Текст книги "За Ленинград! За Сталинград! За Крым!"

Свой командно-наблюдательный пункт я расположил рядом с НП Титова поблизости от Черной речки, на заросшей густым кустарником высотке, откуда хорошо просматривался передний край врага. На командном пункте дивизии к югу от Гайтолово оставался начальник штаба Г.Б. Котик. Умный человек, он хорошо понимал мои замыслы, умел обеспечить управление войсками. Мы работали дружно, без трений.

Ночь на 27 августа, когда начиналось наступление, проходила тревожно. Небо было затянуто тучами, шел дождь. Это значило, что авиация работать не сможет. Так оно и получилось. Но более всего беспокоило другое: не разгадал ли наши замыслы противник? Этот и многие другие вопросы, которые в подобных случаях беспокоят командира дивизии, не выходили из головы.

Враг и в эту ночь молчал. Его пулеметы, искусно скрытые от наблюдения в деревоземляных точках, открывали огонь лишь на короткое время. Только осветительные ракеты периодически зависали над Черной речкой, напоминая, что противник не дремлет и зорко следит за нами.

Навстречу ленинградцам

В 6.00 в серой пелене моросящего дождя раздался первый залп артиллерийской подготовки. Особенно хорошо вели огонь воины 50-го артиллерийского полка Ф.П. Тонких. Полковые наблюдатели сидели вместе с командирами батальонов на исходном положении и четко корректировали стрельбу. Артиллеристы видели, как рушились дзоты противника на переднем крае обороны. Ответный огонь был слабым.

Артподготовка продолжалась 2 часа 10 минут. Настало время атаки. Мы наблюдали, как командиры атакующих подразделений встали во весь рост и, подняв вверх пистолеты, подали команду: «Вперед!» Рядом с ними были политруки. С возгласами «За Родину! За родной Ленинград!» гвардейцы дружно пошли в атаку. Они ступили в илистую, пузыристую от дождя речку. Вязкая тина схватывала ноги, замедляла движение. Бойцы падали, поднимались и, стреляя на ходу, упорно шли вперед. Мощное «ура» возвестило, что начало атаки было хорошим.

Противник повсюду оказал сильное сопротивление. Скрытые в лесу пулеметы, минометы и автоматчики врага обрушили на атакующих плотный огонь. Простреливались все промоины и лощины, которые мы могли использовать для подхода к позициям врага. У нас появились первые потери.

Надо отдать должное командиру 70-го полка Я.Ф. Титову и артиллеристам Ф.П. Тонких. Предвидя возможность резкой активизации огневых средств противника в период атаки, Титов заранее договорился с артиллеристами, и теперь специально выделенные орудия уже подавляли дзоты и доты по целеуказанию пехоты.

Сквозь пелену дождя я видел, как наши цепи перешли на бег и приблизились к опушке леса. Вдоль оси наступления с катушками кабеля за плечами уже бежали связисты, прокладывая телефонные линии. Бой за опушку возвестил о себе короткими вспышками перестрелки, хлопками гранат, криком «ура».

Позвонил Титов.

– Разрешите перемещение на тот берег реки, – попросил он. – Расположусь в одном из немецких дзотов, где уже развернута связь с подразделениями и вами.

Хотя пробраться к лесу, на опушке которого еще продолжался бой, было довольно рискованно, я разрешил переход на новый наблюдательный пункт. Оттуда Титов мог увереннее управлять подразделениями.

Через 20 минут Яков Филиппович уже с нового НП доложил, что обнаружено много ложных огневых сооружений на переднем крае противника, разрушенных нашей артиллерией. Зато некоторые истинные огневые точки оказались живы и теперь мешали полку двигаться вперед. Однако гвардейцы, хорошо обученные наступлению в лесу, продолжали успешно выполнять боевую задачу.

