулю слить – здесь: солгать, пустить ложный слух.


[Закрыть], —

Лишь бы дурня уходить.

Донесу я в думе царской,

Что конюший государской —

Басурманин[35]35
  Басурманин – иноземец, человек иной веры (старинное название).


[Закрыть], ворожей,

Чернокнижник[36]36
  Чернокнижник – колдун.


[Закрыть] и злодей;

Что он с бесом хлеб-соль водит,

В церковь божию не ходит,

Католицкий держит крест

И постами мясо ест».

В тот же вечер этот спальник,

Прежний конюших начальник,

В стойлы спрятался тайком

И обсыпался овсом.

Вот и полночь наступила.

У него в груди заныло:

Он ни жив ни мёртв лежит,

Сам молитвы всё творит.

Ждёт суседки… Чу! в сам-деле,

Двери глухо заскрыпели,

Кони топнули, и вот

Входит старый коновод.

Дверь задвижкой запирает,

Шапку бережно скидает,

На окно её кладёт

И из шапки той берёт

В три завёрнутый тряпицы

Царский клад – перо Жар-птицы.

Свет такой тут заблистал,

Что чуть спальник не вскричал,

И от страху так забился,

Что овёс с него свалился.

Но суседке невдомёк!

Он кладёт перо в сусек[37]37
  Сусек – отгороженное место для хранения зерна.


[Закрыть],

Чистить коней начинает,

Умывает, убирает,

Гривы длинные плетёт,

Разны песенки поёт.

А меж тем, свернувшись клу́бом,

Поколачивая зубом,

Смотрит спальник, чуть живой,

Что тут деет домовой.

Что за бес! Нештó нарочно

Прирядился плут полночный:

Нет рогов, ни бороды,

Ражий парень, хоть куды!

Волос гладкий, сбоку ленты,

На рубашке прозументы[38]38
  Прозумент – золотая или серебряная тесьма, которую нашивали на одежду для украшения.


[Закрыть],

Сапоги как ал сафьян, —

Ну, точнёхонько Иван.

Что за диво? Смотрит снова

Наш глазей на домового…

«Э! так вот что! – наконец

Проворчал себе хитрец, —

Ладно, завтра ж царь узнает,

Что твой глупый ум скрывает.

Подожди лишь только дня,

Будешь помнить ты меня!»

А Иван, совсем не зная,

Что ему беда такая

Угрожает, всё плетёт

Гривы в косы да поёт.

А убрав их, в оба чана

Нацедил сыты медвяной

И насыпал дополна

Белоярова пшена.

Тут, зевнув, перо Жар-птицы

Завернул опять в тряпицы,

Шапку под ухо – и лёг

У коней близ задних ног.

Только нáчало зориться[39]39
  Зориться, разориться – светать, рассветать.


[Закрыть],

Спальник начал шевелиться,

И, услыша, что Иван

Так храпит, как Еруслан[40]40
  Еруслан – один из героев русских народных сказок, могучий богатырь.


[Закрыть],

Он тихонько вниз слезает

И к Ивану подползает,

Пальцы в шапку запустил,

Хвать перо – и след простыл.

Царь лишь только пробудился,

Спальник наш к нему явился,

Стукнул крепко об пол лбом

И запел царю потом:

«Я с повинной головою,

Царь, явился пред тобою,

Не вели меня казнить,

Прикажи мне говорить». —

«Говори, не прибавляя, —

Царь сказал ему, зевая.

Если ж ты да будешь врать,

То кнута не миновать».

Спальник наш, собравшись с силой,

Говорит царю: «Помилуй!

Вот те истинный Христос,

Справедлив мой, царь, донос.

Наш Иван, то всякий знает,

От тебя, отец, скрывает,

Но не злато, не сребро —

Жароптицево перо…» —

«Жароптицево?.. Проклятый!

И он смел, такой богатый…

Погоди же ты, злодей!

Не минуешь ты плетей!..» —

«Да и то ль ещё он знает! —

Спальник тихо продолжает

Изогнувшися. – Добро!

Пусть имел бы он перо;

Да и самую Жар-птицу

Во твою, отец, светлицу,

Коль приказ изволишь дать,

Похваляется достать».

И доносчик с этим словом,

Скрючась обручем таловым[41]41
  Таловый – ивовый.


