Текст книги "Что такое любовь?"

Душа мягче воска

 
Душа мягче воска того, кто влюблен,
Он чарами женщины связан.
От ревности стал, словно желтый лимон —
Окраскою сердцу обязан.
 

Монолог влюбленного

 
Волю я собрал в кулак,
Только пальцы слабы.
Сам себя ругаю так:
«Не мужик ты – баба!
 
 
Что в ней милого нашел?
Тощая, как вобла,
Обернула тело в шелк,
Выпирают ребра»
 
 
Ну, а кто-то, как назло,
Мне противоречит:
«Что несешь ты, пустослов,
Посмотри на плечи!
 
 
Как прекрасны и круглы,
Шея горделива.
Где увидел ты мослы?
Девушка – красива!
 
 
Не бросай на деву тень,
Не ищи изъяны!
Хороша, как ясный день,
Признавайся прямо,
 
 
Ведь она милее всех:
Пухленькие губки,
Серебристый звонкий смех,
Перламутром зубки»
 
 
Я сегодня не в себе —
Одолел лукавый!..
Снова я плетусь к тебе,
Повернув направо,
 
 
Укорачиваю путь,
Не гляжу под ноги,
Только б шею не свернуть,
Сделаться убогим.
 
 
Что-то шепчет, говорит
Прямо мне на ушко:
«У нее огонь горит,
Собрались подружки».
 
 
Принял стойку, как сурок,
Замер на мгновенье.
Слышу звонкий голосок,
Принято решенье:
 
 
Я вошел в девичий круг —
Под гармошку танцы…
Раскраснелись все вокруг,
Залиты румянцем.
 
 
Ну, а ты в расцвете лет,
В вышитой сорочке;
Личико, как маков цвет,
Я мочки на щечках.
 
 
Что за бедра, что за грудь!..
А какие ножки!
Не танцуют, а плывут
В беленьких сапожках.
 
 
Не спускаю с них я глаз,
Словно взгляд прикован,
Хоть их видел много раз,
Но хочу их снова…
 
 
Я, конечно, не монах,
(И устав нестрогий.,
Только все мои слова
Превратились в слоги.
 
 
Не могу я их собрать,
Ты – не помогаешь…
Можешь ты меня понять:
Я – изнемогаю!
 
 
Я свободу потерял,
Но, и не жалею…
Я б на руки тебя взял —
Обними за шею…
 
 
Я сегодня уведу,
Ну, а там, что будет…
Пусть накличу я беду,
Но любовь добуду!
 

Часто случается так, что иной раз не замечаешь красы человека и вдруг, приглядевшись, понимаешь, как здорово ошибался…

Дурнушкой показалась

 
Показалась вначале дурнушкой,
А потом он ее разглядел…
И колечки за девичьим ушком,
И как взгляд ее светел, несмел,
 
 
Лоб высокий и линии чисты
Очертания носа и губ,
Синих глаз, огромных лучистых,
Голос нежный, ласкающий слух.
 

Возможно любовное приключение, когда предмет интереса оказывается слишком контрастным с окружающими, оставляет по себе память на долгое время

Гостья

 
Все было, как всегда: такой же скучный день,
Улиткой время двигалось к обеду,
Под солнцем съеживалась тень
И выцветал свод голубого неба.
 
 
Как хлопья белой ваты облака
В оковах зелени холмы и долы.
Листва дерев колышется слегка.
Между цветов жужжа, летали пчелы
 
 
Все было, как всегда: я умирал от скуки,
(Мне кажется, в деревне жизни нет!)
Кусают комары… назойливые мухи
И это все в мои семнадцать лет…
 
 
Всё, как всегда, в душе бывает злость,
Но слишком поздно говорить об этом…
В деревне я случайный гость,
Приехал к деду, бабушке на лето.
 