Через час наступления от Титова был получен еще один доклад: взят пленный. Он подтвердил, что перед нами обороняется 425-й пехотный полк. Гитлеровцы справляли полковой праздник, и почти все офицеры были на банкете. Теперь стали понятны некоторая вялость и недостаточная организованность в действиях противника, которые меня поначалу удивили. Наше решение в такой обстановке могло состоять только в том, чтобы продолжать наступление как можно решительней. Так я и приказал Титову.

Известия от соседей были разными. Правее нас противник оказал 19-й гвардейской стрелковой дивизии упорное сопротивление на Черной речке. Ему в основном удалось удержать позиции. Тем не менее на стыке с нами, где оборонялись подразделения полка, отмечающего праздник, враг был опрокинут, и части соединения полковника Д.М. Баринова продвинулись вперед. Комдив был настроен оптимистически. Он ожидал, что противник скоро дрогнет и откатится к Синявино.

Наступающая слева 265-я дивизия полковника Б.Н. Ушинского действовала успешно. Она нанесла противнику в районе Тортолово большие потери, и комдив не сомневался, что этот населенный пункт скоро будет у нас в руках.

Примерно через два часа после начала атаки небо прояснилось. Над полем боя появилась наша авиация.

Она действовала в основном в районах Синявино и Тортолово, где наступали соседние дивизии. Помогала она и нам, атакуя противника на опушках лесных полян и на единственном перекрестке просек в огромном зеленом массиве. Перекресток лежал на рубеже задачи дня нашей дивизии и отстоял от исходного положения на 2,5–3 км.

Помощь летчиков позволила ускорить темп наступления.

В 16 часов я вновь связался с соседями: справа заметных успехов пока не было. Слева было освобождено Тортолово, и 265-я дивизия двинулась к 1-му Эстонскому поселку. Здесь ее остановили огонь и контратаки противника. Далее на юг враг тоже упорно сопротивлялся.

…К наступлению темноты задача дня была нами выполнена. С комиссаром и начальником штаба мы сделали подробный разбор боя. В целом результаты его были неплохими. Оправдал надежды 70-й гвардейский стрелковый полк: его воины действовали неустрашимо и слаженно. Даже в лесу командиры сохранили взаимодействие подразделений, сумели организовать разгром многочисленных огневых точек противника, перекрывших нам основные пути на запад.

Подполковник Титов управлял боем энергично и грамотно. Потери, которые понес полк, можно было отнести отчасти за счет слабой разведки и глубины обороны противника и лобовых атак некоторых подразделений. Комиссар сделал заметку для себя: нацелить политработу на этот оказавшийся больным вопрос.

Если перед фронтом дивизии положение не внушало никаких особых опасений, то на флангах обстановка складывалась недостаточно благоприятно. И правый и левый сосед пока отставали, а наш 70-й полк выдался глубоким клином на запад. Это таило опасные последствия: если у противника найдутся резервы, следовало ожидать, что он бросит их против полка, и уж, конечно, не в лоб, а во фланги.

Перебрав десяток раз данные обстановки и многие варианты действий, мы сообща пришли к мнению, что назрела необходимость выдвинуть ближе к линии фронта полки Моторичева и Кухарева. Потребовалось несколько минут, чтобы отдать соответствующие распоряжения. К рассвету оба полка вышли в назначенные им районы в готовности к развертыванию и наступлению на флангах.

Уже царила глубокая ночь, когда мы разделались со всякого рода донесениями и влезли в текущую работу по снабжению 70-го полка, организации разведки и охранения. Позвонил командарм генерал Ф.Н. Стариков. Я ожидал порицаний, которые иногда бывают даже в тех случаях, когда задача выполнена, и взял трубку с некоторым опасением. Но командарм похвалил дивизию и соседей, доверительно сообщил обстановку на фронте армии.

– Мы здесь посоветовались и полагаем, – сказал он, – что за первый день наступления противник понес большие потери. Его система обороны надломлена.

Затем генерал поставил дивизии очень нелегкую задачу на следующие сутки – 28 августа. Нам предстояло выйти к озеру Синявинское, то есть продвинуться еще на 4–5 км по болотам и смешанному лесу, где не было ни одной дороги.

