Текст книги "Страшная граница 2000. Вторая часть"

В ЛАГЕРЕ

Вместе с десантной группой я летел в Аргунское ущелье.

Тридцать километров по прямой, над мрачными отвесными скалами и глубокими распадками, трудяга «Ми-8» преодолел минут за пятнадцать.

Горы молчали. Поэтому для крупнокалиберного пулемёта, настороженно поводящего стволом из открытой двери вертолёта, работы не нашлось.

Зато позже пострелять пришлось. И всерьёз. Огнём из «зелёнки» убило борттехника.

А вскоре пропал боевой вертолёт, вылетевший на задание. Найти его так и не удалось.

…И вот мы – в Чечне.

Взметая мощными лопастями песок и щебень, винтокрылая боевая машина с рёвом и свистом села на узкой площадке возле сраженного бомбой каменного моста.

Рядом – бурливая речушка Бастыхи, впадающая в грозный ревущий Аргун.

Солдаты, прилетевшие бортом, мгновенно разгрузили ящики с боеприпасами, мешки сухарей. И вертолёт, не выключавший двигателей, стремительно взмыл в небо.

Я подошёл к начальнику оперативной группы, седому коренастому полковнику Анатолию Тафинцеву.

Он махнул рукой:

– Видите разбомблённый мост? Дорога, ради которой он построен, идёт на Итум-Кале. Посёлок занят боевиками. А это – 40 километров отсюда. Совсем рядом! Если начнут атаковать, бандгруппу встречать только нам. Здесь!

Поправив бронежилет и автомат, полковник указал на почти отвесный склон горы за нашими спинами:

– Защита хорошая! Выше, прямо на вершине, позиции десантников Минобороны. Отсюда их не видно. Но в случае нападения откликнулся, поддержат огнём.

Тафинцев опять развернулся к ревущей реке:

– Та сторона ущелья нам не принадлежит. Ночью в лесных зарослях бродят огни. Очевидно, боевики. Так что ждём!

Полковник не успел договорить.

– Та-та-та! – с другой стороны ущелья, откуда-то из заросших соснами скал, понеслись к нам огненные трассёры.

Пули свистели всё ближе. И начали дробить скалы, вышибая острое крошево, совсем рядом с нами.

Я удивился перемене, изменившей полковника. Взгляд его мгновенно стал свинцово-тяжёлым, напомнив лицо фронтовика из кинохроники Великой Отечественной войны.

– К бою! – жёстко скомандовал он, вскинув автомат.

Солдаты, долбавшие скальный грунт, бросили ломы и лопаты и мгновенно рассредоточились в окопах, открыв массированный огонь по невидимому противнику.

Тут же зарокотали пулемёты, грохнули автоматические гранатомёты. А затем в работу включились и миномётчики.

Бой продолжался около получаса.

По счастью, потерь у нас не оказалось.

Пока не оказалось.

Это выяснилось на построении личного состава.

Солдат скрывали от боевиков высокие белоствольные берёзы, растущие вдоль речушки Бастыхи.

Пока шла перекличка, меня не покидало странное чувство.

Где-то я всё это уже видел! Но где?

«Точно! Мой дед Петро, участник Великой Отечественной, рассказывал примерно такое же!» – понял я.

Удивительно! Мой дед видел эти фронтовые будни в далёком 1942 году. Я, его внук, вижу то же самое сейчас, почти через 60 лет!

Что это? Зачем?

Неужели прав Булат Окуджава с его «Старой солдатской песней»:

– Всё начнётся вновь,

Всё должно в природе повториться —

И слова, и пули, и любовь, и кровь…

Времени не будет помириться.

Удивительные слова, поразительный взгляд вперёд.

Разве мог думать мой дед Петро, снимая офицерскую шинель, что внуку его придётся тоже воевать – в Афганистане и Чечне?

И снова будет прежняя картина: солдаты, берёзы.

И снова будет звучать гармоника, словно не промелькнуло 60 лет:

С берёз, неслышен, невесом,

Слетает жёлтый лист.

Старинный вальс «Осенний сон»

Играет гармонист.