 
В деревне летом люди все при деле,
Здесь с раннего утра все заняты работой,
Крестьяне не заботятся о теле,
Здесь всё пропитано рабочим потом
 
 
И вдруг приезд к нам женщины «чужой»,
Такой здесь прежде не бывало,
Высокой, стройной, молодой,
Лицо красивое, чудесного овала…
 
 
С неё, оторопев, я глаз не отвожу,
Не в силах от «виденья» оторваться.
Как на верёвочке привязанный хожу.
Стараюсь ей приятным показаться.
 
 
Ворвалась в сонный быт кометою она,
Заставив учащенно сердце биться…
Вступила ночь в права, мне не до сна
Пришла любовь, заставив покориться.
 
 
Глухая ночь. Я встал и к ней иду.
Как будто совершаю преступление…
Чу, шорох – тут же замираю на ходу,
Готовый спрятаться в единое мгновение!
 
 
Чуть-чуть дыша, приоткрываю дверь,
От страха мое сердце замирает.
Я вижу белую примятую постель
И ножку дивную, свисающую с края.
 
 
Все скрыто остальное покрывалом —
Под ним я контуры угадываю тела
И блики серебра луны мне открывали
Черты лица ее. Душа обнять её хотела…
 
 
Вдруг вздох глубокий спящую потряс,
Глаза открыла, на меня взглянула-
Как в сетке птица, в чувствах я увяз.
Она с улыбкой руку протянула:
 
 
Звук мягкий голоса ее заворковал:
– Ты, друг мой юн, но дерзок и отважен…
Наверно бог любви тебя сюда послал?
Ты здесь давно один стоишь на страже?
 
 
Но, коль пришел, иди сюда… не съем…
Непрошенным сюда прийти ты мог…
Поняв, что взят я женщиною в плен.
Я подошел к постели, сел у ног.
 
 
Тут взгляд на пол нечаянно упал,
Там, на полу лежало её платье
Поднял его… Вихрь рук и поцелуев вал.
Я задыхался, умирал в объятьях
 
 
С тех пор прошло немало долгих лет,
но помню каждое мгновение
Ведь на земле иного счастья нет
Служение любовному влечению!.
 

Любовь может близких людей превратить в смертельных врагов…

Она не любит дележа сердечных мук! Кто-то должен обязательно уступить… Добиваются своего даже путём физического устранения.

Третий-лишний

 
Приветлива, тиха зеленая долина.
Неторопливо катит воды Лон,
Пасутся на лугах и гуси, и скотина,
Оградой каждый домик окружен.
 
 
Но не всегда здесь тихо и спокойно —
Разносятся повсюду дым и смрад…
Междоусобные бывают часто войны,
И хижины крестьянские горят.
 
 
Бегут тогда и стар, и млад
Под стены грозной цитадели.
Построен много лет назад
Был замок для подобной цели.
 
 
Там, на скале, где Лон впадает в море,
Стоит высокий замок феодала,
Со временем, и непогодой споря,
И постарел, и очень пострадал он.
 
 
Там камень ноздреват, покрылся мохом,
Там трещина глубокая видна,
Там тянутся кусты чертополоха,
Ну, что сказать, – седая старина!
 
 
Сегодня замок кажется безлюдным:
На главной башне флаг обмяк, повис,
Настала череда дней пасмурных и
трудных,
Чуть теплится в старинном замке жизнь.
 
 
Хоть всходят караульные на стены,
Их перекличка слышна голосов,
Но так заметны в замке перемены,
Обителью он стал и филинов, и сов.
 
 
Так редко открываются ворота,
(Из дуба тесаны, окованы металлом),
Вокруг непроходимые болота,
Обходят стороною их недаром.
 
 
Чуть пошатнулся, в сторону ступил,
Уцепится зловонная трясина,
Не одолеть ее, не хватит просто сил,
Сомкнется, чавкая и пузырясь, пучина.
 
 
Суровый век, суровые сердца,
Но прежде в замке были смех, веселье,
Пирам, забавам не было конца,
Звучали песни бардов, менестрелей.
 
 
Нет баронессы, горлицы нет той,
Которую все знали и любили,
Что была замку сердцем и душой,
Легенды, про которую сложили.
 
