Текст книги "Сказки русских писателей"

Водяной

Лежит на возу мужик, трубочку посасывает – продаёт чёрного козла. А народу на ярмарке – труба нетолчёная.

Подходит к мужику седой старец, кафтан на нём новый, а полы мокрёшеньки.

– Ишь угораздило тебя на сухом месте измочиться, – сказал мужик.

Поглядел старец из-под косматых бровей и спрашивает:

– А ты пустяки не говори; продажный козёл-то?

– Не для себя же я козла привёл; продажный.

Сторговались за три рубля, старик увёл козла, а мужик принялся в кисет деньги совать и видит – вместо трёшницы лягушиная шкурка.

– Держите его, православные! – закричал мужик. – Водяной по ярмарке ходит!

Собрался народ: стали шуметь, рукавицами махать, мужика в волостную избу повели; продержали весь день и выпустили, и пошёл он в сумерки домой, а дорога – лесом. Вдруг видит мужик: идёт его козёл, крутые рога опустил, топает ножками, а на нём верхом чучело сидит зелёное, рачьи усы растопыркой, глаза плошками.

Проехало чучело, ухватило лапой мужика, посадило с собой рядом; помчались к озеру да с кручи вместе – прыг в воду, очутились на зелёном дне.

– Ну, – говорит ему чучело, – народ мутить, меня ловить будешь али нет?

– Нет, уж теперь мне, батюшка водяной, не до смеху.

– А чем ты себя можешь оправдать, чтобы я тебя сейчас не съел?

– Мы народ рабочий, – отвечает мужик, – поработаю на тебя.

– А что делать умеешь?

– Не учёные мы, батюшка водяной, только баклуши и бьём.

– Хорошо, – говорит Водяной, – бей баклуши… – и ушёл.

Стал мужик из осиновых чурбанов баклуши бить, сам плачет, рыдает. Много набил, целую кучу.

Пришёл водяной и удивился:

– Ты что это вытворяешь?

– Баклуши бью, как вы приказали.

– А на что мне баклуши?

Почесал мужик спину:

– Ложки из них делать.

– А на что мне ложки?

– Горячее хлебать.

– Ах ты, дурень, ведь я одну сырую рыбу ем. Ни к чему ты, мужик, не годишься. Держись.

Щёлкнул водяной мужика по маковке и обернул его в ерша.

Потом усы раздвинул, рот раскрыл и стал ерша заглатывать. А мужик, хоть и в ерша перевернулся, и тут угодить не мог, упёрся водяному поперёк горла щетиной. Закашлял водяной, задавился, вытащил ерша и выкинул его из воды на берег. Отдышался мужик, встал на ноги, в своём виде, почесался и сказал:

– Ну да, оно ведь это тоже нелегко, с крестьянством-то.

Иван Крылов

Тришкин кафтан

      У Тришки на локтях кафтан продрался.

Что долго думать тут? Он за иглу принялся:

      По четверти обрезал рукавов —

И локти заплатил. Кафтан опять готов;

      Лишь нá четверть голее руки стали.

Да что до этого печали?

      Однако же смеётся Тришке всяк,

А Тришка говорит: «Так я же не дурак

               И ту беду поправлю:

Длиннее прежнего я рукава наставлю».

      О, Тришка малый не простой!

      Обрезал фалды он и полы,

Наставил рукава, и весел Тришка мой,

      Хоть носит он кафтан такой,

      Которого длиннее и камзолы.

Таким же образом, видал я, иногда

               Иные господа,

      Запутавши дела, их поправляют,

Посмотришь: в Тришкином кафтане щеголяют.

Прохожие и Cобаки

Шли два приятеля вечернею порой

И дельный разговор вели между собой,

Как вдруг из подворотни

      Дворняжка тявкнула на них;

За ней другая, там ещё две-три, и вмиг

Со всех дворов Собак сбежалося с полсотни.

      Один было уже Прохожий камень взял.

«И, полно, братец! – тут другой ему сказал, —

      Собак ты не уймёшь от лаю,

      Лишь пуще всю раздразнишь стаю;

Пойдём вперёд: я их натуру знаю».

И подлинно, прошли шагов десятков пять,

      Собаки начали помалу затихать,

И стало, наконец, совсем их не слыхать.

      Завистники, на что ни взглянут,

               Подымут вечно лай;

      А ты себе своей дорогою ступай:

               Полают да отстанут.

Лягушка и Вол

Лягушка, на лугу увидевши Вола,

Затеяла сама в дородстве с ним сравняться:

      Она завистлива была.

И ну топорщиться, пыхтеть и надуваться.