ВАЛЕРИК-2000

Второй базовый лагерь пограничников расположился ближе к госгранице, у слияния рек Аргуна и Мешехи.

Сверху, прямо над лагерем – сторожевая башня и многочисленные могильники священного места Цой-Депе.

Глухо рокочущий Аргун давно уже пробил на своём левом берегу ровную площадку, усыпанную речной галькой.

Здесь-то и расположилось с десяток больших брезентовых палаток, то тёмно-зелёных, то белых, выжженных на солнце.

Возле них – штабеля оружейных ящиков.

Связистов выдают устремившиеся ввысь антенны и безбожно тарахтящий «тырчик». Этот бензоагрегат своим рёвом очень мешает ночью часовым, вслушивающимся в грозный ропот скал.

Ближе к реке, среди густых колючих зарослей огненно-рыжей облепихи, в палатке оборудован полевой госпиталь группы медусиления Кисловодского пограничного госпиталя.

Тут же, у рыжей кудлатой облепихи, стоят трофейные «УАЗики», отбитые у боевиков.

Чуть выше – пост боевого охранения (ПБО).

Ну а ещё выше – это владения боевиков. Но бродить там они решаются только ночью

«Мирная картинка!» – подумалось мне. – Но – до времени».

Очень уж картинка напоминает исторические сюжеты, описанные Михаилом Лермонтовым! Как там, в его знаменитом «Валерике»?

«Кругом белеются палатки, казачьи тощие лошадки»

– Стоп! Стоп! – остановил я себя.

Ритм лермонтовских строк начал приводить в стройность и мои мысли, переводя их в поэтическое русло:

Кругом белеются палатки,

Солдаты рубят лес

для баньки.

У кухни повар кашеварит,

К огню тушёнку ближе ставит.

Ого! Я начал стихи писать! Ай да Пушкин, ай да сукин сын!

Надо срочно записать, а то забуду!

Задумчиво повторив свои фразы, я достал блокнот и стал записывать, поглядывая вокруг:

Его товарищи на склоне

Окоп готовят к обороне.

Спрятав карандаш, я подошёл к бойцам, которые упорно прорубали кирками траншею в железобетонной скале.

Ба, знакомые всё лица! Медики Кисловодского госпиталя!

– Привыкли р-руки к топор-р-рам! – весело напевал боец, трамбуя лопатой бруствер.

Рядом стоял его товарищ в чёрной вязаной шапочке. Держа в руке фляжку, он весело кричал:

– Бросай лопату, Александр Викторович! Нельзя так надрываться в собственный день рожденья! Возьми, выпей чайку с облепихой!

И я вспомнил, кто есть кто!

С флягой – врач-анестезиолог Кисловодского пограничного госпиталя подполковник медслужбы Крысанов.

С лопатой – хирург подполковник медслужбы Петренко. Его руки привыкли, конечно, не к топору. Но всё же скальпель тоже похож на рубяще-колющее оружие.

Рядом с ними долбили мёрзлый скальный грунт ещё два доктора – врач-гигиенист санэпидотряда капитан Чурзин и начальник группы медусиления Кисловодского госпиталя майор Ковтюх.

Медиков я знал ещё по Дагестану, где они организовали полевой госпиталь в прошлом году. Там тоже была граница, хоть и административная, которую пограничники брали под контроль.

Хирурга с его коллегами я как-то фотографировал в самом госпитале, в Кисловодске. Очень меня рассмешили тогда их своеобразные профессиональные шутки.

Располосовав скальпелем живот какой-то женщине, лежащей на операционном столе, хирург вытащил внутренности и серьёзным тоном спросил меня:

– Тут два кило жира! Возьмешь на ужин? Картошечку с лучком поджаришь! Пальчики оближешь!

Очень смешно!

И вот опять у нас «встреча на Эльбе». То бишь на Аргуне.

– Что там, на большой земле? – обступили меня врачи, бросив несвойственные докторам орудия производства.

– Господа, вы плохо газеты читаете! – пошутил я, отлично зная, что пресса в ущелье не приходит, да и телерадиосигнал глушится высокими горами.

– Рады бы в рай! Да кто-то не пускает! – невесело ответил Ковтюх, плотный офицер с небольшой интеллигентской бородкой.