 
Муж, старый лорд, барон
Одной ей покорялся, слушал,
Когда свирепым становился он,
Она одна смягчала ему душу.
 
 
Добра, нежна и не спесива —
Ну, сущий ангел на земле,
А до чего ж умна была, красива,
Хозяйкой была в замке, и в седле!
 
 
Ушла из жизни быстро, как сгорела,
И замок от печали постарел,
Надежность замка с нею отлетела,
Барон не совершает ратных дел.
 
 
Друзья барона редко навещали,
На службу королю отправлен сын,
И в замке тяжкой юдоли, печали
Остался одиноким господин.
 
 
Минует год, вот и прошел второй…
Ворота подняты, подъемный мост опущен,
И ранней, утренней порой,
Барон на жеребце, одном из лучших,
 
 
С отрядом всадников, пехотой,
Из замка выехал, отправился на юг,
С ним нет собак, ну, значит, не охота…
И маркитантки рядом не снуют…
 
 
Готовится набег, о том все говорит,
Так торопливы были эти сборы…
Кто станет победителя судить?
А осуждение – пустые разговоры.
 
 
Ведь только сильному служил тогда
закон,
А слабому – стенания и беды,
Продумал все и рассчитал барон,
Внезапность – вот условие победы!
 
 
Недели две отсутствовал барон,
Внезапно также, быстро возвратился
С красавицей вернулся в замок он,
Трофей богатый, им хвалился…
 
 
Шлет приглашенье в Лондон, королю,
Расцвечен замок, съехалась округа,
Он в замке свадьбу празднует свою,
Гостей знакомит с новою супругой.
 
 
Красавица послушна и тиха,
Король, не торопясь, осматривает деву:
«Под видом ручейка – здесь бурная река,
Лик не опущен, смотрит смело!
 
 
За нею нужен глаз, да глаз,
И то не усмотреть, она – южанка.
Муж ожидай измены и проказ,
Нет, лучше бы тон выбрал англичанку!».
 
 
За свадебным столом присутствовал
и сын,
В глазах его нет искорки веселья,
Он был печальным здесь один,
Залить печаль не помогает зелье.
 
 
Окончен пир, отец его позвал,
(И новая жена с ним рядышком стояла),
«Вот видишь, сын, – барон ему сказал, —
Судьба мне путь решений подсказала…
 
 
Моя жена хоть слишком молода,
Тебе в ровесницы годится,
Но будешь к ней почтительным всегда,
Как к матери родной к ней должен
относиться.
 
 
Она теперь и госпожа, и мать…
Пред нею преклони своё колено.
Ты ручку всякий раз ей должен
Целовать,
Как сын, и нежно, и почтенно».
 
 
К ногам, склонившись юной девы,
Ей ручку нежную целуя,
Сын слышал её голос, звонкий смелый:
«Как сына, Питер, вас люблю я!»
 
 
Могуч барон, да лик не светел,
Хоть хрупок сын, но ясен, словно день.
Отец на сына поглядел, заметил,
Как на лицо того упала тень.
 
 
Сказал барон: «Ты еще молод,
И время для тебя так медленно течет,
Ты, знаешь ли, что значит лютый холод?
Не тот, что север к нам сюда несет…
 
 
А тот, что сердце леденит,
Который не прогнать вязанкой дров.
Тепло любви ничто не заменит,
Она одна отогревает кровь.
 
 
Опять напомню, молод ты,
И кровь по чувствам бьет, как молот,
И неизвестно чувство пустоты,
Съедающий тебя, как ненасытный голод.
 
 
Я испытал и радость, и любовь,
Без матери твоей был замок этот пуст,
Остыла и замерзла моя кровь,
В душе моей обосновалась грусть.
 
 
Так не суди меня за то, что так решил,
Ты должен хорошо меня понять:
Два года я, по сути, и не жил,
Пока не подыскал жену, а тебе – мать!
 
 
Отпущенный отцом и мачехой, ушел,
И долго размышленьям предавался.
Что в доме он родительском нашел,
В нем быт таким же, прежним, оставался.
 
