Текст книги "Сказки русских писателей"

Чай, наш старый женишок

Снова выкинул затею?»

Пал Иван к коньку на шею,

Обнимал и целовал.

«Ох, беда, конёк! – сказал. —

Царь вконец меня сбывает;

Сам подумай, заставляет

Искупаться мне в котлах,

В молоке и в двух водах:

Как в одной воде студёной,

А в другой воде варёной,

Молоко, слышь, кипяток».

Говорит ему конёк:

«Вот уж служба так уж служба!

Тут нужна моя вся дружба.

Как же к слову не сказать:

Лучше б нам пера не брать;

От него-то, от злодея,

Столько бед тебе на шею…

Ну, не плачь же, бог с тобой!

Сладим как-нибудь с бедой.

И скорее сам я сгину,

Чем тебя, Иван, покину.

Слушай: завтра на заре,

В те поры, как на дворе

Ты разденешься, как должно,

Ты скажи царю: «Не можно ль,

Ваша милость, приказать

Горбунка ко мне послать,

Чтоб впоследни с ним проститься».

Царь на это согласится.

Вот как я хвостом махну,

В те котлы мордой макну,

На тебя два раза прысну,

Громким посвистом присвистну,

Ты, смотри же, не зевай:

В молоко сперва ныряй,

Тут в котёл с водой варёной,

А оттудова в студёной.

А теперича молись

Да спокойно спать ложись».

На другой день, утром рано,

Разбудил конёк Ивана:

«Эй, хозяин, полно спать!

Время службу исполнять».

Тут Ванюша почесался,

Потянулся и поднялся,

Помолился на забор

И пошёл к царю во двор.

Там котлы уже кипели;

Подле них рядком сидели

Кучера и повара

И служители двора;

Дров усердно прибавляли,

Об Иване толковали

Втихомолку меж собой

И смеялися порой.

Вот и двери растворились;

Царь с царицей появились

И готовились с крыльца

Посмотреть на удальца.

«Ну, Ванюша, раздевайся

И в котлах, брат, покупайся!» —

Царь Ивану закричал.

Тут Иван одежду снял,

Ничего не отвечая.

А царица молодая,

Чтоб не видеть наготу,

Завернулася в фату.

Вот Иван к котлам поднялся,

Глянул в них – и зачесался.

«Что же ты, Ванюша, стал? —

Царь опять ему вскричал. —

Исполняй-ка, брат, что должно!»

Говорит Иван: «Не можно ль,

Ваша милость, приказать

Горбунка ко мне послать.

Я впоследни б с ним простился».

Царь, подумав, согласился

И изволил приказать

Горбунка к нему послать.

Тут слуга конька приводит

И к сторонке сам отходит.

Вот конёк хвостом махнул,

В те котлы мордой макнул,

На Ивана дважды прыснул,

Громким посвистом присвистнул.

На конька Иван взглянул

И в котёл тотчас нырнул,

Тут в другой, там в третий тоже,

И такой он стал пригожий,

Что ни в сказке не сказать,

Ни пером не написать!

Вот он в платье нарядился,

Царь-девице поклонился,

Осмотрелся, подбодрясь,

С важным видом, будто князь.

«Эко диво! – все кричали. —

Мы и слыхом не слыхали,

Чтобы льзя[67]67
  Льзя – можно.


[Закрыть] похорошеть!»

Царь велел себя раздеть,

Два раза перекрестился,

Бух в котёл – и там сварился!

Царь-девица тут встаёт,

Знак к молчанью подаёт,

Покрывало поднимает

И к прислужникам вещает:

«Царь велел вам долго жить!

Я хочу царицей быть.

Люба ль я вам? Отвечайте!

Если люба, то признайте

Володетелем всего

И супруга моего!»

Тут царица замолчала,

На Ивана показала.

«Люба, люба! – все кричат. —

За тебя хоть в самый ад!

Твоего ради талана

Признаём царя Ивана!»

Царь царицу тут берёт,

В церковь божию ведёт,

И с невестой молодою

Он обходит вкруг налою.