«Смотри-ка, квáкушка, что, буду ль я с него?» —

Подруге говорит. «Нет, кумушка, далёко!» —

«Гляди же, как теперь раздуюсь я широко.

Ну, каково?

Пополнилась ли я?» – «Почти что ничего». —

«Ну, как теперь?» – «Всё то ж». Пыхтела да пыхтела

И кончила моя затейница на том,

      Что, не сравнявшися с Волом,

      С натуги лопнула и – околела.

      Пример такой на свете не один:

И диво ли, когда жить хочет мещанин,

      Как именитый гражданин,

А сошка мелкая, как знатный дворянин.

Собака и Лошадь

      У одного крестьянина служа,

Собака с Лошадью считаться как-то стали.

«Вот, – говорит Барбос, – большая госпожа!

По мне хоть бы тебя совсем с двора согнали.

      Вели́ка вещь возить или пахать!

Об у́дальстве твоём другого не слыхать:

И можно ли тебе равняться в чём со мною?

Ни днём, ни ночью я не ведаю покою:

Днём стадо под моим надзором на лугу,

      А ночью дом я стерегу». —

«Конечно, – Лошадь отвечала, —

      Твоя правдива речь;

      Однако же, когда б я не пахала,

То нечего б тебе здесь было и стеречь».

Дмитрий Мамин-Сибиряк
Сказка про Воробья Воробеича, Ерша Ершовича и веселого трубочиста Яшу

I

Воробей Воробеич и Ёрш Ершович жили в большой дружбе. Каждый день летом Воробей Воробеич прилетал к речке и кричал:

– Эй! Брат, здравствуй!.. Как поживаешь?

– Ничего, живём помаленьку, – отвечал Ёрш Ершович. – Иди ко мне в гости. У меня, брат, хорошо в глубоких местах… Вода стоит тихо, всякой водяной травки сколько хочешь. Угощу тебя лягушачьей икрой, червячками. Водяными козявками…

– Спасибо, брат! С удовольствием пошёл бы я к тебе в гости, да воды боюсь. Лучше уж ты прилетай ко мне в гости на крышу… Я тебя, брат, ягодами буду угощать, – у меня целый сад, а потом раздобудем и корочку хлебца, и овса, и сахару, и живого комарика. Ты ведь любишь сахар?

– Какой он?

– Белый такой…

– Как у нас гальки в реке?

– Ну вот. А возьмёшь в рот – сладко. Твою гальку не съешь. Полетим сейчас на крышу?

– Нет, я не умею летать, да и задыхаюсь на воздухе. Вот лучше на воде поплаваем вместе. Я тебе всё покажу…

Воробей Воробеич пробовал заходить в воду, – по колена зайдёт, а дальше страшно делается. Так-то

и утонуть можно! Напьётся Воробей Воробеич светлой речной водицы, а в жаркие дни покупается где-нибудь на мелком месте, почистит пёрышки и опять к себе на крышу. Вообще жили они дружно и любили поговорить о разных делах.

– Как это тебе не надоест в воде сидеть? – часто удивлялся Воробей Воробеич. – Мокро в воде – ещё простудишься…

Ёрш Ершович удивлялся в свою очередь:

– Как тебе, брат, не надоест летать? Вон как жарко бывает на солнышке: как раз задохнёшься. А у меня всегда прохладно. Плавай себе. Сколько хочешь. Небось летом все ко мне в воду лезут купаться… А на крышу кто к тебе пойдёт?

– И ещё как ходят, брат!.. У меня есть большой приятель – трубочист Яша. Он постоянно в гости ко мне приходит… И весёлый такой трубочист, всё песни поёт. Чистит трубы, а сам напевает. Да ещё присядет на самый конёк отдохнуть, достанет хлебца и закусывает, а я крошки подбираю. Душа в душу живём. Я ведь тоже люблю повеселиться.

У друзей и неприятности были почти одинаковые. Например, зима: как зяб бедный Воробей Воробеич! Ух, какие холодные дни бывали! Кажется, вся душа готова вымерзнуть. Нахохлится Воробей Воробеич, подберёт под себя ноги да и сидит. Одно только спасение – забраться куда-нибудь в трубу и немного погреться. Но и тут беда.

Раз Воробей Воробеич чуть-чуть не погиб благодаря своему лучшему другу – трубочисту. Пришёл трубочист да как спустит в трубу свою чугунную гирю с помелом, – чуть-чуть голову не проломил Воробью Воробеичу. Выскочил он из трубы весь в саже, хуже трубочиста, и сейчас браниться:

– Ты это что же, Яша, делаешь-то? Ведь этак можно и до смерти убить…

– А я почём же знал, что ты в трубе сидишь!

