Текст книги "У пещер «Богом зданных». Псково-Печерские подвижники благочестия XX века"

Часть II
Жизнеописание Псково-Печерского старца АРХИМАНДРИТА АФИНОГЕНА (в схиме Агапия) (Агапова, 1881–1979)

Архимандрит Афиноген (Агапов) (в схиме Агапий)

Глава 1
"…Я ходил по земле, а никого… не замечал…"
(краткие сведения о старце Афиногене)

История древнего Псково-Печерского монастыря, насчитывающая уже более пяти столетий, есть, прежде всего, история непрестанного духовного подвига, молитвенного предстояния ее иноков пред Господом и Его Пречистой Матерью. Имена многих духоносных старцев, преподобных отцов, чьи святые останки покоятся в знаменитых «Богом зданных» пещерах, хорошо известны в истории русской святости. Имена некоторых из них нам неведомы, но их сердца в равной степени пламенели горячей любовью ко Господу и Пресвятой Богородице, а иноческие труды этих подвижников являют нам ныне образ подлинного монашеского жития. К числу многоопытных в иноческом делании старцев подобает отнести и известного духовника братии Псково-Печерского монастыря, приснопамятного архимандрита Афиногена[24]24
  Приняв схиму с новым именем Агапий лишь за полтора месяца до кончины, старец так и остался для всех отцом Афиногеном. Под этим именем он предстает в книге.


[Закрыть].

Простосердечный и любвеобильный, имевший особую силу молитвы, отец Афиноген принадлежит к цвету истинного псково-печерского старчества. Кроткий и тихий, он с удивительным терпением, уповая на одно только милосердие Творца, переносил все выпадавшие на его долю житейские испытания, несчастья и болезни, никогда при этом не ропща и смиренно неся свой жизненный крест. В самые тяжелые годы жизни, в лагерях и ссылках, старец всегда и во всем полагался на волю Божию, укрепляясь молитвой. И Господь cторицею воздал ему за смирение и силу его веры.

За несколько лет до смерти старец уже жил как бы в двух мирах: не только в дольнем, земном, где попрежнему вел брань с духами злобы и страстями человеческими, но и в мире горнем. В его автобиографических записках сохранились по-детски простые и искренние воспоминания о подобных таинственно-благодатных соприкосновениях с «Божьим миром».

С 1960 года на плечи игумена Афиногена легло нелегкое бремя послушания братского духовника, а кроме того, его благословили отчитывать бесноватых после кончины иеросхимонаха Симеона (Желнина). Незадолго до отшествия ко Господу старца Симеона наместник Псково-Печерского монастыря архимандрит Алипий (Воронов; 1914–1975) спросил у него, кто сможет взять на себя эту сложную и опасную обязанность (в просторечии – отчитку) после его смерти. Отец Симеон, не задумываясь, назвал игумена Афиногена. Спустя некоторое время отец Афиноген зашел навестить больного старца. И тот неожиданно для него дал ему книги, по которым обычно сам читал канон и молитвы над бесноватыми, и тут же благословил отчитать несколько человек. Отец Афиноген, исполнив поручение старца, вернул книги со словами: «Ну вот, я всех отчитал; теперь знаю, как это делается». Однако старец Симеон вновь вручил ему книги, сказав: «Нет, я дал тебе их уж навсегда».

Отчитывал старец обычно в своей келье. Она была невелика, и люди зачастую стояли в дверях и даже в коридоре. По милости Божией и молитвенному предстательству старца – он имел большое дерзновение пред Господом! – многие бесноватые и больные получали исцеление и духовное утешение. Отец Афиноген имел многочисленных духовных детей, всегда стремившихся попасть в Печоры, чтобы исповедаться и получить благословение старца. Прощая грехи и отвечая на вопросы, он помогал своим чадам советом в житейских делах, молитвенно поддерживал в выпадавших на их долю бедах и несчастьях. Умудренный благодатью Божией, старец Афиноген всегда находил добрые слова, вразумлявшие и укреплявшие его духовных детей.

Отец Афиноген всегда оставался крайне воздержан, ел мало. Вообще потребности его ограничивались только самым необходимым для поддержания жизни. Старец был невысок, худ. «Я – полчеловека», – говорил он о себе.