Я внимательно слушал, отмечая по карте указанный командармом рубеж. Оценка, данная Ф.Н. Стариковым состоянию противника – «его система обороны надломлена», – меня взволновала и обрадовала: значит, подумалось, быть нам в Ленинграде…

* * *

Из дневника Ф. Гальдера, запись за 27 августа 1942 года:

«Ожидавшееся наступление южнее Ладоги началось. Пока только местное вклинение. В основном удары отражены. На остальных участках фронта группы армий картина почти без изменений»[17]17
  Гальдер Ф. Военный дневник / Пер. с нем. Т. 3. Кн. 2. С. 319.


[Закрыть].

Из воспоминаний Э. Манштейна «Утерянные победы»:

«27 августа штаб 11-й армии прибыл на Ленинградский фронт, чтобы здесь, в полосе 18-й армии, выяснить возможности для нанесения удара и составить план наступления на Ленинград. Было условлено, что затем штаб 11-й армии займет часть фронта 18-й армии, обращенную на север…

Штабу 11-й армии, кроме мощной артиллерии, предназначенной для поддержки наступления, отчасти доставленной сюда из района Севастополя, были подчинены 12 дивизий, в том числе испанская “Голубая дивизия”, одна танковая и одна горнострелковая дивизия, а также бригада СС»[18]18
  Манштейн Э. Утерянные победы. М., 1957. С. 263.


[Закрыть].

* * *

28 августа наше наступление успешно развивалось, хотя продвигаться стало много труднее. Бойцы буквально продирались сквозь лес и болота, действуя подчас по пояс в воде. Противник перешел к тактике обороны силами мелких групп, до роты численностью, седлая тропы, удерживая опушки леса и поляны. Появились снайперы, очень умело маскирующиеся на деревьях. Они охотились за нашей разведкой и охранением, выводили из строя офицеров, расчеты пулеметов и орудий сопровождения пехоты. На проходимых направлениях враг ставил минные заграждения, «сюрпризы», всякого рода ловушки. Наши бойцы, особенно саперы, научились быстро находить препятствия, а командиры стали обходить их, не теряя времени на обезвреживание. Мы торопились вперед: звал Ленинград.

Правее нас 19-я гвардейская дивизия мощным рывком преодолела сопротивление противника и ринулась на Синявино. Пошла вперед и наступавшая левее нас 265-я дивизия: она вышибла врага из 1-го Эстонского поселка и медленно продвигалась на запад. Положение на наших флангах улучшалось.

Позвонил командарм. Он был доволен успехами двух гвардейских дивизий и сообщил, что южнее Тортолово еще сидит крупная группировка противника, укрепившаяся в нескольких населенных пунктах. В связи с глубоким вклинением 19-й и 24-й гвардейских дивизий складывалась обстановка, которая могла в конечном счете создать благоприятные условия для окружения в этом районе значительных сил врага, если они не бросят свои укрепления в ближайшие сутки и не отойдут.

– В случае упорного сопротивления противника на южном фланге армии мы сумеем здесь окружить его. Тогда путь к Неве будет вам существенно облегчен, – сказал Ф.Н. Стариков.

Командарм пожелал нашей дивизии дальнейших боевых успехов, подтвердил, что задачи нам остаются прежние, и положил трубку.

К исходу дня нам требовалось с боем пройти еще 2–2,5 км на запад по сплошному лесу и болотам.

Наступало время перехода на новый наблюдательный пункт. Его подготовили в полосе наступления 70-го полка. Но терзали сомнения: не слишком ли тороплюсь? Разговор с командармом сомнения развеял, и я, получив разрешение, выехал верхом на лошади к месту нового НП. Перемещение прошло без приключений, но заняло почти час, в течение которого противник успел провести по растянутому левому флангу полка сильную контратаку. Благодаря предусмотрительности командира, контратаку успешно отбили, причем взяли у врага два орудия. Но эта контратака, как мы и думали, была первой ласточкой, сулившей нам, к сожалению, отнюдь не безмятежную погоду.