Пушки с крепости палят;

В трубы кованы трубят;

Все подвалы отворяют,

Бочки с фряжским выставляют,

И, напившися, народ

Что есть мочушки дерёт:

«Здравствуй, царь наш со царицей!

С распрекрасной Царь-девицей!»

Во дворце же пир горой:

Вина льются там рекой;

За дубовыми столами

Пьют бояре со князьями.

Сердцу любо! Я там был,

Мёд, вино и пиво пил;

По усам хоть и бежало,

В рот ни капли не попало.

Иван Крылов

Зеркало и Обезьяна

Мартышка, в зеркале увидя образ свой,

      Тихохонько Медведя толк ногой:

      «Смотри-ка, – говорит, – кум милый мой!

               Что это там за рожа?

      Какие у неё ужимки и прыжки!

      Я удавилась бы с тоски,

Когда бы на неё хоть чуть была похожа.

      А ведь признайся, есть

Из кумушек моих таких кривляк пять-шесть:

Я даже их могу по пальцам перечесть». —

      «Чем кумушек считать трудиться,

Не лучше ль на себя, кума, оборотиться?» —

      Ей Мишка отвечал.

Но Мишенькин совет лишь попусту пропал.

      Таких примеров много в мире:

Не любит узнавать никто себя в сатире.

      Я даже видел то вчера:

Что Климыч на руку нечист, все это знают;

      Про взятки Климычу читают,

А он украдкою кивает на Петра.

Лисица и Виноград

Голодная кума Лиса залезла в сад;

  В нём винограду кисти рделись.

  У кумушки глаза и зубы разгорелись,

А кисти сочные как яхонты горят;

       Лишь то беда, висят они высóко:

       Отколь и как она к ним ни зайдёт,

               Хоть видит око,

               Да зуб неймёт.

       Пробившись попусту час целой,

Пошла и говорит с досадою: «Ну что ж!

               На взгляд-то он хорош,

       Да зелен – ягодки нет зрелой:

       Тотчáс оскомину набьёшь».

Кот и Повар

   Какой-то Повар, грамотей,

   С поварни побежал своей

   В кабак (он набожных был правил

И в этот день по куме тризну правил),

А дома стеречи съестное от мышей

      Кота оставил.

Но что же, возвратясь, он видит? На полу

Объедки пирога; а Васька-Кот в углу,

      Припав за уксусным бочонком,

Мурлыча и ворча, труди́тся над курчонком.

      «Ах ты обжора! ах злодей! —

      Тут Ваську Повар укоряет. —

Не стыдно ль стен тебе, не только что людей?

(А Васька всё-таки курчонка убирает.)

   Как! быв честны́м Котом до этих пор,

Бывало, за пример тебя смиренства кажут, —

      А ты… ахти, какой позор!

      Теперя все соседи скажут:

      “Кот Васька плут! Кот Васька вор!

   И Ваську-де не только что в поварню —

      Пускать не надо и на двор,

Как волка жадного в овчарню:

      Он порча, он чума, он здешних язва мест!”»

(А Васька слушает да ест.)

Тут ритор мой, дав волю слов теченью,

Не находил конца нравоученью.

      Но что ж? Пока его он пел,

      Кот Васька всё жаркое съел.

               А я бы повару иному

      Велел на стенке зарубить:

Чтоб там речей не тратить по-пустому,

      Где нужно власть употребить.

Чиж и Голубь

Чижа захлопнула злодейка-западня:

Бедняжка в ней и рвался, и метался,

А Голубь молодой над ним же издевался.

«Не стыдно ль, – говорит, – средь бела дня

                       Попался!

              Не провели бы так меня —

              За это я ручаюсь смело».

Ан, смотришь, тут же сам запутался в силок.

                       И дело!

Вперёд чужой беде не смейся, Голубок.

Волк на псарне

Волк ночью, думая залезть в овчарню,

               Попал на псарню

      Поднялся вдруг весь псарный двор —

Почуя серого так близко забияку,

Псы лаем залились в хлевах и рвутся вон на драку;

      Псари кричат: «Ахти, ребята, вор!»