И добавил:

– Какая пресса! Палатки вон – образца мировой войны 1914 года! Как ветер усиливается, так сдувает их! Земля-то хоть и щебнистая, но мягкая, не держит кольев. Мы вчера свою операционную вдесятером держали, чтоб не утащило ураганом. Это ж вам не Рио-де-Жанейро, как говорил Остап Бендер.

Американцы в таких условиях никогда оперировать не будут. У них строго: только стационар! А с поля боя туда – вертолётом. Любого раненого!

Да что Америка! Посмотрите на армейцев. Где они развернули свой медотряд особого назначения? В Ингушетии, в Таргиме, а не здесь, на самой передовой.

Послушав докторов, я дописал:

При этом гнутся лом

и кирка.

Бойцы устали:

«Ну парилка!

Помочь нам может только крот

Или сапёрно-инженерный взвод».

Пока я задумчиво смотрел на докторов, резво долбающих скалу, сзади неслышно, тихой сапёрной сапой, подошёл подполковник. Потрогав мой автомат, он торжественно произнёс:

– Туркменистан, Ата-Ватаным!

Повернув голову, я увидел своего давнего, ещё по службе в Туркмении, друга Мишу Райимгулова.

– Петро! Салам валейким! – приветствовал он. – Не забудь главное! Напиши, что медики после удачной операции производили проверку спирта! Градусность проверяли!

– Михал Михалыч! – обрадовался я, троекратно обнимая друга. – Гургунми? Ягшинми?

– Кёп саг бол (спасибо)! Ягши (хорошо)!

Но поговорить нам не дали доктора.

Сразу заприметили в руках моего друга-сапёра длинную «бомбу». Сообразили, что это – «окопный заряд» для прошибания скал. Слышали ведь неподалёку раскаты грома от этих самых зарядов.

И взмолились мои доктора:

– Рваните эти долбаные скалы! Скальпель после лопаты дрожит в непослушных руках!

Нурмухаммед, как по-настоящему звали моего друга-подполковника, по своему обыкновению улыбался с «высоты» небольшого роста. И отвечал богатырю Крысанову:

– Ребята! Нет проблем! Сейчас установим заряды, да разнесём вашу гору к еб.. фене! Так что всем – в укрытие!

Медики похватали свой интеллигентский инструментарий (ломы и лопаты) и бросились вниз, к палаткам.

Ну а я улыбнулся:

– Михалыч! Позволь вспомнить мне сапёрную молодость! А то отвыкли руки от тротила!

Но сначала я занёс в блокнот сюжет о том, как мой друг спас миролюбивых нежных докторов:

Как будто мысли их поняв,

на тропке появился «Ас»

глубоких мастерских подрывов

Михал Михалыч Раимгулов.

Досочинять гениальную поэму мне помешал рёв вертолёта, заходящего на посадку.

Я залюбовался филигранностью разворотов боевой машины:

«Как лётчики умудряются миллиметровать и не задевать скалы и вершины деревьев?»

На ум сразу пришло:

А над ущельем то и дело

Заходят вертолёты смело.

Со свистом воздух гор

рубя,

Они «нурсят» порой

не зря!

Ведь снайпер, оседлав

сосны верхушку,

Ведёт охоту на «вертушку».

P.S.: «Нурсят» – стреляют НУРСами, неуправляемыми ракетными снарядами.

Хм! Что-то получается такое, что не шибко соответствует Пушкину!

Ладно, потом допишу!

Сначала надо представиться генералу Золотухину!

Генерал Золотухин

Я открыл дверь штабного вагончика, бывшего ещё вчера жилищем боевиков.

Очевидно, во время недавнего боя его подпортило огнём. Поэтому пол белел свежими досками, а сожжёные стены прикрыты стареньким ковром.

Из-за стола поднялся худощавый, невысокий, с усталыми глазами генерал-майор.

Приложив руку к шапке, я попытался официально представиться. Мол, прибыл работать на вверенном Вам участке.

Генерал удивлённо воскликнул:

– Петро! Ну ты даёшь! Не узнал меня, что ли?!