В заключение этого краткого предисловия хочется привести собственные слова архимандрита Афиногена, выражающие то высокое духовное состояние богопредстояния и богообщения, в котором он пребывал в конце своего долгого и многотрудного жития: «…Я ходил по земле, а никого… не замечал. Я чувствовал, что Господь во мне и я в Нем. Душа тянется к Господу; и спишь… телом, а сердце молится. Тогда тебе ничего не надо, а только услаждаешься Господом».

Архимандрит Афиноген (в схиме Агапий)

Глава 2
На пути к «Хозяину вечному»
(Жизнеописание старца Афиногена)

Старец Псково-Печерской обители архимандрит Афиноген (в миру – Василий Кузьмич Агапов) родился 24 января 1881 года в деревне Карманово Вышневолоцкого уезда Тверской губернии.

Родители его, Кузьма Агапович и Ирина Дмитриевна, были крестьянами. Младенца назвали Василием в память святителя Василия Великого. Еще в раннем детстве Василий почувствовал желание посвятить всю свою жизнь Богу и уйти в монастырь. О том времени старец пишет в «Автобиографии» так:

«С какого возраста у меня сложилась мысль и желание уйти в монастырь? Родители мои, отец и мать, были неграмотные; у нас в доме не было никаких книг – ни молитв, ни для чтения. Родители были заняты крестьянским делом. Отец любил молиться, поклоны клал, а мать как встанет с кровати, ну перед иконами покивает немного головой и побежит. Нас учить молиться было некогда, но у меня как-то созрело желание молиться с пятилетнего возраста. Хотя я ничего не понимал, но очень любил слушать взрослых, когда они читают или говорят о чем-нибудь божественном, а особенно о монастыре, и нашел, каким путем себя вывести из тьмы греховной».

«После того моего порыва уйти в монастырь, – пишет далее старец, – прошло четыре года, и мои желания заглохли, и я забыл о монастыре».

На восьмом году от роду мальчик был отдан учиться в земскую трехклассную школу, а по ее окончании родители отправили его (в 1894 году) в Санкт-Петербург и определили в швейную мастерскую, которая принадлежала его дяде. Тот был крестным отцом Василия. Так началась его жизнь в российской столице. В период обучения Василия швейному делу с ним произошло чудесное событие. Вот как много десятилетий спустя, незадолго до смерти, отец Афиноген вспоминал происшедшее с ним тогда в Санкт-Петербурге, в храме преподобного Андрея Критского во время богослужения…Я с другими мальчишками пришел ко всенощной; пришли [мы] к амвону и стали ставить и снимать свечи с подсвечников. А я стою отдельно и смотрю на икону преподобного мученика Андрея Критского. И вдруг я очутился на амвоне – стою на коленях, а старичок меня благословляет и, наклонив свою головку ко мне, поцеловал меня и скрылся. А я стою на коленях и думаю: «Кто же этот старичок?» А потом, увидев его на иконе, говорю [себе]: «А вот этот самый на иконе и есть». И я очутился за [амвонной] решеткой, где я и стоял [прежде]. И я боялся сказать кому-либо, а потом и забыл; и вот только теперь вспомнил. Еще одно важное событие связано с именем святого праведного Иоанна Кронштадтского, увиденного Василием на Балтийском железнодорожном вокзале в Санкт-Петербурге. Между отцом Иоанном и Василием не произошло никакой беседы: юноше даже не удалось приблизиться к батюшке, не то что поговорить с ним. И все же впоследствии старец, как бы заново оценивая прожитую им долгую жизнь, склонен был считать, что эта мимолетная встреча с отцом Иоанном особенно, духовным образом, сказалась на всей его дальнейшей судьбе и что его решение уйти в монастырь, последовавшее вскоре, – результат молитвы о нем знаменитого «всероссийского батюшки».