      И вмиг ворота на запор;

      В минуту псарня стала адом.

               Бегут: иной с дубьём,

                        Иной с ружьём.

«Огня! – кричат. – Огня!» Пришли с огнём.

Мой Волк сидит, прижавшись в угол задом,

      Зубами щёлкая и ощетиня шерсть,

Глазами, кажется, хотел бы всех он съесть;

      Но, видя то, что тут не перед стадом

               И что приходит, наконец,

               Ему расчесться за овец, —

                       Пустился мой хитрец

                               В переговоры.

И начал так: «Друзья! К чему весь этот шум?

               Я, ваш старинный сват и кум,

Пришёл мириться к вам, совсем не ради ссоры;

Забудем прошлое, уставим общий лад!

А я не только впредь не трону здешних стад,

Но сам за них с другими грызться рад

               И волчьей клятвой утверждаю,

      Что я…» – Послушай-ка, сосед, —

               Тут ловчий перервал в ответ, —

               Ты сер, а я, приятель, сед,

      И волчью вашу я давно натуру знаю;

А потому обычай мой:

      С волками и́наче не делать мировой,

               Как снявши шкуру с них долой».

И тут же выпустил на Волка гончих стаю.

Лебедь, Щука и Рак

      Когда в товарищах согласья нет,

               На лад их дело не пойдёт,

И выйдет из него не дело, только мука.

               Однажды Лебедь, Рак и Щука

               Везти с поклажей воз взялись

И вместе трое все в него впряглись;

Из кожи лезут вон, а возу всё нет ходу!

Поклажа бы для них казалась и легка —

               Да Лебедь рвётся в облака,

Рак пятится назад, а Щука тянет в воду.

Кто виноват из них, кто прав, – судить не нам;

               Да только воз и ныне там.

Осёл и Соловей

               Осёл увидел Соловья

И говорит ему: «Послушай-ка, дружище!

Ты, сказывают, петь великий мастерище.

               Хотел бы очень я

      Сам посудить, твоё услышав пенье,

      Велико ль подлинно твоё уменье?»

Тут Соловей являть своё искусство стал:

               Защёлкал, засвистал

На тысячу ладов, тянул, переливался;

      То нежно он ослабевал

И томной вдалеке свирелью отдавался,

То мелкой дробью вдруг по роще рассыпался.

               Внимало всё тогда

      Любимцу и певцу Авроры:

Затихли ветерки, замолкли птичек хоры,

               И прилегли стада.

Чуть-чуть дыша, пастух им любовался

               И только иногда,

      Внимая Соловью, пастушке улыбался.

Скончал певец. Осёл, уставясь в землю лбом:

      «Изрядно, – говорит, – сказать несложно,

      Тебя без скуки слушать можно;

               А жаль, что незнаком

               Ты с нашим петухом;

      Ещё б ты боле навострился,

      Когда бы у него немножко поучился».

Услыша суд такой, мой бедный Соловей

Вспорхнул и – полетел за тридевять полей.

      Избави Бог и нас от этаких судей.

Константин Ушинский
Плутишка кот

I

Жили-были на одном дворе кот, козёл да баран. Жили они дружно: сена клок и тот пополам; а коли вилы в бок, так одному коту Ваське. Он такой вор и разбойник: где что плохо лежит, туда и глядит. Вот идёт раз котишка-мурлышка, серый лобишка; идёт да таково жалостно плачет. Спрашивают кота козёл да баран:

– Котик-коток, серенький лобок! О чём ты плачешь, на трёх ногах скачешь?

Отвечает им Вася:

– Как мне не плакать! Била меня баба, била; уши выдирала, ноги поломала, да ещё и удавку на меня припасала.

– А за что же на тебя такая беда пришла? – спрашивают козёл да баран.

– Эх-эх! За то, что нечаянно сметанку слизал.

– Поделом вору и мука, – говорит козёл, – не воруй сметаны!

Вот кот опять плачет:

– Била меня баба, била; била-приговаривала: «Придёт ко мне зять, где сметаны будет взять: поневоле придётся козла да барана резать».