Конечно, я узнал начальника Территориального отдела «Нальчик» генерал-майора Золотухина:

– Узнал! Виктор Николаевич! Но Вы ж теперь генерал!

Как говорится, положение обязывает!

Генерал улыбнулся:

– Ягши! Ай, берекелла! Чай ичджекми? (Хорошо. Ай, молодец! Чай будешь пить?) – предложил он, напомнив о совместной службе в Средней Азии.

Солдат заварил зелёного азиатского чая, принёс хлеб, масло, сахар. Ну а я достал блокнот.

Золотухин начал рассказ:

– Старшим опергруппы меня не планировали сюда. Но командующий вызвал: «Боевой опыт есть, так что давай, вперёд!»

Ну и самому интересно вновь поучаствовать в боевом деле. И создать здесь новый погранотряд.

– Полковник Тафинцев сказал, что у него на «Бастыхах» нет офицеров с боевым опытом!

– Эт точно! Зато здесь, на Мешехи, высадилась манёвренная группа воронежцев. У них нет солдат срочной службы. Все – контрактники. Серьёзные ребята! Афган или Таджикистан прошли. А кто – и прошлую чеченскую войну. Ну и офицеры опергруппы подбирались тоже с боевым опытом.

Генерал вспомнил свой опыт:

– Когда в девяностых я служил в Таджикистане,

боевики действовали так же, как здесь. В общем-то, горная война везде одинакова. И мы, и боевики идём задание скрытно, не вступая в огневое соприкосновение. И тактику строим, исходя из количества «штыков» и наличия огневых средств. И воюем мы одинаковым оружием. Генерал Макаров из группировки «Юг» как увидел ночные костры по склонам гор, сразу Афган вспомнил. Приказал не стрелять. Это ж боевики вызывают наш огонь, чтобы выявить расположение наших огневых средств.

Разговор наш прервали десантники Минобороны. Они приехали поделиться своими разведданными.

Поблагодарив за помощь, генерал вручил им шампанское. Припас для встречи нового, 2000 года.

И приказал вызвать для разведчиков трофейное авто.

Затем повернулся ко мне:

– Йёр (пойдем)! Гызыклы зат (любопытная вещь)!

Подхватив автомат, я вышел следом.

Чуть выше по дороге увидел огромные пролёты недостроенного моста. А рядом валялись развороченные останки белой автомашины. Подошли ближе. Верх «Нивы» срезан как лезвием, зато колёса – абсолютно целые.

– Это боезапас внутри рванул! – пояснил Золотухин. – Смотри вокруг! Россыпи патронов! А вон – пулемётные ленты!

Затем мы полезли вверх, к облакам.

Там, на склоне горы, одиноко стоял крупнокалиберный пулемёт на высокой самодельной треноге. Так и не пригодился он боевикам.

Это господствующее над ущельем место сразу приглядели зенитчики. Они как раз пытались затащить сюда свою «ЗэУшку» (зенитную установку). Тащили, зацепив пушку верёвками, с дружными криками да трёхэтажными матюгами.

– Прямо картина Репина «Бурлаки на Волге»! – не удержался я.

Но генералу было не до смеха:

– Данные радиоперехвата настораживают! Лично Хаттаб занимается разработкой операции по возвращению себе Аргунского ущелья!

Вроде есть у него свой спецназ для этого! Они и сейчас выходят на господствующие высоты, ведут наблюдение за нашими подразделениями. Хорошо, хоть со спины десантники нас прикрывают.

Наблюдая за вершинами гор, генерал вспомнил службу в Таджикистане:

– Мой друг, Сан Саныч Макагон, написал гимн нашему Московскому погранотряду. Там есть слова: «Нет приказа вперёд, есть – „Ни шагу назад!“ Нам, стоящим к Отчизне спиной!» В Чечне мы тоже – спиной к Родине. Прикрываем! Наша задача – держать Аргунское ущелье. А боевики попрут, обязательно попрут!

Наконец мы забрались на вершину горы.

Генерал указал на каменные, покрытые серо-зелёным мхом древние мрачные сооружения:

– Это – священное для чеченцев место! Цой-Депе!