Это было в 1903 году в воскресенье перед масленой седмицей. Я и мой товарищ Иван вечером пошли гулять; пришли на Балтийский вокзал и прошли на платформу, где пассажиры садятся в вагон. Идем и вдруг нам навстречу толпа людей – и мужчины, и женщины. И я слышу говорят: «Батюшка отец Иоанн идет». Ну что же, мы встретились с ними. Нужно было бы подойти к нему, взять благословение, а у меня не было этого понятия. Они прошли; я постоял, на них посмотрел и побежал за ними. Они – значит, первый батюшка отец Иоанн и все его провожатые – вошли в вагон. И я хотел войти, но они и двери закрыли. Я остался и думаю: вот так и в Царство Небесное тебе закроют дверь. И пошел обратно… Ну, эта встреча, наверное, и не просто была, но на меня она ничего не произвела…

Впоследствии старец подробно описал в своей «Автобиографии» момент, решивший окончательно его уход в монастырь.

…Вот наступил Великий пост. Во второе воскресенье вечером наши мастера все ушли гулять, а я не пошел – был один. Вот выходит хозяин мой, дядя и крестный, и говорит: «Ну, крестник, давай я тебе почитаю “Жития святых”». Я говорю: «Почитай». Вот он выносит книгу – три месяца в одной книге – Димитрия, Ростовского митрополита, и начал читать житие преподобного Иоанна Кущника (память 15 января). Вот он читает, а я со слезами на глазах говорю: «Господи, когда же я пойду в монастырь?» [Чтение это], конечно, как обычно и бывает, вызвало такое чувство, [но оно] потом опять заглохло.

Вот дожили до Пасхи, сходили к утрене в 12 часов ночи, послушали пение «Христос Воскресе». А потом начинается гулянка, и мы не работали четыре дня, все гуляли. Ну а [на] пятый день хозяин уже выдал работу. Нужно начинать работу, а сам он ушел. А я взял работу, положил ее, а сам сижу, руки опустил, неохота начинать. А в этот момент вдруг входит хозяин, подходит ко мне и говорит: «Ну, ты что же, крестник, не работаешь?» А я отвечаю: «Ну, крестный, какая работа с праздника?» А он мне и говорит: «Знаешь что, крестник, я тебе надоел и ты мне надоел, иди-ка поищи другого хозяина». А я ему говорю: «Да, крестный, пожалуй, я пойду искать другого Хозяина – Вечного». Вот я сам удивляюсь, откуда у меня взялись эти слова: «искать Хозяина Вечного». Об этом я и мысли не имел.

«Когда прииде Божие знание», тогда я совершенно спокойно ушел в воскресенье Фомино: сходил к ранней обедне, помолился Матери Божией, попросил указать мне путь, куда идти; ну а после обеда крестный отец благословил меня иконой преподобного Нила Столобенского, и я пошел на Московскую заставу по шоссейной дороге. И по этому моему такому быстрому уходу я предполагаю, что была молитва отца Иоанна, когда мы встретились с ним на Балтийском вокзале.

Идя шоссейной дорогой между станциями Тосно и Ушаки, [я увидел, что] на дороге лежал большой камень. На этом камне сидел человек, с длинными волосами, в монашеской одежде. Я поклонился ему и пошел дальше. Но он меня пригласил с ним отдохнуть на камне. Я вернулся, сел с ним, и он начал меня спрашивать: откуда я и куда иду. Я же сказал, что иду в какой-либо монастырь – пойду в Новгород, там много монастырей. А он говорит, что «будет здесь недалече станция Любань, а от нее в сторону налево будет монастырь, недавно открыт, там настоятелем игумен Арсений. Иди туда, он тебя возьмет».

На второй день мы дошли до Любани. Он мне показал дорогу, куда идти, а сам сказал, что поедет дальше на поезде. И я пошел в этот монастырь. [По дороге] встречается один человек и, узнав, что я иду в монастырь жить, начал меня отговаривать: чтобы я не оставался в этом монастыре, но шел в другой, лучший. Я его не послушал, а пошел дальше. Пройдя немного, вижу: еще один человек, и, наподобие первого, начинает хулить этот монастырь и настоятеля и звать меня в Новгород, в богатый монастырь. А я сказал, что дойду сюда: если не возьмут, то туда пойду. И пошел дальше.