Заревели тут козёл да баран:

– Ах ты, серый ты кот, бестолковый твой лоб! За что ты нас-то сгубил?

Стали они судить да рядить, как бы им беды великой избыть – и порешили тут же: всем троим убежать. Подстерегли, как хозяйка не затворила ворот, и ушли.

II

Долго бежали кот, козёл да баран по долам, по горам, по сыпучим пескам; пристали и порешили заночевать на скошенном лугу; а на том лугу стога, что города, стоят.

Ночь была тёмная, холодная; где огня добыть? А котишка-мурлышка уж достал берёсты, обернул козлу рога и велел ему с бараном лбами стукнуться. Стукнулись козёл с бараном, искры из глаз посыпались: берёсточка так и запылала.

– Ладно, – молвил серый кот, – теперь обогреемся! – да недолго думавши и зажёг целый стог сена.

Не успели они ещё порядком обогреться, как жалует к ним незваный гость – мужичок-серячок, Михайло Потапыч Топтыгин.

– Пустите, – говорит, – братцы, обогреться да отдохнуть; что-то мне неможется.

– Добро пожаловать, мужичок-серячок! – говорит котик. – Откуда идёшь?

– Ходил на пчёльник, – говорит медведь, – пчёлок проведать, да подрался с мужиками, оттого и хворость прикинулась.

Вот стали они все вместе ночку коротать: козёл да баран у огня, мурлышка на стог влез, а медведь под стог забился.

III

Заснул медведь; козёл да баран дремлют; один мурлышка не спит и всё видит. И видит он: идут семь волков серых, один белый – и прямо к огню.

– Фу-фу! Что за народ такой! – говорит белый волк козлу да барану. – Давай-ка силу пробовать.

Заблеяли тут со страху козёл да баран; а котишка, серый лобишка, повёл такую речь:

– Ах ты, белый волк, над волками князь! Не гневи ты нашего старшего: он, помилуй бог, сердит! Как расходится – никому несдобровать. Аль не видишь у него бороды: в ней-то и вся сила; бородой он всех зверей побивает, рогами только кожу сымает. Лучше подойдите да честью попросите: хотим-де поиграть с твоим меньшим братцем, что под стогом спит.

Волки на том козлу кланялись; обступили Мишу и ну заигрывать. Вот Миша крепился, крепился да как хватит на каждую лапу по волку, так запели они Лазаря[68]68
  Петь Лазаря – жаловаться на судьбу.


[Закрыть]. Выбрались волки из-под стога еле живы и, поджав хвосты, – давай бог ноги!

Козёл же да баран, пока медведь с волками расправлялся, подхватили мурлышку на спину и поскорей домой.

– Полно, – говорят, – без пути таскаться, ещё не такую беду наживём!

Старик и старушка были рады-радёхоньки, что козёл с бараном домой воротились; а котишку-мурлышку ещё за плутни выдрали.

Иван Крылов

Стрекоза и Муравей

Попрыгунья Стрекоза

Лето красное пропела;

Оглянуться не успела,

Как зима кати́т в глаза.

Помертвело чисто поле;

Нет уж дней тех светлых боле,

Как под каждым ей листком

Был готов и стол, и дом.

Всё прошло: с зимой холодной

Ну́жда, голод настаёт;

Стрекоза уж не поёт:

И кому же в ум пойдёт

На желудок петь голодный!

Злой тоской удручена,

К Муравью ползёт она:

«Не оставь меня, кум милый!

Дай ты мне собраться с силой

И до вешних только дней

Прокорми и обогрей!» —

«Кумушка, мне странно это:

Да работала ль ты в лето?» —

Говорит ей Муравей.

«До того ль, голубчик, было?

В мягких муравах у нас

Песни, резвость всякий час,

Так что голову вскружило». —

«А, так ты…» – «Я без души

Лето целое всё пела». —

«Ты всё пела? это дело:

Так поди же, попляши!»

Квартет

Проказница Мартышка,

                        Осёл,

                        Козёл

               Да косолапый Мишка

               Затеяли сыграть Квартет.