Среди многочисленных каменных могильников, окруживших одинокую вайнахскую башню, расположились позиции миномётчиков и пост боевого охранения (ПБО).

Лучшего места ненайти!

Слева по склону, откуда мы поднялись, внизу ущелья изогнулся резкой дугой бурный пенистый Аргун.

На его каменистом берегу, ярко расцвеченном оранжевыми зарослями облепихи, притаился лагерь пограничников. Палатки его казались отсюда, с высоты птичьего полёта, игрушечными.

Но птиц, которые должны были наблюдать, с высоты своего полёта, эту картинку, не видно. И даже не слышно!

Улетели они, от греха подальше, когда в Аргунском ущелье начали рваться мощные бомбы и ракеты.

Сразу вспомнились слова Булата Окуджавы:

«Здесь птицы не поют, деревья не растут.

И только мы, плечом к плечу, врастаем в землю тут».

Гений предчувсвовал, что врастать в землю придётся и нашему поколению!

И мы врастаем! Иначе – беда!

Другая сторона горы круто обрывалась над речкой Мешехи, у самой дороги впадающей в Аргун.

Эх, красота! Величественные горы, величественные люди должны жить в этих прекрасных местах!

«Откуда здесь война? Зачем война и кровь? Когда началась эта война? Когда прекратится?» – размышлял я, глядя на величественные заснеженные горные вершины. – «Давным-давно, 150 лет назад, здесь бывал Михаил Лермонтов. Задавал те же вопросы. И ответов не находил!»

Но бойцам, оседлавшим вершину, не до философии.

Начальник заставы капитан Андрей Казаков показывает генералу Золотухину позиции:

– Вон там – огневая позиция расчёта АГээСа (автоматического гранатомёта). Чуть правее – пулемётные расчёты и снайпер.

– Андрей! – повернулся к нему генерал. – Сектор обстрела как? Смотри, чтоб прикрывали друг друга! И сразу давай уточним. Та-а-ак! Смотри сюда! АГээС сдвинь вот сюда, на более выгодную позицию! Понял? И расскажи, что приготовили боевикам, если ночью полезут?

– Снизу, от ущелья Мешехи, мы «сигналки» выставили!

– Ай, берекелла! – по-туркменски похвалил Золотухин.

Подняв бинокль, он внимательно оглядел противоположные лесистые горные склоны, нависшие над ущельем:

– Андрей! Смотри, не забудь о маскировке! И прикройся пулемётными расчётами с двух сторон – от Аргуна и Мешехи! Могут ночью полезть с любой стороны!

Обернувшись ко мне, он добавил:

– Петро! Пойдём с миномётчиками поздороваемся! Как у нас в Туркмении говорят, «Салам айтждек герек»!

Завидев генерала, солдаты обрадовались. Знают, что советы он даёт хорошие, основанные на большом военном опыте и глубоких знаниях. Начинал-то свою карьеру он очень давно – аж в семьдесят четвёртом советском году! Причём Алма-Атинское пограничное училище окончил с золотой медалью. А через некоторое время – Академия имени Фрунзе.

И направили его в иссушенные зноем казахские степи Восточного погранокруга. Там и «дорос» до заместителя командира части. Там и выучился тюркской «мови», понимая и казаха, и туркмена.

Но потом – Север, заполярное Алакуртти. Здесь и стал начальником пограничного отряда.

В 1995 году судьба опять возвращает Золотухина «на юга». Только не сказочно-пляжные, а в объятый пламенем войны Таджикистан.

Причём судьбу эту Золотухин выбрал сам. Очень удивил командование! Не было ещё такого, чтобы офицер менял «шило на мыло» если должности равнозначные.

Но хотелось ему боевой работы.

И она началась.

Только за один месяц девяносто шестого отряд провёл несколько боевых операций. И заставил уйти с участка границы крупные бандформирования.

Остальные три года службы в памирских горах тоже не были спокойными.

И так – до 1998 года, когда получил назначение на Северный Кавказ, начальником ОВО «Нальчик».

Только освоился, как началось!

У «Верхнего Ларса» обстреляли пограничников. Один погиб.