Пришел я – уже стемнело. В странноприимной ночевал; на другой день сходил в церковь к утрене. Спросил одного монаха, как мне увидеть игумена. Он мне говорит: «Еще рано, пойди, отдохни, потом увидишь». Пришел я опять в странноприимную; прошло время часа три – вдруг мне говорят: «Иди, вон там игумен идет». Я быстро вышел и пошел навстречу игумену. Поклонился ему до земли. Он меня взял за руку, приподнял и говорит: «Что тебе нужно?» Я говорю: «Батюшка, возьми меня в ваш монастырь жить». Он спросил, откуда я пришел. Я сказал, что из Петербурга. Он говорит: «Какую имеешь специальность?» Я сказал, что могу шить одежду. Он говорит: «Ох, милый, нет, тебя я не возьму. Я знаю, петербургские жители мастеровые все порченые, балованные. Наверное, ты убежал от хозяина, у нас хочешь укрыться. Нет, милый, поезжай обратно к хозяину».

Я говорю, что нет, я не убежал, у меня и паспорт есть – ради Бога возьмите. Долго он еще не соглашался взять, испытывал меня. Уж я потом встал на колени и со слезами на глазах стал просить. Тогда он за руку поднял меня и сказал: «Ну ладно, милый, оставайся, посмотрим, как ты будешь жить. А теперь иди, вот там землю помогай возить на огород и копай гряды». Я с радостью побежал от него. И так с 19 апреля 1903 года я начал жить в монастыре преподобного Макария Римлянина[25]25
  Имеется в виду Воскресенско-Макарьевский монастырь на реке Лезне, преобразованный в 1894 году из Макарьевской пустыни. Однако насельниками и богомольцами эта обитель по старой памяти продолжала называться пустынью.


[Закрыть].

Первые полтора десятилетия жизни в монастыре имели особое значение – в те годы благодать Божия особенно щедро изливалась в душу новоначального инока.

На исходе своей жизни старец часто говорил, что духовно-мирного состояния первых лет иночества ему более не удавалось достигнуть никогда. За несколько лет до кончины он так писал о том давно прошедшем времени: «Вот уже 22 года живу я в монастыре Псково-Печерском, но то мое духовное состояние уже не посещает меня. Господь дал ищущему и отнял от вознерадевшего. А теперь нет уже силы взыскать потерянное – то благодатное состояние, которое не возвращается».

Вот как продолжает описывать отец Афиноген в своих автобиографических заметках годы жизни в Макарьевской пустыни.

Послушание мне, конечно, было дано по моей специальности – шить одежду. Меня радовала установка жизни монастырской, ежедневное хождение в церковь. И еще больше меня пленили книги святоотеческие. Когда я стал их читать и познавать, что [я] есть прах и какая за него пред Богом ответственность, то я взялся за чувство покаяния. Когда я читал книгу о грехопадении или о высоте добродетели, то не мог себя удержать, чтобы не плакать, если только кто помешает; и нередко меня заставали сидящим за столом с книгой и с заплаканным лицом. Но некоторые братия недоумевали и говорили: «Что это наш брат Василий какой-то невеселый, задумчивый и плачет, наверное, больной».

Я, конечно, не имел страсти праздношатания – ходить по келиям к другим, празднословить. Я углубился в чтение книг и молитву Иисусову, а через семь лет я дошел до такого состояния, что не было у меня мысли посторонней: все забыл, и не напоминалось мне мирское; и к этому приложил еще, по совету аввы Дорофея, самоукорение, а оно возбуждало чувство покаяния. Когда я коснусь немного самоукорения со смирением, то они у меня вызывали чувство покаяния и слезы.

Бывали такие случаи: вот из церкви идешь в трапезную обедать в праздник с братией, садишься на свое место, и вот появляется мысль: «Ну какой ты монах, если ты питаешь свое тело такой вкусной пищей; а душу чем питаешь? Она – голодная. Горе тебе, монах! Какой ответ дашь на суде Богу?» И вот на таком самоукорении сразу же рождается чувство покаяния со слезами. Берешь ложку, подносишь ко рту – а в нее капают слезы. Кладешь ее на стол и сидишь: уже сыт, ничего не надо больше.