Достали нот, баса, альта, две скрипки

      И сели на лужок под липки, —

      Пленять своим искусством свет.

Ударили в смычки, дерут, а толку нет.

«Стой, братцы, стой! – кричит Мартышка. – Погодите!

Как музыке идти? Ведь вы не так сидите.

Ты с басом, Мишенька, садись против альта,

               Я, прима, сяду против вторы;

Тогда пойдёт уж музыка не та:

               У нас запляшут лес и горы!»

               Расселись, начали Квартет;

               Он всё-таки на лад нейдёт.

               «Постойте ж, я сыскал секрет! —

      Кричит Осёл, – мы, верно, уж поладим,

                       Коль рядом сядем».

Послушались Осла: уселись чинно в ряд;

      А всё-таки Квартет нейдёт на лад.

Вот пуще прежнего пошли у них разборы

                       И споры,

               Кому и как сидеть.

Случилось Соловью на шум их прилететь.

Тут с просьбой все к нему, чтоб их решить сомненье.

«Пожалуй, – говорят, – возьми на час терпенье,

Чтобы Квартет в порядок наш привесть:

И ноты есть у нас, и инструменты есть,

               Скажи лишь, как нам сесть!» —

«Чтоб музыкантом быть, так надобно уменье

               И уши ваших понежней, —

               Им отвечает Соловей, —

               А вы, друзья, как ни садитесь,

               Всё в музыканты не годитесь».

Любопытный

      «Приятель дорогой, здорóво! Где ты был?» —

«В Кунсткамере, мой друг! Часа там три ходил;

      Всё видел, высмотрел; от удивленья,

      Поверишь ли, не станет ни уменья

               Пересказать тебе, ни сил.

      Уж подлинно, что там чудес палата!

Куда на выдумки природа торовата!

Каких зверей, каких там птиц я не видал!

               Какие бабочки, букашки,

               Козявки, мушки, таракашки!

Одни, как изумруд, другие, как коралл!

               Какие крохотны коровки!

Есть, право, менее булавочной головки!» —

«А видел ли слона? Каков собой на взгляд!

      Я чай, подумал ты, что гору встретил?» —

«Да разве там он?» – «Там». – «Ну, братец, виноват:

               Слона-то я и не приметил».

Лев Толстой
Сказки и притчи

Летучая мышь

В давнишние времена была сильная война между зверями и птицами. Летучая мышь не пристала ни к тем, ни к другим и всё выжидала, чья возьмёт.

Сначала птицы стали побивать зверей, и тогда летучая мышь пристала к птицам, летала с ними и называла себя птицей, но потом, когда звери стали одолевать, летучая мышь передалась зверям. Она показала им свои зубы, и лапы, и соски и уверяла, что она зверь и зверей любит. Под конец всё-таки птицы победили, и тогда летучая мышь опять передалась птицам, но птицы прогнали её.

И к зверям ей уже пристать нельзя было, и с тех пор летучая мышь живёт по погребам, по дуплам, и летает только сумерками, и не пристаёт ни к зверям, ни к птицам.

Дуб и орешник

Старый дуб уронил с себя жёлудь под куст орешника. Орешник сказал дубу:

– Разве мало простора под твоими сучьями? Ты бы ронял свои жёлуди на чистое место. Здесь мне самому тесно для моих отростков, и я сам не бросаю наземь своих орехов, а отдаю их людям.

– Я живу двести лет, – сказал на это дуб, – и дубок из этого жёлудя проживёт столько же.

Тогда орешник рассердился и сказал:

– Так я заглушу твой дубок, и он не проживёт и трёх дней.

Дуб ничего не ответил, а велел расти своему сынку из жёлудя.

Жёлудь намок, лопнул и уцепился крючком ростка в землю, а другой росток пустил кверху.

Орешник глушил его и не давал солнца.

Но дубок тянулся кверху и стал сильнее в тени орешника.

Прошло сто лет. Орешник давно засох, а дуб из жёлудя поднялся до неба и раскинул шатёр на все стороны.