[Закрыть],

Ко кровати подошёл,

Подал клад – и снова в пол.

Царь смотрел и дивовался,

Гладил бороду, смеялся

И скусил пера конец.

Тут, уклав его в ларец,

Закричал (от нетерпенья),

Подтвердив своё веленье

Быстрым взмахом кулака:

«Гей! позвать мне дурака!»

И посыльные дворяна

Побежали по Ивана,

Но, столкнувшись все в углу,

Растянулись на полу.

Царь тем много любовался

И до колотья смеялся.

А дворяна, усмотря,

Что смешно то для царя,

Меж собой перемигнулись

И вдругорядь растянулись.

Царь тем так доволен был,

Что их шапкой наградил.

Тут посыльные дворяна

Вновь пустились звать Ивана

И на этот уже раз

Обошлися без проказ.

Вот к конюшне прибегают,

Двери настежь отворяют

И ногами дурака

Ну толкать во все бока.

С полчаса над ним возились,

Но его не добудились.

Наконец уж рядовой

Разбудил его метлой.

«Что за челядь[42]42
  Челядь – слуги.


[Закрыть] тут такая? —

Говорит Иван вставая. —

Как хвачу я вас бичом,

Так не станете потом

Без пути будить Ивана».

Говорят ему дворяна:

«Царь изволил приказать

Нам тебя к нему позвать». —

«Царь?.. Ну ладно! Вот сряжуся

И тотчас к нему явлюся», —

Говорит послам Иван.

Тут надел он свой кафтан,

Опояской подвязался,

Приумылся, причесался,

Кнут свой сбоку прицепил,

Словно утица поплыл.

Вот Иван к царю явился,

Поклонился, подбодрился,

Крякнул дважды и спросил:

«А пошто меня будил?»

Царь, прищурясь глазом левым,

Закричал к нему со гневом,

Приподнявшися: «Молчать!

Ты мне должен отвечать:

В силу коего указа

Скрыл от нашего ты глаза

Наше царское добро —

Жароптицево перо?

Что я – царь али боярин?

Отвечай сейчас, татарин!»

Тут Иван, махнув рукой,

Говорит царю: «Постой!

Я те шапки ровно не дал,

Как же ты о том проведал?

Что ты – ажно[43]43
  Ажно – разве.


[Закрыть] ты пророк?

Ну, да что, сади в острог[44]44
  Острог – тюрьма.


[Закрыть],

Прикажи сейчас хоть в палки —

Нет пера, да и шабалки[45]45
  Шабалки – шабаш, конец.


[Закрыть]!..» —

«Отвечай же! запорю!..» —

«Я те толком говорю:

Нет пера! Да, слышь, откуда

Мне достать такое чудо?»

Царь с кровати тут вскочил

И ларец с пером открыл.

«Что? Ты смел ещё переться?

Да уж нет, не отвертеться!

Это что? А?» Тут Иван

Задрожал, как лист в буран,

Шапку выронил с испуга.

«Что, приятель, видно, туго? —

Молвил царь. – Постой-ка, брат!..» —

«Ох, помилуй, виноват!

Отпусти вину Ивану,

Я вперёд уж врать не стану».

И, закутавшись в полу,

Растянулся на полу.

«Ну, для первого случаю

Я вину тебе прощаю, —

Царь Ивану говорит. —

Я, помилуй бог, сердит!

И с сердцов иной порою

Чуб сниму и с головою.

Так вот, видишь, я каков!

Но, сказать без дальних слов,

Я узнал, что ты Жар-птицу

В нашу царскую светлицу,

Если б вздумал приказать,

Похваляешься достать.

Ну, смотри ж, не отпирайся

И достать её старайся».

Тут Иван волчком вскочил.

«Я того не говорил! —

Закричал он утираясь. —

О пере не запираюсь,

Но о птице, как ты хошь,

Ты напраслину ведёшь».

Царь, затрясши бородою:

«Что? Рядиться[46]46
  Рядиться – торговаться, препираться, договариваться.


[Закрыть] мне с тобою! —

Закричал он. – Но смотри,

Если ты недели в три

Не достанешь мне Жар-птицу

В нашу царскую светлицу,

То, клянуся бородой,

Ты поплатишься со мной:

На правёж – в решётку – на кол!