…Жизнь в Макарьевской пустыни шла своим чередом. В 1905 году игумен Арсений, принявший Василия послушником в монастырь, по распоряжению Святейшего Синода был переведен на Кавказ в Драндский монастырь. На его место в 1906 году назначили иеромонаха Кирилла (Васильева)[26]26
  Иеромонах Кирилл (Васильев; 1871–1944) – будущий «катакомбный» епископ Любанский, затем схиепископ Макарий (см. о нем в IV части книги).


[Закрыть] – ранее настоятеля подворья обители (оно находилось в Любани). Новый настоятель дал Василию помимо прежнего послушания закройщика еще одно – читать во время монастырской трапезы жития святых и поучения на Евангелие.

Через несколько лет (в 1910 году) настоятель благословил молодого послушника на чтение в церкви молитв полунощницы, кафизм на утрене, часов и повечерия с канонами.

И вот, через пять лет жизни в обители, 1 июня 1908 года – в день Пресвятой Троицы – на малом входе во время литургии Василий был облачен отцом настоятелем в рясофор. А 10 июля 1911 года последовало и пострижение в мантию. Василий получил монашеское имя Афиноген – в память севастийского епископа-мученика начала IV века [церковное празднование – 16 (29) июля].

9 декабря 1912 года отец Афиноген был рукоположен в сан иеродиакона. Произошло это в новгородском Софийском соборе. Богослужение в тот день возглавлял епископ Тихвинский, викарий Новгородский Андроник (Никольский; 1870–1918). Спустя же четыре с половиной года, 18 июня 1917 года, иеродиакона Афиногена рукоположил в Воскресенско-Макарьевском монастыре во иеромонаха известный архиепископ Новгородский и Старорусский Арсений (Стадницкий; 1862–1936). С 1919 по 1924 годы отец Афиноген исполнял в обители различные послушания, в частности до 1920 года он пребывал в должности келаря. В октябре 1921 года о. Афиноген был назначен монастырским ризничим.»

Архимандрит Афиноген на святой горе Псково-Печерского монастыря

В июне 1923 года в обитель из Москвы приехали два Владыки: епископ Бирский Трофим (Якобчук) и епископ Аскинский Серафим (Афанасьев, позже – Трофимов), чтобы хиротонисать настоятеля игумена Кирилла во епископы. Уфимские епископы: Бирский – Трофим и Аскинский – Серафим отправились в Макарьевскую пустынь, где – по благословению епископа Крестецкого (викария Новгородского) Серафима (Велицкого) и по поручению архиепископа Андрея (Ухтомского) – рукоположили при своем служении в пустыни 21 мая / 3 июня (н. ст.) 1923 г. игумена Кирилла во епископа «Макарьевского».

А уже вскоре – 27 мая / 9 мая новопоставленный Владыка Кирилл Макарьевский и сам принял участие (вместе с епископом Бирским Трофимом) в хиротонии в Юрьевом монастыре близ Новгорода архимандрита Иоанникия (Сперанского) во епископа Старорусского.

После всех этих событий епископ Серафим (Велицкий), узнав об освобождении Патриарха Тихона, направил ему в июле 1923 г. Рапорт, в котором сообщал: «Православными епископами, прибывшими (из Уфимской епархии) Трофимом Бирским и Серафимом Аскинским, по согласию на поставление с ведома моего… поставлены во епископов: Кирилл, архимандрит Макарьевской пустыни, достойный и ревностный муж, пользующийся уважением всего окрестного населения и всего монашества, молитвенник и поборник за веру Христову, для Макарьевской пустыни, и архимандрит Иоанникий (Сперанский) – для Старой Руссы»… Епископ Серафим просил признать совершённые хиротонии и принять новых епископов в общение. Святейший обе хиротонии утвердил».

Затем, по возвращении из заключения и последующей ссылки в Коми-Зырянском крае, Владыка Кирилл являлся с 1927 (1928?) по июль 1928 г. епископом Маловишерским (и при этом настоятелем Макарьевской пустыни – вплоть да закрытия ее в 1932 году). Владыка Кирилл все более доверял отцу Афиногену и в октябре 1921 года назначил его монастырским ризничим. Вскоре же последовала и первая награда. В 1922 году отец Афиноген получил из рук Преосвященного Арсения набедренник. Произошло это в Неделю Всех святых, 29 мая, в Макарьевской пустыни.