Подполковник Титов встретил меня, как мы и договорились, на пути, доложил о контратаке. По его мнению, это не последняя попытка врага помешать нашему продвижению. Я разделял его мнение и приказал уделить левому флангу самое пристальное внимание: именно там вдоль леса проходили дороги, по которым немецкое командование могло подвести войска и даже танки.

Примерно через час после встречи от Титова поступил новый доклад: опять контратака пехоты, но уже с танками. Бой был жестокий. Противника отбили. Уничтожили три танка. Это уже свидетельствовало о том, что враг подтянул свежие силы и переходит к активным действиям. Его контратаки не могли остановить нас, но отвлекали полк Титова от выполнения прямой задачи – наступления на Невскую Дубровку.

Чтобы ускорить темп продвижения и обеспечить себя с юга, мы в 16 часов ввели в бой 71-й гвардейский стрелковый полк подполковника Моторичева. Вводили его из-за левого фланга полка Титова, который теперь получил возможность развивать наступление. Развертывание прошло хорошо. Противника, мелкими группами удерживавшего лесные тропы и перешейки меж болотами, разгромили и отбросили. Но и полк Моторичева был несколько раз дерзко контратакован небольшими силами.

С места нового расположения я отчетливо слышал, что шум боя соседней слева 265-й стрелковой дивизии раздается чуть сзади нас. Связался с Б.П. Ушинским. Борис Николаевич сообщил, что ему удалось продвинуться за 1-й Эстонский поселок всего на 400–500 м. Затем дивизия попала под сильный артиллерийско-минометный огонь противника и была вынуждена остановиться.

Настала ночь. Пришло время подвести итоги. Мы, как и в первый день, выполнили боевую задачу. Позади осталось почти 8 км трудного пути сквозь оборону противника в лесу. Сосед справа выходил к Синявино, и мы надеялись, что с этого направления нам не грозят никакие беды. Слева положение не улучшилось, между дивизиями зиял большой, ничем не обеспеченный разрыв. Враг стремился остановить наступление 265-й дивизии на тортоловском направлении. Положение вынуждало нас обеспечивать левый стык с соседом своими силами.

Ночь прошла беспокойно, хотя командарм по-прежнему смотрел на обстановку как на вполне благоприятную для развития наступления.

* * *

Из дневника Ф. Гальдера, запись за 28 августа 1942 года:

«Весьма неприятный прорыв противника южнее Ладожского озера…

Повторный телефонный разговор с ОКВ и группой армий “Север” относительно обстановки у Ладоги»[19]19
  Гальдер Ф. Военный дневник / Пер. с нем. Т. 3. Кн. 2. С. 331.


[Закрыть].

* * *

Наступило 29 августа. День был ясный. С рассветом полки Титова и Моторичева пошли вперед и с боем перехватили железную дорогу Мга – Шлиссельбург. С запада стали явственно слышны залпы орудий Ленинградского фронта. До Московской Дубровки оставалось всего 5–6 км. На юге воины 71-го полка подошли к восточному берегу озера Синявинское. Однако наши попытки развить успех были отбиты.

В этот день резко изменилась не только наземная, но и особенно воздушная обстановка. С утра по нашим войскам стала действовать очень активно авиация противника. Она налетала группами по 5–15 самолетов с интервалами от 20 до 60 минут. Одновременно были предприняты три сильные контратаки на нашем левом фланге, где наступал 71-й полк.

Еще труднее приходилось нашему левому соседу.

Здесь противник ввел в бой новую, 207-ю пехотную дивизию, переброшенную с другого участка фронта.