– А будь вперёд осторожнее… Если бы я тебя чугунной гирей по голове стукнул, – разве это хорошо?

Ершу Ершовичу тоже по зимам приходилось несладко. Он забирался куда-нибудь поглубже в омут и там дремал по целым дням. И темно, и холодно, и не хочется шевелиться. Изредка он подплывал к проруби, когда звал Воробей Воробеич. Подлетит к проруби воды напиться и крикнет:

– Эй, Ёрш Ершович, жив ли ты?

– Жив… – сонным голосом откликается Ёрш Ершович. – Только всё спать хочется. Вообще скверно. У нас все спят.

– И у нас тоже не лучше, брат! Что делать, приходится терпеть… Ух, какой злой ветер бывает!.. Тут, брат, не заснёшь… Я всё на одной ножке прыгаю, чтобы согреться. А люди смотрят и говорят: «Посмотрите, какой весёленький воробушек!» Ах, только бы дождаться тепла… Да ты уж опять, брат, спишь?..

А летом опять свои неприятности. Раз ястреб версты две гнался за Воробьём Воробеичем, и тот едва успел спрятаться в речной осоке.

– Ох, едва жив ушёл! – жаловался он Ершу Ершовичу, едва переводя дух. – Вот разбойник-то!.. Чуть-чуть не сцапал, а там бы – поминай как звали.

– Это вроде нашей щуки, – утешал Ёрш Ершович. —

Я тоже недавно чуть-чуть не попал ей в пасть. Как бросится за мной, точно молния! А я выплыл с другими рыбками и думал, что в воде лежит полено, а как это полено бросится за мной… Для чего только эти щуки водятся? Удивляюсь и не могу понять…

– И я тоже… Знаешь, мне кажется, что ястреб когда-нибудь был щукой. А щука была ястребом. Одним словом, разбойники…

II

Да, так жили да поживали Воробей Воробеич и Ёрш Ершович, зябли по зимам, радовались летом; а весёлый трубочист Яша чистил свои трубы и попевал песенки. У каждого своё дело, свои радости и свои огорчения.

Однажды летом трубочист кончил свою работу и пошёл к речке смыть с себя сажу. Идёт да посвистывает, а тут слышит – страшный шум. Что такое случилось? А над рекой птицы так и вьются: и утки, и гуси, и ласточки, и бекасы, и вороны, и голуби. Все шумят, орут, хохочут – ничего не разберёшь.

– Эй, вы, что случилось? – крикнул трубочист.

– А вот и случилось… – чиликнула бойкая синичка. – Так смешно, так смешно!.. Посмотри, что наш Воробей Воробеич делает… Совсем взбесился.

Синичка засмеялась тоненьким-тоненьким голоском, вильнула хвостиком и взвилась над рекой.

Когда трубочист подошёл к реке, Воробей Воробеич так и налетел на него. А сам страшный такой: клюв раскрыт, глаза горят, все пёрышки стоят дыбом.

– Эй, Воробей Воробеич, ты это что, брат, шумишь тут? – спросил трубочист.

– Нет, я ему покажу!.. – орал Воробей Воробеич, задыхаясь от ярости. – Он ещё не знает, каков я…

Я ему покажу, проклятому Ершу Ершовичу! Он будет меня поминать, разбойник…

– Не слушай его! – крикнул трубочисту из воды Ёрш Ершович. – Всё-то он врёт…

– Я вру? – орал Воробей Воробеич. – А кто червяка нашёл? Я вру!.. Жирный такой червяк! Я его на берегу выкопал… Сколько трудился… Ну, схватил его и тащу домой, в своё гнездо. У меня семейство, – должен я корм носить… Только вспорхнул с червяком над рекой, а проклятый Ёрш Ершович, – чтоб его щука проглотила! – как крикнет: «Ястреб!» Я со страху вскрикнул, – червяк упал в воду, а Ёрш Ершович его и проглотил… Это называется врать?! И ястреба никакого не было.

– Что же, я пошутил, – оправдывался Ёрш Ершович. – А червяк действительно был вкусный…

Около Ерша Ершовича собралась всякая рыба: плотва, караси, окуни, малявки – слушают и смеются. Да, ловко пошутил Ёрш Ершович над старым приятелем!

А ещё смешнее, как Воробей Воробеич вступил в драку с ним. Так и налетает, так и налетает, а сделать ничего не может.