За эти годы подвижнической жизни иеромонах Афиноген стал хорошо известен среди местных прихожан. В пустыни было принято проводить исповедь с вечера и до глубокой ночи. На исповедь к отцу Афиногену выстраивалась целая толпа, поэтому ему порой приходилось простаивать в храме до самого утра. Бывало, уже начиналась служба, а отец Афиноген все исповедовал народ. Наконец к нему подходил кто-либо из монахов и тихо говорил: «Батюшка, нужно уходить». Только тогда, перед самым началом богослужения, он прерывал исповедь. Случалось, от многочасового пребывания без движения ноги так затекали, что батюшка не мог сделать ни шага: тогда два дьякона брали его под руки и уводили в алтарь.

…15 июля 1924 года в Воскресенско-Макарьевский монастырь из Новгорода нагрянули чекисты. Они произвели обыск и нашли спрятанные в обители святыни. В результате были арестованы настоятель монастыря Кирилл, ставший к тому времени (в 1923 году) епископом (сначала Макарьевским, а затем Маловишерским) и 15 насельников – среди них и иеромонах Афиноген. Всех их увезли в Новгород и поместили в городскую тюрьму. Началось следствие. Суд состоялся только через полгода. Проходил он в течение трех дней с 28 января 1925 года. На третий день, 30 января, в 3 часа утра губернский суд вынес постановление: епископа Кирилла заключить в тюрьму со строгой изоляцией сроком на пять лет.

Чекистские приговоры остальным инокам Макарьевской обители оказались менее суровыми. Иеромонаха Афиногена приговорили к трехлетней высылке из Северо-Западного региона России. Ему даже был предоставлен выбор города для поселения. Отец Афиноген избрал местом ссылки небольшой городок Осташков, куда и прибыл 8 августа 1926 года.

Каждую неделю он обязан был являться «на отметку» в местные репрессивные органы, где состоял на учете. И все же ему, пусть и не без труда, удалось вскоре поселиться в обители преподобного Нила Столобенского на одном из островов озера Селигер, неподалеку от Осташкова. (Именно образком этого святого благословили Василия Агапова перед уходом в монастырь и его отец, и его крестный.) Так и привел старца Господь, по молитвам преподобного Нила, в самые трудные годы его жизни в Столобенскую обитель – пустынное, замечательной красоты место, расположенное среди протоков огромного озера.

Настоятель монастыря архимандрит Иоанникий принял отца Афиногена в число братии и определил послушание по его специальности – шить облачения.

Прошел год. Отец Афиноген послал в Москву новое заявление с просьбой освободить его от высылки. В этот раз прошение было неожиданно удовлетворено, и вскоре – дивны дела Твои, Господи! – отец Афиноген получил освобождение и даже со снятием судимости. В том же 1927 году старец вернулся в Макарьевскую пустынь. Настоятелем обители в то время был отец Ферапонт, живший, однако, не в самом монастыре, а на монастырском подворье в Любани. Отца Афиногена он оставил при себе помощником. А на территории обители в это время уже располагался колхоз; монахам были оставлены лишь два дома. В Любани старец прожил еще четыре года.

В 1929 году отец Афиноген был награжден золотым наперсным крестом. Решение о награждении принял митрополит Серафим (Чичагов). Крест на отца Афиногена надел епископ Петергофский Николай (Ярушевич; 1892–1961) в соборе Александро-Невской Лавры в Ленинграде 15 апреля – в день Входа Господня в Иерусалим.

Однако, по воле Божией, по Господнему неисповедимому Промыслу, ссылкой в Осташков тяжкие испытания для отца Афиногена лишь только начинались. Ему предстояло пройти поистине крестный путь страданий в сталинских лагерях.

18 февраля 1932 года за одну ночь были арестованы все насельники, жившие как в самой Макарьевской пустыни, так и на монастырском подворье в Любани. Их привезли в Ленинград и заключили в известную наиболее жесткими порядками тюрьму «Кресты». Монастырь и подворье были осквернены и закрыты.