С места нашего расположения все, что творилось в воздухе, хорошо наблюдалось. Авиация врага, появившаяся внезапно, висела над районами 1-го Эстонского поселка и Тортолово черной, ревущей массой. Бомбардировщики сменяли друг друга волна за волной в какой-то дьявольской карусели. Над полем боя стоял грохот разрывов тяжелых бомб и горький дым пожарищ. В штабе армии, куда мы обращались дважды, ничего объяснить не могли. Приходилось оценивать все происходящее по собственным наблюдениям. На наш взгляд, враг ввел новые крупные силы, чтобы окончательно сорвать наступление на Ленинград.

Обстановка диктовала срочно ввести в бой 72-й полк на левом фланге дивизии. Авиация, пехота и танки противника могли использовать там разрыв между нашей и соседней слева 265-й стрелковой дивизией, вклиниться и расчленить части.

Командир полка, хладнокровный и решительный полковник Кухарев, моментально понял суть дела, как только я объяснил ему обстановку и поставил задачу развернуться на левом фланге дивизии фронтом на юг. Полк занял оборону в районе отметки 40,8, растянувшись до 1-го Эстонского поселка, где оборонялись подразделения 265-й дивизии.

Подразделения не успели еще как следует окопаться, как пехота врага при поддержке танков и авиации начала контратаку с южного направления. Шесть контратак отбили гвардейцы за вторую половину дня 29 августа, и все с большими потерями для противника. Непоколебимая стойкость бойцов полка помогла нам организовать отпор врагу на других участках фронта дивизии. К концу дня лес, где сражались бойцы Кухарева, походил на пепелище: догорали посеченные снарядами и бомбами деревья, местность заволокло едким густым дымом, земля зияла воронками с черной болотной жижей. А люди все-таки стояли и боролись.

Полковник Г.В. Кухарев

Поражал меня сам командир полка. В самых тяжелых условиях, когда иссякали последние силы и, казалось, не оставалось никакой надежды на то, что устоим, он не только не жаловался, не впадал в уныние, а спокойно, без тени бравады, говорил: «А все-таки будет по-нашему…» Бойцы уважали его за оптимизм, за понимание солдатской психологии, за умение находить выход из самого трудного положения. Без нужды он не рисковал жизнью, был именно там, где требовала обстановка. Кухарев сохранял присутствие духа, неутомимость, принимал правильные решения и докладывал неизменно коротко и содержательно.

Еще в первой половине дня, когда воздушная армада противника сыпала сотни тяжелых бомб на боевые порядки нашей дивизии, а на земле одна за другой следовали немецкие контратаки, позвонил член Военного совета Волховского фронта армейский комиссар 1-го ранга А.И. Запорожец. Он выслушал доклад об обстановке и предложил усилить темпы наступления и скорее выйти к Неве.

Но, видимо, член Военного совета не вполне точно представлял себе положение на нашем левом фланге, где сосед отставал от нас на три с лишним километра и не имел возможности подтянуться вперед из-за сильнейших контрударов противника. Отвечать члену Военного совета мне пришлось без обиняков.

– На Неве мы будем в том случае, если вы, товарищ член Военного совета фронта, поможете нашему соседу слева преодолеть сопротивление гитлеровцев и выйти на один рубеж с нами. Мы надеемся на эту помощь.

* * *

Как всегда, по окончании дня мы с Макаровым и Котиком склонились над картой в окопе наблюдательного пункта. Нас одолевала одна мысль: что могла означать резко возросшая активность противника на земле и в воздухе?

Связались со штабом армии, спросили. Никто из офицеров на вопрос не ответил, они сами терялись в догадках. Генерал Стельмах, который позвонил нам почти в полночь, тоже ничего не разъяснил. Он сказал только, что наступление надо продолжать с еще большей энергией, но на помощь армии и фронта пока не надеяться. Время для помощи еще не пришло. Начальник штаба фронта говорил спокойно, да и мы знали, что за нами – сильные резервы: 4-й гвардейский стрелковый корпус и 2-я ударная армия. Когда потребуется, они выйдут вперед и довершат победой начатое нами наступление.