 
Все те же люди, воины, друзья,
С которыми гулял он в раннем детстве.
Но и того забыть совсем нельзя,
Что все исчезло с детством вместе.
 
 
Потом, двор королевский, шум и гам,
Пиры, приемы, псовая охота…
А сколько там таких красивых дам?
Для глаз и рук приятная работа!
 
 
И все ж, теперь он не юнец,
Чтоб с ним по-детски обходиться…
Не мог ли господин и мой отец,
Иначе радостью своею поделиться…
 
 
Ведь новая жена отца так молода,
Могла бы быть мне младшею сестрою,
Но, не по возрасту спесива, холодна,
Да, что и говорить, обижен я судьбою.
 
 
Ее мне матерью придется называть,
Оказывать сыновне послушанье,
Закрыть на все глаза бы, да бежать,
Не жизнь – сплошное наказанье.
 
 
И все же следует признаться, так свежа,
Так ослепительно она красива,
Чтоб от такой скрываться и бежать?
Не оторвать иного даже силой!
 
 
К тому же, время лучший врач для нас:
Все острые углы сотрутся, все притрется,
Все в божьей руце. Придет час,
И все иначе может, обернется?..
 
 
Хоть телом и могуч, но смертен мой отец,
А я – наследник замка и угодий,
Кто знает, где, когда, какой нас ждет конец?
Мне говорили, что отец – бесплоден…
 
 
С такими мыслями, наш юноша уснул,
Душа его в объятиях Морфея,
О, сколько раз во сне в грехах тонул,
И сколько целовал, я передать не смею?
 
 
Полученный весь опыт при дворе,
Во сне представлен эротической картиной,
Не пуританский нрав царил при короле,
Прославился скандалами своими.
 
 
У девы первая супружеская ночь.
Мигает свет свечи, танцуют тени.
Пришли прислужницы раздеться ей
помочь,
Дрожат у девушки чуть пухлые колени.
 
 
Постель холодная, дрожит невеста,
Барон с ней откровенно груб,
Ласкал рукой он потайное место,
Мозолиста рука, тверда, как дуб.
 
 
Ей это неприятно, больно,
Старается молчать, прорвется редко стон,
Ей крикнуть бы ему: «Ну, хватит же,
довольно!»
Невольницу-жену насилует барон.
 
 
Не подготовленною девой овладел,
Ну, словно она кукла, неживая,
Потом спиною отвернулся, захрапел,
Отвергнута жена, страдает молодая…
 
 
«Как, это – все? – в слезах она,
Такие унижения и боль!
И все это терпеть я каждый день должна,
И это издевательство – любовь?»
 
 
Вот все, что о любви бедняжечка узнала.
Живя средь стен отцовского дворца,
Ей прежде ласки матери хватало,
Хоть о замужестве твердили без конца.
 
 
Готовили к нему, немногому учили;
Игра на лютне, вышивание, псалтырь,
Писать, читать. Две книги у ней были —
Вот весь ее и кругозор, и мир.
 
 
А главное – послушной быть мужчине,
(Коль будет замужем она).
Раздора избегать без повода, причины,
Быть преданной обязана жена.
 
 
Всегда средь серых, мрачных стен,
Где жизнь размеренна и строга,
Где редко ожидают перемен,
Где все надежды лишь на Бога.
 
 
Родители ее не вывозили в свет,
Но слышала о рыцарских турнирах,
Увеселений в замке почти нет,
Готовились к войне, не думая о мире.
 
 
Подруги детства из простых семей,
Всегда приветливы, послушны,
Подобие живых и сдержанных теней,
Скромны, тихи, скучны и все же нужны!
 
 
Ей минуло пятнадцать, ровно в срок,
И зачастили в замок женихи,
Но жизнь преподнесла суровевший урок:
Как ни были те женихи плохи,
 
 
Но был хоть выбор предоставлен,
(Теперь от выбора остался только след),
Пришел чужак, набегами прославлен,
Везет её к себе, где близких просто нет.
 