Вон, холоп!» Иван заплакал

И пошёл на сеновал,

Где конёк его лежал.

Горбунок, его почуя,

Дрягнул было плясовую[47]47
  Дрягнул плясовую – пустился в пляс, заплясал.


[Закрыть];

Но, как слёзы увидал,

Сам чуть-чуть не зарыдал.

«Что, Иванушка, невесел?

Что головушку повесил? —

Говорит ему конёк,

У его вертяся ног. —

Не утайся предо мною,

Всё скажи, что за душою.

Я помочь тебе готов.

Аль, мой милый, нездоров?

Аль попался к лиходею?»

Пал Иван к коньку на шею,

Обнимал и целовал.

«Ох, беда, конёк! – сказал. —

Царь велит достать Жар-птицу

В государскую светлицу.

Что мне делать, горбунок?»

Говорит ему конёк:

«Велика беда, не спорю;

Но могу помочь я горю.

Оттого беда твоя,

Что не слушался меня:

Помнишь, ехав в град-столицу,

Ты нашёл перо Жар-птицы;

Я сказал тебе тогда:

Не бери, Иван, – беда!

Много, много непокою

Принесёт оно с собою.

Вот теперя ты узнал,

Правду ль я тебе сказал.

Но, сказать тебе по дружбе,

Это – службишка, не служба;

Служба всё, брат, впереди.

Ты к царю теперь поди

И скажи ему открыто:

«Надо, царь, мне два корыта

Белоярова пшена

Да заморского вина.

Да вели поторопиться:

Завтра, только зазорится,

Мы отправимся, в поход».

Вот Иван к царю идёт,

Говорит ему открыто:

«Надо, царь, мне два корыта

Белоярова пшена

Да заморского вина.

Да вели поторопиться:

Завтра, только зазорится,

Мы отправимся в поход».

Царь тотчас приказ даёт,

Чтоб посыльные дворяна

Все сыскали для Ивана,

Молодцом его назвал

И «счастливый путь!» сказал.

На другой день, утром рано,

Разбудил конёк Ивана:

«Гей! Хозяин! Полно спать!

Время дело исправлять!»

Вот Иванушка поднялся,

В путь-дорожку собирался,

Взял корыта, и пшено,

И заморское вино;

Потеплее приоделся,

На коньке своём уселся,

Вынул хлеба ломоток

И поехал на восток —

Доставать тоё Жар-птицу.

Едут целую седмицу,

Напоследок, в день осьмой,

Приезжают в лес густой.

Тут сказал конёк Ивану:

«Ты увидишь здесь поляну;

На поляне той гора

Вся из чистого сребра;

Вот сюда то до зарницы

Прилетают жары-птицы

Из ручья воды испить;

Тут и будем их ловить».

И, окончив речь к Ивану,

Выбегает на поляну.

Что за поле! Зелень тут

Словно камень-изумруд;

Ветерок над нею веет,

Так вот искорки и сеет;

А по зелени цветы

Несказанной красоты.

А на той ли на поляне,

Словно вал на окияне,

Возвышается гора

Вся из чистого сребра.

Солнце летними лучами

Красит всю её зарями,

В сгибах золотом бежит,

На верхах свечой горит.

Вот конёк по косогору

Поднялся на эту гору,

Вёрсту, дру́гу пробежал,

Устоялся и сказал:

«Скоро ночь, Иван, начнётся,

И тебе стеречь придётся.

Ну, в корыто лей вино

И с вином мешай пшено.

А чтоб быть тебе закрыту,

Ты под то подлезь корыто,

Втихомолку примечай,

Да, смотри же, не зевай.

До восхода, слышь, зарницы

Прилетят сюда жар-птицы

И начнут пшено клевать

Да по-своему кричать.

Ту, которая поближе,

И схвати её, смотри же!

А поймаешь птицу-жар,

И кричи на весь базар;

Я тотчас к тебе явлюся».—

«Ну, а если обожгуся? –

Говорит коньку Иван,

Расстилая свой кафтан. —

Рукавички взять придётся:

Чай, плутовка больно жгётся».

Тут конёк из глаз исчез,

А Иван, кряхтя, подлез

Под дубовое корыто

И лежит там как убитый.