После этого разговора мы как-то успокоились и вернулись еще раз к оценке обстановки в полосе дивизии. 70-й и 71-й полки прочно перехватили железную дорогу и стояли у озера Синявинское. 72-й полк отбил все контратаки врага на левом фланге. Противнику, вероятно, неповадно будет соваться еще раз туда, где его побили. Что же касается авиации, то мы надеялись, что столь массовый ее вылет был временным маневром гитлеровского командования, который скорее всего больше не повторится. Командиры полков получили распоряжение на следующий день продолжать выполнение задачи по выходу на Неву, тем более что у соседей справа дела шли хорошо: как мы узнали, 19-я гвардейская дивизия находилась всего в 1,5–2 км к востоку и югу от Синявино.

* * *

Из дневника Ф. Гальдера, запись за 29 августа 1942 года:

«Группа армий “Север”: контрудар по вклинившемуся противнику начался вполне успешно. Результатов пока еще нет. “Тигры” еще не приняли участия в боях, так как застряли перед мостами с малой грузоподъемностью»[20]20
  Гальдер Ф. Военный дневник / Пер. с нем. Т. 3. Кн. 2. С. 332.


[Закрыть].

* * *

Четвертый и последующие дни нашего наступления не принесли, однако, желаемого результата. 70-й и 71-й гвардейские полки продолжали рваться на запад, но враг упорно сопротивлялся и контратаковал на этот раз более крупными, чем ранее, силами пехоты с танками. Продвижение наше исчислялось десятками метров и стоило жертв. 72-й полк оставался на фланге, тем более что 265-я стрелковая дивизия была вынуждена перейти к обороне. Кухарев то и дело докладывал об очередной контратаке немецких войск. Удары врага были по-прежнему яростными и настойчивыми. Они поддерживались танками на земле и сотнями самолетов с воздуха. Авиация, как мы за этот день убедились, не собиралась прекращать свои действия против нас. Но личный состав наших полков успел закопаться на всех высотках столь глубоко, как это позволял уровень грунтовых вод.

За день боя 72-й полк отбивал по 7–8 контратак противника. Одна из них, предпринятая врагом под вечер 30 августа, была особенно мощной. На стык 71 и 72-го полков повел наступление пехотный полк с 15 танками. В районе отметки 40,8 завязался жестокий бой. Наши воины выкатили на прямую наводку полковую и батальонную артиллерию. Бойцы со связками гранат встречали врага на лесных тропинках и не позволили ему расчленить подразделения полков.

Гитлеровское командование, видимо, нащупало стык нашей и 265-й дивизий. Оно бросило сюда крупные силы, но тоже потерпело неудачу. Отражая контратаки, наши гвардейцы подбили 9 немецких танков.

В эти дни на стыке с 265-й стрелковой дивизией все время кипел бой: то враг атаковал и пытался расчленить наш фронт, то 72-й полк переходил в контратаку и теснил противника на юг. Район отметки 40,8 переходил из рук в руки, но в конце концов прочно оказался у нас. Это было особо отрадно, поскольку два других полка натолкнулись на прочную оборону противника и были остановлены.

Обстановка между тем становилась день ото дня тревожней и напряженней. Были замечены крупные силы немецкой пехоты с танками, подходившие в район Тортолово с юга.

Позже я узнал, что положение на фронте гвардейских дивизий под Синявино послужило предметом особого решения Военного совета 8-й армии. Военный совет определил, что обстановка, хотя и оказалась сложной, все-таки позволяет овладеть Синявино и развить успех на Московскую Дубровку. Решить первую задачу – освободить Синявино – должны были действующие здесь 3-я и 19-я гвардейские стрелковые дивизии. В то же время нашему соединению предстояло сдать полосу севернее озера Синявинское свежей 259-й стрелковой дивизии из корпуса Гагена, которая должна была опрокинуть противника и наступать к Неве.