На вопрос командующего Кавказским Особым пограничным округом Золотухин был лаконичен:

– На Памире было похуже!

И пошло-поехало! Попал он, что называется, из огня да в полымя: боевики захватывали то офицеров, то солдат.

Обстановка всё больше обострялась.

И вот – опять война!

Солдаты знали весь этот генеральский боевой путь, потому и приободрялись.

– Мужики! – обратился генерал к миномётчикам. – На позиции должны быть только миномёты! И всё! А палатки перенесите в другие ямы. Уставы-то кровью писаны!

Заметив укрытую в камнях палатку, спросил:

– Это чьё бунгало?

– Командира взвода!

Генерал постучал по пологу:

– Петро! Выходи!

Миномётчики остановили его:

– Нет его, товарищ генерал! На участке он.

Золотухин вздохнул и обратился ко мне:

– Пойдём посмотрим башню!

Когда мы шли мимо могильников, то читали на седых камнях совсем свежие надписи: " Ибрагим, Заур – 1999», «Исмаил, Дуба-Юрт – 99», «Грозный – 99», «Алхан-Юрт – 10/99»

Такими же надписями были испещрены каменные стены остальных древних захоронений.

– Интересно, кто автор этих надписей? – задумчиво спросил я.

Ведь знал по службе в Туркмении, что мусульмане со священным трепетом относятся к любым могилам – мусульманским или христианским. А это что? Как понять? Вроде бы – не могильные надписи, а просто «автографы». Ничего не понятно!

– Внизу, в пещере, была подземная база террористов! – прервал мои размышления генерал. – Армейские десантники её брали. Там – куча исламской литературы. Но, похоже, истинных мусульман было маловато!

Слушая генерала, я внимательно изучал «наскальную живопись»:

– Может, славянское имя попадётся? Дорогу вдоль Аргуна строили-то пленные. И похищенные в России «гражданские».

Золотухин подтвердил мои предположения:

– Солдаты говорили, ниже по склону видели одну надпись, косвенно подтверждающую этот факт. На краю утёса процарапано: «Смерть чеченским фашистам!» А рядом – глубокие горизонтальные шурфы в скале. Видимо, готовились боевики завалить дорогу в случае наступления российских войск по этой самой дороге.

Генерал задумчиво посмотрел на противоположный склон ущелья и сказал:

– В Афгане был такой случай! Душманы тогда здорово всё заминировали, и очень хитро. Все подходы к базе. А пограничники р-р-раз, и высадили десант на господствующей высоте! Пришлось «духам» бежать через свои же минные поля!

Ещё раз осмотрев подходы к позициям, мы вернулись к миномётчикам.

Встретил нас капитан Казаков:

– Сейчас мы дооборудуем основные и запасные огневые позиции. Вон там, посмотрите, для пулемёта эРПэКа из камней укрытие выложили. Сверху палатку натянем. Чтобы ночью теплее было! Огонь можно вести по ущелью Мешехи. Всё под прицелом! И башня – тоже под прицелом! По обстановке пулемёт уходит на запасную позицию и прикрывает и лагерь внизу, и пост боевого охранения!

Генерал усмехнулся:

– Уже прикрыл! Вчера ночью. Трассёром! А следом и АГээС (автоматический гранатомёт) долбанул! Я сразу не разобрался и хотел наказать за открытие огня без команды! Потом вижу – правильно действовали! Как оказалось, боевики, нарвавшись на сигнальную мину, начали обстрел ПэБэО (поста боевого охранения). И только когда долбанули из АГээСа, стрельба со склона прекратилась.

Капитан вдруг посетовал:

– К гранатомётам нет осколочных выстрелов! А в лесу на склоне – снайпер! Надоел уже! Садануть бы гранатку!

Генерал посмотрел на противоположный склон горы, нависший над ревущим ущельем:

– Да, гостей ждите оттуда! Там их наблюдатели сидят, смотрят за нами. Если что, АГээС ставьте на прямую наводку. Но, отстреляв коробку гранат, сразу меняйте позицию!

Мы подошли к самому краю обрыва и генерал сказал:

– Боевики всё ущелье держали под прицелом!