Заяц и черепаха

Поспорили заяц с черепахой, кто кого обгонит. Взялись они бежать на версту. Заяц сразу обогнал черепаху, так что её и не видно стало. Он и подумал: «Куда мне торопиться? Дай посижу». Сел отдохнуть и заснул. А черепаха всё шла да шла с ноги на ногу, и когда заяц проснулся, черепаха уже приползла к версте.

Павлин и журавль

Поспорил журавль с павлином, кто из них важнее. Павлин говорит:

– Я красивее всех птица, у меня в хвосте все цвета переливаются, а ты серый, дурной.

Журавль и говорит:

– Зато я по поднебесью летаю, а ты по навозному двору ходишь.

Собака и её тень

Собака шла по дощечке через речку, а в зубах несла мясо. Увидала она себя в воде и подумала, что там другая собака мясо несёт, – она бросила своё мясо и кинулась отнимать у той собаки: того мяса вовсе не было, а своё волною унесло.

И осталась собака ни при чём.

Хозяин и работник

Собралось много народа на свадьбу. Сосед позвал работника и говорит:

– Поди посмотри, сколько людей там на свадьбе.

Работник пошёл, положил у порога чурбан и сел на завалинку, стал дожидаться, пока народ будет выходить из избы.

Стали расходиться. Кто ни выйдет, спотыкнётся о чурбан, обругается и пойдёт дальше.

Только одна старуха вышла, спотыкнулась, вернулась и отвалила чурбан.

Работник вернулся к хозяину. Хозяин и говорит:

– Много там было людей?

Работник говорит:

– Всего один человек был, и та старуха.

– Отчего так?

– А оттого, что я привалил чурбан к крыльцу, все на него падали, а не отвалили, так и овцы делают, а одна старуха отвалила, чтобы другие не падали. Так только люди делают.

Она одна человек.

Как боролся русский богатырь

При князе Владимире напали на Россию печенеги. Подошли они с большим войском под Киев. Князь Владимир вышел со своим войском навстречу. Сошлись они на реке Трубеже и остановились. Князь печенежский подъехал к реке, позвал князя Владимира и сказал: «Зачем нам много народа убивать? А сделаем вот как: ты выпустишь своего силача, а я своего выпущу, и пускай они поборются. Если твой будет сильнее моего, так я уйду, а если мой одолеет, то покорись ты со всей своей землёю». Князь Владимир вернулся к своему войску и сказал: «А есть ли в нашем войске такой силач, чтобы взялся бороться с печенегом?»

Один старик сказал: «Я пришёл сюда с сыновьями – самчетвёрт, а пятый, меньшой сын Иван, остался дома. Вели послать за ним. Ему бог дал силу большую». Владимир сказал: «Какая его сила?» Старик сказал: «Его сила вот какая: одново мял он воловью шкуру. Мне не показалось, как он это делает, я и побрани его. Он рассердись, да и разорви шкуру пополам». Князь Владимир послал за Иваном. Когда его привели, князь Владимир сказал ему: «Можешь ты бороться с печенегом?» Иван сказал ему: «Я не знаю своей силы. Надо испытать». Князь Владимир велел привести большого быка и сказал: «Ну покажи над ним свою силу». Иван велел раздразнить быка, и когда бык набежал на него, он схватил его рукой за бок, вырвал кусок кожи с мясом, а потом кулаком ударил его между рог и убил. Владимир послал сказать печенежскому князю, чтобы он вы сылал своего силача. На другой день сошлись оба войска.

В середине сделали чистое место. От русских вышел Иван. Он был невелик ростом и лицом бел. От печенегов вышел чёрный великан. Когда печенег увидал Ивана, он сказал: «Зачем малого привели, я раздавлю его». Когда силачи вышли на середину, на чистое место, они схватились за кушаки, укрепились ногами и начали сжимать и ворочать друг друга.

Печенежский силач хотел поднять Ивана и перекинуть через себя его. Но Иван так крепко сжал печенега, что он не мог дышать и захрипел. Тогда Иван приподнял его, шмякнул об землю и расшиб до смерти. Печенеги испугались и побежали, русские побили их.