 
Она – его трофей, его почетный приз —
Отец сражался, побежден и сдался.
Чтоб сохранить владения и жизнь,
Он победителю отдать ее поклялся!
 
 
Муж будет у нее и славен, и богат,
Вот только стар, и к ней суров,
Со страхом ехала, здесь ожидая ад,
Обитель ведем, колдунов, и сов.
 
 
Но, что увидела? Поля, сады, деревья,
Такие ж замки, такие ж города,
Такие ж тихие и жалкие деревни,
И, кажется, такая ж и беда…
 
 
Вот только часты здесь дожди, туманы,
Вокруг болота, топи, вереск, хмель,
Обычаи немного странны,
Не пьют вина, но пьют невкусный эль.
 
 
В честь юных дев не бьются на турнирах,
Закон такой им кем-то дан,
А за замужних, часто некрасивых
Сражаются, за благосклонность дам…
 
 
Ночь Питера была совсем иная,
Расслабилась мятежная душа,
В аду он побывал, а кончил – раем,
О, как прекрасна дева, хороша!
 
 
Проснулся он иным, перерожденным,
О, сколько планов в юной голове!..
На мачеху он смотрит не смущенно, —
Чему-то ж научился при дворе?..
 
 
Жизнь нанесла последние штрихи.
И понял он, что в мачеху влюбился!
И ранним утром за свои грехи
Он в церкви Богу истово молился.
 
 
Им начата осада «цитадели»,
Невидима пока для посторонних глаз.
Упорно Питер добивался цели,
Но сам, как птица, по коготок увяз.
 
 
Ему казалось, он ведет осаду,
Но под него подведен был подкоп,
Оплошности воспринимал с досадой,
По-сути и ослеп. По-сути и оглох!.
 
 
Близ мачехи торчать – так вызвать
Подозренья…
Вдали – не проявить к ней чувств,
Но та сама, не тратя ни мгновенья,
Порабощала сына по чуть-чуть.
 
 
То взгляд метнет, лукавый, яркий,
Улыбкой нежной озариться рот,
В душе надежда вспыхнет жарко,
По телу холодок, на лбу проступит пот.
 
 
То изогнет свой гибкий юный стан —
Так обольстительна, чудесна поза,
И тут же взгляд усталым ее стал,
Поникла, словно обожглась морозом.
 
 
Бледнеют щеки, взгляд суров, колюч,
Отрывисто цедятся ею фразы.
Скользнул по Питеру надежды луч,
И угасает без причины, разом.
 
 
Иные отношения с бароном,
Она – его послушная раба.
Пред Богом и людьми, перед законом,
Не преступить закон, для этого слаба.
 
 
Нет власти у нее над ним,
Быть может, отгорел, став старым,
Он – муж ее, ее он господин,
Он не доступен женским чарам.
 
 
Не ласков с нею, грубо брал,
Лишь только б похоть овладела,
И место для любви барон не выбирал,
И способ тот, каким ему хотелось.
 
 
Нередко осквернял ланиты, рот,
Плеваться и рыдать хотелось…
Да, грубый, неотесанный народ,
Война, одна, казалась ему делом.
 
 
А, впрочем, в те, былые времена,
Любая женщина насилие терпела,
Какая б ни была красивая страна,
Бесправье женщины было ее уделом.
 
 
А внешне все казалось так красиво,
Сражались рыцари во славу дам,
Ее достоинства, хваля велеречиво,
Был каждый неотесанный чурбан,
 
 
Цвета ее на шлеме, на плюмаже,
Он самой добродетельною звал,
С избранницей не встретившись ни разу,
Он образ облачный и неживой создал.
 
 
Живую женщину, о чем тут говорить,
Пусть мусульманка, христианской веры,
Мужчина мог насиловать, убить,
О том в истории немало есть примеров.
 
 
Нет женщины, не испытавшей боль,
Пусть был он избранным мужчиной,
Какою же была тогда любовь,
Коль поведением не уступал скотине?
 