Через два месяца после ареста отцу Афиногену вынесли очередной приговор: «Василия Кузьмича Агапова заключить в концентрационный лагерь на работы на три года, с конфискацией имущества». И через два дня старец был отправлен сначала в лагерь в Новосибирск, а затем на страшную стройку сталинского времени – на Беломорканал. Десятки тысяч заключенных, осужденных либо по политическим мотивам, либо по религиозным, закончили здесь свою жизнь. Отец Афиноген, трудясь в совершенно нечеловеческих условиях, выжил тогда лишь по милости Божией, по сути – чудом. Как отмечал позднее старец в келейных записках 1968–1971 годов, «“наказуя наказа мя Господь, смерти же не предаде мя” (Пс 117, 18). И в тюрьме, и в лагере – везде Господь охранял меня от смертных случаев».

Особенно страдал отец Афиноген тогда от голода. Случалось, что по три дня подряд не получал своей пайки хлеба, поскольку не вырабатывал дневную норму. Жизненные силы были почти на исходе, и он, выходя из барака на работу, все норовил по дороге прилечь под каким-нибудь деревцем для минутного отдыха. Старец никогда не отличался физической выносливостью (вспомним его слова: «Я – полчеловека»). «Как же мне было возможно, – говорил он, спустя много лет, вспоминая о своем пребывании в лагере, – сделать то, что делают здоровые люди?»

…Однажды в лагерь отцу Афиногену пришла посылка, и чтобы ее получить, нужно было проделать немалый путь. Старцу в сопровождение дали конвоира. Обессилевший от недоедания и больной, он, падая и вставая, с большим трудом дошел до места выдачи посылки. Однако ее присвоил конвоир: отец Афиноген успел взять «лишь шарфик да пяток сухарей». Но и тут беды его еще не кончились. Расстроенный и измученный, он вернулся в барак и лег на нары. Уголовники, прослышавшие уже о посылке, стали требовать поделиться с ними продуктами и вещами. Отец Афиноген ответил, что посылку у него отобрали. Урки не поверили, сбросили старца с нар на пол и принялись обыскивать. Сорвав с него шарф и найдя в кармане сухарики, – все, что у него осталось из присланного, – они окончательно решили, что монах их обманывает и что он где-то спрятал свою посылку. Уголовники его жестоко избили.

Так, по попущению Божию, терпел он холод, голод и побои, полагаясь во всем на волю Господню и надеясь лишь на Его милосердие.

…Спустя некоторое время жизнь в лагере сделалась для старца немного легче: отец Афиноген неожиданно получил благодатную поддержку – в лагере появился еще один иеромонах. Теперь иноки могли духовно укреплять друг друга, а главное, исповедоваться. Покрывая голову листом лопуха вместо епитрахили, иноки взаимно, по-братски, отпускали грехи, и в узах совершая великое очистительное Таинство Исповеди.

В лагере вместо положенных по приговору трех лет отец Афиноген пробыл два года – он был освобожден досрочно. 24 февраля 1934 года ему определили место жительства: город Малая Вишера Ленинградской области. Приехав в Малую Вишеру, получив паспорт и встав на учет, отец Афиноген с помощью знакомых нашел себе комнату и «стал жить, как и прочие граждане нашей страны». Старцу приходилось то работать сторожем, то заниматься прежним своим пошивочным ремеслом. Так прожил он в Малой Вишере до самой войны с Германией. Наиболее тяжко переживал отец Афиноген в этот период жизни то, что не было никакой возможности предстоять Престолу Божию: он не служил в церкви со дня ареста в течение целых 9 лет.

Вскоре после начала Великой Отечественной войны отец Афиноген вновь оказался в Любани (это произошло 17 августа 1941 года), и оттуда он уже не смог вернуться назад в Вишеру. Немцы внезапно заняли Чудово и Любань, и старцу пришлось остаться на оккупированной территории.

Из политических и пропагандистских соображений немецкие власти старались продемонстрировать свое терпимое отношение к представителям православного духовенства и верующим. Поэтому оккупанты не стали чинить препятствий, когда любанские жители, хорошо помнившие отца Афиногена, попросили разрешить ему возобновить богослужение в местном храме.