Военный совет армии рассмотрел положение на стыке 24-й гвардейской и 265-й стрелковой дивизий. Факт успешного отражения контратак противника был расценен как признак, свидетельствующий, что гитлеровское командование не в состоянии добиться здесь серьезного результата. В итоге такой оценки мы получили 2 сентября 1942 года приказ перегруппировать силы дивизии и нанести удар в южном направлении из района высоты с отметкой 40,8 на тылы тортоловской группировки немцев. Я принял решение в первом эшелоне иметь 71-й и 72-й стрелковые полки, а 70-й полк вывести во второй эшелон и поставить за 72-м полком. Таким образом, главный удар дивизия наносила левым флангом. Слева от нас, тоже на юг, должна была наступать 32-я отдельная стрелковая бригада 4-го гвардейского стрелкового корпуса.

Развитие удара армии одновременно в западном направлении, а также и на юг было бы, видимо, перспективно при иной, более благоприятной обстановке. Уже впоследствии стало ясно, что наступление в южном направлении, где противник сосредоточил свежие силы и господствовал в воздухе, не сулит удачи. Но приказ есть приказ. Перегруппировку мы закончили на следующий день. 4 сентября 259-я стрелковая дивизия, теперь наш правый сосед, нанесла удар на запад. Атаковала Синявино 19-я гвардейская дивизия. Командование фронтом ввело в дело другие силы 4-го гвардейского корпуса, а вслед за ним и 2-ю ударную армию.

* * *

Из воспоминаний Э. Манштейна:

«…4 сентября вечером мне позвонил Гитлер. Он заявил, что необходимо мое немедленное вмешательство в обстановку на Волховском фронте, чтобы избежать катастрофы (курсив мой. – П.К.). Я должен был немедленно взять на себя командование этим участком фронта и энергичными мерами восстановить положение. Действительно, в этот день противник в районе южнее Ладожского озера совершил широкий и глубокий прорыв занятого незначительными силами фронта 18-й армии…

И вот вместо запланированного наступления на Ленинград развернулось сражение южнее Ладожского озера»[21]21
  Манштейн Э. Утерянные победы. М., 1957. С. 266.


[Закрыть].

* * *

Наступление двух наших полков и армейского резерва – 32-й отдельной стрелковой бригады, поддержанной танками, не привело к продвижению на юг. Да его и трудно было ожидать, поскольку враг в районе 1-го Эстонского поселка закопался в землю и подтянул много артиллерии, в том числе тяжелой. Господство фашистской авиации в воздухе было, можно сказать, абсолютным. Сотни самолетов-бомбардировщиков постоянно находились над нашим расположением и бомбили, бомбили без конца.

День 5 сентября выдался для нас на редкость трудным. С утра мы атаковали противника, но были остановлены. Я находился на наблюдательном пункте у Кухарева. Работали под пулеметным огнем, готовили повторную атаку.

Здесь меня и застал звонок командарма Старикова. Я доложил ему обстановку, сделав особый акцент на стыке с 265-й дивизией, которой приходилось, пожалуй, тяжелее, чем нам. Стык меня особенно беспокоил. Генерал пожурил меня за то, что без надобности, как он полагал, я выдвинулся на НП полка, и решительно предупредил, чтоб о соседях и флангах я не думал. «Это, – сказал Стариков, – дело командарма». Разговор меня обнадежил. Уверенный тон генерала был хорошим признаком.

Уже перед вечером я вернулся на свой НП. Только умылся, как позвонил К.А. Мерецков. Он поздоровался и без предисловий заявил:

– Гляди за левым флангом! И днем и ночью гляди. Тут замышляется что-то большее, чем можно предполагать. Не только в воздухе, но и на земле появились новые крупные силы противника. Что они собой представляют – мы пока не знаем.

– Надо ли мне наступать? – в свою очередь спросил я.

– Пока надо. Это путает противника и служит лучшим видом нашей защиты, – закончил разговор Кирилл Афанасьевич. – К обороне перейдешь шестого сентября.