 
Невольно шло сравнение мужчин,
Один могуч, другой так мягок, слаб,
Один – ее законный господин,
Другой приемный сын, послушный раб.
 
 
Борьба в душе у Питера бурлит,
Любовь и долг соединились вместе,
Не в силах он хоть что-то изменить,
Отсюда – не находит себе места.
 
 
При выборе любом, любовь неодолима,
Во всеуслышане готов о ней кричать,
Во сне он постоянно шепчет ее имя,
А днем, приходится сжать сердце
и молчать.
 
 
Нет родственной души, чтоб подала совет,
Он, как в лесу, густом и незнакомом,
Кроме отца, родных и близких нет,
Он мечется в стенах родного дома.
 
 
Безвыходность отлично понимая,
Но, не желая с нею примириться,
В тисках самим им созданного рая,
Он бьется, словно пойманная птица.
 
 
«Ну, облегчи страдания мои, —
Молил он молчаливыми устами,
Подай мне знак хоть крохотной любви,
И буду, счастлив я под небесами…
 
 
Не вижу пред собой преград,
И узы брачные твои с моим отцом…
За все грехи ответить буду рад,
Когда предстать придется пред творцом.
 
 
Переступить через родную кровь,
Предательства познать искусство,
За всю, пусть безответную любовь,
Готов я совершить любое безрассудство.
 
 
Вниманье дорого не мачехи, а девы,
Но как тебе любовь мою излить?
Всё высказать открыто, честно, смело?
Нет, путь такой и при дворе изжит!
 
 
Ухаживанье, флирт так долго длятся там,
Хоть мнимые, но ценятся страдания,
Там приступом не добывают дам,
Не просто приковать к себе внимание»…
 
 
Он жаркие бросает деве взоры,
Но мачеха по-прежнему строга,
Любовь к наследнику ведет ее к позору,
Ведь честь барона слишком дорога,
 
 
Чтоб ею пренебречь, преступно и опасно.
Конечно, юноша душой открыт, красив,
Но все старанья Питера напрасны,
Ему противостоять еще ей хватит сил.
 
 
Он сердце вырвать из груди готов,
И в ноги бросить чудной Леоноре,
Нет, не найти таких красивых слов,
Чтоб передать любовь его и горе.
 
 
Возникла ревность, ненависть к отцу,
Она росла, всего заполонила,
Не замечал, что движется к концу,
Кровь юная играла и бурлила.
 
 
Сыновний долг и рода честь,
Что без нее? Одни слова пустые!
Как долго на себе страданья несть,
Лишь только для того, чтоб
опозорить имя?
 
 
Исход один – он заточен в подвал,
Суд королевский, скорый приговор,
Не понаслышке, видел это, знал,
Ждет дворянина плаха и топор.
 
 
Но постоянно повода искал,
Хоть как-то к деве прикоснуться,
Сиденье, где она сидела, целовал,
От чувств любви готовый задохнуться.
 
 
Его любовь заметной многим стала,
Ее не замечал пока отец,
И мачеха сражаться с ним устала,
Но, сдаться, означало бы конец!.
 
 
Собравшись с духом, Питеру сказала:
«Любовь погубит, ты – безумен!
Нас жизнь и так жестоко наказала,
Так будь же, наконец, благоразумен!
 
 
Коня седлай, тебе уже пора,
Наверно, при дворе тебя заждались!
Пусть не любимец короля, двора,
Но, правила какие-то остались?
 
 
Не будь жестоким, пожалей меня,
Твой лекарь – ожиданье, время!
Пришла твоя пора, седлай коня,
Смелее Питер, ногу в стремя!»
 
 
Ты видишь сам, живу, как в клетке,
Несчастней нет, наверное, меня,
Частицы счастья выпадают редко,
Не мучь меня, седлай скорей коня!»
 
 
Такая ж мысль пришла барону:
«Король не терпит вольностей вассала,
Обязан подданный служить его короне,
И точно выполнять, что приказал он.
 