На самодельной «сварной» треноге был установлен крупнокалиберный пулемёт. Однако боевикам он не пригодился, потому что десант был слишком стремителен.

После осмотра «пушки» мы поднялись выше, на ПБО (пост боевого охранения).

– Быт наладили! Из камней выложили стены, сверху закрыли палаткой. – доложил старший прапорщик Олег Клопов. – Начали было копать яму под блиндаж. Но кости здесь – на каждом шагу! Запретили нам трогать их. Да нам и самим ковырять могилы стыдно!

Генерал Золотухин, выслушав доклад и осмотрев позиции, напомнил прапорщику:

– Зайди ко мне, шампанское возьми к Новому году. Всё-таки круглая дата будет – 2000 год! Миллениум!

Аргунский аппендикс

Завершив дела, мы начали спуск назад.

– Привыкли р-руки к топор-р-рам! – тихонько мурчал бородатый доктор, дорабатывая лопатой бруствер окопа.

Однако набить мозоли ему не дали армейцы, подкатившие на зелёной «Шишиге» («Газ-66»). Резко затормозив у палаток пограничного госпиталя, она выгрузила носилки с офицером.

Оказалось, лейтенант Асташов долго терпел сильнейшую боль внизу живота. Думал, сама пройдёт. Да и выхода не было. Вредная туманная непогода не позволяла армейским «бортам» отвезти офицера в моздокский госпиталь.

Вот тут-то и выручили пограничники!

Осмотрев скрипящего от боли зубами лейтенанта, Петренко с Ковтюхом поставили диагноз:

– Батенька! Да у тебя – острый аппендицит! Нужна срочная операция! Иначе – перитонит!

Но как делать операцию, если условий – никаких?!

В палатке – холодно и темно! Как скальпелем рубить?

Кроме того, снаружи ураганный ветер загоняет грязный песок и липкую пыль. Тьфу!

Но куда деваться, ежли нужна срочная операция?

Попросили у моего друга подполковника Райимгулова 4 ФАСа (фонаря), достали один из четырёх экстренных операционных наборов, продезинфицировали палатку.

И в девятнадцать ноль-ноль, перекрестившись и напевая про «привыкли руки к топорам», взялись за скальпели.

Мне позволили посмотреть на эту уникальную полевую операцию. Не удержался я, вспомнил шокирующую Туркмению:

– В Кизил-Атреке меня поразила одна бабушка. Не простая бабушка, а народный целитель – тебиб. Аял-тебиб. Случайно встретил в пустыне, где она с внуком целебные травы собирала. А я как раз изучал опыт тебибов. Конечно, начал расспрашивать. По-туркменски, так как бабуся не знала русской мовы.

Что касаемо трав, много я уже знал. Даже то, что травка «юзарлик» изгоняет злых духов. А вот хирургии я не касался. Поэтому и спросил тебибшу по-туркменски:

– А вот, к примеру, аппендицит! Как его лечить? Это ж резать надо!

Ответ меня так шокировал, что я сначала подумал, что перевёл неправильно. Поэтому сказал внуку тебибши:

– Спроси ещё раз. И переведи слово в слово!

Ответ шокировал:

– Надо взять гуждук (щенка алабая) и вспороть ему брюхо. И приложить к животу человека. Пока щенок умирает, аппендицит тоже умирает, пропадает. Как умрёт собачка, так человек здоров!

Колдовство?!

Но здесь, в Аргунском ущелье Чечни, нету собачек, чтоб животы им вспарывать!

Поэтому работали обычными военно-полевыми методами.

Андрей Крысанов провёл походную, уколом в позвоночник, анестезию. И – поехали!

Оперировали больше часа. Но сработали чётко и качественно.

Хм! А что же дальше? Ведь в «операционной» палатке – жуткий собачий холод!

Пришлось согревать лейтенанта, отдав свою одежду.

Спасли парня!

А утром распогодилось, прилетел долгожданный «борт», увёз лейтенанта в Моздок, в армейский госпиталь.

Наши медики, проводив «борт», вздохнули и опять принялись за кирки и лопаты. Окопы за них оборудовать некому! Хорошо, хоть сапёры моего друга помогли!