– Подавись ты моим червяком! – бранился Воробей Воробеич. – Я другого себе выкопаю… А обидно то, что Ёрш Ершович обманул меня и надо мной же ещё смеётся. А я его ещё к себе на крышу звал… Хорош приятель, нечего сказать. Вот и трубочист Яша то же скажет… Мы с ним тоже дружно живём и даже вместе закусываем иногда: он ест – я крошки подбираю.

– Постойте, братцы, это самое дело нужно рассудить, – заявил трубочист. – Дайте только мне сначала умыться… Я разберу ваше дело по совести. А ты, Воробей Воробеич, пока немного успокойся…

– Моё дело правое, – что же мне беспокоиться! – орал Воробей Воробеич. – А только я покажу Ершу Ершовичу, как со мной шутки шутить…

Трубочист присел на бережок, положил рядом на камешек узелок со своим обедом, вымыл руки и лицо и проговорил:

– Ну, братцы, теперь будем суд судить… Ты, Ёрш Ершович, – рыба, а ты, Воробей Воробеич, – птица. Так я говорю?

– Так! Так!.. – закричали все: и птицы, и рыбы.

– Будем говорить дальше. Рыба должна жить в воде. А птица – в воздухе. Так я говорю? Ну, вот… А червяк, например, живёт в земле. Хорошо. Теперь смотрите…

Трубочист развернул свой узелок, положил на камень кусок ржаного хлеба, из которого состоял весь его обед, и проговорил:

– Вот, смотрите: что это такое? Это – хлеб. Я его заработал, и я его съем; съем и водицей запью. Так? Значит, пообедаю и никого не обижу. Рыба и птица тоже хочет пообедать… У вас, значит, своя пища. Зачем же ссориться? Воробей Воробеич откопал червячка, значит, он его заработал, и, значит, червяк – его…

– Позвольте, дяденька… – послышался в толпе птиц тоненький голосок.

Птицы раздвинулись и пустили вперёд Бекасика-песочника, который подошёл к самому трубочисту на своих тоненьких ножках.

– Дяденька, это неправда.

– Что неправда?

– Да червячка-то ведь я нашёл… Вон спросите уток – они видели. Я его нашёл, а Воробей налетел и украл.

Трубочист смутился. Выходило совсем не то.

– Как же это так?.. – бормотал он, собираясь с мыслями. – Эй, Воробей Воробеич, ты это что же, в самом деле, обманываешь?

– Это не я вру, а Бекас врёт. Он сговорился вместе с утками…

– Что-то не тово, брат… гм… да! Конечно, червячок – пустяки; а только вот нехорошо красть. А кто украл, тот должен врать… Так я говорю? Да…

– Верно! Верно!.. – хором крикнули опять все. —

А ты всё-таки рассуди Ерша Ершовича с Воробьём Воробеичем. Кто у них прав?.. Оба шумели, оба дрались и подняли всех на ноги.

– Кто прав? Ах вы, озорники, Ёрш Ершович и Воробей Воробеич!.. Право, озорники. Я обоих вас и накажу для примера… Ну, живо миритесь, сейчас же!

– Верно! – крикнули все хором. – Пусть помирятся…

– А Бекасика-песочника, который трудился, добывая червячка, я накормлю крошками, – решил трубо-

чист. – Все и будут довольны…

– Отлично! – опять крикнули все.

Трубочист уже протянул руку за хлебом, а его и нет. Пока трубочист рассуждал, Воробей Воробеич успел его стащить.

– Ах, разбойник! Ах, плут! – возмутились все рыбы и все птицы.

И все бросились в погоню за вором. Краюшка была тяжела, и Воробей Воробеич не мог далеко улететь с ней. Его догнали как раз над рекой. Бросились на вора большие и малые птицы. Произошла настоящая свалка. Все так и рвут, только крошки летят в реку; а потом и краюшка полетела тоже в реку. Тут уж схватились за неё рыбы. Началась настоящая драка между рыбами и птицами. В крошки растерзали всю краюшку, и все крошки съели. Как есть ничего не осталось от краюшки. Когда краюшка была съедена, все опомнились и всем сделалось совестно. Гнались за вором Воробьём да по пути краденую краюшку и съели.

А весёлый трубочист Яша сидит на бережке, смотрит и смеётся. Уж очень смешно всё вышло… Все убежали от него, остался один только Бекасик-песочник.

– А ты что же не летишь за всеми? – спрашивает трубочист.

– И я полетел бы, да ростом мал, дяденька. Как раз большие птицы заклюют…

– Ну, вот так-то лучше будет, Бекасик. Оба остались мы с тобой без обеда. Видно, мало ещё поработали…

Иван Крылов

Лев и Лисица

      Лиса, не видя сроду Льва,

С ним встретясь, со страстей осталась чуть жива.