 
А Питер не спешит, чему-то даже рад,
Что долго в замке пребывает,
Да столько дней уже подряд,
Нет, что-то мой сыночек затевает…
 
 
Почтителен, и честь мою блюдет,
Пока я Питером доволен…
Но время в замке медленно идет,
Пора бы молодцу и погулять на воле
 
 
Домой он прежде не спешил,
Двор королевский создан не для скуки,
И я когда-то королю служил,
Прошел при нём хорошую науку.
 
 
С приходом баронессы юной,
Жизнь снова в замке бьет ключом,
И песни часто слышны ночью лунной,
Но, Питер здесь как будто ни причем»?…
 
 
Лорд старый не умеет притворяться,
Привык, открыто все решать,
Еще он может на мечах сражаться,
И правду божьим судом доказать.
 
 
«Через неделю, может, через две, —
Наполнится дукатами кошель, —
И Питер будет вновь служить при короле, —
Я так решил!» И сын повеселел.
 
 
Мир мятежей и частых смут,
Набегов мир и мир скандалов,
Когда не в битвах люди мрут,
А мрут от яда и кинжала.
 
 
Мир грубой силы и страстей
Характер выковал особый:
Ждать нападения гостей,
И за улыбкой видеть злобу.
 
 
Ладонь открытой показать,
Не значит – чисты намеренья,
И клятву давши, не сдержать,
Обычное тогда явленье.
 
 
Победа – трезвость и расчет,
Ложь, недоверие – победа,
Ошибки мелкие не в счет —
От них не остается следа.
 
 
Какой комфорт, какой уют?
Потолще б, да повыше стены!
Кидают камни, смолы льют…
Всего опаснее – измена.
 
 
Один из страха изменил,
Другой из корысти и мести,
Ворота тот врагу открыл,
Тот ложью усыпил и лестью.
 
 
А результат всегда один,
И предсказать его не сложно,
Погиб не только господин,
Предателя убьют, возможно.
 
 
Над замком вьется дым и смрад,
В огнях и заревах округа,
И убивают всех подряд,
И режут «преданного друга»
 
 
Всей кожей чувствует барон,
Вокруг него сгустились тени.
Где допустил ошибку он,
Интриг и нападений – гений?
 
 
Пока еще не видима беда,
Неведомы пока ее размеры,
Не видно даже тонкого следа,
Но опасенья – не химера.
 
 
Удвоить нужно осторожность,
Чтоб враг достать его не мог,
Тогда появиться возможность
Врага поймать, застав врасплох.
 
 
Сверлящий проникает взгляд,
Неведомый, но полон злобы
лютой!
Что ожидать: кинжал, иль яд…
Средь ночи? Каждую минуту?
 
 
Средь мира, отдыха, покоя?
Охота ли идет на лис?
Взгляд постоянно беспокоит,
К тому ж средь дружественных лиц.
 
 
Барона чувства не подводят,
Так беспокойны стали сны…
Предатель где-то, рядом, ходит
Есть связь, с поступками жены…
 
 
«Пока чиста она, невинна,
Издалека сюда её привез;
Пусть взята мною и насильно,
Но, где-то? Что-то? Вот вопрос?
 
 
Пока сильна, крепка десница,
Душа без боя не уйдет,
Но с мыслью нужно согласиться,
Что враг не дремлет, где-то ждет!
 
 
И время проявит, возможно,
Пусть враг свой приоткроет лик…
А может, ощущенья ложны?
Быть может, от людей отвык?
 
 
«Нет рядом той, Елизаветы,
Та была всем, душой и телом,
Мне украшеньем служит эта,
И я люблю ее меж делом.
 
 
К тому же, что могу я дать,
Коль десять лет, как я бесплоден?
В душе не обитает благодать…
Я женщин ем, когда голоден,
 
 
Элеонора чувствует беду,
Она повсюду между дел!
У глупости идти на поводу?..
Терпение —пока ее удел»
 
 
Почтение служанок, слуг,
Два пажа юных верно служат,
Каких еще ей требовать услуг,
Когда она под властью мужа?
 