11 сентября 1941 года, в день памяти Усекновения главы святого Иоанна Предтечи, отец Афиноген совершил в любанской церкви свое первое после девятилетнего перерыва богослужение. Православные жители города были очень рады тому, что в их храме вновь начались церковные службы. Множество верующих стало приходить к отцу Афиногену исповедоваться в накопившихся грехах и причащаться Святых Христовых Таин. Так прослужил отец Афиноген в Любани до 1 апреля 1942 года. Затем его перевели в г. Тосно, где он совершал богослужения до 26 октября 1943 года.

А через два дня, 28 октября, старец был вывезен немцами в качестве «рабочей силы» в латвийский городок Тукумс. В Латвии отец Афиноген ненадолго оказался как бы в некоем подобии «рабства». Как через много лет рассказывал он об этом своей келейнице Надежде, его выставили тогда «на продажу» на базаре (так проводилось пополнение «остарбайтерами», или пленными работниками, местных латышских ферм) в обычном для священника одеянии, то есть в рясе и с крестом на груди. «Молодых отправили в Германию, – вспоминал старец, – а старых здесь распределяли. Я уже пожилой был… Вот подошел латыш, говорит: “Батюшка, я тебя куплю” – и ушел за подводой. А тут другой подходит и то же самое говорит… Да ведь уже с первым уговор был. Вот тот подогнал подводу и отвез меня к себе. Дали мне домик, а рядом и храм оказался – так я там все время и служил».

При этом батюшка помогал, конечно, и в сельскохозяйственных работах. Латыш, по счастью, был человеком добрым и отца Афиногена никогда не обижал. Завершая тогда свой рассказ, отец Афиноген в шутку сказал келейнице монахине Надежде (до пострига, в миру, ее звали Екатерина Михайловна Бакшаева): «Так что я у тебя проданный». Вскоре, однако, отец Афиноген, в соответствии с распоряжением епископа Рижского Иоанна (Гарклавса) и Экзарха, митрополита Виленского Сергия (Воскресенского), оказался в Митавском уезде – в Спасо-Преображенской Валгунской пустыни. Прибыл он сюда в феврале 1944 года, прожил до сентября, а затем бы вывезен немцами в Ригу, в женский Свято-Троицкий монастырь. Именно в Спасо-Преображенской пустыни отцу Афиногену и довелось встретиться с некоторыми иноками Псково-Печерского монастыря во главе с игуменом Агафоном (Бубиц).

Архимандрит Агафон (Бубиц)

Часть печерских иноков оказалась тогда в Латвии, в тихой (ныне хорошо известной) Преображенской обители под Митавой (Елгавой) в связи с перипетиями войны. Спустя некоторое время они по приказу немцев были выселены из келий пустыньки. Монахам пришлось вырыть себе неподалеку от монастыря, в болотистом месте, в чаще леса, жилища-землянки. Жили они по двое-трое, в одной такой келье в определенные часы сходились на трапезу. Построили и церковку, регулярно совершая в ней богослужения. Печерский игумен Агафон и здесь оставался старшим – как бы настоятелем. По окончании войны отец Агафон вместе с частью монахов вернулся в Псково-Печерскую обитель. К сожалению, по имеющимся сведениям, некоторые иноки незадолго перед крушением Третьего рейха все же были подвергнуты насильственному вывозу из Латвии в Германию.

Встреча отца Афиногена с игуменом Агафоном и иноками Псково-Печерского монастыря, как оказалось, не была случайной. Прожив около четырех месяцев в Риге, 25 января 1945 года отец Афиноген выехал в Печоры. И вскоре, по указу архиепископа Псковского и Порховского Григория (Чукова), он был официально переведен из Спасо-Преображенской пустыни в Свято-Успенский Псково-Печерский монастырь. Произошло это 10 февраля 1945 года при настоятеле обители архимандрите Агафоне.

Перед давним своим уходом из Петербурга в поисках монастыря, где он смог бы поселиться, будущий старец Афиноген молил Пресвятую Богородицу указать «путь, куда идти» – в какую обитель. И вот (более чем через 40 лет) Пречистая привела его в Свою обитель, посвященную Ея преславному Успению. Здесь отныне и нашел батюшка Афиноген (после многих лет тяжких мытарств) столь долгожданный духовный покой и располагающие к монашеским трудам и молитве условия жизни.