Вот, несколько спустя, опять ей Лев попался,

      Но уж не так ей страшен показался.

      А третий раз потом

Лиса и в разговор пустилася со Львом.

      Иного так же мы боимся,

      Поколь к нему не приглядимся.

Обоз

      С горшками шёл Обоз,

      И надобно с крутой горы спускаться.

Вот, на горе других оставя дожидаться,

Хозяин стал сводить легонько первый воз.

Конь добрый на крестце почти его понёс,

      Катиться возу не давая;

А лошадь сверху, молодая,

Ругает бедного коня за каждый шаг:

      «Ай, конь хвалёный, то-то диво!

      Смотрите: лепится, как рак;

Вот чуть не зацепил за камень; косо! криво!

      Смелее! Вот толчок опять.

А тут бы влево лишь принять.

      Какой осёл! Добро бы было в гору

Или в ночную пору, —

      А то и под гору, и днём!

      Смотреть, так выйдешь из терпенья!

Уж воду бы таскал, коль нет в тебе уменья!

      Гляди-тко нас, как мы махнём!

      Не бойсь, минуты не потратим,

  И возик свой мы не свезём, а скатим!»

Тут, выгнувши хребет и поднатужа грудь,

  Трону́лася лошадка с возом в путь;

  Но только под гору она перевалилась,

Воз начал напирать, телега раскатилась;

Коня толкает взад, коня кидает вбок;

      Пустился конь со всех четырёх ног

На славу;

      По камням, рытвинам, пошли толчки,

Скачки,

Левей, левей, и с возом – бух в канаву!

            Прощай, хозяйские горшки!

Как в людях многие имеют слабость ту же:

Всё кажется в другом ошибкой нам;

  А примешься за дело сам,

  Так напроказишь вдвое хуже.

Белка

В деревне, в праздник, под окном

      Помещичьих хорóм,

Народ толпился.

На Белку в колесе зевал он и дивился.

Вблизи с берёзы ей дивился тоже Дрозд:

Так бегала она, что лапки лишь мелькали

      И раздувался пышный хвост.

«Землячка старая, – спросил тут Дрозд, – нельзя ли

      Сказать, что делаешь ты здесь?» —

«Ох, милый друг! тружусь день весь:

Я по делам гонцом у барина большого;

      Ну, некогда ни пить, ни есть,

      Ни даже духу перевесть». —

И Белка в колесе бежать пустилась снова.

«Да, – улетая, Дрозд сказал, – то ясно мне,

Что ты бежишь, а всё на том же ты окне».

      Посмотришь на дельца иного:

Хлопочет, мечется, ему дивятся все:

      Он, кажется, из кожи рвётся,

Да только всё вперёд не подаётся,

      Как Белка в колесе.

Обезьяны

Когда перенимать с умом, тогда не чудо

      И пользу от того сыскать;

      А без ума перенимать,

      И боже сохрани, как худо!

Я приведу пример тому из дальних стран.

      Кто Обезьян видал, те знают,

      Как жадно всё они перенимают.

      Так в Африке, где много Обезьян,

           Их стая целая сидела

По сучьям, по ветвям на дереве густом

      И на ловца украдкою глядела,

Как по траве в сетях катался он кругом.

Подруга каждая тут тихо толк подругу,

           И шепчут все друг другу:

           «Смотрите-ка на удальца;

Затеям у него так, право, нет конца:

           То кувыркнётся,

           То развернётся,

           То весь в комок

           Он так сберётся,

      Что не видать ни рук, ни ног.

      Уж мы ль на всё не мастерицы,

А этого у нас искусства не видать!

      Красавицы сестрицы!

      Не худо бы нам это перенять.

Он, кажется, себя довольно позабавил;

      Авось уйдёт, тогда мы тотчас…» Глядь,

Он подлинно ушёл и сети им оставил.

«Что ж, – говорят они, – и время нам терять?

      Пойдём-ка попытаться!»

      Красавицы сошли. Для дорогих гостей

      Разостлано внизу премножество сетей.

      Ну в них они кувы́ркаться, кататься,

      И кутаться, и завиваться;

      Кричат, визжат – веселье хоть куда!

           Да вот беда,

Когда пришло из сети выдираться!

      Хозяин между тем стерёг

И, видя, что пора, идёт к гостям с мешками.

      Они, чтоб наутёк,

Да уж никто распутаться не мог:

      И всех их пóбрали руками.