 
Но все же не слепа она,
И видит Питера страданья,
Вниманием его окружена,
И в мире чудных ожиданий…
 
 
Вот-вот, опять произойдет?
Иль нет, такое завтра будет,
Как время тягостно течет…,
Но вряд ли женщина забудет…
 
 
На краткий срок умчался муж,
А Питер в замке оставался,
Какое счастье быть без уз…
Он мачехою любовался
 
 
Пред нею на колени стал,
Он, как богине, ей молился,
Он запах женщины вдыхал,
И линий чистоты ее дивился…
 
 
Лицом он зарывался в шелк,
В движеньях ласки руки, губы,
Земного ангела нашел,
Он мягким с нею был, не грубым.
 
 
Забыты Лондон, и король,
Забыты пиршества, забавы…
Сдержать бунтующую кровь?
На чувства не найти управы!
 
 
Сдержаться, коль любовь пришла?
Не видишь – солнышко не светит…
Заброшены им все дела,
Одна она – на белом свете.
 
 
Как нежно руки обнимали,
Как тело гладили ее,
Уста так крепко целовали,
На сердце сладко у нее,
 
 
Горели жаром поцелуи
На коже розовых ланит,
Лились слова, как пенны струи,
Он как вино ее пьянит.
 
 
Он целовал ей ноги, руки
Он целовал ее меж ног,
Бессчетно раз, блаженны муки,
Дарил себя он, видит Бог!
 
 
За сцен подобных повторенье,
Готова жизнь свою отдать,
На смерть готова, на мученье,
Лишь вновь все это испытать!.
 
 
Что может дать барон, мужлан?
Любовь во Франции иная…
Там будут даму ублажать,
Здесь кавалеров ублажают!
 
 
И в меру грубость в мире тех,
Любовь там – просто праздник.
Коль муж суров, не до утех,
Зато любовник, вот – проказник!
 
 
Но и барон, хоть стар, не слеп,
В соперники – родного сына,
Чтоб стать свидетелем утех?
На роль слепого господина?
 
 
Он стал следить и замечать,
Что между мачехой и сыном —
Снята молчания печать…
Что происходит? В чем причина?
 
 
Меж сыном и женою блуд?
Под крышей замка родового?
Пусть будет справедливым суд!,
Судимы королем и Богом!.
 
 
Прелюбодейство ждет расплата,
Суровый приговор и скор,
Пусть сына ожидает плаха,
Жену– изменницу костер!
 
 
И тут же мысль, какой позор?
Видна французская порода!
Пусть сын его и подлый вор, —
Единый продолжатель рода.
 
 
Казнят его, и род угас,
За что сражались наши предки?
Наверное, и среди нас,
В любви предательства нередки?.
 
 
С ней рассчитаться мне легко,
Казню, и вскоре все забудут!
Прольется кровь, как молоко,
Ведь поймана она на блуде.
 
 
Взять грех на голову свою?..
А с сыном как? Швырнуть перчатку?
Родную кровь пустить в бою?
Да месть моя не сладка!
 
 
Была б жива Елизавета,
Она б сказала, как тут быть?
Чтоб не страдать потом за это,
Ведь сына просто не убить?
 
 
И снова закипает злость,
Он в блуде представляет сына,
Мужская ревность – в горле кость,
Отца, барона, господина!
 
 
Глухая ночь, сон не идет,
Запятнана его гордыня,
Сомненья прочь, возмездье ждет
Увязшего во блуде сына.
 
 
Рассвет чуть брезжит, звон мечей…
Скрипят под тяжестью ворота…
Барон при свете двух свечей
Оделся в панцирь. Ждет работа!.
 
 
Рубились тяжко, враг бежит!
Ворота вновь на брус заперты.
Барон сражен, в крови лежит.
Есть с двух сторон большие жертвы.
 
 
Все б ничего, да вот дела?…
Ведь на спине барона рана?
…И з замка пущена стрела!
А это – как ни как, но странно?..
 

Белый цвет! Цвет света, целомудренности и чистоты. В белый цвет наряжаются деревья весной, подвенечное платье невесты – белое!